"Художник должен вмешиваться в происходящее"
Концептуальный художник Пол Розеро Контрерас – о своей работе на стыке искусства и науки (science art)
Пол Розеро Контрерас, концептуальный художник, работающий с научными данными, рассказал Republic, как создать скульптуру из вулканических колебаний, вдохновить шелкопрядов «ваять» прототипы звуковых волн, очистить кофе через биологический фильтр, привезти «шоколадное дерево» в Антарктиду и обновить свой способ восприятия мира.
– Чем именно вы занимаетесь?
– Я предлагаю художественное переосмысление научных процессов. Моя работа – это междисциплинарное исследование на стыке искусства и науки, которое идет своим путем, не ограничиваясь традиционными рамками. Здесь нет каких-то четких формул. Иногда отправная точка проекта – неожиданная ситуация, поэтому я стараюсь быть внимательным к своему окружению и к тем процессам, которые происходят вокруг – природным или техногенным. Но чаще всего я исследую множество научных материалов или езжу в разные места планеты, чтобы понять суть происходящего. Стоит заметить, что научные знания довольно часто абстрактны. Поэтому меня волнует изучение того, как по-другому подойти к их сбору и анализу. А также сам факт постановки исследовательского вопроса. Это настоящий творческий акт!
– Вы поднимаете темы, связанные с геополитикой, экологическими проблемами и отношениями между людьми и природными явлениями. Например, в проекте Stornato вы создали скульптуры сейсмических волн…
– Да, идея была в том, чтобы зафиксировать энергию, содержащуюся в действующем вулкане. И не просто зафиксировать, но отобразить ее в форме скульптуры. В этом случае сейсмическая активность становится гибридным объектом, мифологической сущностью. Чтобы реализовать эту идею, мы работали с колебаниями ледника на действующем вулкане Котопакси в Эквадоре.
– Как вы это придумали?
– У проекта интересная история. Мы вместе с мексиканским исследователем Марте Рулом разработали программное обеспечение для регистрации сейсмических колебаний. Все это происходило в экспедиции в Антарктику, которую я совершил в 2013 году. Мы хотели провести такое штатное методологическое исследование, однако в ходе работы я встретил ученых, которые с любопытством восприняли мою идею и увидели в ней ключ к пониманию процессов, которые они изучали. Вот так моя технология оказалась полезна в качестве интерфейса. И, конечно, это был важный прорыв в сфере мультисенсорной 3D-печати.
– Еще у вас есть проект Wave. Это инсталляция на основе трехмерного прототипа звуковой волны, которую изваяла из шелка популяция шелкопрядов Bombyx mori.
– Wave – это проект, связанный с историей Шелкового пути, он о миграции людей и связи между западным и восточным миром. Он рассказывает историю отношений между людьми и природой, в данном случае – людьми и полезными насекомыми, шелкопрядами. Это пятитысячелетняя история, закончившаяся созданием генетически модифицированного шелкопряда Bombyx mori, предназначенного для более эффективного производства шелка в индустрии моды. В какой-то момент эта генномодифицированная особь стала породой, разведением которой начали заниматься по всему миру, таким образом она превратилась во что-то вроде межконтинентального символа транскультурного обмена.
В проекте используются алгоритмы компьютерного зрения для различения цветов с помощью инфракрасной камеры, а также технология органической 3D-печати. Биоскульптура строится в полуавтономной установке в режиме реального времени. Замысел в том, чтобы показать, как генетически модифицированные организмы заново определяют социальное восприятие искусственных сущностей. А еще это о межвидовом сотрудничестве для создания искусственных экосистем.
– Также вы исследуете тему биоремедиации и придумали проект кофеварки, которая варит кофе через биологический фильтр…
– Да. Биоремедиация – это способы очистки загрязнений почвы и окружающей среды биологическими средствами. Я заинтересовался этой темой много лет назад, когда наткнулся на несколько статей о грибах, способных «есть» нефть и пластик. Несколько проектов как раз стали результатом этого исследования. Одним из них является «Предвидение отсутствия», в рамках которого я создал искусственный живой лес.
Второй – проект «Путешествие за другим кофе», где я разработал кофеварку со встроенным биологическим фильтром. Эта машина предназначена для фильтрации загрязненного кофе, собранного в Лаго-Агрио, кантоне провинции Сукумбиос в Эквадоре. В 1970-х компания Texaco, сейчас Chevron, спровоцировала в этом регионе серьезную экологическую катастрофу, став виновником разливов нефти в полях. Нефтяное загрязнение нанесло ущерб сельскому хозяйству и повысило уровень заболеваемости раком и другими болезнями в местных общинах. Мой проект исследует способ восстановления этих полей с помощью биологических организмов, таких как грибы или морские губки.
– Многие ваши проекты – это высказывания с мощным философским подтекстом. К примеру, последняя работа посвящена взгляду сверху или «взгляду Бога», который исторически был связан с властью. В чем смысл этой идеи?
– Я думаю, что любая работа в области искусства и создания образов – это идеологическая практика. Мне нравится анализировать, как мы формируем взгляды на мир вокруг нас. Если говорить о моих исследованиях, здесь всегда существует сложная конструкция способов видения, которая включает в себя социальные, экономические и исторические уровни. В работе El Pensamiento de las Plantas («Мышление растений») я изложил некоторые из этих идей в двух историях. Одна из них касается первых фильмов, описывающих изучение тропических лесов и того, как для этих целей была разработана специальная авиационная съемка.
Другая работа представляет взгляд на «нечеловеческую» сущность деревьев. Вид сверху существовал вне человечества и до истории. Птицы, высокие растения и деревья воплощали этот способ наблюдения до появления на земле религий или капитализма. Деревья смотрят на нас сверху и наблюдают за собой, это такой постантропоцентрический жест, который я как раз и попытался отобразить визуально.
– Кстати, о деревьях. Вы привезли шоколадное дерево в Антарктиду, верно?
– Да, это своего рода тропическая капсула времени, которая уносит нас на 50 млн лет назад, когда в Антарктиде был умеренный климат. Проект Arriba! был предназначен для залива Парадайз, где были найдены окаменелости тропической флоры и фауны, относящиеся к эпохе эоцена, когда Австралия и Антарктида были связаны друг с другом.
Это было частью трехэтапного представления, показанного на Антарктической биеннале. В день, когда капсула оказалась на леднике, я раздал всем участникам по плитке шоколада, который они пробовали под звуки джунглей, воссоздающие процесс сбора какао в лесах Эквадора. Таким образом, у нас получился мультисенсорный опыт, в котором были задействованы слух, вкус, зрение. Опыт был совершенно неповторимым.
– А еще вы сделали арт-объект для выставки Йоко Оно…
– Я сделал работу в ответ на приглашение кураторов выставки Йоко Оно в Centro Cultural Metropolitanо в Кито. Выставка была подготовлена на основе проекта Water Event 1971 года, в котором Йоко Оно в сотрудничестве с Джоном Ленноном позвала 12 художников для совместного художественного осмысления концепта сосуда с водой. Через десятилетия этот проект был восстановлен.
– Насколько я знаю, вы также исследуете океаны. А именно – механизмы выживания в экстремальных подводных условиях. Какие механизмы вы обнаружили?
– Resilience, или устойчивость. Она проявляется всегда по-разному. К примеру, проект Purple Haze был посвящен теме выживания кораллов в неблагоприятных условиях. Фильм, снятый в рамках этого проекта, поэтически документирует процессы, происходящие вне человеческой реальности. Увеличившаяся из-за выбросов CO2 кислотность океанов, казалось бы, не оставляет шансов на выживание некоторым «сидячим» видам морских организмов. Однако в этом мрачном сценарии находится место теме микробиологической устойчивости. Все морские виды, обнаруженные в непосредственной близости от фумарол в активном вулкане Рока Редонда на Галапагосском архипелаге, представляют собой единый механизм выживания, который действует благодаря межвидовому сотрудничеству.
Мне интересно показать природные процессы как потенциальный преобразователь «игры», которую ведет человечество, как нечто, что превосходит его. Такого рода феномены – основа моей работы, мне важно дать зрителю триггер для размышлений о возможности биополитических сдвигов.
– Какие привычки должны изменить люди, чтобы не разрушать окружающий мир?
– Скажу о двух самых важных. Первое – это управлением отходами. Нам нужно срочно прекратить использование одноразовой пластиковой упаковки. Второй принцип связан с пищевыми привычками. Чрезмерное потребление и неравное распределение пищи приводят к голоду и смерти. Нам надо задуматься об этом всем вместе.
– Художники могут помочь решению этих проблем?
– Да, я утверждаю, что художник должен вмешиваться в происходящее. Именно поэтому моя работа сосредоточена на экспериментах, которые базируются на научных исследованиях. Мне нравится мыслить с точки зрения доказательств, концепций и решений. Я не говорю, что произведение искусства должно предлагать выход из экологических проблем. Важно поставить правильный исследовательский вопрос.
– Расскажите о своей преподавательской деятельности в Университете Сан-Франциско-де-Кито (Эквадор).
– В университете я преподаю несколько художественных дисциплин в качестве лектора и исследователя. Вместе с моей коллегой Кристиной Муньос мы управляем лабораторией USFQ D-Lab, которая является центром междисциплинарного сотрудничества. Обмен знаниями дает хорошие результаты. Я очень рад, что меня окружают блестящие ученые и интересные люди, открытые для работы и необычных находок.
– Что вы думаете о развитии science art в мире?
– Вспоминая Джона Балдессари (американский концептуальный художник, скончался в 2020 году. – Republic), я думаю, что главная идея в том, чтобы сделать интересный проект. Сотрудничество искусства и науки оказывается необходимым для решения сложных вопросов, о которых мы предлагаем задуматься аудитории. Должен сказать, что в своей практике я встретил множество серьезных исследователей, но есть и шарлатаны. Это часть жизни, всегда кто-то просто пытается воспользоваться чьими-то идеями и разработками.
В Эквадоре в моем окружении приветствуется трансдисциплинарное сотрудничество. Я также вижу широкую аудиторию, фонды и интерес к этому направлению искусства за рубежом.
– Если говорить о жизни в Эквадоре и России, о каких сходствах и различиях вы могли бы сказать?
– Я провел в России немного времени, хотя уже участвовал в крупных выставках, например, в биеннале молодого искусства в Москве с работой Wave, также делал проект Ensayo sobre la ceguera («Эссе о слепоте») на Черном море и провел персональную выставку The origins of color («Происхождение цвета») в московской Who I Am Gallery. Пока мне сложно дать какой-то развернутый комментарий о жизни в вашей стране, но через какое-то время с этим будет полегче, так как я женат на русской. Мы познакомились в Антарктике и три года делаем арт-проекты вместе.
– Над какими проектами вы сейчас работаете?
– Я снимаю фильм об истории хинного дерева, лекарства от малярии. Это кора, которая изначально была обнаружена в Лохе, южном регионе Эквадора. Съемки проходят в разных местах мира, еще месяц назад мы снимали на Азорских островах в Португалии. Потом разразилась пандемия, и мы вынуждены были остановить съемку и срочно отправиться домой.
В университетской D-Lab я занимаюсь биологическим разложением пластмасс, рыболовных сетей и окурков, обнаруженных в прибрежных и островных зонах, на Галапагосских островах и в провинции Эсмеральдас. Эта экспериментальная работа станет центральной на предстоящих выставках.
– Как пандемия повлияла на вас? И как, по вашему мнению, она повлияет на мир?
– Я все еще приспосабливаюсь к этой ситуации. Поскольку у меня нет доступа к моей лаборатории в университете, проекты, в которых я использую инкубаторы, сейчас остановлены. Тем не менее исследования и постпродакшн продолжаются.
Пандемия подтвердила, что отношения между человеком и внешним миром очень непостоянны. Наша среда обитания в один миг уменьшилась до размера домов, наши социальные отношения трансформируются у нас на глазах. В этом смысле COVID-19 может рассматриваться как глобальный «переопределитель» всего, что было нам понятно и знакомо.