Общая атмосфера нервозности создает благодатную почву для распространения массовых фобий
Российское общество в годы Первой мировой войны было готово поверить самым безумных слухам. Среди них особенно выделялись панические «новости» о зловещей роли научно-технических изобретений
Стихийные катастрофы и большие социальные потрясения всегда вызывают лавину панических слухов. Не стала исключением и Первая мировая война, причем невиданный масштаб военного бедствия привел к настоящему общественному психозу (именно в годы «Великой войны» психиатры начали всерьез изучать феномен, позже получивший название посттравматического стрессового расстройства).
Одной из самых заметных черт Первой мировой было широкое применение новейших технологий, которые в обывательском представлении связались с эсхатологическими ожиданиями и воспринимались как несомненный признак «последних времен». Причем это касалось как уже существующих технических новинок, таких как велосипед, автомобиль или аэроплан, так и выдуманных изобретений – вроде таинственных «лучей смерти», якобы способных испепелить всё живое на расстоянии сотен верст.
Об этом в числе прочего рассказывает в своей новой работе историк Владислав Аксенов, специалист по социальной истории России начала XX века. Интереснейшая книга Аксенова «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции» готовится к печати в издательстве Новое литературное обозрение (электронная версия будет доступна на сайте НЛО с 24 апреля). С любезного разрешения издательства публикуем отрывок из книги, посвященный «технологической панике».
Связь технических средств с народными эсхатологическими представлениями уже отмечалась в современной литературе. Она относится к мотиву «чудесного мира», или, точнее, «металлического мира»: на рубеже XIX–XX веков крестьяне считали технические изобретения признаком последних времен и верили, что паровоз движется, потому что им управляет черт, при этом и паровоз, и пароход считали огненными змеями Апокалипсиса (во многом из-за издающихся свистков и вырывающегося из трубы дыма).
[Исследователь русской народной мифологии] И. А. Бессонов наиболее характерными эсхатологическими образами «металлического мира» называет «железных птиц», «железную паутину» и «железных коней». Под первыми понимались аэропланы (прообраз саранчи), под вторыми – телеграф, опутавший землю антихристовой сетью-проволокой, под третьими – автодвижущиеся средства (автомобили, броневики, танки) как кони Апокалипсиса. Следует заметить, что в 1915 году колесные и гусеничные трактора производились на Сормовском заводе, на заводе «Аксай» в Ростове-на-Дону, на заводе Мамина в Балакове Самарской губернии, но для большей части сельских жителей эти машины оставались диковинными.
Встречались и рациональные объяснения отказа от использования тракторов по причине их неэффективности: высокой стоимости эксплуатации и недостаточной надежности. За время Первой мировой войны известны высказывания крестьян об автомобилях и мотоциклах как дьявольских изобретениях (образ «черного автомобиля» как автомобиля дьявола подробно будет рассмотрен ниже).
Показательно, что крестьяне с подозрением относились даже к велосипедам, передавая в местах распространявшейся холеры слухи, как на них немецкие шпионы разъезжают по деревням и травят колодцы. При этом догнать шпионов-велосипедистов не удавалось даже на лошадях – они чудесным образом ускользали от погони.
Для понимания обстоятельств формирования массовых фобий необходимо также учитывать, что Первая мировая война усилила невротизацию общества. В историографии уже неоднократно поднималась проблема травматического психоневроза, или шелл-шока (второй термин характерен для западной литературы), – посттравматического стрессового расстройства. Уже отмечалось, что с первых месяцев войны врачи-психиатры принялись изучать этот феномен, в специализированных журналах появлялись соответствующие статьи, выходили и отдельные брошюры. Вместе с тем проблема массового умопомешательства была хорошо известна и по предыдущим войнам, причем не только в среде врачей-специалистов, но и широким кругам читателей.
Показательно, что в то время, как военные психиатры били тревогу и писали о массовом распространении душевных болезней на фронте, гражданские врачи также констатировали увеличение поступлений в городские психиатрические лечебницы, причем в первую очередь за счет женщин. Особенно выделялись среди них беженки. Часто именно ужас, вызванный бомбежкой, «встречей» со смертоносной военной технологией, запускал механизм разрушения психики. Психиатр А. А. Бутенко наблюдал поступившую в сентябре 1915 г. в московскую Алексеевскую психиатрическую лечебницу крестьянку-беженку из Гродненской губернии сорокалетнюю Агафью Данилову, первым шоком для которой стала бомбардировка аэропланами ее родной деревни.
Следует учитывать, что хотя психические болезни не заразны, в психиатрии известен феномен «душевной контагиозности» – инстинкта подражания, объясняющего заразительность чувств и эмоций. Общая атмосфера нервозности создавала благодатную почву для распространения массовых фобий. Бредовые идеи сумасшедших и слухи «здоровых» обывателей обнаруживали общие сюжеты, среди которых выделялась зловещая роль научно-технических изобретений.
Массовая шпиономания, отчасти спровоцированная военными властями, создавала образ ученого-шпиона-вредителя, разрабатывающего дьявольскую машину. Как правило, фамилия этого ученого иностранная. Не удивительно, что в среде малообразованных горожан появился слух о таком шпионе-изобретателе по фамилии Маркони – средства радиосвязи постоянно фигурировали в слухах о шпионах. Один из самых распространенных «радио-телефонослухов» касался императрицы, которая якобы регулярно связывалась с Берлином и передавала Вильгельму II секретные сведения. Говорили и о том, что столицу наводнили немецкие шпионы-радисты, устраивавшие в своих квартирах радиостанции.
Обыватели внимательно рассматривали крыши домов в поиске подозрительных объектов, напоминавших антенны. В мае 1915 года в Департамент полиции поступило сообщение, что в Петрограде на крыше дома по Каменноостровскому проспекту появились антенны шпионской радиотелеграфной станции, но произведенное расследование установило, что эти «антенны» располагались на крыше более двадцати лет и предназначались для крепления электрических проводов.
Массовое сознание обывателей мало интересовал тот факт, что настоящий Гульельмо Маркони был подданным союзной Италии, записался добровольцем в армию, – его фамилия стала слишком сильным раздражителем для всех зараженных «радиофобией». Летом 1915-го в Петрограде появился слух, что шпион-немец Маркони устроился служить в Правительствующий сенат. Вероятно, к появлению слуха привело газетное сообщение о том, что Г. Маркони в декабре 1914 года был назначен пожизненным сенатором Италии, а также информация, что Русское общество беспроволочных телеграфов и телефонов (РОБТиТ) приняло предложение английской компании Маркони увеличить уставной капитал за счет привлечения их акционеров.
Тем не менее Департамент полиции был вынужден отреагировать на поступившую анонимку и констатировал, что кроме акционера-Маркони, входившего в состав правления РОБТиТ, никакого другого Маркони, тем более в Сенате, обнаружить не удалось. Однако слухи вокруг фамилии итальянского изобретателя продолжали множиться. Фантазию нервированных обывателей подхлестнула статья о «новом сенсационном изобретении Маркони“:
Из Копенгагена подтверждают сообщение о новом крупном открытии Маркони, представляющем собой усовершенствование в области рентгеновских лучей и дающем возможность видеть через толстые непроницаемые оболочки.
Спустя некоторое время Департамент полиции занялся расследованием серии анонимных доносов, в которых сообщалось, что проживавшее на Васильевском острове в доме 25 по Кадетской линии семейство пастора Гвидо Вильгельмовича Пенгу является немецкими шпионами, а его сын Герберт – изобретателем аппарата, с помощью которого
можно видеть сквозь стены на далекое расстояние Посредством своего аппарата он похитил много изобретений, а настоящих изобретателей тайком умертвил на расстоянии. При помощи новых изобретений можно гипнотизировать на расстоянии, распространять болезни, умертвить кого угодно.
В одном случае аппарат назывался электрическим дальномером, в другом сообщалось, что в основе его действия – рентгеновский луч.
Полиция проводила обыски по указанным адресам, но ничего не находила. В конце концов автор анонимок, распространявший вздорные слухи про аппарат, был обнаружен, им оказался отставной коллежский секретарь Р. М. Сальман. На допросе он во всем сознался и добавил, что сыновья Пенгу сами по ошибке связались с ним по своему аппарату,
причем когда он хотел зафиксировать это событие на бумагу, то из под пола его квартиры при колокольном звоне поднимались газы, во избежание взрыва которых ему пришлось работу прекратить.
Сальман оказался душевнобольным, его заболевание было усугублено распространившейся в годы войны шпиономанией.
Ходили также слухи об изобретении неким революционером Сергеем Лоренсом аппарата, способного на расстоянии уничтожать железные предметы. Примечательно, что соответствующий донос поступил в Главное управление Генерального штаба, который направил в Департамент полиции просьбу выяснить, действительно ли существует подобное изобретение. Летом 1915 года в Царском Селе пошла молва, что местный садовод Фрейндлих приобрел “скрытный аппарат для принятия воздушных волн”.
Страхи обывателей перед невидимыми лучами были связаны с беллетристикой, эксплуатировавшей тему технического прогресса, и усилены войной. В 1897 году подобие “лучей смерти” описал Герберт Уэллс в “Войне миров”, а в 1903-м “Научное обозрение” писало о подтверждении гипотезы о передаче на расстоянии человеческому мозгу эфирных волн, которые могут наносить вред (сам основатель и редактор журнала М. М. Филиппов экспериментировал с передачей энергии взрыва на расстоянии).
В 1911 году на русском языке был издан роман Жана де ла Ира “Иктанэр и Моизэтта”, герой которого, инженер-анархист, изобрел “электроотражатель”, поражающий смертью на двадцать миль. Впоследствии эта тема неоднократно поднималась в фантастической литературе6. Неудивительно, что “лучи смерти” волновали обывателей в годы мировой войны и могли провоцировать душевные расстройства.