«Идея, что можно купить прием в университет или научную премию, несостоятельна»
Нобелевский лауреат по экономике Жан Тироль – о моральных предрассудках, ограничивающих свободу рынка
Немногие экономисты готовы к участию в острых общественных дискуссиях. Они скорее предпочтут тихо зачитать доклад на научной конференции или написать статью в академическом журнале – не оставляя шансов непосвященному читателю продраться сквозь текст. Жан Тироль, лауреат Нобелевской премии по экономике 2014 года, не пожелал заточать себя в этой башне из слоновой кости. По крайней мере не в книге «Экономика для общего блага» (выходит в Издательстве Института Гайдара), которая, как отметил в предисловии экономист Сергей Гуриев, является первой, написанной Тиролем для широкого круга читателей. В публикуемой главе автор рассуждает на тему нравственных ограничений рынка, которую считает слабо подкрепленной аргументами и более сложной, чем многим хотелось бы думать.
Убеждения граждан в «достоинствах свободного предпринимательства и рыночной экономики» в разных странах мира различны. В 2005 г. 61% обитателей нашей планеты полагали, что рыночная экономика является лучшей экономической системой, на которой основано наше будущее. Но если так думают 65% немцев, 71% американцев и 74% китайцев, то доверие к рынку испытывают лишь 43% русских, 42% аргентинцев и 36% французов. Убеждения, в свою очередь, влияют на экономический выбор соответствующих стран.
Если рынок достаточно конкурентен, он увеличивает покупательную способность домохозяйств, понижая цены и создавая стимулы к сокращению издержек производства. Он стимулирует инновации и создает благоприятную среду в международной торговле. Менее видимым образом рынок защищает граждан от произвола властей, от лоббирования и фаворитизма, столь распространенных в более централизованных системах распределения ресурсов (так было у истоков Великой французской революции, когда в 1789 г. были отменены привилегии, а в 1791 г. упразднены профессиональные ассоциации (цехи) или когда в конце XX в. наблюдался крах плановых экономик). В силу всех этих причин рынок играет главную роль в экономической жизни.
Но осознание выгодности свободного рынка часто происходит через отказ от рыночных принципов. Фактически экономисты посвятили большую часть своих исследований выявлению сбоев рынка и исправлению, корректировке их в рамках государственной политики: законодательство о конкуренции, регулирование отраслевыми и пруденциальными органами банковского надзора, налогообложение внешних, влияющих на экологию факторов или «перегрузок», денежно-кредитная политика и финансовая стабилизация, механизмы предоставления таких благ, как образование и здравоохранение, перераспределение доходов и т.д. По указанным выше причинам значительная часть экономистов ратует за рынок с некоторыми ограничениями, который они рассматривают просто как инструмент и никогда – как самоцель.
Специалисты по другим общественным наукам (философии, психологии, социологии, юриспруденции, политологии и т.д.), значительная часть гражданского общества и большинство религий придерживаются другого взгляда на рынок. Признавая достоинства рынка, они часто обвиняют экономистов в недостаточном внимании к установлению четких границ между коммерческим и некоммерческим и к этическим вопросам в экономике.
Международный успех книги «Что нельзя купить за деньги» Майкла Сэндела, профессора философии из Гарварда, свидетельствует о популярности такого подхода к рынку. Коснемся лишь некоторых примеров из его книги. Майкл Сэндел утверждает, что на ряд товаров и услуг обычная практика рынка не должна распространяться. Это в первую очередь такие области, как усыновление детей, суррогатное материнство, сексуальные отношения, наркотики, военная служба, избирательное право, загрязнение окружающей среды или трансплантация органов. Не должны покупаться дружба, прием в крупные университеты или Нобелевская премия. Система патентов (и лицензирования) не должна распространяться на гены и, в более общем смысле, на живую материю как таковую. В целом в обществе царит чувство тревоги по отношению к рынку.
Эта тревожность хорошо передана в известной сентенции «мир не является товаром». Однако чтобы сосредоточиться на реальных проблемах, давайте сразу же отбросим некоторые примеры Майкла Сэндела, которые просто отражают недостаток знаний о работах экономистов в такой области, как экономика информации и экономика экстерналий, или в междисциплинарных работах, проводимых в течение 10–20 лет в Европе и Соединенных Штатах, теоретических и экспериментальных (полевые исследования, лабораторные исследования или в нейроэкономике), охватывающих такие разнообразные темы, как мораль и этика, социальные (общественные) нормы, идентичность, доверие или явления замещения, вызванные стимулами. Выбранные примеры позволят проиллюстрировать разницу между такими понятиями, как провалы рынка и моральные ограничения рынка.
Идея о том, что можно купить дружбу, прием в университет или научную премию, противоречит основам теории информационной асимметрии. Если бы их можно было купить, эти «блага» были бы бесполезны! Ибо тогда было бы невозможно понять, является ли дружба искренней, научная награда – заслуженной и равносильно ли зачисление в университет признанию способностей. В этих условиях университетский диплом стал бы свидетельством богатства, а не профессиональной пригодности и не смог бы ни в чем убедить работодателя. С этой точки зрения особенно шокирующим является тот факт, что некоторые американские университеты, в том числе Лиги плюща, принимают студентов, провалившихся по результатам экзаменов, если их родители сделали крупные пожертвования университету.
Разумеется, большая часть пожертвований мотивирована другими соображениями. Такие случаи немногочисленны и не позволяют сомневаться в среднем качестве подготовки принятых в университеты студентов. Но такие факты существуют. Некоторые очень состоятельные родители готовы потратить много денег на «покупку» поступления своих детей в университет, где они оказываются среди блестящих студентов и потом становятся обладателями престижного диплома.
С другой стороны, на рынке усыновления детей, где «продавцы» (биологические родители, агентства по усыновлению) и «покупатели» (приемные родители) обменивают детей на деньги, интересы третьей стороны в такой сделке не учитываются. Интересы самих детей могут быть ущемлены, и они будут вынуждены нести тяжесть последствий в виде значительных экстерналий –внешних эффектов. Другим примером рыночной экстерналии являются гражданские войны, обеспечение которых идет за счет средств, полученных от продажи алмазов. Очевидно, что попустительство незаконной торговли алмазами с участием вооруженных группировок оказывает негативное влияние на страдающее от войны гражданское население. Что касается загрязнения окружающей среды, то опыт показывает, что рекомендация экономистов – установление цен на загрязняющие вещества посредством налога на выбросы или торгуемые квоты на выбросы –привела к значительному сокращению издержек экологической политики и улучшению состояния окружающей среды. Некоторые до сих пор считают безнравственной мысль о том, что фирма может получить право на загрязнение, заплатив за него. Но основной аргумент в поддержку этой идеи остается очень слабым.
Сегодня предприятия, выбрасывающие в атмосферу углеродные соединения, платят лишь ничтожную по сравнению с ущербом сумму. Разве это менее безнравственно? Конечно, загрязнение следует снижать. К сожалению, полностью исключить его невозможно, поэтому необходимо сделать так, чтобы предприятия, имеющие возможность сокращать вредные выбросы с низкими издержками, это действительно делали. Установление платы за выбросы углеводородных соединений направлено именно на это.
Если останавливаться на проблеме наркотиков, то, помимо вопросов насилия и общественного здравоохранения, связанных с последствиями применения тяжелых наркотиков, она поднимает тему слабой самодисциплины и аддикции, первыми жертвами которых становятся склонные к пагубным пристрастиям люди. Таким образом, проблема наркотиков не есть проблема морали, здесь речь идет прежде всего о защите граждан (экстернальные эффекты) и, что особенно важно, о защите граждан и от них самих (интернальные эффекты).
Пример допинга в спорте показывает, что экстерналии и интерналии могут быть связаны между собой. Допинг-контроль оправдан как с точки зрения интерналий (здоровье отдельного спортсмена в долгосрочной перспективе приносится в жертву стремлению к признанию, славе или деньгам), так и с позиций экстерналий (спортсмен, принимающий допинг, подрывает имидж спорта, что негативно сказывается на его коллегах).
Еще один пример. В стране, где право голоса продавалось бы «на рынке», вряд ли можно было бы осуществлять политику, под которой подписываются за завесой неведения, то есть прежде, чем узнать свое место в обществе. Наиболее зажиточные домохозяйства могли бы купить право голоса и способствовать, таким образом, принятию выгодных для них законов. Ограничение индивидуальных вкладов в избирательные кампании и частичное их финансирование из государственных фондов также мотивировано подобными соображениями.
Более того, прямая покупка голосов нанесла бы больший ущерб, чем финансирование предвыборной кампании, которое не является прямой покупкой голосов и обеспечивает прозрачность действий кандидата.
Таким образом, круг вопросов, связанных с провалами рынка, достаточно широк, и экономисты всегда придавали этим вопросам первоочередное значение.
Экономисты настаивают на необходимости соотнесения личных и общественных интересов. Речь идет о поддержании баланса между интересами индивида и общества, в частности, с помощью системы стимулов, которые препятствуют поведению, наносящему вред, подобный загрязнению окружающей среды, и способствуют нравственному, с точки зрения общества, поведению. Другие общественные науки не поддерживают безоговорочно эти принципы, считая, что внешнее мотивирование (стимулы) может вытеснять внутреннюю мотивацию, так что стимулы могут иметь эффект, обратный ожидаемому. В цитате, приведенной в начале этой главы, Майкл Сэндел обвиняет рынок, но он также говорит и о неприятии стимулов в целом. Действительно, политика, направленная на выплату детям вознаграждения за чтение, может также исходить от государства или некой организации. Рынок создает лишь конкретную систему стимулов.
Сэндел присоединяется к хорошо известной критике психологами экономического постулата, гласящего, что рост цены на благо приводит к росту его предложения. Этот постулат нашел подтверждение в различных сферах экономической жизни, но существуют и исключения. Заплатить ребенку за чтение книги или за успешную сдачу экзамена на самом деле означает подтолкнуть его к чтению конкретной книги или к подготовке к данному экзамену. Но этот положительный эффект краткосрочен и может впоследствии уничтожить желание ребенка учиться, которое пропадет, как только будет исключена награда. Стимулирующая политика оказывается контрпродуктивной.
Известно также, что оплата донорства не всегда приводит к увеличению объемов собранной крови. В то время как некоторые доноры положительно реагируют на подобное стимулирование, находятся и такие, которые, напротив, теряют мотивацию. Наше желание хорошо выглядеть, сформировать о себе хорошее впечатление в своих собственных глазах и в глазах окружающих может спровоцировать появление эффектов, обратных продуктивному стимулированию. И это тем более верно, чем в большей степени поведение является публичным и запоминающимся (особенно перед людьми, чьего одобрения добиваются). Перспектива вознаграждения за полезный обществу акт (например, донорство крови) заставляет нас опасаться, что наш вклад будет интерпретироваться как признак алчности, а не щедрости и что сигнал о нашей добродетели, который мы посылаем обществу и нам самим, будет, таким образом, нивелирован. Вопреки основному принципу экономики денежное вознаграждение может уменьшить предложение соответствующего поведения. Ряд эмпирических исследований подтверждает эту гипотезу.
Предыдущие примеры относятся к сфере классической экономики. Так или иначе, у всех нас есть опасения этического или нравственного характера относительно некоторых типов рынков и некоторых форм стимулирования. Среди них донорство органов и тканей, суррогатное материнство, действия, сопряженные с риском для жизни других людей, проституция или платежи с целью избежать призыва на военную службу. Почему cуществуют подобные опасения?
Использование финансовых соображений в отношении человеческой жизни оскорбляет наше представление о ее сакральном характере. Нам хорошо известно, что жизнь не имеет цены – она бесценна. Философы довольно давно размышляют о причинах нашего отторжения утилитарных, практических соображений подобного рода. Широко известна философская «дилемма вагонетки»: готовы ли мы толкнуть человека под вагонетку, чтобы эта вагонетка сошла с рельсов, с целью спасти от смерти пятерых человек, оказавшихся на ее пути? (Большая часть опрошенных не сделала бы этого.) Или пример с хирургом: готов ли он убить здорового человека и тем самым помочь пятерым больным, спасти которых может лишь немедленная пересадка органов? И как мы поступим, если нас попросят сделать выбор между спасением собственного тонущего ребенка и спасением других пятерых детей, если физически сделать и то и другое одновременно невозможно?
Разве это – чисто теоретические вопросы? Вовсе нет. Рассмотрим еще одну ситуацию, являющуюся потенциальным источником проблем в будущем. Через несколько лет на дорогах окажутся автомобили без водителя. Замечательная вещь. Вполне вероятно, что число аварий сократится на 90%, а наши улицы и дороги станут значительно более безопасными. Но общество должно принять решение относительно некоторых этически деликатных проблем. Предположим, что я стану единственным пассажиром автомобиля, столкнувшегося с редкой ситуацией, когда невозможно избежать аварии. Водитель может либо пожертвовать собой, направив машину в пропасть, либо задавить пятерых пешеходов, которые находятся на дороге. Сегодня это решение принимает водитель за доли секунды. Завтра это будет в той или иной степени «рациональный» выбор в соответствии с написанным заранее алгоритмом и загруженным в память автомобиля. Возможно, вы спросите меня, какой тип вождения я предпочитаю: тот, при котором в жертву приносится пассажир, или другой, при котором погибают пятеро пешеходов. Интуитивно я буду воспринимать первый тип вождения как более нравственный. Но что я выберу для самого себя? За завесой неведения у меня в пять раз больше шансов быть одним из пяти пешеходов, чем пассажиром автомобиля.
Поэтому я выберу вариант с наименьшим количеством жертв. Но ситуации случаются самые разные, и этот выбор не является единственным. Поэтому необходимо выработать нормы поведения, с тем чтобы мы были готовы без колебаний сделать подобный нравственный выбор (как я полагаю, именно о таком выборе должна идти речь). Сталкиваясь с такого рода проблемой, многие граждане отказывают государству в праве на такой выбор.
В более широком смысле, находясь перед выбором, связанным тем или иным образом с чужой жизнью, мы чувствуем себя некомфортно. Рассмотрим менее острый пример. Два американских исследователя выяснили, что в США рынок ритуальных услуг, конкуренция на котором a priori должна быть очень высокой, оказывается практически монопольным – все из-за нежелания говорить о деньгах в случае смерти близкого нам человека. Тем не менее следует задаться вопросом о происхождении таких табу, понять, оправданны ли они социально, и оценить их влияние на государственную политику.
Де-факто мы подсознательно считаем жизнь ценной, как, например, в случае поиска оптимального решения о выборе медицинского оборудования для больницы, или при выборе автомобиля, или места проведения каникул нашими детьми. Но мы никогда не согласимся признать, что делаем выбор, который при этом считаем неприемлемым. Возникают ли эти табу из-за боязни потерять самоуважение в том случае, когда мы явно согласны с такого рода выбором? Или же мы принимаем табу из страха, что общество в противном случае встанет на «скользкий путь»?
В продолжение этой дискуссии рассмотрим тему, которая порождает множество споров. Речь идет о вознаграждении за донорские органы. Гэри Беккер, профессор Чикагского университета и известный исследователь социального поведения (семья, наркозависимость и т.д.), заметил, что с точки зрения экономики запрет на продажу одной почки сокращает количество случаев пожертвований органов (на сегодня в основном предназначенных для членов семьи и очень близких), ежегодно обрекая на смерть только в США по причине отсутствия доноров тысячи людей. Гэри Беккер приходит к заключению, что вопрос этот сложный, и если принять во внимание, что тысячи людей умирают из-за дефицита доноров, то те, кто возражает против рынка органов, не должны претендовать на моральное превосходство.
Несмотря на обоснованность аргумента Беккера, мы осуждаем плату за донорские органы. Однако ввиду важности вопроса следовало бы понять, почему. Первым, довольно спорным, является опасение, что доноры не могут быть достаточно информированы о последствиях своих действий. Действительно, донорство почки влечет долгосрочные последствия для донора, вовсе не безобидные. Поэтому речь должна идти о строгой регламентации процедуры донорства и подробном информировании донора о последствиях его действий. В этом нет ничего нового. Это уже делается для случаев донорства в отношении близкого человека.
Второе опасение касается ситуации, когда, получив вознаграждение, некоторые индивиды, сначала привлеченные возможностью быстрого заработка (по мотивам помощи близким или в силу бедности), могут в дальнейшем пожалеть о своем решении. Этот вопрос относится к области проблем интернальности и защиты подобных лиц.
Третье опасение состоит в том, что наличие индивидов, готовых потерять почку за несколько сотен евро, подчеркнет наличие имущественного неравенства, о котором нам хотелось бы не вспоминать. Ведь де-факто свои почки будут продавать самые бедные, практически нищие люди.
Вариантом такого же отношения к торговле органами является антипатия, которую люди испытывают к туризму с целью трансплантации органов. Очевидно, что пытаться скрыть реальность, запрещая такие обмены, не означает решить проблему бедности. Но эта третья позиция подкрепляет вторую, поскольку нищета порождает острую потребность в деньгах, ставя индивида перед губительным для него выбором.
Незаконная торговля органами существует. Безусловно, речь идет о принятии мер, направленных на ее пресечение, но также на поиск решений проблем, которые способствуют появлению такого трафика, проблем, рожденных отчаянием ожидающих донорских органов.
Для этого следует упростить процесс донорства органов умерших, стимулировать его, продвигать инновационные решения типа перекрестного донорства, о котором я скажу чуть ниже.
Наконец, четвертая проблема связана с вероятностью извлечения донорских органов без согласия донора, которого мафиозные структуры силой заставляют продавать, к примеру, почку. Этот аргумент, безусловно, справедлив, но не является характерным исключительно для рынка донорских органов. Мафия может вынудить индивида расстаться со сбережениями или обратить его в некое подобие рабства, регулярно забирая часть доходов.
Можно сказать, что существование рынка органов всего-навсего приводит к росту случаев вымогательства. Иногда в основе нашего неодобрения лежат другие соображения, не всегда очевидные. Так, боевые искусства являются отражением нравов нашего общества. Это видно на примере бокса или смешанных боевых искусств, отличающихся особой жестокостью (и запрещенных во многих странах). Картина зрителей, упивающихся такой жестокостью, вызывает тревожное чувство, поскольку благополучие возможно только в обществе без насилия.
В данном случае речь идет не только о защите спортсменов от них самих (они могут предпочесть вознаграждение, игнорируя долгосрочные последствия для своего здоровья или немедленный риск, которому они подвергаются), но также и о нашей защите от вызывающей беспокойство картины коллективного восторга от таких представлений. По тем же причинам во Франции публичное исполнение наказания для приговоренных к смертной казни было запрещено с 1939-го вплоть до 1981 г., даты отмены смертных приговоров вообще.
Другим возмутительным примером является использование в качестве метательного снаряда карликов (в таких фильмах, как «Властелин колец» и «Волк с Уолл-стрит», есть такие кадры). В некоторых странах ранее существовал странный обычай, когда таким людям выплачивалась компенсация за согласие быть использованными в качестве метательного снаряда (конечно, их бросали на матрацы, они были защищены касками, принимались и другие меры предосторожности). Участники пытались забросить карликов как можно дальше.
Во Франции Государственный совет вынес поставление по этому вопросу только в 1995 г. Коммуна Морзан-Сюр-Орж в Эссоне запретила в 1991 г. представление, в ходе которого предполагалось использовать карликов в качестве метательного снаряда на дискотеке. Человек небольшого роста, которого затронул запрет, затеял юридический процесс с тем, чтобы отстоять свое право на участие в подобном мероприятии. Административный суд Версаля признал его правоту, но Государственный совет выразил свое несогласие, рассудив, что уважение к достоинству человеческой личности является частью государственного порядка. Большинство людей с трудом понимают интерес к такого рода практикам.
Тем не менее почему мы испытываем антипатию к тому, что, по словам сторонников подобных действий, является лишь взаимовыгодным обменом? Суть ответа, предложенного ассоциацией людей маленького роста, заключается в том, что, формируя собирательный образ, такая экстерналия наносит ущерб достоинству всех карликов, а не только тем, кто соглашается участвовать в игре.
Пример проституции сочетает в себе все соображения, рассмотренные выше: интернальность, стремление забыть об имущественном неравенстве (более того, политика в этой области иногда направлена на простое сокрытие или замалчивание проблемы), экстерналии проституции –деградация образа женщины, а также насилие и принуждение к проституции сутенерами.
Вернемся на минуту к вопросу о донорских органах. Пытаясь разрешить проблему нехватки трансплантатов, лауреат Нобелевской премии 2012 г. Элвин Рот и его коллеги разработали новый подход к увеличению количества трансплантатов без использования вознаграждения. Этот подход был внедрен в практику. Традиционно донорство между живыми людьми ограничено кругом близких людей. В то же время донор и реципиент могут быть несовместимы (скажем, если у них разные группы крови), что сильно ограничивает возможности. Идея заключается в следующем. В наиболее простой версии механизма донорства агент А может дать почку агенту Б, а В может поступить так же по отношению к Г. Но допустим, что, к несчастью, А и Б несовместимы, так же как В и Г. Однако можно провести сразу две операции по пересадке, если совместимыми являются другие пары: А и Г, а также Б и В, а не отказываться от трансплантации. Четыре пациента подбираются централизованным механизмом обмена. Четыре операционные используются одновременно. А отдает свою почку Г, а В делает то же самое для Б. В США, когда одна из почек обеспечивается за счет использования органов умершего человека, подобные обмены включают значительно большее число пациентов. Во Франции подобное «перекрестное донорство» было разрешено в порядке эксперимента Законом о биоэтике от 2011 г. Отметим также, что французским законодательством от 2004 г. запрещено донорство между живыми пациентами и их друзьями или неизвестными им людьми. Закон ограничивает донорство семейным кругом или включением в этот круг человека, с которым донор прожил как минимум два года.
Подчеркнем, что обмен не обязательно предполагает денежную компенсацию. Экономика изучает взаимосвязь спроса и предложения в более широком смысле. Таким образом экономисты могут способствовать развитию общественного благосостояния, создавая лучшие механизмы распределения.
Что еще почитать:
Фрэнсис Фукуяма: «Человеческая психология куда сложнее, чем предполагает эта бесхитростная экономическая модель» / «Феминистки провозгласили Фейнмана символом мужского господства в физике». Как великого американского ученого и любителя анекдотов обвинили в «поддержке сексистских и шовинистских идей» / Нассим Талеб: «Экономисты, изучающие неравенство, не знакомы с… неравенством» / Ричард Талер: «Деньги жгут карман, а наличные в руках только и ждут, чтобы их потратили» / «Устройство СССР было напрямую скопировано с германской почтовой службы». Дэвид Грэбер – о далеко идущих последствиях работы немецкой почты / «Двойные стандарты показывают, как мало мы ценим права бедняков». Уильям Истерли – об эмиграции и утечке мозгов как средстве спасения и развития