Как превратить хорошего человека в злодея
В определенных социальных условиях почти любой из нас может легко отказаться от человечности и сострадания. Об этом свидетельствует один из самых спорных экспериментов в истории психологии
Кадр из фильма «Стэнфордский тюремный эксперимент» (2015). Фото: Sandbar Pictures, Abandon Pictures
В издательстве Альпина нон-фикшн вышло новое издание книги Филиппа Зимбардо «Эффект Люцифера: почему хорошие люди превращаются в злодеев». Исправленная и дополненная автором книга подробно рассказывает о Стэнфордском тюремном эксперименте (1971) – одном из самых из самых знаменитых (и этически спорных) опытов в истории психологии.
В ходе этого эксперимента стэнфордский психолог Филипп Зимбардо разделил добровольцев-участников опыта на «охранников» и «заключенных», предоставив первым почти неограниченную власть над вторыми. Сам Зимбардо взял на себя роль начальника «тюрьмы» (устроенной в одном из помещений психфака Стэнфорда).
Очень скоро обе группы приспособились к навязанным ролям: многие заключенные были морально травмированы и очень быстро стали демонстрировать подавленность, страх и выученную беспомощность; с другой стороны, некоторые охранники начали проявлять садистские наклонности и такую степень жестокости, которая вовсе не требовалась условиями эксперимента. В результате возникли угрозы безопасности участников, и эксперимент был завершен раньше запланированного времени.
Считается, что Стэнфордский тюремный эксперимент позволил получить крайне важные данные в области психологии поведения. С другой стороны, несколько лет назад появилась серьезная критикаработы Зимбардо: эксперимент был назван постановочным, а выводы его автора – надуманными, а отчасти просто сфальсифицированными. В новом издании Зимбардо подробно и в целом убедительно возражает на эти обвинения.
С разрешения издательства мы с некоторыми сокращениями публикуем отрывок из книги, посвященный Ситуации (то есть навязанной социальной роли, в которой «хороший человек превращается в злодея») и Системе (то есть социальному контексту, который и делает такие ситуации возможными).
Книга выходит в переводе Анны Стативки и под редакцией Андрея Бирюкова.
Ситуация имеет значение
Хороших людей можно соблазнить, подтолкнуть или заставить творить зло. Еще их можно вынудить к иррациональным, глупым, саморазрушительным, антисоциальным и бессмысленным действиям, особенно в «тотальной ситуации», влияние которой на человеческую природу противоречит ощущению стабильности и целостности нашей личности, нашего характера, наших этических принципов.
Нам хочется верить в глубинную, неизменную добродетельность людей, в их способность сопротивляться внешнему давлению, рационально оценивать и отклонять искушения ситуации. Мы наделяем человеческую природу богоподобными качествами, твердой нравственностью и могучим интеллектом, которые делают нас справедливыми и мудрыми. Мы упрощаем сложность человеческого опыта, воздвигая непроницаемую стену между Добром и Злом, и эта стена кажется непреодолимой. С одной стороны этой стены – мы, наши чада и домочадцы; с другой – они, их исчадия и челядинцы. Как ни парадоксально, создавая миф о собственной неуязвимости для ситуационных сил, мы становимся еще более уязвимыми, поскольку теряем бдительность.
Стэнфордский тюремный эксперимент (СТЭ), наряду со многими другими исследованиями в сфере социальных наук, раскрывает нам секреты, о которых мы не хотим знать: почти каждый из нас может пережить трансформацию характера, оказавшись во власти мощных социальных сил. Наше собственное поведение, как мы его себе представляем, может не иметь ничего общего с тем, кем мы способны стать и что способны совершить, попав в сети ситуации <…>.
Нам постоянно должны напоминать об этом поведенческие трансформации охранников нацистских концлагерей и членов деструктивных сект, например Храма народов Джима Джонса и японской секты «Аум Синрикё». Геноцид и ужасающие злодеяния, творившиеся в Боснии, Косове, Руанде, Бурунди, а совсем недавно – в суданской провинции Дарфур, тоже ясно свидетельствуют, что под давлением социальных сил, абстрактных идеологий завоевания и национальной безопасности человек легко отказывается от человечности и сострадания. Под влиянием дурных обстоятельств каждый из нас мог бы совершить самый ужасный поступок, когда-либо совершенный человеком. Понимание этого не оправдывает зло; оно, так сказать, «демократизирует» его, возлагает вину на обычных людей, не считая злодеяния исключительной прерогативой извращенцев и деспотов – их, но не нас.
Главный урок СТЭ очень прост: ситуация имеет значение. Социальные ситуации зачастую оказывают более мощное влияние на поведение и мышление отдельных людей, групп и даже лидеров нации, чем мы привыкли считать. Некоторые ситуации оказывают на нас столь сильное влияние, что мы начинаем вести себя так, как раньше и вообразить себе не могли.
Власть ситуации сильнее всего проявляется в новой обстановке, в которой мы не можем опираться на предыдущий опыт и знакомые модели поведения. В таких ситуациях обычные системы вознаграждения (reward structures) не действуют, и ожидания не оправдываются. В таких обстоятельствах личностные переменные не имеют прогнозной ценности, ведь они зависят от оценки предполагаемых действий в будущем, оценки, основанной на привычных реакциях в уже знакомых ситуациях, но не в новой ситуации, к примеру, в незнакомой роли охранника или заключенного.
Поэтому всякий раз, когда мы пытаемся понять причину какого-то странного, необычного поведения – собственного или других людей, нужно начинать с анализа ситуации. К факторам предрасположенности (наследственность, черты характера, личностные патологии и т. д.) можно обращаться только в том случае, когда анализ, основанный на изучении ситуации, ничего не дает при разгадывании загадки.
Ситуацию создает Система
Самый важный урок СТЭ заключается в том, что Ситуацию создает Система. Она обеспечивает узаконенную поддержку, власть и ресурсы, благодаря которым возникают те или иные ситуации. Описав основные ситуационные особенности СТЭ, мы приходим к главному вопросу, о котором часто забывают: Благодаря кому или чему все происходило именно так? Кто на самом деле создал поведенческий контекст и поддерживал его определенным образом? Иначе говоря, кто должен нести ответственность за последствия? Кого следует поздравить с успехом, а кого обвинять в неудачах?
В случае СТЭ ответ простой: меня! Но когда мы имеем дело со сложными организациями, например с неэффективной образовательной или исправительной системой, с коррумпированными мегакорпорациями или �� системой, созданной в тюрьме Абу-Грейб, найти ответ на этот вопрос не так просто. Власть Системы основана на официальном разрешении вести себя определенным образом или запрещать и наказывать действия, которые этому противоречат. Это «власть более высокого порядка», которая оправдывает новые роли, новые правила и новые методы, обычно запрещенные или ограниченные законами, нормами, нравственностью и этикой.
Оправданием для новых «правил» обычно становится идеология. Идеология – это идея или утверждение, позволяющие узаконить любые средства, необходимые для достижения некой конечной цели. Идеология – это «Большой Босс», в его действиях никто не сомневается, потому что большинству участников группы они кажутся «правильными» в определенное время и в определенном месте. Те, кто обладает властью, всегда могут убедить остальных, что их программа хороша, добродетельна и даже жизненно важна. Программы, политика и процедуры, возникающие для поддержки идеологии, становятся важной составляющей Системы. А как только идеология признана священной, любые процедуры Системы начинают считаться разумными и адекватными <…>.
Мой научный интерес к стратегиям и тактикам управления сознанием, описанным в классическом романе Джорджа Оруэлла «1984», должен был помочь мне осознать власть Системы на более раннем этапе моей профессиональной карьеры. «Большой брат» – это и есть Система, которая решительно подавляет инициативу личности и желание противостоять вторжению в частную жизнь.
Много лет дискуссии вокруг СТЭ не касались анализа на уровне систем, потому что первоначально диалог был ограничен соперничеством между двумя подходами к человеческому поведению: диспозиционным подходом и теорией ситуационного влияния. При этом я упускал из виду более важную проблему: контекст и ограничения, создаваемые Системой. Системный уровень анализа стал для меня очевидным лишь после того, как я начал исследовать мотивы злоупотреблений в военных тюрьмах в Ираке, Афганистане и на Кубе.
Лауреат Нобелевской премии физик Ричард Фейнман говорил о том, что трагическая катастрофа космического корабля «Челленджер» была связана не с ошибками отдельных людей, но с системной ошибкой официального руководства. «Шишки» из НАСА настаивали на запуске корабля, несмотря на сомнения инженеров НАСА и явную заинтересованность производителя одного из важнейших элементов оборудования (это был как раз тот неисправный кольцевой уплотнитель, который и стал причиной катастрофы). Фейнман утверждает, что НАСА, возможно, стремилась «уверить правительство в непогрешимости НАСА и успехе миссии “Челленджера”, чтобы добиться финансирования».
В отличие от НАСА, потерпевшей фиаско из-за попыток следовать политически мотивированному девизу «быстрее, лучше, дешевле», нацистская система массового уничтожения оказалась ужасающе эффективной. Здесь была создана прекрасно интегрированная нисходящая система, состоящая из кабинета министров Гитлера, политиков национал-социалистической партии, банкиров, офицеров гестапо, войск СС, инженеров, врачей, архитекторов, химиков, педагогов, проводников поездов и всех остальных.
В этой целостной программе геноцида европейских евреев и других врагов государства у каждого была своя роль. Нужно было построить концентрационные лагеря и лагеря смерти, с крематориями, рассчитанными на массовое сжигание трупов. Нужно было разработать формулу нового, смертельно эффективного ядовитого газа. Пропагандисты должны были разработать кампанию, которая дегуманизировала евреев и изображала их врагами государства в кино, в газетах, журналах, на плакатах и т. д. Учителя и проповедники должны были подготовить молодежь к слепому послушанию нацистам, заставить ее принять оправдания «окончательного решения еврейского вопроса».
Нужно было создать новый язык, скрывающий за невинными эвфемизмами реальность нечеловеческой жестокости и деструкции: Sonderbehandlung (особое обращение); Sonderaktion (особые действия), Umsiedlung(переселение) и Evakuierung(эвакуация). Под условным термином «Особое обращение» понималось физическое уничтожение людей, иногда он для краткости сокращался до аббревиатуры SB.
Обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих изложил основные принципы безопасности во время войны в докладе, сделанном в 1939 году:
Необходимо проводить различие между теми, с кем можно иметь дело обычным способом, и теми, кому нужен особый режим [Sonderbehandlung]. К последним относятся субъекты, которые вследствие своей несовершенной природы или способности служить инструментами вражеской пропаганды пригодны для устранения, без всякого уважения к личности и без всякой жалости (обычно путем уничтожения).
Для нацистских врачей, которым было приказано отбирать заключенных, подлежащих уничтожению, и тех, на ком можно проводить эксперименты, часто возникал вопрос раскола лояльности (split loyalty) – противоречие между клятвой Гиппократа и военной присягой, между убийственной жестокостью и состраданием, которое врачи СС, очевидно, постоянно ощущали во время своей работы в Освенциме.
Но это не устраняло раскола. Он был постоянным аспектом нестабильного психологического баланса, позволявшего врачу СС выполнять свою убийственную работу. Врач становился частью огромной, жестокой, устрашающе эффективной системы… Освенцим был продуктом коллективных усилий.
Другие книги на Republic:
«Гуляш-коммунизм» и здравый смысл. Как Венгрия и Югославия пытались реформировать социализм изнутри.
Все мы смертны. Пять важных книг о смерти и умирании.
Только не у нас во дворе! Как устроены городские конфликты.
И как теперь это развидеть? Почему нам так трудно избавиться от неприятных воспоминаний.