Future
October 29, 2019

Можно ли пытать террористов?

Утилитаристская логика, совмещенная с «расчеловечиванием» террориста, – востребованный способ описания терроризма как в России, так и в США.

Photo by Jim Kuhn - https://creativecommons.org/licenses/by/2.0/deed.en

Порой кажется, что в западном мире с его повышенным вниманием к правам человека и неприятием насилия установился консенсус относительно неприятия пыток. В пытках видится нечто уместное для культуры страдающего Средневековья, сохранившееся в виде артефактов, аккуратно расставленных в многочисленных музеях пыток европейских городов. Или другая столь же устойчивая ассоциация – зверства нацистов, однозначно осужденные как преступления против человечности. В любом случае пытки должны были остаться где-то в прошлом. Если не в XVI веке, то уж точно в середине XX-го. Собственно, так и произошло. Пытки как чрезмерно жестокий и унизительный способ обращения с противником были запрещены международным правом. В 1984 году ООН приняла соответствующую «Конвенцию против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания», дав следующее определение пытке: «действие, которым какому-либо лицу умышленно причиняется сильная боль или страдание, физическое или нравственное, чтобы получить от него или от третьего лица сведения или признания, наказать его за действие, которое совершило оно или третье лицо или в совершении которого оно подозревается, а также запугать или принудить его или третье лицо».

Но в 2000 годы, с нарастанием так называемой четвертой религиозной волны терроризма, тема пыток, которые применяются в качестве средства ведения войны, вновь стала актуальной. Превращение террористической деятельности в одну из наиболее значимых угроз всеобщему миру и безопасности заставило силовые ведомства переосмыслить возможности применения насилия по отношению к пленным и заключенным. Сама сущность террористической деятельности – тайная подготовка вооруженных ударов и направленность их против гражданского населения с тем, чтобы посеять страх и панику, – как будто бы дала военным и представителям спецслужб карт-бланш на использование пыток. Мы не будем в данном случае обсуждать преимущества, которые может дать применение пыток с точки зрения военной тактики. Но зададимся моральным вопросом – возможно ли дать нравственное обоснование пыткам в отношении человека, причастного к планированию или осуществлению террористического акта? Иными словами, может ли наше осуждение терроризма как абсолютно аморального и бесчеловечного способа ведения борьбы легитимировать применение такого вида насилия, который во всех прочих случаях считается аморальным и бесчеловечным?

Чтобы разобрать эти вопросы, обратимся к известному мысленному эксперименту «тикающая бомба» (ticking time bomb). Условия эксперимента могут разниться, но в наиболее общем виде он формулируется следующим образом. Представим, что полиция захватила террориста, который заложил мощную бомбу в одном из зданий в большом городе. Полиция знает, что бомба скоро взорвется, при этом пострадают сотни, если не тысячи людей. Жителей уже невозможно эвакуировать. Террорист отказывается указать место, где заложена бомба. Вопрос: должна ли полиция подвергнуть его пыткам?

Ключевой аргумент ⁠в пользу ⁠пыток строится именно на указании на исключительность обстоятельств террористической ⁠атаки и особый моральный статус террориста. ⁠Отмечается, что террорист нарушает сразу несколько базовых принципов этики ⁠и права войны: использует насилие не в качестве ⁠крайнего средства, а как изначальное и единственное средство ведения войны; действует ⁠скрытно, не идентифицируя себя как комбатанта; наносит преднамеренные удары по гражданскому населению и не старается минимизировать ущерб для гражданских лиц и даже наоборот – заинтересован в увеличении числа случайных жертв; использует запрещенные средства ведения войны. Соответственно, сам моральный статус террориста таков, что он перестает восприниматься конвенциональным (то есть соблюдающим правила войны) противником. Более того, с террористом происходит моральное превращение. Выбрав заведомо преступные способы ведения борьбы, он превратился во врага рода человеческого: лишился прав человека и потерял возможность требовать гуманного отношения к себе. С точки зрения морали, методы борьбы с таким противником не имеют значения, поскольку он сам поставил себя вне морали. Значит, важно использовать наиболее эффективные средства, чтобы обеспечить благо большего числа людей, пусть и за счет нарушения прав одного человека. И если пытка даст результат, и особенно если она обеспечит его наиболее быстрым образом, как этого требуют условия мысленного эксперимента, то морально допустимой становится и пытка. Это утилитаристская логика, совмещенная с дегуманизацией, «расчеловечиванием» террориста. Довольно востребованный способ описания терроризма как в России, так и в США.

Более изощренный аргумент состоит в том, что пытка приравнивается в моральном отношении к акту самозащиты. Если пытка – единственный способ защитить от смертельной угрозы себя или кого-то другого (например, горожан, которым угрожает заложенная террористом бомба), то она ничем не будет отличаться от вооруженного нападения на агрессора при самообороне. Несмотря на то, что в примере с тикающей бомбой террорист находится в руках полиции, он все еще является агрессором, так как его действия (заложенная им бомба) приведут к гибели людей. Неотвратимость угрозы и уровень агрессии, исходящей от террориста, делают силовой ответ на его действия морально оправданным. Помимо того, ряд авторов в принципе не считает, что в данном случае уместно использовать термин «пытка», поскольку насилие в отношении террориста применяется не ради самого насилия, не из садистских наклонностей полицейских, но только для того, чтобы получить информацию о месте нахождения бомбы, предотвратить совершение теракта и спасти значительное число людей. Террорист в силах прекратить свои страдания в любой момент, выдав местоположение бомбы, а значит, насилие, направленное против него, не пытка, а специфическое средство обороны.

Эти аргументы, однако, уязвимы для критики. Если пытки обосновываются исключительностью угрозы и чрезвычайностью обстоятельств – как в примере с тикающей бомбой, если надо действовать быстро, а в противном случае не избежать серьезных жертв, то говорить об их оправданности можно будет лишь при условии однозначной успешности их применения: террорист раскрыл местоположение бомбы и она была обезврежена. Однако широко известные случаи пыток в Гуантанамо показали, что нередко в терроризме обвиняются люди, чью связь с террористическими организациями в итоге не удается доказать. Наказание в отношении преступника начинает действовать после того, как его деятельность будет тщательно расследована и его вина будет доказана. В случае с тикающей бомбой, учитывая спешку и желание предотвратить катастрофу, маловероятно, что у полиции или спецслужб будет достаточно возможностей для того, чтобы выяснить, является ли человек, которого они поймали, террористом или нет. Кроме того, даже применение пыток не гарантирует, что террорист согласится говорить, то есть аморальное средство будет применено, но не даст результата. Возможность ошибки и опасность применения насилия против абсолютно невинного человека или отсутствие гарантий в эффективности пыток уже служат достаточным основанием для того, чтобы отвергнуть использование пыток. Если только нормой не становится готовность пожертвовать безопасностью, свободой и здоровьем (а возможно, и жизнью) одного или нескольких членов общества ради интересов большинства. Вероятно, ни одно современное государство не примет эту жертвенную логику в качестве меры обеспечения общественной безопасности.

Стоит учитывать и аргумент, построенный по принципу «скользкого склона» (slippery slope): если допустить оправдание пытки в одном исключительном случае, можно затем столкнуться с оправданием пыток во всех прочих случаях. Например, если допустимо пытать террориста, чтобы выведать у него, где находится бомба, и тем самым спасти множество жизней, то оправданно ли с той же целью пытать его близких, жену или детей? В целом же этот аргумент указывает, что преступив единожды порог неприятия пыток в случае борьбы с терроризмом, полицейские или военные могут попытаться обосновать необходимость пыток и в других случаях, мотивируя это стремлением эффективно и быстро решать проблемы безопасности. В результате пытки перестанут считаться морально неприемлемым и запретным методом обращения с заключенными или подозреваемыми в преступлениях.

К этим практическим аргументам против того, чтобы признать пытки морально обоснованными, стоит добавить и теоретические аргументы. Так, несмотря на всю кажущуюся простоту и очевидность применения утилитаризма, использование его для решения военных или политических задач может быть затруднительным. Утилитаризм способен дать оценку соотношению выгод и потерь в краткосрочной перспективе, что позволяет решить конкретную проблему, но вряд ли работает в качестве метода комплексной оценки последствий принятия решения в долгосрочной перспективе. К каким изменениям общественного поля приведет институционализация пыток в данном обществе? Как она отразится на работе спецслужб и силовых ведомств? Что можно сказать о политической или военной системе, которая приемлет дегуманизацию как средство политической или военной борьбы?

Наконец, моральную обоснованность пытки можно отвергать на основании идеалистической или абсолютистской позиции, согласно которой некоторые действия недопустимы ни при каких условиях, поскольку они попирают базовые основы морали как таковой, нарушают неотъемлемые права личности и унижают человеческое достоинство. Нарушение неприкосновенности личности само по себе является преступлением, вне зависимости от цели, которой оно служит. Следовательно, и использование пытки против террориста, скрывающего местонахождение бомбы, само будет террористическим действием, столь же противным человечности, как и организация террористического акта.

Часто можно услышать, что современный мир – и в частности практика ведения войн – повторяет практики, уместные в Средневековье. В этом смысле реактуализация вопроса о пытках показательна. Однако бремя человека XXI века – большая гуманность и избирательность в военных и политических средствах, а потому и вопрос о пытках необходимо решать не так, как он решался в Средние века. Вполне возможно, что в случае с тикающей бомбой политическим или военным руководством будет принято решение использовать пытку, но сомнения в гарантированной эффективности пыток не позволяют дать им морального обоснования. Это будет легальное, законное, но не морально обоснованное решение.

Арсений Куманьков