Демон Рене Декарта. Мысленный эксперимент

В поисках фундамента научного знания Декарт пытается опровергнуть свой же тезис. Напряжение ситуации состоит в том, что если его опровергнуть не получится, то под большим вопросом окажется не только возможность науки, но и мира вообще

Положение философии в ряду других наук – всегда сложная тема. Интеллектуальные усилия требуются колоссальные, в то время как практическая польза может показаться сомнительной. Но чаще всего звучат упреки, касающиеся методологии, точнее, ее отсутствия. Как философ приходит к действительно важным, а порой радикальным, оказывающим влияние на всю культуру, выводам? Просто размышляя «на печи»?

Отчасти да. По крайней мере это точно касается Декарта, известного своим вольным нравом, любовью уединиться, чтобы подумать, привычкой спать до обеда. Но именно Декарт – тот автор, чья методология и до сих пор может быть взята за образец философствования, да и вообще рассуждения.

«Рассуждение о методе, ⁠чтобы ⁠хорошо направлять свой разум и отыскивать истину в науках» вышло из печати ⁠в 1637 году. Текст содержит некоторые ⁠рекомендации, исполняя которые, как полагает Декарт, можно избежать заблуждения ⁠и недостоверных суждений. Общая задача текста ⁠– помочь ученому отличить истинное от ложного и положить «истинное» как ⁠фундамент научного знания. Тогда наука, стоя на прочном умозрительном фундаменте, вооружившись опытом, сможет наконец беспрепятственно двинуться вперед.

Главное правило метода звучит так: «Никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, то есть тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению».

В этой строчке – весь замысел и, по сути, спойлер фундаментальной программы Декарта. По его собственному признанию, уже в XVII веке в науках было столько путаницы, что представлялось совершенно необходимым пересмотреть сами основания научного знания.

Некоторое недоумение, правда, может вызвать выражение «признать с очевидностью». В обыденном словоупотреблении это значит, что нечто не требует никакой дополнительной, дискурсивной процедуры для того, чтобы считаться истинным. Иными словами, нечто очевидно, если его не нужно пояснять, скорее даже оно само используется как пояснение или отправная точка аргументации.

Апеллируя к «очевидному», мы довольно успешно решаем множество бытовых ситуаций и конфликтов в нашей повседневной практике. Но для философии тут есть проблема. Обыденная очевидность может дать сбой. То, что очевидно мне, может оказаться неочевидным другому, или наоборот. Если речь о решении, допустим, семейного конфликта, то, с точки зрения прогресса в науках, разное представление об «очевидном» у мужа и жены – ерунда. Но такое бытовое «очевидное» не годится для сообщества ученых, а значит, первое, что предстоит сделать Декарту – найти критерий железнобетонной «очевидности», однако с помощью одного лишь рассуждения.

Найти философское «очевидное» эмпирическим путем невозможно. С философский точки зрения, мир – не что иное, как поток опытных данных, всегда разных. На это обратил внимание еще Гераклит, и остроумно отметил, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Да и сам Декарт ведь и начинает поиск «философского» очевидного, ясного, отчетливого, как раз потому, что все в мире кажется ему ненадежным – мы то и дело путаем объекты, лица, слова, постоянно совершаем самые разные ошибки. Как тут довериться опыту?

Поэтому Декарт проводит мысленный эксперимент. По сути, он конструирует испытательный полигон для проверки одной радикальной идеи.

Сам полигон бывает двух видов. Либо мы работаем с искусственной ситуацией, которая «вскрывает» разные ответы на один и тот же вопрос, как это происходит, например, в «проблеме вагонетки»: формулируется некоторый напряженный кейс, где нужно решить, как правильно/лучше поступить при таком-то и таком-то фактических раскладах. Далее следует немного модифицировать условия кейса и отследить, как в этой связи изменятся изначальные ответы. «Проблема вагонетки», например, помогает выделить и разграничить типы этического поведения. Так, если респондент считает, что выжить должно наибольшее количество человек, то он явный утилитарист; но если респондент скажет, что данная задача вообще не имеет этического решения, то перед нами кантианец. Получается, что такой тип экспериментов не направлен на то, чтобы решить фундаментальные философские или методологические вопросы, а скорее помогает в классификации философских течений. Кроме того, с помощью экспериментов такого типа можно проверить, как абстрактные философские построения выдерживают испытания практикой.

Есть и другой вариант мысленного эксперимента – с помощью уже имеющейся или специально созданной методологии решить задачу, которая бесповоротно подтвердит или опровергнет какой-то тезис. Формализовать процедуру этого типа эксперимента очень сложно. Главная его особенность в том, что все начинается не с кейса или задачи, а с какого-то фундаментального вопроса, с очень базовой, но порой сокрушительной интуиции. Такой тип эксперимента, конечно, более сложный. Декарт проводит именно его.

Итак, в поисках фундамента научного знания Декарт пытается опровергнуть свой же тезис. Напряжение ситуации состоит в том, что если его опровергнуть не получится, то под большим вопросом окажется не только возможность науки, но и мира вообще.

Тезис звучит так: внешняя реальность не существует. Все, что мы видим, слышим, чувствуем и так далее, – козни злого Демона или Бога-обманщика. Иными словами, задача состоит в том, чтобы опровергнуть предположение, что все, что мы видим, – своего рода «матрица», что ничего достоверного ни в мире, ни в мышлении вообще нет.

Ход мысленного эксперимента:

Постановка проблемы

Мы уже говорили про понятие «очевидности». Декарт начинает именно с него. Знаменитая сцена из «Размышлений о первой философии» описывает, как Декарт сидит около камина в теплом халате, разглядывает свои руки и вдруг его посещает вопрос – а действительно ли все это существует? Может быть, это сон или иллюзия?

Шаг первый

Первое, с помощью чего Декарт попытался отбиться от этого весьма неприятного представления об иллюзорности всего существования, – математика. 2 плюс 2 дают в сумме 4, это так и во сне, и наяву. Но что, если этот демонический Бог изначально устроил все так, чтобы мы ошибались «всякий раз, когда прибавля[ли] к двум три или складыва[ли] стороны квадрата либо произво[дили] какое-нибудь иное легчайшее мысленное действие?» Этого ведь нельзя исключать.

Шаг второй

За истинное мы должны принимать только то, что очевидно. То, что мир реально существует, – неочевидно. Почему это так? Потому что мы можем помыслить, что мир не существует на самом деле, а является игрушкой Бога-обманщика. Значит, возможный критерий «очевидности» – невозможность быть иным. Действительно, мы легко можем помыслить мир иным. Частный случай – можно представить, например, что яблоко на столе не зеленое, а красное. Более того, все фантастические миры («Гарри Поттера», «Властелина Колец» и прочие) стали возможны как раз потому, что ничего не мешает нам мыслить реальность другой, полагая ее – или желая полагать – все же реальной. Так что этого критерия недостаточно.

Шаг третий

Тогда Декарт решается на авантюрный шаг. В том, что все так, как оно есть, что оно такое, а не другое, мы уже усомнились, но это не помогло победить Демона. Тогда нужно попробовать усомниться радикально – поставить под сомнение не то, как что-то существует (во сне или же в реальности), а существует ли оно вообще. Иными словами, можно ли мыслить нечто несуществующим? Если да, то ничего достоверного ни в мире, ни в нас нет, а значит, скорее всего, весь мир – развлечение злого Демона. Допустим, яблока на столе нет (хотя вот же оно!), это легко можно помыслить. Можно помыслить и отсутствие стола. Далее – целой комнаты, даже целого дома, города, да и при некотором усилии – целого мира. Все это не может быть той очевидностью, которую ищет Декарт – всего могло бы и не быть.

Шаг четвертый

А как быть с тем, кто мыслит? Могло бы не существовать сейчас меня или вас, тех, кто мыслит все шаги этого мысленного эксперимента? Нет. Тот, кто мыслит, всегда должен быть: «[ведь] коль скоро я себя в чем-то убедил, значит, я все же существовал?» И тут невозможно никакой подмены – даже если мы бы сейчас предположили, что Демон нашел лазейку и мыслит за нас, аргумент все равно работает, ведь сомнение – уже акт мышления, а значит, Я есть, по крайней мере в момент мышления. Я – это особая мыслящая субстанция, говорит Декарт, то, что существует совсем не так, как мир, и поэтому на нее можно положиться.

Это на первый взгляд незатейливое, но сыгравшее важную роль в развитии науки рассуждение, имеет продолжение как у самого Декарта (в других сочинениях он разыскивает аргументы против Демона, апеллируя к понятию совершенного Бога), так и у последующих философов. Самое, наверное, впечатляющее тут то, что Декарт, борясь с Демоном, вообще-то стремился разрешить научную проблему, но, решая ее, поставил новую, фундаментальной значимости – проблему Я, а еще – заложил фундамент для одной из самых главных философских традиций.

Наиболее яркий критик-продолжатель, вне сомнения, Дэвид Юм, обративший внимание на то, что все наши представления (в том числе и о нас самих) происходят из внешнего мира, из опыта. Опыт – все время меняющийся поток, в нем нет ничего, на что можно положиться. Юм даже иллюстрирует это соображение примерном про индюка, которого все время кормили, а потом отправили в суп. Есть и более радикальный тезис – солнце, говорит Юм, появляется на небе каждое утро. Но почему из этого мы делаем вывод, что оно и завтра появится на небе? В мире нет для того никаких гарантий, и уж тем более нет никаких гарантий, что есть какое-то Я, которое сохраняется на протяжении всей нашей жизни. Отсюда и знаменитый мысленный эксперимент про «корабль Тесея»: Юм сравнивает наше Я с кораблем, части которого заменяли на протяжении всего путешествия. Но путешествие длилось так долго, что от изначального корабля не осталось ни одной доски. Тот ли это корабль, что был в начале путешествия? И не так ли происходит с нашим Я? Может быть, Я подобно совокупности досок, из которых сделан корабль? Всего лишь фикция, которую мы себе придумали, чтобы объяснить, почему события опыта воспринимаются нами как последовательность?

После такой разрушительной критики «проснулся» Иммануил Кант и показал, почему «Я мыслю» не просто снаряд против Демона, а надежная, всегда у нас имеющаяся броня. Да, все, что мы знаем, мы знаем из опыта, из мира – тут Юм абсолютно прав. Но мир есть только последовательность событий – а то, что для человека связывает последовательность, не может быть элементом последовательности. Элемент, который связывает события опыта (а точнее, моего опыта), может лежать только вне мира. «Я мыслю» не является субстанцией, как полагал Декарт, но не является и представлением наряду с другими представлениями, как считал Юм. Я – особая функция рассудка, принцип связи всех мои представлений, необходимое условие мышления вообще.

Вот так, пытаясь отбиться от Демона, который, как сейчас кажется, был не столько Богом-обманщиком, сколько назойливым вопросом о том, что такое Я и как оно существует, Рене Декарт положил начало дискуссии о «проблеме субъекта».

Декарт использует простую, но убедительную и рабочую методологию. Он проводит своего читателя по той же дороге, что прошел сам, а потом отпускает его обратно. Как математик Декарт известен каждому школьнику, однако далеко не все знают, что именно во время битвы с Демоном Декарт сформулировал понятие о Я, которое критиковалось и критикуется до сих пор. Но именно оно сделало возможным разговор о Я как для философии, так и для смежных дисциплин.

Анна Винкельман - Философ