Самый главный вызов еще впереди - это 2021 год
Интервью с американским политологом и автором книги «Код путинизма» о причинах последних провалов российских спецслужб и о том, стоит ли ждать серьезных перемен в системе управления страной.
Владимир Путин. Фото: Alexander Zemlianichenko / Reuters
Многие российские новости последнего времени можно истолковать как признаки растущего влияния силовых структур: аресты губернаторов и министров, уголовные дела за репосты в соцсетях, тайные тюрьмы, где пытают подозреваемых в терроризме, запрет мессенджера Telegram и сопутствующие блокировки других сайтов, отзывы лицензий у ведущих университетов страны, и т.д. С другой стороны, участились случаи публичных провалов и скандалов, к которым, как считается, имеют отношение российские спецслужбы – от попыток вмешательства в выборы в США до отравления Сергея Скрипаля и его дочери Юлии. Пытаясь найти объяснение этому потоку новостей, «Черный ящик» взял интервью у американского политолога Брайана Тейлора и автора нескольких книг о российских силовых структурах.
– В последнее время вокруг российских силовых ведомств возникает все больше скандалов, прежде всего в связи с отравлением Скрипалей в Британии. Как вам кажется, есть ли у этих скандалов некая общая причина?
- Я думаю, что основная причина в том, что ГРУ достаточно «топорно» проводило свои последние операции. Это касается не только истории со Скрипалями, но и например, провальной попыткироссийских спецслужб выкрасть файлы по катастрофе MH-17 в Нидерландах. Сам факт того, что для журналистов, которые занимались расследованием событий и в Британии, и в Нидерландах, не составило труда найти большое количество информации об участниках обеих операций с российской стороны, понять их бэкграунд, выяснить точные фамилии – все это иллюстрирует уязвимость сотрудников российских спецслужб перед разведками других стран и простыми гражданскими активистами. Для абсолютно любой силовой структуры любой страны факт установления личности выполняющего спецоперацию сотрудника, к примеру, по зарегистрированному на него автомобилю, говорит о серьезных проблемах внутри ведомства.
– Эти проблемы связаны со снижением уровня подготовки сотрудников российских спецслужб, или этот уровень и раньше не был высоким?
- Эти скандалы преимущественно связаны с ГРУ, поэтому больше могу сказать именно о них. С одной стороны, ситуация со Скрипалями стала самым большим публичным провалом российской разведки за все последние годы. Значит ли это, что что-то изменилось в их поведении? Или ситуация всегда складывалась схожим образом, но просто это не попадало в публичное поле? Мне кажется, то, что мы видим – это не новая практика работы российских спецслужб. К примеру, практика регистрации автомобилей или выдачи паспортов людям, аффилированным с разведкой, в одном месте с одним и тем же номером, очевидно, имела место какое-то продолжительное время, просто до этого такие ситуации не становились поводами для скандалов. Случай Скрипалей подтолкнул людей вне разведки, обычных журналистов, искать информацию о происшедшем, в том числе используя открытые ресурсы в интернете и соцсетях, а также доступные для многих, хотя официально и закрытые базы данных. Поэтому я думаю, что изменилось не столько качество подготовки спецслужб, сколько степень внимания к ним.
– Может ли качество работы спецслужб повлиять на устойчивость действующего политического режима в России?
- Всегда очень сложно разобраться в том, как силовые ведомства влияют на что-то политическое. Прежде всего это связано с тем, что процесс принятия решений относительно безопасности или каких-либо силовых операций в большинстве стран происходит в ситуации большой секретности. И для России это актуально даже больше, чем для других стран. Множество политологов, экспертов из России и из-за рубежа пытаются строить догадки о том, кто как и почему повлиял на принятие того или иного решения, касающегося внешней политики или национальной безопасности, какой человек из окружения Владимира Путина имеет в этих вопросах больший вес, чем остальные. Но все эти догадки строятся на очень малом количестве реальных данных.
Приведу один пример: генерал Золотов, который вызвал Алексея Навального на дуэль, записав видеообращение. Ряд политологов интерпретировали этот эпизод как очередную демонстрацию силы: всемогущий глава Росгвардии может говорить что угодно и кому угодно, в какой угодно манере и не бояться получить за это какое-то наказание или даже выговор от Владимира Путина. Другая же часть экспертов посчитала, что ситуация ровно обратная: Золотов, почувствовав, что теряет авторитет и влияние в глазах президента, решил совершить что-то выдающееся, чтобы в первую очередь заполучить его внимание. Таким образом, одно и то же событие можно интерпретировать с абсолютно противоположных позиций. Другой пример: после конфликта в Грузии в 2008 году часть экспертов говорили, что ГРУ сдает позиции и перестает быть влиятельной организацией на фоне российской армии и военных, роль которых в этом конфликте была крайне высока. Другие же, напротив, находили множество процессов в ходе конфликта и даже до него, в которые ГРУ было включено, и интерпретировали это как усиление позиций ведомства. После украинского кризиса 2014 года многие эксперты отмечали, что ФСБ больше не имеет прежнего влияния и допускает множество ошибок, однако уже через пару лет этому ведомству серьезно расширили полномочия.
Единственное, что, на мой взгляд, можно сказать с точностью: информация, которая появляется на столе утром у Владимира Путина – это преимущественно всевозможные справки от силовых ведомств: ФСО, ФСБ, ГРУ, СВР. Подобное формирование «картины дня», конечно, сильно влияет на процесс принятия решений в России. Да, они могут не принимать решения сами по себе, но тот факт, что все эти ведомства являются основными источниками информации для президента, дает им очень большой вес во всем процессе принятия решений в стране.
Брайан Тейлор. Фото: из архива автора
- Ощущают ли силовые структуры какую-то угрозу своему положению сейчас? С чем это может быть связано?
- Я уверен, что люди в ГРУ и, может быть, в Министерстве обороны сейчас сильно озабочены всеми этими скандалами. Оба эти ведомства заточены под то, чтобы действовать за кулисами и не выходить на свет, а потому быть на первых полосах всех мировых СМИ явно не входило в их планы. Возможно, здесь стоит ожидать каких-то корректировок в практике их работы, в их стратегиях, а возможно, и в объеме доступных им ресурсов. Когда в 2016 году произошел скандал с российскими хакерами, с их участием в выборах в США, было ощущение, что эта информация выплыла наружу из-за кого-то из сотрудников ФСБ. Из научных исследованийи публикаций СМИ мы знаем, что в последние пару десятилетий российские силовые ведомства постоянно соревнуются друг с другом за ресурсы и влияние. Поэтому можно сказать, что происходящее соответствует логике функционирования любой бюрократической организации. Если у нескольких ведомств есть пересекающиеся задачи, они начинают конкурировать друг с другом, в том числе путем «сливов» информации друг на друга в СМИ. Кроме того, как я показываю в своей книге о российских силовиках, такая конкуренция – абсолютно неотъемлемый компонент постсоветских силовых структур, поскольку их политическое влияние сильно зависит от того, кто именно сейчас находится в фаворитах у власти, кто пользуется большей поддержкой главы государства.
– А что по поводу российской армии? Ряд аналитиков считает, что из-за операции в Сирии влияние армии растет, и это угрожает монополии силовых структур на доступ к президенту. Так ли это?
- Армия и военные – это интересный случай. Долгое время все были уверены, что их влияние на внутреннюю политику не такое значимое, как, например, у разведки. Безусловно, российская военная элита получает большие бюджеты, хорошо финансируется, уважаема в сообществе и окружении президента, играет важную роль во внешнеполитических решениях, но из внутренней политики армия как бы исключена. После грузинского конфликта в 2008 году могущество армии еще больше выросло: на время проведения модернизации армии и реформ было резко увеличено финансирование, военные получили гораздо больше ресурсов, чем у них было за весь период правления Ельцина и даже за предыдущие два срока Путина. Мы также видим усиление влияния на примере конфликта в Сирии, где, как кажется, российская армия демонстрирует успехи. Однако на этом фоне успешность российской армии не столько делает ее сильнее в российской внутренней политике, сколько повышает роль самой России на международной арене.
Хотя, конечно, военные сейчас имеют большое доверие со стороны Путина. Чего стоит один только Сергей Шойгу, которому удалось сохранить поддержку президента, будучи лояльным сначала Ельцину, а затем уже Владимиру Путину. Подобная «выживаемость» и текущий уровень доверия дают ему много ресурсов. Растущее влияние вооруженных сил видно и по другим обстоятельствам. Помимо военной операции в Сирии, это мощная поддержка, которую Путин высказал в адрес ядерных сил в своей предвыборной речи весной. Есть и символические жесты – например, Путин поприветствовал ГРУ на юбилейном приеме на прошлой неделе, а в августе провел отпуск вместе с Шойгу и Бортниковым. Если еще немного поспекулировать, то некоторые видят руку военных и ГРУ в арестах сотрудников киберподразделения ФСБ – это последствия конкурентной борьбы вокруг взлома Демократической партии в 2016 году.
- После переизбрания в этом году Владимир Путин не проводил ротацию кадров в силовых ведомствах, хотя до этого часто прибегал к такой тактике. Какие могут быть у этого причины и стоит ли ждать ротаций здесь в ближайшем будущем?
- Большинство глав российских силовых ведомств, действительно, находятся на своих позициях уже много лет, за исключением, пожалуй, нового директора ФСО Дмитрия Кочнева, назначенного в 2016 году. Я не думаю, что мы увидим какие-то изменения в кадровой политике Путина сейчас. Сергей Шойгу из-за внешнеполитических успехов явно в безопасности. К директору ФСБ Алесандру Бортникову тоже нет особых вопросов. Возможно, глава МВД Владимир Колокольцев ослабит свои позиции, и с генпрокурором Юрием Чайкой не очень стабильная ситуация. В любом случае, правильнее смотреть на изменения в силовых ведомствах с точки зрения структуры самих ведомств, а не на позиции конкретных людей. Вероятно, длящееся уже несколько лет реформирование и изменение полномочий между МВД, прокуратурой и Следственным комитетом продолжится. Но и здесь радикальные изменения вряд ли возможны.
- Стоит ли ждать изменений в структуре силовых ведомств при приближении конца этого президентского срока и потенциальной передачи власти кому-то еще?
– Здесь речь может идти о каких-то конституционных изменениях, и ключевым вопросом будет, останется ли в руках у президента по Конституции контроль за всеми основными силовыми структурами. Я думаю, что в интересах самих силовиков – сохранить подчиненность Владимиру Путину, что сделает их позиции более устойчивыми. Мы видели, как в момент прошлой попытки транзита власти, когда Путин ушел на должность премьер-министра и утратил формальный контроль за силовиками, тут же возросла междоусобная борьба кланов, начались попытки расширить зоны влияния, поставив своих людей на ключевые позиции. Хотя если посмотреть на период и до рокировки – в 2006–2007 годах, – то неопределенность, которая была создана нерешенным вопросом о преемнике, породила большое количество конфликтов между силовиками – ФСКН против ФСБ, появление Следственного комитета через ослабление Генеральной прокуратуры. Я думаю, что по мере приближения конца срока Путина эта неопределенность опять же будет расти, а вместе с ней активизируется и борьба между силовыми структурами.
- Этим летом вы выпустили книгу под названием «Код путинизма» (The Code of Putinism). Что вы вкладываете в это понятие?
- Когда я использую слово «код», это сложно перевести на русский, потому что я, конечно же, не имею в виду генетический код или юридический кодекс. Я взял терминологию из американской политической науки, где ученые используют это слово в смысле склада ума, менталитета. Это немного отличается от понятия «мировоззрение»: речь скорее идет о попытке описать набор эмоций, ценностей, закономерностей, привычек в мышлении, которые есть у разных людей, представителей российской элиты. В социальной науке люди, с одной стороны, изучают инструментальную рациональность, а с другой – смотрят на эмоции, идеи и привычки. Поэтому идея книги – понять, как устроена эта система эмоций, идей и привычек у людей, связанных с Путиным, то есть не только у него, но и, например, у Дмитрия Медведева, Николая Патрушева, Виктора Золотова, Игоря Сечина. Они с Путиным много лет, а значит, у них есть какие-то общие разделяемые взгляды. Это взгляды консервативные, они подчеркивают потребность в сильном государстве, которое будет защищать Россию от внутренних и внешних врагов. Эту основную идею подкрепляют практики контроля, порядка и лояльности, унаследованные из советского периода, особенно от советских органов безопасности, а также эмоции, связанные с утратой прежнего статуса, обида, ощущение уязвимости, желание добиться уважения. Эти эмоции и взгляды, безусловно, влияют на экономику и политику страны.
- Можно ли сказать, что в последние годы «код» меняется?
- Одно из утверждений этой книги, с которым многие могут не соглашаться, заключается в том, что этот «код» был уже совершенно последовательным и устоявшимся к концу первого срока Путина. В 2003–2004 году произошло много изменений, которые серьезно изменили картину мира у президента и его окружения, но в дальнейшем, несмотря на все последующие события, существенных корректировок «кода» не произошло. Есть люди, которые убеждены, что существуют и другие поворотные точки – 2011–2012 годы, или 2014 год. Но лично я вижу принципиальный поворот только в 2003–2004 годах. Дело Ходорковского, Оранжевая революция в Украине, война в Ираке – мне кажется, что все эти вещи заставили Путина задуматься о стране, о ее позиции в мире, о том, какие могут быть опорные точки в строительстве государственности, а также дали ему почувствовать уязвимость как позиций России в мире, так и ее политической структуры.
От людей, которые находятся у власти многие годы и довольно эффективно удерживают эту власть, не стоит в дальнейшем ожидать радикальной смены паттернов поведения. Конечно, политическая система сейчас по сравнению с «нулевыми» стала более консервативной, но в целом логика работы властной вертикали осталась такой же. И мне кажется, что цель Владимира Путина и его окружения сейчас именно в том, чтобы сохранить тот же самый «код», подход в управлении страной на ближайшие годы, например, через воспитание нового поколения будущих лидеров страны, которые будут разделять те же ценности.
- На последних региональных выборах партия «Единая Россия» потерпела поражения в нескольких регионах. Не везде помогли и новые лица среди губернаторского корпуса. Как вы думаете, решится ли Кремль на какое-то переформатирование партийной системы на фоне этих провалов?
- Думаю, это возможно. В предыдущие 15 лет партийная система успешно работала и предоставляла необходимое Кремлю количество голосов во многом потому, что правила игры постоянно менялись и корректировались, как только что-то угрожало позициям власти и провластных кандидатов. Если мы посмотрим на национальный уровень – изменения по части проходного барьера в Госдуму, одномандатных округов, регистрации партий, – Кремль постоянно изменял дизайн всего этого, чтобы все время иметь стабильное большинство. На региональном уровне после возвращения губернаторских выборов была попытка контролировать процесс через недопуск потенциально опасных кандидатов посредством механизма «муниципального фильтра». Но сейчас, как мы видим, этого уже недостаточно, чтобы сделать выборы абсолютно безопасными для власти.
Свою лепту в этот процесс вносят и экономические и социальные проблемы. Я полагаю, что на их фоне могут быть попытки, например, сделать парламентскую оппозицию более фрагментарной, упростить участие в выборах и просто рассеять потенциально оппозиционные настроения между кандидатами и партиями от разных политических сил. В тоже время Кремлю стоит ждать еще немало политических сюрпризов от возвращения губернаторских выборов. Как показал опыт последних кампаний, именно этот механизм стал реальной возможностью для оппозиции побороться за власть. Посмотрим, удастся ли нынешней администрации президента во главе с Сергеем Кириенко быть настолько же политически успешной, как, например, АП в годы Владислава Суркова. Мне кажется, что самый главный вызов их технологиям еще впереди – выборы в Госдуму в 2021 году.