«Пopнo кoмпeтeнтнocтu»: пoчeмy мы дoвepяeм экcпepтaм (u kak ux oтлuчuть oт o6ычныx людeй)

Глава из книги Уго Мерсье «Не вчера родился»

Питер Брейгель Старший: «Художник и знаток» (фрагмент), 1565. Почему мы получаем такое удовольствие, наблюдая за тем, как кто-то филигранно выполняет действия, не приносящие лично нам никакой непосредственной пользы?

Франко-американский когнитивный психолог Уго Мерсье, автор замечательной книги «Не вчера родился: наука о том, кому мы доверяем и во что верим» (только что вышла в издательстве Альпина нон-фикшн) убедительно развенчивает популярный миф о том, что люди в массе своей удивительно легковерны и ими якобы чрезвычайно просто манипулировать.На самом деле мы — «рациональные овцы», которых крайне трудно переубедить и заставить отказаться от устоявшихся взглядов, особенно если последние разделяет большинство окружающих.

В главе «Внушающая доверие экспертиза», которую мы публикуем с любезного разрешения издательства, Мерсье показывает, как мы выбираем специалистов, к мнению которых полезно прислушаться.

Переводчик Наталья ⁠Колпакова; научный ⁠редактор Ольга Павлова, канд. психол. наук; редактор Виктория Сагалова

Оригинальное издание: ‘Not Born Yesterday: The Science of Who We Trust and What We Believe’, ⁠by Hugo Mercier (Princeton University Press, 2020)

------------------------------------------------------------------------------

Если подруга учит вас, ⁠каким способом починить компьютер, рекомендует ресторан или советует, с кем ⁠вам стоит встречаться, недостаточно просто ⁠представлять, откуда у нее эти познания. Может быть, она ⁠лично и побывала в рекомендуемом ресторане, но ценность такого опыта зависит от ее компетентности в кулинарии: если она не способна отличить McDonald’s от заведения, увешанного звездами Мишлен, ее личному походу в ресторан грош цена.

Как же нам выяснить, кто в чем компетентен? Самый надежный признак — прошлые результаты. Если кому-то постоянно удается решать проблемы с компьютером, выбирать бесподобные рестораны или давать разумные советы относительно свиданий, тогда, пожалуй, имеет смысл прислушаться к словам этого человека в любой из данных сфер.

В свете теории эволюции прошлые результаты делает сильнейшим признаком то, что их трудно или невозможно подделать. Трудно раз за разом решать проблемы с компьютером, находить отличные рестораны и давать ценные советы насчет романтических свиданий, не обладая определенными навыками или знаниями, позволяющими добиваться успеха в этих вопросах.

При оценке чужих достижений мы можем опереться на широкий набор когнитивных инструментов. Люди снабжены особыми «локаторами» для понимания желаний, убеждений и намерений других людей. Благодаря этим механизмам считывания чужих мыслей мы способны понять, например, что наша подруга хочет, чтобы ее компьютер снова работал. Все, что нам нужно делать дальше, — следить, успешно ли она достигает этой цели.

Мы также можем воспользоваться механизмами, описанными в предыдущей главе: проверкой достоверности и рациональным мышлением. Некто, дающий вам верный ответ к задаче на сообразительность или предлагающий оригинальное и убедительное математическое доказательство, должен быть оценен как более компетентный, по крайней мере в этих вопросах.

Наблюдать за тем, как другой человек, будь то профессиональный спортсмен или мастеровой, что-то хорошо делает, может доставлять истинное удовольствие, и это даже обусловило появление нового понятия, так называемого «порно компетентности». Удовольствие, которое мы получаем, наблюдая за тем, как кто-то филигранно выполняет действия, не приносящие лично нам никакой непосредственной пользы, связано, по всей видимости, с возникающими при этом шансами на обучение.

Одна из возможностей понять, кто хорош в своем деле, — подражание. Уже некоторые животные, например домашние мыши, избирательны в вопросе, за кем повторять: они с большей вероятностью копируют действия взрослых, чем молоди. Однако у имитации есть свои ограничения. Повторение того, что делает ваша подруга, когда чинит свой компьютер, едва ли поможет вам справиться с собственным. Следуя за приятелем-гурманом, вы можете оказаться в местах, которые вам не по вкусу, и к тому же опустошить свой банковский счет.

Вот где коммуникация приходится кстати. Если из прошлых результатов вы вывели, что подруга разбирается в компьютерах, то наверняка можете обращаться к ней с конкретными проблемами. А у знакомого гурмана можете попросить совета насчет ресторана, отвечающего вашему вкусу и бюджету. В том, чтобы опираться при поиске решений собственных проблем на опыт друзей, больше смысла, чем в том, чтобы просто их копировать.

Эйнштейн или механик?

Оценить прошлые результаты — эффективная стратегия установления компетентности, но она не столь проста, как кажется. Одна из трудностей состоит в том, что результаты могут быть в значительной мере обусловлены везением. Хрестоматийный пример из современной жизни — торговля акциями на финансовых рынках: фантастически трудно сказать, объясняются прекрасные показатели какого-нибудь хедж-фонда компетентностью его трейдеров или слепым случаем. Даже высокие достижения в течение ряда лет ничего не доказывают: с учетом того, как много существует хедж-фондов, статистически неизбежно, что некоторые из них год за годом преуспевают вследствие чистого везения.

Та же логика применима к навыкам, безусловно более актуальным на предшествующих стадиях эволюции человека, таким как умение охотиться на крупную дичь. После достижения определенного уровня компетентности ответ, кто именно завалит добычу в конкретный день, отчасти зависит от удачи, что затрудняет оценку охотничьего мастерства.

К счастью, результативность во многих областях — взять тот же ремонт компьютеров — менее подвержена случайности. Однако, даже когда успешность можно надежно установить, остается вопрос, как нам без ошибки перейти от наблюдаемой результативности к лежащей в ее основе компетентности. Какой вывод вы должны сделать из того факта, что ваша подруга решила проблему с подключением принтера к своему компьютеру? Интуитивно мы отбрасываем некоторые варианты: что она хорошо чинит вещи по понедельникам, хорошо чинит серые предметы или те, что лежат на столе. Но остается еще широкий спектр предположений: что она хорошо справляется с проблемами подключения принтера к своему компьютеру, с неполадками в компьютере, с неполадками в принтере, с ремонтом «макинтошей», любой электроники, любых вещей, с пониманием сложных задач или с соблюдением инструкций…

Проблема в том, что психологи не знают, как людям следует делать обобщения, продвигаясь мысленно от наблюдаемой результативности к базовой компетентности. Одни психологи утверждают, что компетентность в решении многих когнитивных задач связана с IQ. Другие полагают, что мы обладаем разными типами интеллекта.

Например, Роберт Стернберг разработал теорию трех аспектов интеллекта: аналитические способности, творческие способности и практические навыки. Говард Гарднер настаивает на восьми иди девяти модальностях интеллекта, от визуально-пространственного до телесно-кинестетического (имеется в виду координация в пространстве, способность контролировать свои движения, ловко работать руками и т. д.). Другие психологи предполагают, что наш ум состоит из великого множества мыслительных модулей и что сила этих модулей у каждого своя.

Каким бы ни оказался правильный ответ на этот сложный вопрос, ясно, что люди наделены интуицией, направляющей их вывод от результативности к базовой компетентности. Эта интуиция наблюдается уже у маленьких детей. Дошкольники знают, что должны обращаться с вопросами об игрушках к другому ребенку, а не к взрослому, а с вопросами о еде — к взрослому, а не к ребенку. Если у них спрашивают, кто больше знает о том, как работает лифт, дошкольники, выбирая между механиком и врачом, предпочтут механика, зато если задать им вопрос, кто больше знает, почему растениям нужен свет для роста, их выбором становится уже не механик, а врач.

Взрослые также, оказывается, неплохо ориентируются в вопросе, кто в чем хорош. Когда представителей танзанийской народности хадза — традиционных охотников-собирателей — попросили оценить охотников из своей общины, полученные рейтинги хорошо коррелировали с результатами, полученными экспериментаторами, например путем тестирования навыков стрельбы из лука.

Перенесемся с танзанийских равнин в пабы Юго-Западной Англии. Группам участников недавнего эксперимента из Корнуолла задавали серии вопросов, как в викторине, по широкому кругу тем, от географии до истории искусства. Затем участникам предлагалось выдвинуть одного человека из группы, чтобы он ответил на несколько дополнительных вопросов; если ответы давались правильные, вся группа получала преимущество. Хотя члены группы не знали, кто дал верные ответы в первом раунде вопросов, они не полагались на простую эвристику и не выбирали людей, активных в обсуждении или харизматичных. Нет, им удавалось точно выявить наиболее компетентных в конкретных сферах членов команды.

Рациональная овца

То, что данный человек знает больше нас в силу доступа к точной информации или собственной компетентности, не единственный признак, говорящий нам, что другие люди могут быть правы, а мы не правы (или просто невежественны). Для оценки мнения мы можем не ограничиваться компетенцией одного индивида, который ею обладает, и обратить внимание на то, много ли тех, у кого она есть. Согласие с каким-то мнением именно потому, что за ним большинство, имеет плохую репутацию. Тысячелетиями людей осуждали за склонность безоглядно следовать за толпой. Отвращение к мнению большинства привело некоторых интеллектуалов к радикальным выводам: например, философ Сёрен Кьеркегор заявил, что «истина всегда у меньшинства», а Марк Твен — что «большинство всегда не право» (по такой логике Земля плоская и правят ею ящерицы, умеющие менять свою форму).

Выводы некоторых экспериментов, далекие от пессимизма Кьеркегора и Твена, заставляют предположить, что люди не слишком высоко ценят мнение большинства.

Как проголосует собрание?

Рассмотрим следующую задачу. Представьте собрание, насчитывающее 99 участников. Они должны выбрать один из двух вариантов, первый или второй. Первый вариант лучше, но мы этого не знаем, пока не проголосуем.

Чтобы выбрать один вариант из двух, проводят голосование с победой простым большинством. 99 участников голосуют, и, если какой-либо вариант набирает 50 голосов или больше, он принимается. Каждый участник собрания имеет 65-процентную вероятность выбрать лучший вариант.

Как вы оцениваете шансы на то, что собрание выберет лучший вариант?

Мы с Мартином Докендорфом и Мелиссой Шварцберг задавали этот вопрос в разных вариациях американцам, участникам нашего исследования. Примерно половина опрошенных посчитали, что шанс собрания сделать правильный выбор почти не отличается от случайного. Таким образом, голосование с победой простым большинством принимает, на их взгляд, лучшее решение не с большей вероятностью, чем каждый его член, — и это практически приговор демократическим процедурам.

В действительности на этот вопрос существует верный ответ. Его формулу открыл в конце XVIII в. маркиз де Кондорсе, выдающийся мыслитель, защищавший Французскую революцию и затем покончивший с собой, чтобы избежать гильотины. Благодаря теореме присяжных Кондорсе мы знаем, что шансы собрания оказаться правым составляют на самом деле 98% (при некоторых допущениях, к которым я еще вернусь).

Эффективность накопления информации из многих источников завоевывает все большее признание. Через столетие после Кондорсе Фрэнсис Гальтон показал, что усреднение многих мнений почти гарантированно уменьшает итоговую ошибку: погрешность усреднения обычно существенно меньше средней погрешности индивидуальных мнений и никогда ее не превышает.

Намного позднее журналист Джеймс Шуровьески блестяще популяризировал «чудо агрегирования» в своей книге «Мудрость толпы» (The Wisdom of Crowds). Мультипликатор Рэндалл Манро сделал эту логику интуитивно понятной в своем комиксе «Мост» из серии xkcd:

Потенциальный выигрыш из следования за большинством настолько существенен, что многие животные пользуются этой эвристикой. Идеальным примером служат бабуины. Они перемещаются группами в несколько десятков особей. Образующие группу должны постоянно принимать решения о том, где дальше искать пищу. Для изучения процесса принятия таких решений Ариана Стрэндбург-Пешкин с коллегами оснастили бабуинов одной группы GPS-приемниками, что позволило ученым вести детальное наблюдение за их передвижениями.

Иногда группа начинала разделяться, и две подгруппы выбирали разные направления. В этих случаях остальные бабуины смотрели, сколько членов в каждой подгруппе: чем больше была одна из них, тем с большей вероятностью другие особи к ней присоединялись.

Если бабуины и другие животные, живущие группами, интуитивно уловили преимущества следования за большинством, было бы странно, если бы люди, намного чаще бабуинов опирающиеся на социальную информацию, совершенно пренебрегали этим богатым источником озарений.

Вышеупомянутое исследование с задачей о 99 участниках собрания и ему подобные свидетельствуют, что люди не улавливают возможностей власти большинства, если вопрос сформулирован абстрактно, то есть если количество людей, составляющих большинство, выражается в процентах.

Другие результаты получаются, когда мы можем рассматривать мнения отдельных людей. В одном из самых корректных исследований по этой теме психолог Томас Морган с коллегами предложили участникам разнообразные задачи, например: определить, одинаковы ли две фигуры, показанные под разными углами. Задачи были достаточно трудными, специально чтобы участники сомневались в своих ответах. Им также сообщались ответы некоторых испытуемых (в действительности это были ответы самих исследователей).

В таких условиях у людей прекрасно получалось рационально принимать позицию большинства. Они с большей вероятностью меняли свою точку зрения, если с определенным ответом была согласна бóльшая группа, а также если ответ давался более согласованно (при постоянной численности группы). Подобный паттерн был выявлен во многих других экспериментах, и он формируется у детей уже в дошкольные годы.

Интуитивно мы понимаем силу власти большинства. Тем не менее, если вопрос сформулирован более прямо и отвлеченно, мы не демонстрируем такого понимания.

Чтобы объяснить это кажущееся противоречие, познакомимся с тем, что такое эволюционно валидный признак. Речь о свойстве, которое существовало и было устойчивым в соответствующий период нашей эволюции. Например, нашим предкам следовало избегать протухшего мяса; протухшее мясо выделяет аммиак; аммиак — эволюционно валидный признак пищи, которую следует избегать; поэтому его запах кажется нам настолько отталкивающим (вспомните кошачью мочу).

Если предположить, что другие приматы, например бабуины, способны подчиняться власти большинства, то количество индивидов, принимающих данное решение, вероятно, является надежным показателем очень долгое время — с момента намного более раннего, чем произошло отделение эволюционной линии человека от линии шимпанзе.

Напротив, числа, шансы и проценты — недавние изобретения культуры. Поэтому они не представляют собой эволюционно валидные признаки. Мы можем должным образом реагировать на подобные сведения, — например, когда вникаем в теорему Кондорсе о присяжных, — но это требует целенаправленного непосредственного обучения. Тот же паттерн мы обнаруживаем, когда требуется понять, чье мнение на кого повлияло.

Теорема Кондорсе о присяжных полностью применима при условии, что голосующие сформировали свои мнения независимо друг от друга. Если 98 членов нашего воображаемого собрания бездумно следуют за 99-м, то мнение собрания хорошо лишь настолько, насколько хорошо мнение 99-го участника.

Абстрактные признаки, связанные со взаимозависимостями мнений, например коэффициенты корреляции, просто игнорируются. Это логично, поскольку коэффициенты корреляции, безусловно, не являются эволюционно валидными признаками. Зато когда мы с Хеленой Милтон представили эволюционно валидные признаки участникам эксперимента, они использовали эту информацию.

Испытуемым рассказали о трех друзьях, порекомендовавших один и тот же ресторан. Они сделали так потому, что ресторан похвалил их общий четвертый друг. В этом случае участники нашего эксперимента рассматривали мнение трех друзей как мнение одного их друга. Судя по ряду исследований, даже четырехлетние дети способны учитывать некоторые виды зависимости мнений.

Что еще почитать:

Отказ от разума. Как эмоции захватили Землю и стали управлять государствами.

Обыкновенный фашизм. Почему идея открытого насилия привлекает такое количество восторженных сторонников?

Революционный потенциал: что собой представляет прекариат — новый и взрывоопасный социальный слой.