Как изнутри выглядит китайская система образования?
Американка Ленора Чу – о методах и результатах патриотического воспитания в КНР
Книга «Китайские дети. Маленькие солдатики» (выходит в издательстве «Синдбад») написала Ленора Чу, американка китайского происхождения, которая на длительное время переехала работать в Шанхай вместе с мужем и ребенком. Когда малышу было три года, Чу отдала его в местное государственное дошкольное учреждение, посчитав, что так будет только лучше.«В ту пору мы были загнанными работающими родителями, – вспоминает автор, – я писатель, мой муж – радиожурналист. Мы исходили из принципа “с волками жить…”, а еще хотели привить нашему отпрыску немножко китайской дисциплины. Решение казалось очень простым. В двух кварталах от нашего дома в центре Шанхая находился детский сад “Сун Цин Лин” – то самое заведение, по понятиям состоятельных горожан-китайцев. Туда отдавали своих трех-шестилетних детей боссы Коммунистической партии, богатые дельцы, знаменитости и крупные торговцы недвижимостью».Однако по мере взросления сына Чу, «продукт американской государственной школьной системы и культуры личного выбора», стала замечать некоторые странности в поведении ребенка. Мать начала испытывать тревогу и серьезные сомнения в принятом решении. Она поставила перед собой цель получше разобраться, с чем же ее семья имеет дело.«Китайское общество не одобряет независимые исследования, но мною двигала мощная сила: родительское беспокойство. По иронии судьбы через четыре месяца после того, как мы прибыли в Китай, страна обнародовала впечатляющую новость в сфере образования: по результатам всемирных экзаменов PISA шанхайские подростки лучше всех в мире показали себя в математике, чтении и естественных науках. На своих первых экзаменах ученики приютившего меня города обскакали сверстников из почти 70 стран. “Шанхайский секрет!” – провозгласила New York Times. Президент Обама назвал это “ситуацией „Спутника“”, а президент Йельского университета в своей речи восхищался тем, что Китай строит национальную версию американской Лиги плюща – и создаст “всего-то лет за десять крупнейший в мире сектор высшего образования”. Однако то, о чем я читала в газетах, не очень-то совпадало с моим житейским опытом. Я стала замечать тревожные симптомы у нашего сына: привычку подчиняться».
– Вы – будущие хозяева этой страны, – говорила учительница Цю своим тридцати двум ученикам. – Вы – будущее родины, наша надежда. Если пойдете по ложной тропе – заведете страну в тупик.
Я пробралась в класс и уселась на задней парте; понаблюдать мне разрешил директор школы, знакомый моей ассистентки в исследовании. Ученики расселись попарно за металлические парты, выстроенные в три колонны от доски до задней стены. Меня всегда поражали китайские учебные помещения, больше напоминающие казарму, чем класс.
– Итак, поговорим об экзамене для госслужащих, – сказала учительница Цю. – Прошу вас высказываться. Почему тысячи людей стремятся стать государственными служащими?
– Потому что госслужба – «железная плошка»: надежная работа.
– «Золотая плошка», – уточнил другой ученик. – Сверхнадежная работа.
– Деньги! – предположила третья ученица, которая при этом сидела, вся съежившись. Стояла зима. На учениках поверх школьной формы были надеты толстые красно-серые пальто – в государственных школах обычно нет отопления, – так что все в буквально смысле дрожали над своими учебниками.
– Денег немного, зато стабильность! Хорошее соцобеспечение! – выкрикнул еще кто-то.
– А кроме того, можно наживаться, – прозвучало в классе.
– Наживаться? – повторила учительница Цю с удивлением. Оно возникло и у меня. В последние годы зарубежные журналистские расследования вскрыли миллиардные активы на банковских счетах и в фирмах-однодневках, принадлежащих членам семей нынешних коммунистических лидеров. Это было общеизвестно, однако я не ожидала, что школьники могут запросто обсуждать эту тему прямо в классе.
Учительница Цю сердито уставилась на юношу, тот немедленно перефразировал:
– Я хотел сказать: зарабатывать дополнительные деньги.
– Не болтай, – выговорила ему Цю, кивая в мою сторону. – Ты смущаешь учителя в классе. – Деликатное напоминание, что тут присутствуют посторонние.
Учительница попробовала перевести разговор в другое русло:
– Госслужащие – они как мы с вами. Кто угодно может сдать экзамен и стать госслужащим, выполнять свои обязанности и пользоваться гарантиями от государства. Не надо завидовать.
Такое утверждение, кажется, не вызвало ничего, кроме скепсиса: китайское общество стало жестокой средой с волчьими правилами, где все одержимы личным успехом.
– Госслужащие, – объявил кто-то, – становятся привилегированным классом, а это противоречит их роли слуг народа.
Учительница решила поспорить:
– У большинства госслужащих нет привилегий. Большинство подчиняется положенным процедурам – в установленном порядке. Например, когда мы встаем утром, мы сначала умываемся, затем чистим зубы, а потом завтракаем.
– Но некоторые сначала завтракают, – встрял другой ученик. Я предположила, что таким образом был сделан намек на коррупцию.
– Конечно, кто-то сначала завтракает, – согласилась учительница Цю, все еще пытаясь совладать с классом. – А потом они умываются и чистят зубы.
– Ваш пример не подходит, – возразил ученик.
– У тебя есть другие примеры? – спросила учительница, глянув на меня. – Какое поведение требует определенного порядка? К примеру, сдача домашней работы?
– Конвейерное производство в капиталистическом обществе, – ответил ученик. Еще одно узкое место: о капитализме – ни-ни. Официальная линия Партии в китайской системе – «социализм с китайскими особенностями».
– Какой именно конвейер – и какой у него порядок? – спросила учительница Цю, вновь стараясь перенаправить разговор.
Ученик ответил нараспев:
– Да здравствует коммунизм, да здравствует Коммунистическая партия. – Тут он фыркнул, и весь класс захихикал.
– Ты выкрикнул лозунг, – сказала учительница Цю.
Ученик выдал еще один, в голосе – сплошной сарказм. На сей раз он выбрал прозвище президента Си Цзиньпина:
– Си Да Да – хороший человек.
Когда мы остались наедине, учительница Цю, сложив руки на коленях, с ностальгией заговорила о былых временах: чиновников тогда уважали. Дети восхищались высшим руководством и были искренними патриотами своей страны.
Китайский курс на патриотическое воспитание, разумеется, не уникален в своем роде. Многие американские студенты ежедневно поют государственный гимн, а 4 июля празднуют День независимости – с парадами, барбекю и флагами наперевес. Исследователь проблем гражданского воспитания Джоэл Уэстхаймер находит тут определенное внешнее сходство:
«Если зайти в класс в момент выражения патриотических чувств, как понять, в тоталитарном ты обществе находишься или в демократическом? И там, и там учащиеся, бывает, поют государственный гимн или немеют в минуту молчания в память о военнослужащих своей страны, погибших в бою».
И все же различие есть: Китай бессовестно и неприкрыто используют систему образования в манипулятивных целях – как метод управления страной. Когда продемократическое движение «Оккупируй Центр» парализовало Гонконг на семьдесят девять дней, пекинское правительство незамедлительно поставило диагноз: недостаток патриотического воспитания в гонконгской школьной программе. Образовательные стандарты самого материкового Китая при этом невозможно представить без идеологической нагрузки и контроля со стороны Коммунистической партии.
– Верховное руководство стремится развивать у учащихся критическое мышление в области физики, математики, химии, биологии и тому подобном, – отметил в разговоре со мной пекинский ученый Се Сяоцин, – но не в сферах политики, нравственности и религии.
Самых выдающихся студентов ждет официальное членство в Коммунистической партии, и этот долгий процесс подготовки начинается еще с детского сада. Воспитание продолжается в начальной школе, где всем детям рекомендуется вступать в пионеры, чтобы «следовать указаниям Партии» и «становиться последователями дела Коммунизма». В четырнадцать все уже совсем серьезно: по благословению двух членов Коммунистического союза молодежи Китая учащимся можно подавать заявку на вступление в комсомол – это нечто вроде школы «для молодежи, где их просвещают на тему социализма с китайскими особенностями и коммунизма, а также дают возможность служить помощниками и резервистами Партии», как сообщает конституция Союза. (И премьер-министр Ли Кэцян, и бывший президент Ху Цзиньтао до своих постов выросли из китайского Комсомола.)
В настоящее время в Комсомоле Китая состоит почти девяносто миллионов членов и восемьдесят девять миллионов – в само́й Партии. Дарси, мой знакомый школьник из Шанхая (он выбрал английское имя Дарси, потому что ему нравился сдержанный, но обходительный персонаж Джейн Остен), планировал вступить в партию к восемнадцати годам. При этом в свои семнадцать Дарси уже среди избранных.
– Мой план уже в действии, я цзицзифэньцзы, – сказал он мне, применив понятие, которое означает «ревнитель» или «энтузиаст» и одновременно партийный статус. К первому году в старших классах учителя поручились за него: он уже прошел обряды посвящения, посетил специальные занятия и написал доклады, восхваляющие Партию. Подобное приглашение получили лишь трое из четырехсот учащихся в его школьной параллели.
Список достижений Дарси действительно впечатляет: член дисциплинарного совета, контролер дисциплины, зампредседателя отряда. В письме, которое юноша отправил в поддержку своей заявки, он заявил о готовности внести посильную лепту в светлое будущее Коммунистической партии: «Я встаю на Красный путь, за мной старшее поколение революционеров, и мы постараемся не отставать, принять эстафету, преодолеть все преграды, чтобы Красный путь ширился и длился!»
Я всматривалась в невинное лицо подростка, сидевшего напротив меня и попивавшего кофе. На Дарси были тренировочная курточка Adidas и кроссовки Nike – таков, по-видимому, в наши дни прикид будущего коммунистического лидера.
– Вы верите во все, что написали? – спросила я.
– Да, но… По большей части это официозная гуаньфан, галиматья, – произнес Дарси шепотом. – Это приходится делать, если хочешь продвинуться.
Дарси вступал в Партию, потому что членство открывало ему новый мир благ, вполне материальных: щедрую стипендию, связи, благодаря которым можно получить хорошую работу – скажем, высокую должность на государственных предприятиях. Правда, кроме этого, Дарси еще мечтал поступить в Университет Мичигана.
– Хотите учиться за рубежом? – уточнила я.
– Да, – твердо ответил он, но сразу же засомневался. – А если я хочу учиться в Америке, будет ли иметь значение то, что я коммунист?
Из-за темпов экономических перемен в Китае социалистические ценности, заложенные Партией, оказались под угрозой. Капитализм процветает и побеждает, и убеждать учащихся в обратном становится все сложнее, пишет специалист по нравственному воспитанию Ли Маосэнь. Другой эксперт Жань Юньфэй открыто насмехается над обществом, «где методы патриотического воспитания сводится к тому, чтобы превозносить Партию, а это, само собой, ведет к духовному кризису», – отметил он в разговоре с New York Review of Books.
Интересно, что некоторые из наиболее успешных китайцев утверждают, что добились своих результатов, потому что получили третьесортное – а вовсе не лучшее – китайское образование. Миллиардер Джек Ма, основатель Alibaba, трижды провалил гаокао, общенациональный вступительный экзамен в колледж, перед тем как оказаться в заштатном провинциальном вузе. «Поступи я в Цинхуа или в Пекинский университет, работал бы сейчас исследователем, – заявил он в одной своей публичной речи. – Но поскольку я поступил в Педагогический университет Ханчжоу, то учился без особого напряжения, развлекаясь. Детей, которые умеют развлекаться, способны развлекаться и хотят развлекаться, обычно ждет блестящее будущее».
Хань-Хань – очень популярный блогер в Китае – бросил школу в старших классах. В газетной статье, которую потом активно распространяли пользователи Сети, Хань-Хань сравнил китайское образование со «стоянием под душем в телогрейке»: «Самый вероятный результат полной успеваемости – стопроцентная посредственность».
Но действительно ли китайская система образования никуда не годится?
Один из экспертов в образовании сказал мне, что, невзирая на критику в адрес авторитарной системы – общественной, политической и образовательной, последняя, тем не менее, послужила не худшим фундаментом для развития предпринимательства в стране. «Китайцы привыкли преодолевать непреодолимые препятствия – ты строишь кирпичную стену, а они соображают, как ее обойти, еще до того, как раствор схватился». С этим соглашается еще один мой знакомый – американский инвестор, проработавший в Китае пятнадцать лет: «Когда дело доходит до упертости, китайцам нет равных. У них есть эта вечная готовность пробовать и ошибаться, пробовать и ошибаться».
После стольких лет лишений китайцы хватаются за любую возможность улучшить качество жизни. И здесь их знаменитое трудолюбие под стать креативности – что доказывает бум китайских стартапов, возникших не в последнюю очередь благодаря правительственной поддержке предпринимательства и венчурной индустрии. Так, в частности, возникли группа Tencent, владеющая платформой WeChat, и Alibaba, одна из самых бурно развивающихся компаний на планете. Когда же образованные и целеустремленные китайцы выбираются за границу, то нередко достигают высоких результатов и там: исследователи, изучающие предпринимательство, обнаружили, что китайские и тайваньские иммигранты основали 13% стартапов в Кремниевой долине, им принадлежит 17% международных патентов в США, при том что доля этих иммигрантов в общем населении страны несоизмеримо меньше.
Я – американка и, как и мои собратья с Запада, романтизирую представление об одиноких гениях вроде Стива Возняка или Стива Джобса, разработавших в семейном гараже один из первых персональных компьютеров. Но деловой успех в Китае так или иначе всегда будет продуктом коллективисткой культуры. Задумайтесь: на ранних этапах китайских художников настойчиво учат подражать какому-нибудь известному живописцу и копировать его работы до тех пор, пока приемы мастера не будут доведены учениками до автоматизма. Китайские компании, которые на домашнем рынке считаются революционными, взяли чью-то модель, понемногу ее улучшали и вывели в итоге нечто по-своему уникальное.
Означает ли это, что Китай не способен подарить миру Стива Джобса? Или такая революция просто будет выглядеть иначе? Один профессор педагогики с Запада, регулярно посещающий Китай с 1983 года, заверил меня: «Китай становится инновационным, и это происходит очень, очень быстро».
Представление о стране как о «нации имитаторов, не способных творить» – ложный стереотип. Школьный класс, несомненно, возводит преграды на пути самовыражения (справедливости ради скажем, что этим обеспокоены работники сферы просвещения по всему миру). Однако китайцы стараются преодолеть такие трудности – если не за школьной партой, то на рабочем месте.
«Личное наставничество и подготовка – мои главные приоритеты, – говорит высокопоставленный шанхайский чиновник в технологической сфере, работающий с тысячами юных китайских программистов и инженеров – Моя работа – снять с них цепи».
Недавно президент Си Цзиньпин закрутил гайки в академической сфере – что один исследователь уподобил «маленькой культурной революции» – ограничив влияние западных программ на всех уровнях национального образования. Но подобные издержки неизбежны, уверен учитель истории Кан, с которым я познакомилась в Пекине. Китаю на текущей стадии так или иначе необходима твердая рука, без авторитарного правительства ему не обойтись.
– Гражданское общество еще не сформировалось. Строить в Китае демократию нерационально попросту потому, что демократия – это более высокий уровень развития.
Аманда только что вернулась из годичной программы по обмену между китайскими и американскими старшими классами, благодаря чему ей удалось лучше понять и китайское, и американское образование. Ей как ведущему организатору Модели ООН в Китае (ролевой игры с элементами научной конференции, в ходе которого студенты и учащиеся старших классов воспроизводят работу ООН, оттачивая необходимые при этом навыки. – Republic) сказали, какие темы обсуждать нельзя:
– Тайвань и Тибет, выборы в Гонконге, расовые вопросы ЮАР и конфликт между Ираном и Израилем.
– Так ведь цель Модели ООН – укреплять свободу мышления у следующего поколения юных лидеров, – подначила я. – А вы говорите о прямой цензуре в деятельности, направленной на… обсуждение мировых проблем!
Аманда лишь пожала плечами.
– Куда нам сопротивляться цензуре, это роскошь, доступная только Западу. Вы забываете, что Китай – все еще развивающаяся страна, мы по-прежнему сосредоточены на том, чтобы у всех было вдосталь еды, был кров над головой и доступ к образованию.
Еще Аманда поделилась со мной одним своим наблюдением, сделанным во время учебы в Соединенных Штатах.
– У американцев есть иллюзия свободы и демократии, – сказала она, – но Конституцию создали отцы-основатели. Элитарная группа, контролируемая меньшинством.
Не поспоришь.
– Америка – не истинная демократия, это элитизм, – заявила она. – Если внушать людям, что это демократия, у них возникает иллюзия, будто есть шанс что-то крупно изменить. В этом разница между китайцами и американцами: у китайцев нет настоящей надежды на [политические] перемены, и поэтому они сосредоточены на своих личных делах.
Произнеся эти слова, Аманда уставилась в свой кофе. Тут наша дискуссия завершилась.