Естественному отбору нет никакого дела до нашего счастья. Почему эволюция не избавила человека от депрессии и тревожности
Депрессия может быть естественным ответом психики на проблемы и жизненные испытания и попыткой разрешить экзистенциальный кризис, а тревожность — способом предупредить необдуманный риск и избежать опасностей, считает набирающая популярность эволюционная психиатрия.
В 2019 году каждый восьмой человек на планете, то есть почти 870 миллионов, страдал психическим заболеванием, а наиболее распространенными были тревожные и депрессивные расстройства. И если ВОЗ связывает эти неутешительные цифры с тем, что далеко не все имеют доступ к медицинской помощи, несмотря на наличие эффективных методов профилактики, то практикующие психиатры все чаще видят причины в том, что традиционные методы диагностики и лечения не всегда действенны.
В лечении шизофрении крупных прорывов не было уже пятьдесят лет, а в лечении депрессии — двадцать, писал двенадцать лет назад журнал Science. Директор Национального института психического здоровья США Томас Инсел заявил в беседе с The New Yorker в 2011 году:
«То, чем мы занимаемся уже пятьдесят лет, не приносит результатов. Вот передо мной цифры — статистика самоубийств, инвалидностей, смертности — это же бездна, у которой не видно ни конца ни края. Вероятно, нам пора полностью пересмотреть подход».
Депрессию, назвав ее меланхолией, впервые описал еще Гиппократ. Но академические ученые и практикующие психиатры спорят о ее причинах до сих пор. Одни считают, что депрессия у взрослых может быть следствием тяжелых переживаний и психических травм в детстве, другие связывают ее с низким уровнем серотонина, третьи — находят доказательства, что серотониновая теория депрессии не имеет эмпирического подтверждения; есть данные о связи депрессии с нарушениями сна. Но в одном специалисты согласны друг с другом:
депрессия — это тяжелое психическое заболевание.
Депрессия — это не всегда и не совсем болезнь; это способ психики показать, что прежние подходы для решения новых или изрядно мучающих старых проблем не работают и пора что-то менять, уверен Джастин Гарсон, профессор философии университета Нью-Йорка.
Попытка рассматривать депрессию как форму адаптации к новому или хроническому кризису кажется парадоксальной. Развивающаяся депрессия при негативном стечении обстоятельств все глубже и глубже погружает человека в пучину необоснованного чувства вины и сомнений в самом себе, во тьму переживаний и беспомощности. Однако она же порой способна мотивировать нас на правильные изменения — стоит лишь увидеть, в чем заключается проблема, полагает Гарсон.
Он не отрицает необходимость лечения депрессии и не предлагает рассматривать ее как нечто позитивное: в самом деле, разве могут быть хороши порой невыносимые страдания, которые испытывает больной? Ведь даже если депрессия и становится ключом к разрешению проблем, это дается очень дорогой ценой.
«Предполагать, что безумие может иметь какую-то функциональную ценность, не означает отрицать потери, которые оно может принести человеку. Это способ помочь нам понять, какую именно проблему безумие пытается решить. Нет никаких противоречий между тем, чтобы рассматривать депрессию как «функцию» и лечить ее медикаментозными методами», — объясняет Джастин Гарсон в книге «Безумие: философское исследование», недавно вышедшей в издательстве Oxford University Press.
Телеологический подход Джастина Гарсона к психическим расстройствам, отвечающий не только на вопрос «из-за чего?», а на вопрос «зачем?», может стать одним из путей преодоления стигматизации психических болезней, считают специалисты, а книга получила множество положительных отзывов.
«Я не могу вспомнить, когда в последний раз читала книгу по философии, которая научила меня чему-то новому и увлекла меня в такое путешествие в мир образов. «Безумие» Джастина Гарсона читается как роман, но познавательно как энциклопедия, — пишет Лиза Бортолотти, профессор философии Бирмингемского университета.
«Хотя большинство специалистов в этой области утверждают, что психическое заболевание всегда представляется как своего рода дисфункция, Гарсон красноречиво доказывает, что это неверно и бросает вызов общепринятым взглядам, открывая новые теоретические возможности», — согласен с ней Люк Фоше, декан философского факультета Университета Квебека в Монреале.
Впрочем, подход «безумие-как-стратегия» в противовес парадигме «безумие-как-дисфункция», как его называет Джастин Гарсон, не является новым.
Отец французской психиатрии Филипп Пинель еще в XVIII веке задавался вопросом, не может ли психоз быть формой «благотворных усилий природы» на пути к выздоровлению. Немецкий врач, автор термина «психосоматика» Иоганн Хайнрот, видел в некоторых формах безумия попытку создания мира иллюзий для того, чтобы убежать от реальности или избежать боли. Основатель феноменологического подхода в неврологии Курт Гольдштейн понимал психические расстройства как средство, с помощью которого индивид адаптируется к окружающей среде.
«Тревога и уныние существуют ровно потому же, почему существуют боль и тошнота: в определенных обстоятельствах они приносят пользу. Но при этом по веским эволюционным причинам они зачастую чрезмерны», — пишет один из самых известных теоретиков эволюционной психиатрии профессор Рэндольф Несси в книге «Хорошие плохие чувства. Почему эволюция допускает тревожность, депрессию и другие психические расстройства».
Однако осознать это и подойти к лечению иначе мешает традиционный подход, рассматривающий депрессию и тревожность как болезнь, а не как симптомы.
Тогда как другие отрасли медицины рассматривают боль, кашель или повышение температуры как защитные средства организма и четко отличают их от болезни, которой они сопутствуют, в психиатрии крайние проявления эмоций классифицируются как расстройства; тревога и подавленное настроение часто рассматриваются как проблема сами по себе.
При этом границу — когда аффективная реакция еще находится в пределах нормы, а когда уже нет, — психиатр определяет только на основании своего субъективного опыта и принципов научной школы, которой он придерживается.
У кого-то умер кот, и он переживает из-за этого уже неделю. Один психотерапевт скажет, что это вполне допустимо и объяснимо, а другой заявит, что «это уже слишком — ведь это просто кот». Именно поэтому, оценивая пятое издание Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам (DSM-5), профессор и почетный председатель кафедры психиатрии и поведенческих наук Медицинской школы Университета Дьюка Аллен Фрэнсис с тревогой заявил:
«Большое количество новых психических нарушений с настолько размытыми и нечеткими границами, что миллионы людей, считающихся сейчас здоровыми, рискуют стать новоявленными пациентами».
Но призывов к изменениям функционеры от медицины, создающие методологические указания и классификации, не слышат, «ведь диагноз "большая депрессия" — это гораздо проще и понятнее, чем "уровень по шкале депрессии — 15"», пишет Рэндольф Несси.
С эволюционной точки зрения, полагает он, предлагая «функциональный» подход вместо традиционного, депрессивные симптомы возникают как «пара» между желанием и ожиданиями. Таким образом, у депрессии есть «функция»: она помогает нам остановиться в преследовании недостижимых целей и ценой временного ухудшения состояния избежать, возможно, более тяжелых последствий.
«Наши желания получить безупречного спутника жизни, полноценный секс, богатство и статус хороши, когда они реализуются, но если этого не происходит, то наготове фрустрация, которая омрачает очень многие жизни», — объясняет Несси. — Мне довелось лечить директоров многих больших компаний. Главной их проблемой были запредельные амбиции, которые, несмотря на заметные достижения, они не могли полностью претворить в жизнь».
Конечно, сознательного выбора между депрессией и фрустрацией не происходит, психика, если можно так сказать, «решает» все за нас.
С точки зрения сохранения вида, тревожность, в свою очередь, — это отличное качество, если его в меру. Слишком храбрый кролик станет обедом для лисы, а робкий — будет шарахаться от каждой тени, не сможет прокормиться и умрет от голода, и только кролики со средним уровнем тревожности проживут довольно счастливую жизнь, успев наплодить много крольчат.
Так и в нашей жизни. Многих людей с высоким уровнем тревожности можно найти в психиатрических клиниках и на приеме у психотерапевтов. Те, у кого страх отсутствует, пополняют ряды летчиков-испытателей, автогонщиков и любителей экстремальных видов спорта; но еще больше их в травматологических отделениях больниц, тюрьмах и на кладбищах. Жизнь без тревоги кажется привлекательной, но она может быть короткой.
«Большинство реакций [включая тревогу], которые заставляют человека мучиться, в отдельных случаях особой пользы не несут, и все же они абсолютно нормальны, поскольку малой кровью защищают от огромного гипотетического ущерба. Это как ложное срабатывание пожарной сигнализации. Лучше пусть воет лишний раз, когда вы ненароком сожжете тосты, зато сможете спать спокойно, зная, что в случае настоящего пожара она сработает сразу», — объясняет Рэндольф Несси.
Но почему же эволюция не избавила человека от депрессии и тревожности, «придумав» что-то более удобное и менее травмирующее? Потому что, упрощенно говоря, естественному отбору нет никакого дела до нашего счастья.
«Хотя сам принцип естественного отбора предельно прост, процесс и его результаты невообразимо сложны, — пишет Рэндольф Несси. — Отбором формируется мозг, который сможет максимизировать количество потомства, доживающего до воспроизводства. Это совсем не то же самое, что максимизировать здоровье или продолжительность жизни».
Увы, задача естественного отбора — не сделать нас здоровыми и счастливыми. Значение имеет только репродуктивная успешность. Разумеется, причины аффективных расстройств крайне разнообразны и не могут исчерпываться таким простым объяснением.
Например, в развитии депрессии может быть повинен даже недостаток физической активности, говорит Рэндольф Несси, который много лет был психотерапевтом и приводит пример из практики. К нему как-то обратилась отчаявшаяся пациентка, которая десять лет страдала тяжелой депрессией с суицидальными мыслями. Не помогали ни поведенческая терапия, ни когнитивная, ни психоанализ, ни антидепрессанты. Несси рекомендовал ей записаться в спортзал и заниматься до седьмого пота на беговой дорожке и побольше гулять — это был единственный неиспользованный вариант. Через несколько месяцев пациентка позвонила в регистратуру и попросила передать: симптомы полностью исчезли.
Нельзя исключать и того, что аффективные расстройства существуют, потому что возникающие мутации вычищаются из генофонда слишком медленно, допускает Рэндольф Несси. Словом, причин может быть много. Ответы, предлагаемые в книге, не должны восприниматься читателем как окончательные выводы и какие-то из них обязательно окажутся ошибочными, признает автор.
Но, как писал Дарвин в «Происхождении видов», «ложные взгляды, если они поддержаны некоторыми доказательствами, приносят мало вреда, потому что каждому доставляет спасительное удовольствие доказывать, в свою очередь, их ошибочность; а когда это сделано, то один из путей к заблуждению закрывается, и часто в то же время открывается путь к истине».