«Там таких тиньковых миллион»

Бывший IT-директор Сбербанка, ставший венчурным капиталистом, – об удивительном и труднодоступном мире Кремниевой долины

Виктор Орловский. Фото: Максим Блинов / РИА Новости

В 2011 году, когда я последний раз встречался с Виктором Орловским, в то время старшим вице-президентом Сбербанка по IT, он был порядочно вымотан и сообщил мне, что спал от силы четыре часа за двое суток. Спустя семь лет мой собеседник утверждает, что на самом деле находился тогда в «фантастической зоне комфорта»: «У меня был отличный кабинет, много власти, стабильный доход, защита гигантской организации с сотнями тысяч сотрудников. Как топ-менеджер Сбербанка я принадлежал к высшему эшелону управленцев в стране. И знаете что? Я счастлив, что нашел в себе силы от всего этого отказаться».

В 2015 году Орловский ушел из банка, а в середине 2016-го переехал с семьей в Калифорнию, в центр Кремниевой долины. Отныне Виктор – венчурный капиталист, вместе с партнером владеющий компанией FortRoss Ventures. Львиную долю средств первого фонда под ее управлением размером $100 млн составляют деньги Сбербанка, но во втором, который по планам должен оказаться вдвое больше, капитал от бывшего нанимателя Орловского, вероятно, уже не превысит 20%.

За полтора года, проведенные в Долине, Орловский еще не успел окончательно свыкнуться с жизнью, которая так отличается от будней Москвы. Тем не менее он охотно, если не сказать страстно рассказывает, в чем именно состоят эти отличия – как в лучшую, так и в худшую сторону.

– Российские предприниматели ⁠в Долине ⁠рассказывали мне, как с введением санкций рухнули их переговоры с американскими инвесторами. ⁠Но сейчас, судя по всему, ⁠в плане климата дела еще хуже, чем были в 2014-м. Вы ⁠сами, кажется, с трудом отыскали американский ⁠банк, где вам согласились открыть счет. И догадываюсь, что ⁠это не единственная проблема такого рода. Расскажете подробнее?

– От политики стараемся держаться как можно дальше. Поэтому без комментариев. Могу лишь сказать, что тут многое зависит от позиции бизнеса в иерархии. Можно позвонить в Google или Apple и попросить: «Не работайте с русскими стартапами или программистами». И вполне вероятно, они сделают то, о чем их просят. Крупные банки – какой-нибудь Chase – и просить ни о чем не нужно: достаточно просто выразить обеспокоенность, намекнуть, и люди возьмут под козырек. А маленькому стартаперу можно что угодно сказать, ему все равно. Если он не нарушает санкций, не нарушает закон, что ему от американской власти будет?

СПРАВКА. FortRoss Ventures инвестирует в стартапы на ранней стадии, но с проверенным продуктом, технологией и существующим денежным потоком. Область инвестирования ограничена пятью направлениями – облачными технологиями, интернетом вещей, финтехом, искусственным интеллектом и маркетплейсами. Первый фонд SBT Venture Fund I с капиталом $100 млн, созданный Сбербанком еще в 2013 году и управляемый FortRoss Ventures (прежнее название MoneyTime Ventures), проинвестировал 11 компаний. Среди них, например, GridGain Systems, американский разработчик софта с российскими корнями, цифровой Movenbank (создан Бреттом Кингом, одним из любимых авторов главы Сбербанка Германа Грефа, написавшим «Банк 2.0» и «Банк 3.0»), израильская трейдинговая платформа eToro, о планах интеграции с которой Сбербанк заявлял в 2016 году. Кроме того, фонд поучаствовал в одном из раундов инвестиций в сервис вызова такси Uber.

– А мы говорим только о стартапах? Средства американских инвесторов в свои фонды вы не привлекаете?

– Даже не пробовал. Думаю, это бесполезно. Зато мы привлекаем средства российских инвесторов, а еще – арабских, китайских, вьетнамских, индонезийских. Их уже больше пятнадцати.

– И вы управляете этими средствами, находясь в Калифорнии.

– Находиться можно где угодно.

– Но вы тем не менее находитесь в Калифорнии.

– Верно. А мой партнер находится в Израиле. Еще один офис у нас в Москве. Почему в Калифорнии я? Потому что здесь много стартапов. Сюда приезжают все самые талантливые. Вы же не ходите искать грибы в чистом поле, вы ищете их в лесу, на грибных полянах.

– Много грибов – много грибников.

– Но вы все равно идете туда, потому что все грибы там.

– Утром по пути на работу видел какого-то парня с рекламным щитом на груди: «Ищу инвестора в крутой стартап». Ниже – номер телефона. Стоял он у входа в Ritz-Carlton на Тверской, перед которым в этот момент было припарковано много дорогих автомобилей, половина – с мигалками. Я это к тому, что грибы порой находишь в неожиданных местах.

– Это, между прочим, очень правильный ход. Хотя неизвестно, даст ли ему кто-то денег. Вы знаете, на что в Калифорнии сразу обращаешь внимание? На поведение водителей такси Uber. Вот сидит такой водитель, крутит баранку и начинает с вами разговаривать. How are you? Бла-бла-бла. Что здесь делаете, чем занимаетесь? Я такой-то, вот моя визитка. На ней имя и должность: CEO какой-то компании. И это вовсе не фейк, вы едете в машине самого настоящего Chief Executive Officer. А он тем временем говорит не переставая, рекламирует свой бизнес, который, само собой разумеется, просто бомба. И все это заученными фразами.

– Taxi speech.

– И главное, не спастись ведь. Он меня везет и завладел моим вниманием, выключил радио. Он знает, что в ближайшие 20 минут я от него никуда не денусь. Почему, спросите, он работает в Uber? Потому что среди клиентов куча таких, как я, потенциальных инвесторов.

– Вот я и говорю, что такая концентрация грибников скорее проблема. Разве нет?

– В какой-то степени. Но важнее тут не сама конкуренция, а ее следствие – экспоненциальный рост цен на кадры и инфраструктуру. Все мы постоянно слышим слова различных руководителей про важность кадров и знаем, что в массе своей это просто лозунги. Ты совершенно отчетливо это понимаешь, когда попадаешь в мир Google, Facebook или Netflix. Для них сотрудник – это бог. Бог! У него есть все: от хорошей погоды до бесплатного питания. На территории Facebook 12 ресторанов, и все бесплатные – причем как для сотрудников, так и для всех гостей кампуса. С меня не взяли денег, даже когда я зашел в бутик мороженого. А для сотрудников там созданы все мыслимые и немыслимые условия. Только работайте. Хотите – развивайте собственные стартапы, фонды открывайте, консультантами подрабатывайте. Только не уходите – ни к конкурентам, ни куда-либо еще. Клиенты не так важны: один ушел, другой пришел. А ценный сотрудник ушел – где еще такого взять? Поэтому платят миллионы долларов, и платят так многим. Это неизбежно сказывается на стоимости жизни вокруг. Вы вызываете сантехника, и он обходится вам в $300 за вызов. Почему? Да потому что столько тут готовы платить. Сотни тысяч долларов в год можно платить за жилье. При этом рядом в Сиэтле (два часа на самолете вдоль Западного побережья США. – Republic) вы можете жить за четверть этих денег. Семья в Пало-Альто с годовым доходом меньше $250 тысяч считается семьей, живущей ниже прожиточного минимума. А в Сиэтле $40 тысяч на семью в год – нормальная зарплата. Это приводит к тому, что новый человек – талантливый инженер или предприниматель из России или, допустим, Индии – не может попасть в Долину. Слишком дорого стоит входной билет.

– И многих это останавливает?

– Кто-то приезжает и через три месяца, ничего не получив, уезжает. В Израиле, кстати, постепенно складывается похожая картина. Тоже концентрация стартапов, зарабатывающих много денег, развитая экосистема. В результате и там растут цены.

– Но до Калифорнии им, видимо, далеко.

– Далеко, да. Потому что все самые талантливые стараются попасть именно туда. Подумайте, например, вот о чем: в Калифорнии больше стартапов, которые основаны немцами, чем во всей Германии. Потому что в Германии меньше денег, меньше аппетита к риску, не так развита среда технологического предпринимательства, инкубаторов, ангелов, фондов. Что говорить о других странах? Представьте, что вы фаундер… допустим, из Перми. Если у вас есть хоть чуть-чуть денег и хотя бы немного амбиций, вы не будете в Перми развивать свой бизнес – и отправитесь в Москву. Если у вас чуть больше амбиций, чем Москва, вы поедете развивать свой бизнес в Лондон. Дальше – Нью-Йорк. Но если вы фантастически амбициозны и считаете, что сделали что-то феерическое, куда вы поедете? Правильно – в Долину.

– А сразу из Перми в Пало-Альто – никак?

– Всегда есть шанс. Илон Маск приехал в Калифорнию из такой же Перми, только южноафриканской (уехав из Претории, Маск сначала перебрался в Канаду, а уже оттуда в США. – Republic). Английский у него, правда, был native. Но это непринципиально. Маск приехал с очень большими амбициями в нужное место в нужное время. Самого Илона Маска я не знаю, но знаком с его CTO – Стивеном Спайком. Общались. «Кто такой Маск? – говорит. – Просто компьютерный гик, который, когда я работал с ним в PayPal, от компьютера не отходил, кодил постоянно». Но человек имел амбиции. И вот к чему это привело. Илон Маск мог получиться только в Калифорнии – вот о чем речь.

– Российский Илон Маск – заведомая утопия, считаете?

– У нас из потенциальных илонов масков получаются ноготковы и тиньковы. Они тоже крутые, нет спору, но… Вот если бы Тиньков уехал в Долину, он бы стал Илоном Маском. Возможно. Хотя не исключено и обратное – что проиграл бы в конкуренции.

– Забавно, но Тиньков жил в Калифорнии одно время. Даже пивную компанию зарегистрировал в Сан-Франциско, вынашивал планы покорения американского рынка.

– Значит, не получилось. Значит, конкуренция выдавила его оттуда. Не поймите меня превратно, к Олегу я испытываю колоссальное уважение, но там таких тиньковых миллион. Они приехали туда со всего света и пытаются там сделать бизнес. Есть еще Google и Facebook, из которых выдавливаются очень талантливые разработчики и предприниматели.

– Выдавливаются? Вы же сами только что описали рай, в котором живет персонал этих компаний.

– Даже самые комфортные условия не способны удержать амбициозных людей. Если вы работаете на Марка Цукерберга, у вас нет шансов стать Цукербергом. Придется начинать все с нуля. Да, эти люди сидят на трех миллионах долларов в год, потом на пяти, но однажды заявляют: «Достало!» И отправляются запускать собственные проекты. Вот вам еще один из притоков рынка талантов, благодаря которому мы находимся здесь.

– Связи с русским сообществом – предпринимателями, инвесторами – вам как-то помогают в поиске сделок? Рассказывают, правда, что сплоченного русскоязычного комьюнити в Долине нет.

– Это правда. Почитайте публицистику Достоевского из «Дневника писателя», где он много пишет про то, как русские ведут себя за границей. Это вечная история про не до конца понятную особенность менталитета – не советского, не постсоветского, а исконно русского. Конечно, русская диаспора в Долине рассеяна и очень сильно проигрывает другим – иранской, еврейской, армянской.

– А отношение к русским в целом там сейчас какое?

– Мне трудно судить обо всей Америке, где я никогда не жил [за пределами Калифорнии]. Но в Долине национальность человека не имеет никакого значения. Никто никогда и нигде ее не обсуждает – даже бровью не поведет, не намекнет на факт вашей принадлежности к той или иной нации. Это последнее, что интересует. В этом плане абсолютный комфорт, поверьте. Ваш акцент там никого не пугает, каким бы чудовищным он ни был. Знание английского языка на недостаточно высоком уровне – тоже. Никто не воротит нос. Нигде в мире вы не найдете такого места. Сингапур, говорят. Ерунда. В Сингапуре надо быть китайцем или англичанином, чтобы чувствовать себя в своей тарелке. Русским в Долине тяжело интегрироваться, но это наша с вами особенность, а не черта местного общества. Оно, напротив, всеми силами вас притягивает, а не отталкивает. Типичный калифорнийский нетворкинг – это лавирование между незнакомыми тебе людьми на какой-нибудь тусе, где ты со своим бокалом можешь легко подойти к любой компании и везде тебе рады, к тебе толерантны. У нас на тебя посмотрят с недоумением, всем телом покажут, что ты тут лишний. Но там такого не бывает, и это очень непривычно, конечно.

– Чувствуется, что это вы сейчас про себя говорите. Тяжело перестраиваться?

– Ну, заставляю себя, как могу. Я пока еще не научился быть настолько раскованным. Но дети мои – они уже именно так себя ведут. Надо понимать, что все хорошие сделки в Долине строятся на кулуарных отношениях. Возможно, во всем мире так, но в Долине особенно. У кого-то эти отношения складываются быстро, у кого-то на это уходят годы, даже десятилетия. В идеале у вас должна быть история успеха. А если такой истории нет, тогда должна быть история действий, стремления к результату. Совершенно неизвестный человек выглядит там намного хуже, чем человек, у которого было много провалов, но они сопровождались энергичными попытками чего-то достичь.

– Вас, полагаю, тоже пока немногие там знают.

– Зато знают Сбербанк. Я так и рассказываю свою историю: вот Сбербанк, а вот я в Сбербанке. У них очень большое уважение возникает к тому, чем банк был в 2007 году и чем стал десять лет спустя. Работа на позиции CTO в таком банке – хорошая, уважаемая история.

– Греф, конечно, любит говорить о своих ежегодных поездках в Калифорнию. Но я не думал, что Сбербанк так уж широко там известен.

– Не везде. Но, например, в Netflix банк знают прекрасно. Или в Uber. Я был на встрече с сооснователем и бывшим CEO компании Трэвисом Калаником в Сан-Франциско. В зале сидели несколько десятков человек, в основном инвесторы и пресса. Кто-то спросил, почему Uber так плохо партнерится. Каланик ответил, что не приемлет требований и ультиматумов и предпочитает вступать в партнерство только с тем, кто готов к синергии. И как хорошего партнера привел в пример Сбербанк. Так что мой предыдущий опыт мне, конечно, помогает, но только до определенной степени. Инвестируя в ту или иную компанию, вы оказываетесь в ее совете директоров. И еще вопрос, как вы себя там поведете. Важно, чтобы вы подходили всем как человек. В России говорят, хороший человек – не профессия. Но в Долине быть хорошим человеком – хорошим по меркам Долины – это профессия. Если вы хороший парень и вас знают давно, то рано или поздно вам достанется хорошая инвестиция. На нее вас просто кто-нибудь позовет.

– Потому что вы хороший парень?

– А почему нет? Вы классный. У вас классная семья. Участвуете в жизни школы. Умеете веселиться, интересно говорите. Оптимистичны, позитивны. У вас, помнится, был еще интересный проект. Жаль, не получился, но зато вы очень старались, до последнего бились. Примерно такая цепь рассуждений. И еще кое-что: там очень ценится умение рисковать. Вот Юрий Мильнер, например, точно это умеет, и он, кстати, если не самый, то по крайней мере один из самых уважаемых русских в Долине.

– Думаете, это отношение никак не изменилось после того, как Мильнер оказался в «кремлевском списке»? Вместе с Грефом, к слову сказать.

– Думаю, не изменилось. Что о Мильнере говорят в Долине? Что Юра Мильнер – супермегакрутой чувак. Почему? Да потому что, когда Facebook оценивали чуть дороже $1 млрд и был раунд инвестиций, Мильнер пришел к Цукербергу и предложил ему еще один миллиард при оценках компании в десять миллиардов – то есть в десять раз больше, чем тогда компанию оценивал рынок. Такой чек многих тогда удивил. А потом – бах, и Facebook провела рекордное для индустрии IPO, компанию оценили более чем в $100 млрд. Так Мильнер приобрел свою репутацию проницательного, но, что не менее важно, готового к риску инвестора.

Евгений Карасюк Обозреватель Republic