Чем Россия обязана прапрадеду новой главы Еврокомиссии

Людвиг Кноп совершил целую промышленную революцию в Российской империи и стал героем пословиц и поговорок

За приключениями и деньгами европейцы в целом и немцы в частности отправлялись не только на запад, через Атлантику, но и на восток. Россия всегда манила энергичных и предприимчивых иностранцев возможностями, просторами и природными богатствами. «Варяги» оставили заметный след в истории страны. В том числе и в экономике.

Наиболее представительным был «десант» из Германии. Один из русских немцев, уроженец Бремена Людвиг Иоганн Кноп (1821–1894) считался одним из самых богатых людей России во второй половине XIX века. Немецкий экономист Геро фон Шульце-Геверниц считал Кнопа величайшим российским промышленником и одним из крупнейших европейских бизнесменов второй половины XIX века и сравнивал его с Джоном Рокфеллером и Ричардом Аркрайтом, отцом британской текстильной промышленности. Свою империю Людвиг Кноп построил на малоизвестных в середине XIX века в России китах: посредничестве, инвестициях и техническом перевооружении фабрик.

О Людвиге Кнопе в России слагали легенды и поговорки. Самая известная – «Где церковь, там и поп, где казарма, там и клоп, а где фабрика – там Кноп». Его называли и «ключником» за то, что он выполнял заказы «под ключ»; и «самым русским немцем» за то, что не только очень быстро научился чисто, без акцента, говорить по-русски, но и целенаправленно, изучал традиции и обычаи второй родины, чтобы быстрее ассимилироваться в нее. Еще одно прозвище – «король российского ситца» – Кноп получил за то, что в одиночку модернизировал текстильную промышленность России и много лет был ее фактическим лидером.

После смерти Людвига Кнопа в Кренгольме ему был воздвигнут памятник, единственный в дореволюционной России памятник промышленнику.

В нужное ⁠время ⁠в нужном месте

Людвиг Кноп начал карьеру в центре текстильной промышленности, в английском ⁠Рочдейле, в конце тридцатых годов XIX в. ⁠Он работал в компании De Jersey & Co, торговавшей английской пряжей. В 1839 г. ⁠18-летнего юношу отправили в далекую Москву ⁠помощником представителя компании. Через шесть лет он женился ⁠в Москве на дочери остзейского немца Луизе Хойер, с которой прожил почти полвека. Еще через два года, в 1847 г., Людвиг заключил первую крупную сделку – продал ткацкую фабрику «под ключ» Савве Морозову.

И место, и время были выбраны на редкость удачно. В первой половине XIX века текстильная промышленность России делала первые шаги. В 1822 году огромная империя могла похвастаться лишь 9 частными прядильными фабриками и Александровской госмануфактурой, на которую приходились 56% всей текстильной продукции страны. Не удивительно, что хлопковой нити в Российскую империю ввозили из-за границы в 11,5 раз больше, чем производили дома – 420 тыс и 37 тыс пудов соответственно.

Еще хуже обстояли дела с оборудованием. Ни денег на дорогую модернизацию, ни кредитов у владельцев мануфактур не было, а от государства помощи приходилось ждать годами.

Правительство решило защитить отечественных производителей. Золотой век русского текстиля начался после того, как заграничную одежду обложили высокими налогами. Текстиль стал очень выгодным бизнесом, на нем делались огромные состояния.

Заслуга совсем юного Людвига Кнопа в том, что он подметил главный дефицит российской текстильной промышленности – станки и кредиты.

«Немец русского перепил»

Людвиг Кноп был не по годам серьезным молодым человеком. К 18 годам он освоил текстильный бизнес и смежные специальности, а также неплохо разбирался в коммерции. А еще Кноп отлично умел ладить с людьми в отличие от своего московского начальника Франца Хользауэра, который презирал русских купцов.

Кноп понял, что Россия как раз та страна, где можно быстро сделать головокружительную карьеру. Он также понял, что для этого нужно во всем походить на русских. Уже через пару лет москвичи признавали в нем своего и удивлялись, когда узнавали, что он – немец.

От наблюдательного юноши не укрылась одна странная для иностранцев особенность русского бизнеса – большинство сделок заключалось в трактирах под звон стаканов и песни цыган.

Кнопу пришлось стать завсегдатаем одного из таких московских «деловых клубов» – винного погребка «Бодега» на Лубянской площади. И здесь все получилось как нельзя удачно – и здоровье и, что самое главное, желудок оказались на уровне поставленной задачи. Ему удалось научиться перепивать русских купцов и владельцев мануфактур. На следующее утро, когда после попоек в «Бодеге» головы раскалывались у самых крепких собутыльников Людвига, он как ни в чем не бывало работал в конторе.

Это был настоящий подвиг. Купцы, собиравшиеся, к примеру, в винном погребке Богатырева на Карунинской площади, расходились по домам лишь после того, как пробки от выпитого шампанского с верхом наполняли цилиндр их председателя.

Кноп не только был героем новых поговорок, но и ниспровергал старые. Например, такую: что русскому хорошо, то немцу смерть. «Немец русского перепил, а тот и помер», – говорили о Людвиге в Москве. Действительно, после одной бурной попойки в «Бодеге» с участием Кнопа умер русский промышленник, представитель известной промышленно-торговой династии Савелий Хлудов.

Новая бизнес-модель

Страдания Людвига Кнопа в трактирах окупились сторицей. В «Бодеге» состоялась встреча, ставшая для него трамплином к успеху. В 1846 году он познакомился с главой текстильной компании Морозовых Саввой Васильевичем Морозовым, мечтавшим модернизировать мануфактуру в подмосковном селе Зуево.

В 30–40-е годы XIX века в России начали появляться первые механизированные мануфактуры, работавшие в основном на французских и бельгийских станках. Законодателям мод в текстильном бизнесе британцам было запрещено продавать ткацкие станки иностранцам и, в первую очередь, русским, с которыми они боролись за Азию. В 1842 году все же возобладал здравый смысл. Запрет на продажу британских станков за границу отменили. Но британцы все равно не торопились продавать русским текстильным магнатам станки, чтобы не создавать сильного конкурента. Британские станки можно было купить только за большие деньги, причем, деньги «живые», которых в 40–50-е годы позапрошлого века ни у кого не было.

И тут на сцену вышел коммуникабельный и дипломатичный Кноп, хорошо изучивший чопорных британцев и умевший ладить с ними так же, как с педантичными соотечественниками и грубоватыми и откровенными русскими. Не без труда ему удалось убедить британцев продать станки и другое текстильное оборудование в Россию в счет будущих прибылей.

Во второй половине сороковых годов Людвиг был уже на вольных хлебах. После разорения в 1847 году De Jersey & Co. он открыл в Москве с отделениями в Петербурге и Ревеле торговый дом «Людвиг Кноп». Первый же блин вышел на славу – Никольская бумагопрядильня Морозова после его модернизации стала самым передовым текстильным производством. Кноп был настолько уверен в успехе, что взял с Морозова вместо денег 10% от будущих прибылей.

После такого впечатляющего успеха к нему выстроилась длинная очередь российских купцов, мечтавших работать по-европейски. Следующие полтора десятилетия он трудился, не покладая рук, и построил за это время не менее 150 фабрик.

Кноп не только оснащал фабрики современным оборудованием, но и первым в России начал выполнять заказы «под ключ». Даже болты и гайки поставлялись из Англии. Кроме станков и сырья, он привозил и иностранных специалистов. Для того, чтобы британские производители не знали, какие фабрики работают на их станках и не отказались от его посреднических услуг, Людвиг использовал при ведении документации специальный цифровой шифр.

О патриотизме тогда еще никто не задумывался. Текстильные магнаты были довольны, потому что получали готовую фабрику, работой которой руководили опытные английские инженеры и наладчики. Морозовым, Барановым, Малюшиным, Хлудовым, Кольбе и другим текстильным баронам оставалось только закупать хлопок (чаще всего у того же Кнопа) и продавать мануфактуру, а это у них отлично получалось и у самих.

К работе Людвиг Кноп подходил очень основательно. Прежде чем брать заказ, он старался как можно лучше узнать заказчика. Если его все устраивало, назначал встречу. Предосторожность была нелишней, потому что по еще одному распространенному в России обычаю в большинстве сделок подписи на договорах заменяло крепкое рукопожатие. Такая манера ведения бизнеса показывала, что Кноп доверяет клиенту. Естественно, владельцам мануфактур это нравилось. Они не знали, что риск был сведен к минимуму благодаря предварительной проверке.

Между двумя водопадами

К середине 50-х годов Людвиг Кноп поставил дело на поток и обзавелся обширной клиентурой. Купцы расплачивались с ним не деньгами, а паями (от 5 до 15%) и частью прибыли. Лично или через своих доверенных лиц он входил в правление более чем сотни текстильных предприятий. Людвиг называл эту бизнес-стратегию «доброжелательной опекой». При этом он занимался не только основным, но и смежными производствами: крашением, отбелкой, аппретурным делом, набивкой.

В 1857 году Людвиг Кноп осуществил свою главную мечту – построил вместе с партнерами собственную ткацкую фабрику. Она выделялась не только в России, но и в Европе как современным оборудованием, так и размерами. Ткацкая фабрика на острове Кренгольм под Нарвой была самой большой на континенте. Остров Людвиг выкупил за 50 тыс. рублей.

Проблем с энергией на фабриках Товарищества Кренгольмской мануфактуры не было, потому что они находились между двумя водопадами. Кренгольмское предприятие выпускало самую тонкую пряжу в России. Особняком оно стояло и по многим другим показателям. Например, по производительности труда с ней не могла конкурировать ни одна российская мануфактура, а по издержкам – и самые передовые текстильные предприятия Британии и Германии. Первоначальный капитал, составлявший два миллиона золотых рублей, был увеличен втрое – до шести миллионов. В 1893 году на Кренгольмских фабриках Кнопа работало около 7 тыс рабочих, 340 тыс. прядильных веретен и 22 тыс. станков. В 1910 г. они переработали 74 660 кип хлопка и выпустили 34 861 796 фунтов пряжи и 159 994 кусков ткани.

Уже в 1861 году Александр II разрешил Кренгольмской мануфактуре использовать на вывесках и изделиях герб Российской империи – двуглавого орла; а лондонская газета Time считала ее лучшим в мире по организации производства и управления текстильным предприятием.

Мертвая хватка монополиста

За какие-то полтора десятилетия Людвиг Кноп, давно ставший к тому времени российским подданным Львом Герасимовичем Кнопом, превратился в монополиста в текстильной промышленности России и пользовался непререкаемым авторитетом не только в империи, но и за ее пределами. Он не один год возглавлял Московскую биржу и множество деловых ассоциаций, а в Англии его считали не только прозорливым бизнесменом, но и главным специалистом по России.

В немалой степени благодаря Кнопу Россия к 1913 году вышла на четвертое место в мире по выпуску текстильной продукции. На долю текстильной промышленности приходились 28% ВВП Российской империи, в ней был занят почти каждый третий (30%) работающий.

Львиную долю ткацких станков, поставляемых Кнопом в Россию, составляли станки британской компании Platt Brothers, специализировавшейся на оборудовании для текстильной промышленности. Только в 1861 году он поставил текстильного оборудования и прочих товаров на 7794804 рубля и стал главным импортером Российской империи.

Людвиг не оставлял без внимания ни единой мелочи. Естественно, поставлял он партнерам и сырье. Он привозил хлопок из США, Индии и Египта – у него были конторы не только в Новом Орлеане, но и в Бомбее.

Став монополистом, Людвиг Кноп диктовал цены на хлопок и на пряжу. Цены он назначал во время наездов в Москву.

В 1861 году Людвиг Кноп с женой и тремя дочерями вернулся в родной Бремен. В Москве остались трое сыновей, причем, двое из них и женились там на дочерях немецких банкиров. Он построил на берегу реки Лесум роскошный дом, оборудовал в нем телеграф и подвел железнодорожную ветку. Место, где находился дом Кнопов, до сих пор называется парком Кнопа.

После 1861 года Людвиг Кноп проводил в Москве, Петербурге и Нарве примерно три месяца в году. Он так и не открыл в Германии ни одной компании. Все деньги, которые зарабатывались в России, за исключением того, что уходило на дом и проживание в Бремене, тратились в России.

В 1877 году, в честь 25-летия торгового дома Людвига Кнопа Александр II сделал его бароном. Депутация московских купцов во главе с председателем Московской биржи Тимофеем Морозовым, сыном основателя династии Саввы и первым клиентом Кнопа, вручила ему красочно оформленный благодарственный адрес. На торжество по случаю юбилея явились десятки клиентов и партнеров Людвига Кнопа.

Баронами были и сыновья Людвига Андреас (Андрей) и Теодор (Федор). Он оставил им после своей смерти 9 текстильных фабрик, три компании по импорту египетского хлопка, страховое общество и угольную шахту.

Наследники Льва Герасимовича

Сыновья Кнопов, Морозовых, Хлудовых, Солдатенковых и т.д. сильно отличались от отцов. После смерти Людвига влияние Кнопов на текстильную промышленность России начало быстро слабеть, потому что новое поколение российских текстильных магнатов уже не нуждалось в опеке иностранцев. Они прочно стояли на ногах и проводили независимую политику. Тем не менее, накануне Первой мировой войны уже третье поколение Кнопов контролировало в России в общей сложности 26 компаний, включая 21 промышленное предприятие и пять банков.

После начала войны немцам в России пришлось нелегко. Несмотря на смену названия торгового дома «Людвиг Кноп» весной 1916 года на простое русское АО «Волокно» Кнопы подверглись гонениям. Не помог доказать политическую благонадежность и пункт в уставе, гласивший, что акционерами компании могут быть только российские подданные.

После революции 1917 года Кнопы эмигрировали из России. Последним Москву покинул барон Андрей Кноп, внук Людвига и сын Федора, в 1921 году. Летом 1918 года остатки империи Людвига Кнопа были национализированы новой властью.

Судьба потомков Кнопа в Германии тоже сложилась интересно. Правнук Людвига Кнопа, видный христианский демократ Эрнст Альбрехт в конце 1960-х руководил Генеральным директоратом по конкуренции Европейской комиссии – высшего органа исполнительной власти Евросоюза, а в 1970–1980е возглавлял правительство Нижней Саксонии.

А дочь Альбрехта (и праправнучка Кнопа) Урсула фон дер Ляйен – врач по образованию – сделала ещё более впечатляющую политическую карьеру. Присоединившись к ХДС в 1990м году и продвигаясь по партийной лестнице в Нижней Саксонии, в 2005 она была назначена министром по делам семьи в кабинете Ангелы Меркель. В 2013 году фон дер Ляйен стала первой женщиной на посту главы Минобороны Германии. С этой должности она ушла в отставку две недели назад, перед назначением на пост председателя Еврокомиссии. К новой работе фон дер Ляйен приступит в ноябре 2019 года и тоже будет первой женщиной в истории ЕС на этом посту.

Сергей Мануков

Журналист, международный обозреватель