Future
September 25, 2019

Долг превыше всего

Человек, который не способен к совершению поступков из соображений долга, не вполне развился. Его этическое измерение находится в дремлющем состоянии.

Иммануил Кант. Иллюстрация: wikipedia.org

Представьте, что вы укрываете у себя хорошего друга, преследуемого злоумышленниками с намерением его убить. Вскоре в дверь стучат, и на пороге появляются преследователи. Они обращаются к вам с единственным вопросом: не скрывается ли интересующее их лицо в вашем доме. При этом они требуют только определенного ответа: «да» или «нет». Скажете ли вы им правду или солжете?

Кант утверждает, что ложь в данном случае, как и во всех других, абсолютно недопустима, и поэтому вы должны сказать правду – признаться в том, что укрываете друга в своем жилище. Самым коротким и предварительным доводом Канта в ответ на нашу недоуменную реакцию будет следующее соображение: говорить правду морально, а лгать – аморально, и это касается всех жизненных ситуаций без исключения.

Попробуем разобраться в его позиции. Для этого нам придется реконструировать этическую программу Канта с самых ее основ.

1. Основы ⁠легальных ⁠поступков: страх, корысть, сочувствие

Вопросы морали Кант рассматривает в своей практической философии. ⁠Самые известные его работы, посвященные ⁠этическим проблемам, это «Критика практического разума», «Основы метафизики нравственности», ⁠«Метафизика нравов» и «Лекции по этике». ⁠Ключом к пониманию этой философии является понятие этического, восходящее к давним ⁠философским традициям. Основой этического является благо, или добро, пояснить которое, не прибегая к тавтологиям, довольно сложно, но не понимать, что это такое, нельзя.

Как полагает Кант, для того чтобы поступать морально, одного обладания интуицией добра недостаточно. Совершая благовидные поступки, мы не всегда поступаем морально. Дело в том, что обязательным ингредиентом морального поступка является его необусловленность. Я должен поступить хорошо не потому, что меня к этому принуждают или я хочу получить что-то взамен, а просто во имя самого доброго дела. Если у доброго поступка есть отличные от самого добра причины, это уже не совсем моральный поступок. Добро самоценно. Но тогда и ценность морального поступка должна быть самодовлеющей и абсолютной.

Следуя этой логике, Кант предлагает разделить все благовидные поступки на два типа: легальные и моральные.

Допустим, я жертвую часть своего дохода в благотворительный фонд. Но делаю я это потому, что такое условие поставил мне мой работодатель. Или потому, что благотворительная деятельность повысит привлекательность моей компании в глазах потенциальных клиентов. В первом случае я руководствуюсь негативной мотивацией – под действием принуждения, а во втором позитивной – из соображений выгоды. Нам сложно назвать поступок, совершенный из таких соображений, моральным. Страх или корысть в качестве мотиваторов девальвируют моральность поступка, в основе которого должно лежать самомотивированное стремление к добру. Однако это не значит, что поддержка благотворительного фонда под принуждением или в силу корыстных ожиданий аморальна. Человек добросовестно производит отчисления, ограничивает себя в средствах, а главное, в сухом остатке, делает что-то хорошее. Специально для таких случаев Кант предусмотрительно вводит категорию легальных поступков. Поступок легален тогда, когда в его основе лежит некая мотивация, в том числе корыстная, но которая, однако, имеет своим результатом доброе дело.

Но, допустим, мы совершаем добрый поступок из сострадания. Мы сочувствуем адресату нашей доброй воли, жалеем его и проявляем к нему симпатию. Мы стремимся сделать что-то хорошее тому, чьи страдания переживаем как свои. Может быть, такой поступок будет моральным? Как ни странно, Кант даст отрицательный ответ. Поступки, совершенные из сострадания, также будут легальными. Они опираются на чувственную составляющую, а чувствам нельзя доверять. Если мы отдадим способность к этическому поступку на откуп нашей эмоциональности, то навсегда утратим мораль как абсолютную категорию. Мораль, зависящая от наших эмоций, будет такой же субъективной и относительной. Действительно, один и тот же человек может нравиться одному и раздражать другого. Наше отношение к бедам других людей зависит от нашей собственной участи или расположения духа. Мы более эмпатичны к себе подобным, и наоборот. Если по тем или иным причинам на участке соотнесения себя с другими возникнет сбой (другой слишком не похож на меня, или мне антипатичен, или я – социопат), то этического поведения от людей, не близких по духу, можно и не дождаться. Природа чувств эгоистична: я всегда уже сопереживаю самому себе, а не другому. Другой лишь напомнил обо мне самом, показал, «каково это быть несчастным». Этическое, замешанное на чувственности, просыпается тогда, когда несчастие подходит к нам слишком близко, почти касается нас. При чувственной интерпретации морали мизантроп обречен быть аморальным человеком.

Учитывая эти трудности, Кант спешит заверить нас, что моральное чувство, вопреки своему названию, не должно иметь с нашей чувственностью ничего общего. Даже если человек наделен ограниченной эмоциональностью, он ответственен за свои поступки. Состояние чувств никак не объясняет моральное поведение: иной мизантроп моральнее сентиментального садиста. Этические поступки должны судиться по отдельной шкале, отдельно от психологии и нейрофизиологии.

Не один Кант считал, что связывать чувства и мораль не следует. Так, Ханна Арендт показывала, что сентиментальность не должна ложиться в основу этического поведения, поскольку подчиняется причудливым законам психологии. Известно, к примеру, что мы не можем сочувствовать большому числу людей, но лишь отдельно взятым людям. Этот феномен, как считала Арендт, отчасти проливает свет на то, почему некоторые сторонники гитлеризма вполне мирно относились к игре собственных детей с детьми еврейских соседей, параллельно участвуя в массовом истреблении еврейских семей.

Еще одним примером сказанного является экологическое сознание человека, побуждающее беречь природу уже сейчас (например, экономно тратить воду или не разбрасывать пластик). Ведь может оказаться, что в течение собственной жизни или даже жизни наших правнуков мы не столкнемся с дефицитом питьевой воды или продуктов питания. Однако эти проблемы могут настигнуть людей в удаленном будущем. Как заставить себя взять ответственность за поколения, которые придут через 200 или даже 2 тысячи лет после нас? Чувства здесь вряд ли помогут – их не сможет поддержать вся сила нашего воображения. Но на помощь придет бесстрастный долг. Согласно ему мы должны способствовать благополучию всего человечества, сколь бы абстрактным и эфемерным оно нам не представлялось.

2. Основа моральных поступков: долг

Если мы уберем всю чувственность из наших поступков, то чем мы еще можем мотивировать нашу волю? Быть может, разумом? Но Кант во многом следует наблюдению, сделанному еще греками, – разум не обладает достаточной силой для совершения поступка. Можно все понимать и ничего не делать. Разум не поднимает нас с диванов. С диванов нас поднимает воля, а она, в свою очередь, направляется либо чувством, либо долгом. Но поскольку чувствам нет доверия, нам остается только второе. Не разум и не чувственность, но долг направляет наши моральные поступки. Поступать как порядочный человек следует не под влиянием чувств, а потому что «так надо». Именно долг, по мнению Канта, является особой, собственно человеческой характеристикой, присущей нам всем, хоть и в разной степени. Только человек может сказать «я должен», самостоятельно взять на себя обязательство и выполнить его. Согласно Канту, этическое – это особая область человеческого духа, единицей измерения которой является долг.

Моральные нормы, согласно Канту, априорны, то есть независимы от всего эмпирического – не только чувств, но и обстоятельств. Грабить нельзя не потому, что компаньоны в этом деле – люди ненадежные и вскоре могут ограбить нас самих, а потому, что грабить недопустимо. Обижать детей нельзя не потому, что они вырастут и сдадут нас в дом престарелых, а потому, что притеснять детей неприемлемо. Поступать несправедливо – несправедливо, а поступать дурно – дурно. Других объяснений у нас нет и быть не может, но они и не нужны – мы имеем дело с априорными нормами.

Означает ли это, что все моральные нормы врождены нам? Для ответа на этот вопрос Кант воспользуется той же формулой, что и в своей философии познания, – всякое моральное чувство начинается с воспитания, но не сводится к воспитанию. Безусловно, нужно разговаривать с детьми о ценностях и читать им поучительные сказки. Но вряд ли мы сможем до конца объяснить воспитанием возникновение у ребенка стойкого понимания того, что такое хорошо, а что такое плохо.

Следуя данной логике, Кант категорически не одобрил бы современных рассуждений о том, что в основе аморального поведения лежат социопатические наклонности, которые могут иметь причиной не только специфику работы мозга, но и особенности темперамента или обстоятельств жизни. Все вышеназванное имеет отношение к чувственности, но чувственность не имеет никакого отношения к долгу. Трудное детство и психотравмирующий опыт в анамнезе, безусловно, как-то влияют на поведение человека, но детерминировать его ценности не могут. Как минимум они не могут влиять на его сферу должного, которое сохраняет свою автономию, несмотря ни на какие внешние посягательства.

Как Кант доказывает эти положения? Его аргумент прост и доступен для самопроверки. Он утверждает: чтобы ни происходило с нами – мы напуганы, разозлены или растеряны – в любой подобной ситуации в глубине души мы всегда знаем, какой поступок является правильным. За целую жизнь можно ни разу не заставить себя поступить морально, но это не значит, что всю эту жизнь мы не знали, как должен выглядеть моральный поступок.

Читаем у Канта: «Если бы государь под угрозой немедленной казни через повешение заставил кого-то дать ложное показание против честного человека, считал бы он тогда возможным, как бы ни была велика его любовь к жизни, преодолеть эту склонность? Сделал ли бы он это или нет, – этого он, быть может, сам не осмелился бы утверждать; но он должен согласиться, не раздумывая, что это для него возможно. Следовательно, он судит о том, что он может сделать нечто, именно потому, что он сознает, что он должен это сделать; и он признает в себе свободу, которая иначе, без морального закона, осталась бы для него неизвестной».

Как видим, согласно Канту, причиной морального поступка действительно является добро, но это скорее долг, чем чувственная эмоция. Согласно Канту, человек, который не способен к совершению поступков из соображений долга, не вполне развился. Его этическое измерение находится в дремлющем состоянии. В этом смысле природная доброта по Канту будет протоэтическим состоянием духа, которому еще только предстоит развиться во вполне зрелую этическую форму – форму чистого долженствования.

3. Категорический и гипотетический императивы

Легальным и моральным поступкам соответствуют два типа руководств – гипотетический и категорический императивы. Гипотетический императив гласит: «поступай определенным способом, если хочешь достичь определенной цели». Хочешь безбедной старости – инвестируй десять процентов своего дохода. Хочешь, чтобы дети любили тебя, – обеспечь им счастливое детство и хорошее образование. Хочешь, чтобы люди относились к тебе хорошо, – поступай с ними так же. Знаменитое «золотое правило морали» – типичный пример гипотетического императива, то есть легального, но не морального предписания. Для Канта это правило не будет правилом морали. Напротив, это пример утилитарной практики, позволяющей нам улучшить свою жизнь, но она не имеет никакого отношения к нашей моральной интуиции, которая, как мы сказали выше, прочно держится на чувстве самоценности добра и понятии долга.

Предписание совершать добро только во имя самого добра и руководствуясь долгом Кант назовет категорическим императивом. В отличие от гипотетического в нем нет никакой импликации. Если мы делаем что-то добропорядочное только потому, что это должно быть сделано, без всякого внешнего принуждения, то мы руководствуемся категорическим императивом. Предписания категорического императива абсолютны, а не относительны. Так должны поступать все без исключения.

Отсюда вытекает еще одна характеристика морали, а именно ее всеобщность и необходимость. Слово «императив» означает предписание или обязательство. Если мы берем на себя обязательство бегать по утрам и выпивать стакан морковного сока и неукоснительно ему следуем, то мы находимся во власти императива. Но в той мере, в какой мы не считаем, что этот императив должен распространяться на человечество в целом, он не является моральным. Скорее это гипотетический императив: «если хочешь приобщиться к ЗОЖ, вставай на пробежки». Категорическим же будет то требование, которое надлежит выполнять всем независимо от их текущих целей (например, поправить здоровье). В своих моральных поступках мы исходим из того, что любой другой поступит так же.

4. Тест на моральность

Одной из самых распространенных человеческих слабостей является то, что люди склонны постоянно делать для себя исключения. Когда мы не сообщаем кассиру о его ошибке в нашу пользу потому, что в этом магазине и так все запредельно дорого, то делаем исключение для себя и ситуации, в которой оказались. Мы можем склониться к тому, чтобы не возвращать долг тому, для кого эта сумма незначительна, а нас для – ощутима. Но как только мы представим, что и все остальные будут делать так же, мы придем к неутешительным выводам.

Кант предложил знаменитый тест на моральность поступка. Если мы не уверены в нравственной чистоте того или иного поступка, то нужно возвести неоднозначное действие в степень всеобщности – представить, что так же, как мы, поступят все. После этого мы должны внимательно исследовать, что получилось. В глобальном масштабе подлинная ценность действия станет очевидной, в то время как на уровне малых исключений она будет не так заметна. Об этом красноречиво говорит знаменитая формулировка категорического императива: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать принципом всеобщего законодательства». Иными словами, нам следует возвести действие в закон и посмотреть, что получится. Если мы увидим при этом, что само действие окажется более невозможным (оно само себя отменит), а обществу будет грозить хаос и распад всякой консолидации, то, по-видимому, мы собрались совершить аморальный поступок.

Например, если все не будут возвращать деньги, взятые в долг, то никто и не будет давать в долг, а общество придет к распаду, утратив важнейший рычаг экономического благосостояния. Также когда мы лжем, то рассчитываем на то, что нам поверят. Но если все будут лгать, то никто и не будет ждать правды, и лгать станет бессмысленно и невозможно. Следовательно, если данные действия угрожают жизнеспособности общества и приостанавливают сами себя, то они аморальны.

Таким образом, по Канту исключение, которое мы делаем для себя, есть самообман или результат этической невнимательности. Если мы хорошенько покопаемся в себе, то сможем поймать этот ускользающий момент, когда мы сознаем – если я так поступил, значит теперь и другой сможет поступить так же. По-видимому, именно на основе этого чувства и появилось золотое правило морали, которое, впрочем, по Канту является протоэтическим правилом и не обладает достаточно развитым содержанием моральной максимы. Когда мы поступаем согласно велениям категорического императива, то делаем это не потому, что произвели расчеты посредством возведения во всеобщность, а потому, что «так надо». Калькуляции же нужны не более чем в демонстративных или дидактических целях, но никак не для практического принятия решения.

5. Ригоризм и утилитаризм

Предложенный Кантом подход к морали принято называть ригоризмом. Этический ригоризм подразумевает абсолютное следование определенным принципам и нормам, не предполагающее компромиссы в зависимости от обстоятельств. В ригористической модели нравственные принципы находятся над фактами и не могут определяться ими, напротив, они сами определяют наше отношение к фактам.

Ригоризму в этике противостоит утилитаризм, который оставляет идею интуиции добра, но утверждает, что мы должны стремиться к добру, принимая во внимание факты. При этом мы всегда должны выбирать оптимальный путь – для сохранения наибольшего добра и причинения наименьшего зла. Следует держаться правила «максимальное счастье для максимального числа людей» и всегда выбирать малое зло в условиях, когда его никак нельзя избежать (в буквальном смысле из двух зол выбирать наименьшее).

Ясно, что дилемму с укрываемым другом утилитарист решит без излишних угрызений. Ложь является очевидно меньшим злом, чем возможная гибель друга, поэтому о сокрытии правды не следует и переживать. Это – ложь во спасение. Кроме того, преступник должен сидеть в тюрьме, а не задавать вопросов добропорядочным гражданам, поэтому мы вовсе и не лжем ему, а скорее предпринимаем действия по нейтрализации его злонамеренности.

Понять эту логику совсем не сложно, так как смеем предположить, что большинство так и рассуждало в предложенном выше мысленном эксперименте. Поэтому не будем останавливаться на ней подробно. Скажем лишь, что Кант категорически не одобрял утилитаризм как этическую систему. Его аргумент нам уже известен – моральное требование нельзя втягивать в мир случайных обстоятельств, ибо оно на то и морально, что абсолютно. Единожды начав взвешивать, мы будем иметь дело с относительными пользами, а не абсолютными ценностями (которые неделимы) и увязнем в решении бесконечных этических дилемм о допустимости гибели одного человека для спасения двух, трех или всего человечества, одна постановка которых показалась бы Канту аморальной.

Итак, согласно кантовской позиции, обстоятельства не должны менять содержание этического поступка, равно как и нашей решимости поступать морально.

В следующей статье мы вернемся к дилемме о друге, рассмотрим несколько трактовок кантовского решения и предложим ответы на популярные возражения.

Диана Гаспарян - Философ

Продолжение:

Парадоксы кантовской этики. Ответы на возражения