«Мало привлечь $3,9 трлн – их надо правильно освоить»

Отрывок из рукописи Рубена Варданяна и Нунэ Алекян о глобальном будущем и месте, которое в нём будет занимать их историческая родина

Недавно инвестиционный банкир и филантроп Рубен Варданян вместе с соавтором Нунэ Алекян выложили в открытый доступ свою не изданную пока книгу «На перекрестке», над которой работали несколько лет. Рукопись, которую читатели могут рецензировать онлайн, содержит сценарии для Армении и рассеянного по миру армянского сообщества в меняющемся на глазах мире (траектории этих изменений авторы тоже пытаются предугадать). «Для построения новой системы в каком-то смысле я уже эмигрировал в будущее и работаю в нём, стараясь изменить нынешнюю ситуацию через призму своего видения будущего», – поясняет в предисловии Варданян, который активно занимается социальными инвестициями в Армении в последние годы. Публикуем отрывок из этой работы.

Английский историк Эрик Хобсбаум называл XX век «коротким», ограничивая его 1914 и 1991 годами. Таким образом, он указывал на Первую мировую войну, глобальный международный конфликт – в том числе и идеологический, – как на точку отсчета. И действительно, если XIX век был эпохой зарождения массовых политических идеологий и временем очередного витка мировой глобализации, то XX столетие оказалось временем яростного противостояния доминирующих идеологий – пиком этого противоборства стала Холодная война (1946–1989). В свою очередь итальянский экономист и социолог Джованни Арриги считает XX век «долгим». В своей одноименной книге «Долгий двадцатый век» он утверждает, что очередной виток шестисотлетней истории капитализма характеризовался сдвигом гегемонии в Нью-Йорк в 1870-х годах и постоянным стремлением максимизировать доход от торговых экспансий при одновременной концентрации капитала через максимизацию прибыли. Арриги утверждает, что этот виток, начавшийся в последней четверти XIX века, сегодня вошел в свою терминальную стадию. Неважно, был ли XX век «коротким» или «длинным», для нас важно то, что на всем его протяжении, впрочем, как всегда в истории человечества, развитие шло через конфликт и противостояние. Однако мы считаем, что в новом столетии базисные составляющие противостояния прошлого исчерпывают себя.

Речь идет о том, что ход всей второй половины XX века определяло противостояние государств, опиравшихся на капиталистическую и коммунистическую идеологии, каждая из которых рисовала свой образ будущего. Разрушение биполярной системы в начале 1990-х поначалу было воспринято как исключительно позитивное явление. Некоторые даже поспешили поддержать Фукуяму в его видении «конца истории», посчитав, что эра постоянного либерального спокойствия, в которой не будет войн и конфликтов, уже началась.

Однако этого не произошло. Из биполярного мир на какое-то время сделался однополярным, но уже сегодня он трансформируется в многополярный. Количество и концентрация проблем в стремительно глобализирующемся мире продолжает возрастать, а доверие к привычным политическим платформам и идеологиям, неспособным предложить системных и долгосрочных решений, продолжает падать как в демократиях, так и в автократиях. В результате в большой политике все чаще возникают популистские или радикальные проекты. Это происходит повсеместно – даже в наиболее развитых и благополучных странах на первый план выходят те силы, которые раньше существовали на обочине политического процесса. И они уже могут похвастаться тем, что одерживают верх над традиционным политическим истеблишментом: Дональд Трамп победил в США, брексит – в Великобритании, получают все больше голосов «Альтернатива для Германии» и движение «Пять звезд» в Италии, в Восточной Европе поднимаются евроскептики, националисты и популисты.

Каждый новый всплеск популизма расшатывает устои сложившейся в XX веке политической системы. Популизм резко сужает пространство для открытых и честных дебатов, примитивизирует картину мира, затрудняет прагматичный диалог и осложняет процесс поиска конструктивных и долгосрочных решений. Позиция части общества становится маргинальной, а во главе радикальных политических проектов встают всё более и более непримиримые и нетерпимые лидеры.

Это безрадостная картина, особенно еще и потому, что популистские проекты, завоевавшие симпатии большинства избирателей, вскоре, мы уверены, начнут демонстрировать свою неспособность решать системные проблемы как на глобальном, так и на локальном уровне.

Рано или ⁠поздно ⁠это вернет общество к исходной проблеме – потере доверия, разочарованию, новым ⁠страхам, а следовательно, к усилению поляризации общества, ⁠углублению разрывов между социальными стратами. Необходимым, хотя и недостаточным, условием ⁠стабильного общественного развития, его фундаментом ⁠является большой радиуса доверия. По нашему мнению, в эпоху ⁠талантизма доверие становиться одной из основных экономических категорий: чем ниже его уровень, тем выше транзакционные издержки устойчивого созидательного развития.

Итак, сегодня становится очевидно, что вместе с распадом привычного миропорядка, основанного на противостоянии идеологий XX века, и всплеском популизма ушли в небытие и те образы будущего, что создавались раньше. Новых образов будущего сформировано не было – в результате уровень неопределенности в мире лишь продолжает возрастать.

Вся история человечества – это борьба за ценнейший ресурс – территории. Овладение территориями открывало доступ к природным и трудовым ресурсам и создавало возможности для накапливания капитала и наращивания влияния. При этом не важно, удалось ли овладеть территориями посредством военных действий, колонизации или борьбы за сферы влияния. Раз за разом человечество в борьбе за традиционные ресурсы прибегало к вооруженным конфликтам, которые позволяли разрубить гордиев узел[1] и начать как бы с чистого листа. Сможем ли мы создать новый миропорядок осознано и эволюционно или для этого потребуется пережить глубочайший разрушительный кризис?

Конфликты лишь отталкивают разные части общества друг от друга и не позволяют создать позитивную повестку. Они буквально раздирают общества и страны, внося сумятицу и хаос в общественную, культурную, политическую жизнь. Общество делится на группы, воспринимающие мир через противостояние «своих» и «чужих» (по любому признаку: гендеру, национальности, этничности, вероисповеданию, сексуальной ориентации и т. д.). «Чужим» нельзя ничего простить, с ними нельзя идти на компромисс и хоть в чем-то соглашаться. В результате уровень озлобленности и агрессии возрастает, и из этого, кажется, нет выхода. Но это обманчивое ощущение. Выходом из кажущегося тупика может послужить то, что мы в своей работе определили как интеграцию разнообразия на основе общечеловеческих ценностей[2].

В формирующуюся эпоху – эпоху талантизма – нужна не армия работников, способных выполнять действия, поддающиеся автоматизации, не мощные армии, воюющие за территории. Как уже говорилось, ценнейшим ресурсом становится глокальный[3]человек, способный думать вне привычных рамок и ограничений, постоянно развивающийся, не разделяющий людей на «своих» и «чужих», понимающий, что новое создается не на полюсах бинарных оппозиций, а в результате синтеза ранее не объединяемого, стремящийся к балансу между материальным благополучием и духовным богатством. Это в нашем понимании и есть интеграция разнообразия. Получить доступ к такому ресурсу невозможно привычными способами противостояния – силовыми методами, завоевательными войнами, ужесточением паспортного режима, изоляционистскими миграционными политиками или как-то иначе. Для привлечения, удержания и развития талантов необходимо создавать гармоничную, безопасную и благоприятную среду. Такую среду мы определяем как «инклюзивную экосистему» – в ней у каждого есть возможность развиваться и созидать, создавать добавленную стоимость, и, что особенно важно, взращивать новые таланты. Мы убеждены, что в XXI веке выиграют те государства, которые, эффективно выполняя свои традиционные функции, еще и осознают собственную роль в создании привлекательной для человека среды.

Создание нового миропорядка потребует: 1) трансформации традиционных институтов, их функций и задач; 2) глубокого переосмысления культурной, ценностной и когнитивной матрицы; 3) новых форм сетевого взаимодействия. Но все это невозможно без образа будущего, вокруг которого объединится активная и неравнодушная часть общества, готовая к совместной созидательной деятельности.

Отсутствие четкого образа будущего лишь подчеркивает и без того зыбкое и переменчивое положение мира в начале XXI века – в эпоху «текучей современности», по выражению социолога Зигмунта Баумана. Если у социума нет общего видения будущего, это означает, что никакого будущего просто может не быть.

Не меньшее, чем кризис представлений о будущем, влияние на человечество оказывают нарастающая глобализация и развитие инноваций в различных областях жизни. После завершения Холодной войны, падения Берлинской стены капитал, ресурсы и люди пересекают границы со все большей свободой; на планете почти нет стран, которые были бы полностью изолированы от окружающего мира. И даже такие закрытые страны, как Северная Корея, Бутан, Иран или Туркмения, не оторваны от остального мира полностью – через границы туда попадает информация, капиталы, массовая культура – и, соответственно, представление о качественно ином образе жизни. Все это может заставлять думать, что тот свободный мир, который виделся и казался возможным после окончания Холодной войны, сумел состояться. Но это верно лишь отчасти: на самом деле неожиданно для многих начались реверсивные процессы.

Конечно, постоянное международное взаимодействие необратимо меняет все страны и цивилизации. Оно не только стирает границы между культурами, но и оказывает давление на институты национального государства. Пока еще нельзя сказать, что «мировое гражданство» – сбывшаяся мечта, но уже сегодня между жителями Токио, Лондона, Сингапура и Кремниевой долины можно найти больше общего, чем между ними же и остальными гражданами государств, в которых находятся эти агломерации. Процесс глобализации показывает, что у людей во всем мире больше общего, чем разного, и одним из его символов можно было бы назвать сервисные платформы, которые понимаются и воспринимаются подписчиками вне зависимости от их национальности и этничности (Facebook, Google, Amazon, Netflix и т. д.).

В то же время параллельно с нарастающей глобализацией не происходит гармонизации и выравнивания – поляризация лишь усиливается. Теракты 11 сентября 2001 года стали новой точкой отсчета современной истории, после которой государства стали накладывать ограничения на свободу физического передвижения, следуя принципу «свой – чужой». За 9/11 последовал глобальный финансовых кризис 2008 года, и ужесточившееся регулирование ограничило свободное передвижение капитала. Теракты, санкции и войны приводят к очередному витку гонки вооружений, изоляции и ограничению свободы на перемещение через границы – людей, капиталов, инноваций, а с недавних пор – информации, усугубляя разделение на «своих» и «чужих». В мире побеждающей постправды и fake news нельзя доверять даже новостям в собственной ленте Facebook или утреннем номере любимой газеты. Происходит столкновение двух тенденций – глобализации и изоляции как реверсивного ответного процесса. Мы привыкли считать, что граждане, скажем, Северной Кореи, живут в закрытом, несвободном и изолированном обществе. Но разве 48% жителей США – страны эмигрантов, – которые ни разу не покидали границ своего штата, не живут сегодня в своеобразной изоляции? Притом что количество насильственно перемещенных и трансгранично перемещенных лиц во всем мире растет, люди, имевшие раньше возможность свободно перемещаться, все чаще сталкиваются с ограничениями этой свободы.

Проблемы, которые требуют решения, глобальны и разнообразны: от климатических изменений и голода до войн, терроризма и пандемий. Нельзя сказать, что все они в новинку. Но сегодня институциональная система мироустройства, сложившаяся после Второй мировой войны, находится под небывалым давлением, и нет уверенности, что она сможет справиться с решением проблем XXI века, применяя подходы прошлого столетия.

Осознавая необходимость сбалансированного экономического, социального и экологического развития, Генеральная Ассамблея ООН в сентябре 2015 года утвердила 17 целей̆ в области устойчивого развития (Sustainable Development Goals, SDG). Для их реализации, по оценкам экспертов, нужны колоссальные средства: до 3,9 триллиона долларов в год. В настоящий момент доступно лишь 1,4 триллиона, и покрыть громадный дефицит невозможно без привлечения частного капитала. Но даже если предположить, что необходимые средства удастся изыскать, традиционные институты столкнутся со сложными проблемами развертывания и реализации по-настоящему действенных программ развития. Мало привлечь 3,9 триллиона долларов – их нужно правильно освоить, выбирая точки бифуркации для максимизации эффекта от изменений. SDG, или устойчивое развитие, – это, безусловно, крайне важно, но для преодоления разрывов и поляризации этого недостаточно – нужны прорывные инновационные решения. Иначе говоря, «приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Если же хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее!»[4]

Из-за усугубляющихся проблем современности и углубляющихся разрывов у человека ослабевает уверенность в том, что государство – это институт, способный эффективно защитить его интересы на суверенной территории, и что существующие международные институты способны решить глобальные транснациональные проблемы. Человек все чаще чувствует себя беззащитным, одиноким. На фоне большей индивидуальной свободы и трансформации института семьи наблюдается рост числа психологических заболеваний в обществе. Нынешнее положение среднего класса лучше всего отражает незащищенность человека в современном мире. Благополучие представителей среднего класса в XIX и XX веках было залогом успеха как демократий, так и автократий. Но сегодня прежняя модель не работает – да и попросту невозможна. Прежде всего, по экономическим причинам: рост доходов среднего класса стагнирует с конца 1990-х, стоимостьжилья, услуг здравоохранения и образования растет темпами, опережающими уровень инфляции, а совокупный долг домохозяйств постоянно увеличивается.

После Второй мировой войны картина устойчивого будущего представителя среднего класса основывалась на том, что, получив образование, приобретя профессию, человек мог обеспечить себе достойный уровень жизни, подкрепленный материальным достатком, передаваемым по наследству, и после окончания профессиональной деятельности, выйдя на пенсию, чувствовал, что жизнь прожита достойно, его уважают в обществе, основой которого он является. Но у молодого поколения уже не может быть этой картины устойчивого будущего. В нынешних условиях новыми приобретенными характеристиками среднего класса стали высокая степень социальной незащищенности, неустойчивость положения, нестабильный доход, в связи с чем некоторые исследователи уже всерьез оперируют термином «средний прекариат»[5]. В тоже время меняется экономическая парадигма: от экономики потребления, в которой социальный статус подкреплялся статусным потреблением, – к экономике совместного пользования.

Подобные сдвиги оказывают серьезное влияние не только на экономическую ситуацию – хотя бы по той причине, что у прекариата нет возможности так же стабильно тратить и вкладывать средства, нет возможности поддерживать и пользоваться теми институтами, которые были доступны среднему классу в XX веке. Следовательно, повышается уровень политической неопределенности, что вновь возвращает нас к вопросу об устойчивости существующего миропорядка.

Немало хаоса в социальные отношения и сложившуюся в прошлом систему мироустройства вносит и бурное развитие технологий. Хотя в целом новые технологии повышают уровень жизни и улучшают ее качество, одновременно с этим они же усугубляют неравенство. Привычные профессии исчезают в результате автоматизации труда, возникают новые, а система образования не успевает перестроиться и обучить всех необходимым новым навыкам. Увеличение продолжительности жизни увеличивает нагрузку на социальную систему, а также косвенно усиливает экономическое неравенство. Весьма вероятно, что впервые за многие десятилетия новое поколение, достигнув пенсионного возраста, будет жить беднее сегодняшних пенсионеров.

По нашему мнению, ключом к достижению поставленных целей устойчивого развития и сокращению разрывов станет прорыв в глобальном образовании. В ХХ веке человечеству удалось практически решить основную социальную задачу образования – побороть неграмотность. Тем не менее мы считаем, что в XXI веке принципиально меняется значение образования: оно становиться экономической категорией, основным двигателем развития, а его ключевая задача заключается в создании условий для развития творческого потенциала человека. Нам нужны новые образовательные модели, которые призваны не просто обеспечивать всеобщую грамотность, но позволять человеку актуализировать свои знания и навыки на всем продолжении жизни.

Мы переживаем четвертую промышленную революцию[6], результаты которой необратимо изменят уклад человеческой жизни. На это еще накладывается просматриваемый сдвиг центров цивилизационного развития. Вплоть до середины XVIII века в Азии концентрировалось около 80% мировой экономики. Однако в период с 1500 по 1750 год в Западной Европе были накоплены обширные знания, позволившие ей в эпоху Просвещения совершить цивилизационный рывок и сравнительно быстро оставить позади некогда могучие мировые империи – Османскую, Персидскую, Великих Моголов, Китайскую. Трансформируя знания в инновации, Запад в конце XVIII века стал авангардом индустриальной революции и решительно вырвался вперед. В XIX веке развитие капитализма повлекло за собой поиски ресурсной базы и борьбу за сферы влияния, вылившуюся в ряд колониальных войн, после чего центр эволюционного развития сместился на Запад и в США. В XXI веке небывалый прорыв совершат те страны, которые смогут использовать возможности, открывающиеся в эпоху неопределенности, и минимизировать риски. Остальные же рискуют ощутить на себе последствия технологической колонизации и безнадежно отстать (подробнее о вызовах XXI века, можно прочитать в четвертой главе рукописи).

Сегодня все чаще ставится под сомнение будущее национальных государств как основы миропорядка. Однако мы уверены, что речь идет не о возможном исчезновении национальных государств и международных институтов, а о переосмыслении их роли и методов работы, а также о поиске новых механизмов взаимодействия с социумом и, возможно, новом общественном договоре. По привычке воспринимая роль и функции государства в рамках устоявшихся понятий ХХ века, лучшие умы направляют усилия на то, чтобы добиться повышения эффективности этого института. Но мы не боимся ставить вопрос под другим углом: каковы должны быть роль и функции государства и его институтов в XXI веке, чтобы обеспечить гармоничную, безопасную и продуктивную среду для раскрытия человеческого потенциала?

Нарождающаяся новая эпоха кажется самым подходящим временем для совместного поиска прорывных решений. В устройстве общества в последние несколько сотен лет доминировали институты, выстроенные по принципу иерархии, – национальные государства, банки, учебные заведения, транснациональные корпорации и прочее. При этом наряду с иерархиями всегда существовали сети. В Античности греческие города-полисы объединялись посредством сетевого взаимодействия и противостояли иерархически организованной могущественной Персидской империи. Последние 200 лет в условиях борьбы за доступ и концентрацию ресурсов иерархии доминировали, однако в XXI веке, когда основным ресурсом становится человек и его талант, соотношение иерархий и сетей начнет меняться. Технологические платформы объединили человечество огромным количеством социальных сетей. Виртуальное общение все чаще используется не только для обмена информацией, но и для совместного участия множества людей в решении проблем, с которыми с трудом справляются традиционные институты, – от финансирования культурных и экологических проектов до совместного обсуждения ключевых политических документов (как было во время обсуждения нового проекта конституции Исландии в 2010–2013 годах). В то время как доверие традиционным институтам (государству, бизнесу, НКО и медиа) находится на исторически низком уровне, доверие к людям, которых мы знаем лично, – участникам сетей – возрастает и будет расти и дальше.

В мире fake news ничего не остается как доверять конкретному человеку, а сети упрощают общение и взаимодействие, делая их более эффективными и трансграничными. Это отнюдь не означает, что сети заменят собой иерархии. Речь идет о том, что иерархии будут реформироваться, при этом будут развиваться формы сетевого взаимодействия. Надеемся, что формирующийся новый миропорядок будет характеризоваться не противостоянием иерархий и сетей, а их балансом, который позволит эффективно разрешать глобальные и локальные вызовы.

Завершая эту часть, еще раз подчеркнем, что в XXI веке, когда человек становится ключевым фактором развития, выходом из тупика озлобленности и агрессии будет отказ от разделения на «своих» и «чужих» в пользу интеграции разнообразия. Образование будет восприниматься не только как социальная сфера, фактически монополизированная государством, но еще и как ключевая отрасль экономики, в которой создается добавленная стоимость. Доверие станет основой для выстраивания эффективных трансграничных сетевых отношений между людьми, а также между государственными и международными институтами и социумом.

[1] За Тридцатилетней войной (1618–1648) последовала Вестфальская система международных отношений; за Наполеоновскими войнами (1799–1815) последовал Венский конгресс, определивший новые границы стран Европы и положил начало становлению национальных государств; после Первой и Второй мировых войн сложился новый миропорядок и появились международные институты (Лига Наций и сменившая ее ООН и др.).

[2] Мы благодарны академику А. Г. Асмолову, чей отзыв о нашей рукописи натолкнул нас на эту мысль.

[3] Глокальность – умение сохранять национальную самобытность и при этом быть открытым для внешнего мира, переживающего стремительную глобализацию, интегрироваться в него и преуспевать.

[4] Льюис Кэрролл. Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье.

[5] Прекариат (от лат. precarium – нестабильный, негарантированный и «пролетариат») – социальный класс работников с временной или частичной занятостью, которая носит постоянный и устойчивый характер. Для прекариата характерны: неустойчивое социальное положение, слабая социальная защищенность, отсутствие многих социальных гарантий, нестабильный доход, депрофессионализация.

[6] См.: Клаус Шваб. Четвертая промышленная революция.

Ольга Проскурнина

Скачать книгу вы можете по ссылке: https://armenia2041.com/