Франц Фердинанд как идеальная жертва для начала мировой войны
Автономное славянское королевство в составе Австро-Венгрии могло поставить крест на идее Великой Сербии
28 июня 1914 года сербскими боевиками в Сараево был убит наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд. Когда организатора покушения, начальника разведки сербского Генштаба полковника Димитриевича через три года судили совсем по другому делу, он заодно подробно рассказал и о подготовке этой операции. Не открыл он лишь ее истинные мотивы. Полковник заявил, что хотел таким образом предотвратить войну. Но в таком случае эрцгерцог был последним человеком в Австро-Венгрии, в которого стоило стрелять.
Сербская версия заговора, ставшая потом канонической и для большинства советских/российских публикаций на эту тему, была систематизирована в 1923 году в брошюре профессора Станое Станоевича «Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда». Вкратце версия выглядит так. В 1908 году Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину, бывшую турецкую провинцию, населенную сербами, хорватами и мусульманами. Поскольку в Белграде рассматривали Боснию как часть будущей Великой Сербии, аннексия привела к затяжному кризису в австро-сербских отношениях.
И вот летом 1914 года австро-венгры затевают провокационные военные маневры в Боснии прямо у сербской границы, да еще в святой для Сербии Видов день (28 июня – главный сербский религиозный праздник, дата битвы на Косовом поле с турками в 1389 году). «Димитриевич пришел к заключению, что нападение на Сербию и войну можно предупредить только убийством Фердинанда, которого все сербское общественное мнение в тот момент рассматривало как самого опасного врага Сербии и сербского народа», – пишет Станоевич.
В наэлектризованном слухами Белграде нашлись юноши, которые отправились в Сараево и возложили свои жизни на алтарь отечества, убив эрцгерцога… Правда, война все равно началась, но тут уж виновата Вена, предъявившая Сербии неслыханно жесткий ультиматум.
Странный враг сербского народа
Тут поначалу возникает ощущение, что Димитриевич совершил чудовищную ошибку. Какое нападение? Какой «враг Сербии»? Именно эрцгерцог Фердинанд был главным противником военной партии в Вене. Главу этой партии – начальника Генштаба Конрада фон Гетцендорфа – наследник престола называл «безответственным маньяком» и в 1912–1913 годах успешно боролся с его попытками развязать с Сербией открытый конфликт.
«Возьмем даже тот случай, когда никто нам не помешает и мы совершенно спокойно расквитаемся с Сербией, – писал эрцгерцог. – Что мы с этого будем иметь? Присоединим к себе толпу мошенников да пару сливовых деревьев, потеряв многих солдат и пару миллиардов на военные расходы». Военная партия жаловалась, что наследник «безрассудно цепляется за мир», но Франц Фердинанд был непоколебим: империи не нужны ни большая европейская, ни даже маленькая победоносная война. Есть дела поважнее.
Хорошо, но зачем же тогда эрцгерцог устроил провокационные маневры на границе в Видов день? Ответ прост: он этого не делал. Маневры прошли 22–27 июня, завершившись за день до Видовдана. В них участвовали неотмобилизованные части численностью в 22 тысячи человек. С такими силами смешно было бы грозить Сербии, имевшей 11 дивизий. А главное: маневры проводились не к востоку от Сараево, у сербской границы, а к юго-западу, в Тарчинском округе. До границы от этих мест по прямой 80 км непроходимой горной местности. Отсюда чисто физически невозможно атаковать Сербию.
Да и зачем? За первое полугодие 1914-го в отношениях между Веной и Белградом произошла настоящая перезагрузка. «Большинство практических вопросов, осложнявших сербо-австрийские отношения на межгосударственном уровне, были к июню 1914 года в большей или меньшей степени урегулированы или, во всяком случае, сняты с обсуждения», – пишет историк-балканист Петр Искендеров.
Ну и наконец: если вы опасаетесь вторжения, какой смысл стрелять в его «вдохновителя» не до, а после маневров – когда войска уже распущены по местам постоянной дислокации?
И тем не менее эрцгерцога, которого тогдашний глава российского МИДа Сергей Сазонов называл «единственным членом дома Габсбургов, относившимся с некоторой симпатией к сербскому народу», убивают. Бессмыслица? О нет, смысл был – и очень большой. Только к озвученной версии о «предотвращении нападения» он не имеет отношения.
«Страшные планы» эрцгерцога
Наследник престола действительно лелеял опасные для Белграда планы, но отнюдь не военные. Франц Фердинанд был сторонником идеи «триализма», то есть создания третьего – югославянского – королевства в составе империи в противовес Венгерскому. Дело в том, что Будапешт, пользуясь внутренней автономией, проводил политику тотального национального подавления невенгерского населения. А эрцгерцог понимал, что нерешенная национальная проблема станет могильщиком Австро-Венгрии.
«Объединение югославянского народа нельзя предотвратить», – втолковывал он Конраду. Вопрос сводился к тому, будет это сделано Веной или Белградом. Создание третьего королевства – сербов, хорватов и словенцев – позволяло создать более устойчивую модель Австро-Славо-Венгрии. В начале 1914-го эрцгерцог на всякий случай (император Франц Иосиф тогда серьезно заболел, и наследник стоял в шаге от короны) даже набросал манифест, в котором гарантировал каждой нации «ее национальное развитие в рамках общих интересов монархии <…> повсюду, где это еще не произошло».
Помимо внутренней стабилизации триализм, по мысли наследника, открывал дорогу к примирению с Петербургом, позиционировавшим себя заступником балканских славян. «Эрцгерцог был лучшим другом России, он желал возродить союз трех императоров», – писал германский император Вильгельм II.
Но федерализация Австро-Венгрии означала новый удар по мечтам Сербии стать собирательницей югославянских земель. Многолетний премьер и главный тяжеловес сербской политики Никола Пашич признавался, что, узнав о планах эрцгерцога, «действительно впервые в жизни испугался». Племянник Димитриевича Милан Живанович после войны прямо говорил: «Мотивы сараевского покушения нужно искать в славянофильской политике эрцгерцога Франца Фердинанда. Эрцгерцог пал жертвой своих триалистических взглядов».
К 1914 году в Белграде и так уже возникло ощущение, что еще немного – и желание боснийских сербов воссоединиться с матерью-родиной угаснет. «Даже среди сербского населения монархии, несмотря на рост радикально-националистических настроений, вплоть до 1914 года преобладала лояльность по отношению к австрийской династии, – пишет современный историк Ярослав Шимов. – Для этого имелись главным образом экономические причины: с материальной точки зрения сербам в Австро-Венгрии жилось лучше, чем в Сербии, которая оставалась одним из самых бедных государств Европы».
А вот аналогичное свидетельство от февраля 1914 года в дневнике русского капитана Верховского, командированного в Белград: «Иванка, у которой есть родственники в Австрии, рассказывает, что сербы-крестьяне в Австрии в общем довольны своей судьбой и не мечтают о присоединении. Не все ли равно, кто правит – Габсбург или король Петр? Только в интеллигенции пока горит желание воссоединения со своими». Автономное славянское королевство в составе Австро-Венгрии могло поставить крест на идее Великой Сербии.
«Объективно ей [Сербии] война была больше необходима, чем [австро-венгерской] монархии. Только военное поражение последней открывало шансы на присоединение к Сербии населенных сербами, хорватами, словенцами земель Венгрии и Австрии», – признавал российский историк Тофик Исламов.
Если исходить из этой логики, то никакой ошибки не было, Димитриевич все точно рассчитал. Одним ударом он убирал со сцены и носителя идеи триализма, и главного противника военной партии в Вене – теперь некому было остановить Конрада. До июня 1914-го сербы устроили шесть покушений на представителей австро-венгерского истеблишмента, но такого эффекта не могло дать ни одно из них.
«Семь пулек, как в Сараево»
Чтобы не возникло впечатление, будто Димитриевич – это всесильный демиург, повелевающий судьбами Европы из заштатного Белграда, нужно сделать два уточнения. Первое: он вряд ли пошел бы на столь громкое покушение, если бы не был уверен в поддержке извне. «Я окончательно решился на это только тогда, когда Артамонов [военный агент, или, по-нашему, атташе России в Белграде] заверил меня, что Россия не оставит нас без своей защиты, если мы подвергнемся нападению Австрии», – показал полковник в марте 1917 года военному суду.
Его свидетельство, конечно, не назовешь стопроцентно надежным, но надо сказать, что и в России Франц Фердинанд воспринимался как опасная политическая фигура. Тому было несколько причин, одна из которых – тот самый триализм, с помощью которого эрцгерцог несколько наивно пытался понравиться Петербургу. Российский генконсул в Будапеште Михаил Приклонский еще в 1912 году предупреждал: «Федерализация Австро-Венгрии может послужить сигналом для федерализации России», украинцы, не говоря уж о поляках, либо потянутся к Австро-Венгрии, либо потребуют таких же прав в рамках Российской империи. Эрцгерцог хочет ликвидировать национальный гнет, но ведь «этот гнет, быть может, есть лучшая гарантия любви венгерских славян к России».
Второе соображение: несмотря на тщательную подготовку и шестерых боевиков, задействованных в покушении, все, как обычно, решил нелепый случай.
Утром 28 июня, когда кортеж эрцгерцога в открытых машинах проезжал по сараевской набережной, из приветствующей толпы выбежал человек и метнул бомбу. Франц Фердинанд успел среагировать и ладонью отбил летящий предмет – бомба взорвалась уже на земле. Он не получил ни царапины, но были ранены несколько человек свиты, ехавшие следом. Бомбиста скрутили.
После этой неудачи члены боевой группы растерялись и разбрелись кто куда. Один из них, Гаврила Принцип, в отчаянии ходил по улицам, а потом присел за уличный столик кафе у набережной. Тем временем Франц Фердинанд прибыл в ратушу и после нескольких «теплых слов», сказанных мэру Сараево по поводу летающих по улицам бомб, решил все же продолжать программу визита. Только вместо запланированного посещения музея захотел навестить в госпитале раненых офицеров свиты.
Для этого нужно было еще раз проехать по набережной. В суматохе об изменении маршрута не сообщили водителю. И когда тот у Латинского моста повернул к музею, сопровождавший эрцгерцога наместник Боснии генерал Потиорек крикнул: «Стой! Назад на набережную!» Водитель затормозил… в двух метрах от сидящего за столиком Принципа. Самое тщательное планирование не могло бы вывести его на лучшую позицию. Ему осталось только достать браунинг.
Димитриевича расстреляли в июне 1917-го, обвинив в подготовке покушения против наследника престола, на сей раз сербского. Гаврила Принцип умер в австрийской тюрьме в апреле 1918-го. Они так и не увидели, как по итогам Первой мировой Сербия получит все земли, о которых грезила в своих геополитических мечтах, – и даже чуть больше. Получит, чтобы в конце века снова съежиться как шагреневая кожа, лишившись и Боснии, и Косово, и Македонии, и Черногории, не говоря уж о Хорватии со Словенией.
Но это все будет потом. А пока 29 июня пани Мюллерова сообщает Швейку: «Убили, значит, Фердинанда-то нашего». Миллионы людей по всей Европе слышат в тот день эти слова, но не понимают пока их истинного смысла, не знают, что на сей раз это не очередное убийство на далеких Балканах, а конец привычного им мира. И начало не календарного, а подлинного XX века.
Военный историк