«В расовой иерархии нацистов крымские татары и кавказские горцы стояли выше славян»
Историк Давид Мотадель – о попытках Гитлера завоевать умы и сердца правоверных в мусульманских регионах СССР
«Наше несчастье в том, что мы получили неправильную религию… Магометанская вера гораздо более подходит нам, чем христианство. И почему нашей религией стало учение Христа с его кротостью и дряблостью?», – сетовал Адольф Гитлер в разговоре со своим любимым архитектором Альбертом Шпеером. Фюрер считал, что «такая вера идеально подходит германскому темпераменту». Третий рейх с прагматизмом и нехарактерным для себя сочувствием отнесся к мусульманскому населению, проживавшему на территориях, оккупированных нацистами. Это доказывает обстоятельное исследование, проведенное историком Давидом Мотаделем, которое легло в основу его нашумевшей книги «Ислам в политике нацистской Германии (1939–1945)» (выходит в Издательстве Института Гайдара). «Германия, – пишет Мотадель, – обхаживала мусульман не только для того, чтобы эффективнее контролировать и стабилизировать прифронтовые территории. Не менее важной для нее задачей было разжигание смуты во вражеском тылу, в первую очередь на неустойчивых мусульманских окраинах Советского Союза». С сокращениями мы публикуем главу о том, как нацисты выстраивали отношения с мусульманами на Кавказе и в Крыму.
Когда германские танки переправились через Дон и вышли к Кавказу летом 1942 года, власти СССР ощутили тревогу по поводу южных мусульманских рубежей. Константин Уманский, сотрудник Наркомата иностранных дел и бывший советский посол в Вашингтоне, напомнил корреспонденту BBC Александру Верту об истории мусульман в этом регионе:
Должен сказать, что я немного беспокоюсь о Кавказе. <…> Татары в Крыму в значительной степени ненадежны, <…> мы им никогда не нравились. Хорошо известно, что во время Крымской войны они с радостью выступали «коллаборационистами», как мы сказали бы сейчас, поддерживая англичан и французов. И, самое главное, существуют религиозные факторы, которыми немцы не преминули воспользоваться. Я также не доверяю кавказским горцам. Как и крымские татары, они мусульмане и до сих пор помнят русское завоевание Кавказа, которое закончилось не так давно – в 1863 году.
И в самом деле, мусульманское население Крыма и Кавказа в целом считалось неблагонадежным. Ислам, по сути, был ключевым маркером оппозиции и сопротивления центральной власти с момента экспансии Московского царства в мусульманские районы Поволжья и Урала в XVI веке, аннексии Крыма и Кавказа царизмом в XVIII и XIX столетиях, а также продвижения России в Среднюю Азию в XIX веке. Несмотря на то что российское правительство приняло множество мер, направленных на использование ислама для укрепления своего господства в Крыму и на Кавказе – как это делалось и на других мусульманских территориях, – эти регионы считались потенциальными очагами мятежей. В течение XIX века общины горцев-мусульман участвовали в жестокой партизанской борьбе с русскими войсками на Северном Кавказе. Их священную войну, или газават, возглавляли религиозные лидеры, три легендарных имама: Гази-Мухаммад, Гамзатбек и самый знаменитый среди них – Шамиль, «лев Чечни». Имамы не только организовали сопротивление царизму в горах Дагестана и Чечни, но также провозгласили имамат, насильственно переселяя мусульманские общины, которые отказывались жить по исламскому праву и присоединяться к священной войне против русских оккупантов. Десятки тысяч царских солдат погибли в борьбе с мятежниками; число смертей среди мусульман было еще выше. На своих форпостах в южных районах империи российские официальные лица испытывали неизбывную тревогу по поводу «мусульманского фанатизма».
Захват власти большевиками усугубил ситуацию. После непродолжительного периода сдержанности по отношению к мусульманам (в том числе терпимости к мечетям, медресе и исламским фондам и даже к попыткам большевиков-мусульман, таких как Мирсаид Султан-Галиев, продвигать «советский ислам») были приняты законы 1929 года, нацеленные на подавление религии как таковой. При Сталине мусульманские регионы страдали не только от принудительной коллективизации, но и от беспрецедентных преследований на религиозной почве.
Советская власть видела в исламе угрозу новому социальному и политическому порядку на мусульманском пограничье. Ее пропаганда изображала ислам как пережиток феодального и отсталого общества. Издание большинства исламских книг и периодических изданий было прекращено. Вакуфную собственность экспроприировали. Исламские законы запретили, а религиозные суды лишили влияния, по крайней мере формально. Москва использовала любые средства, чтобы минимизировать влияние улемов на население. Муллы считались столпами традиционного общества, агентами антисоветского сопротивления, они часто обвинялись в участии в контрреволюционных заговорах, спланированных иностранными спецслужбами. Некоторые прошли через показательные процессы, причем многие были казнены. Одновременно советская власть атаковала мечети и медресе. В 1930-х годах пресловутый «Союз воинствующих безбожников» обрушил на мусульманские территории агрессивную атеистическую пропаганду, что вновь разожгло старые обиды на центральную власть. Атеисты захватывали мечети, рисовали советские лозунги на их стенах и поднимали красные флаги на минаретах. В некоторых районах официальные лица отправляли в мечети военные оркестры или прогоняли через сакральные двери свиней. К началу немецкого вторжения 1941 года от большинства из 20 тысяч мечетей, которые существовали на мусульманских территориях в 1917-м, не осталось почти ничего: они были либо снесены, либо превращены в светские школы, публичные библиотеки, клубы и рестораны.
Тем не менее все эти попытки истребить религиозные структуры и настроения в мусульманских районах потерпели неудачу. Ислам продолжал играть решающую роль в организации общественной и политической жизни. Во многих районах Северного Кавказа мусульмане по-прежнему разрешали споры с помощью нелегальных шариатских судов, часто замаскированных под «комиссии по примирению». Сохраняли свое значение и медресе, где дети обучались летом во время официальных школьных каникул. В государственных школах советские учителя жаловались, что дети-мусульмане отказываются брать в руки учебники, которые они считали атеистическими. Кампания Москвы против чадры и против религиозных праздников также оказалась в целом провальной. Азербайджанские шииты во время священного месяца мухаррам продолжали устраивать религиозные мистерии (тазия) и проводить публичные самобичевания, калеча себя тупыми кинжалами и цепями во время процессий траурного дня Ашура. Если местные власти в священные дни организовывали уличные торжества с веселой музыкой, то это постоянно оборачивалось крупными беспорядками с участием тысяч людей. Антирелигиозные провокации вообще встречали яростное сопротивление. Когда советская власть организовала свиноводческое хозяйство в чеченском ауле Дарго, местные жители в течение нескольких часов вырезали все стадо. Подобные конфликты часто имели локальное измерение: они разворачивались между ревностными верующими и местными партийными кадрами. Народные бунты и партизанские вылазки не прекращались на Северном Кавказе на протяжении всего межвоенного периода. Многие из этих акций возглавляли религиозные лидеры, особенно шейхи суфийских орденов (запрещенных, но все равно влиятельных), которые часто объявляли священную войну Москве и сочетали религиозные лозунги с призывами к независимости. В глазах многих мусульман большевизм был просто еще одной формой империалистического доминирования русских.
Таким образом, Константин Уманский, оглядываясь назад, имел все основания для беспокойства. Тогда, летом 1942 года, Кремль опасался волны исламских восстаний на своих южных окраинах, которая в конечном итоге могла перекинуться на обширные пространства Центральной Азии. Более 20 миллионов мусульман Советского Союза, составлявшие около 15% его населения, грозили превратиться в опасную политическую силу. Когда Германия осенью 1941 года оккупировала Крым, четверть миллиона татар-суннитов оказались под властью нацистов. В начале августа 1942 года вермахт вторгся в населенные мусульманами области Северного Кавказа –прежде всего, в долины Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии. К октябрю немецкие войска были уже на границах Чечено-Ингушской АССР, хотя к Грозному они так и не пробились. За линией фронта, особенно в Чечено-Ингушетии и, в меньшей степени, в Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии, вспыхнули антисоветские восстания, для подавления которых пришлось привлекать значительные силы Красной армии. Во главе решительных и эффективных повстанческих групп зачастую стояли религиозные лидеры – прежде всего последователи кадирийского шейха Курейша Белхороева, которые продержались в горах Ингушетии и Восточной Осетии до 1947 года. Как на Кавказе, так и в Крыму большинство мусульман с энтузиазмом приветствовало конец ненавистной советской власти и принимало немецкие войска с доброжелательностью и надеждой. «Освободители!», – скандировали местные жители, встречая солдат вермахта. В Крыму мусульмане послали немецкому командованию фрукты и ткани для «Адольфа-эфенди». На Кавказе немецкие солдаты тоже были поражены теплым приемом, который им оказало местное население. В разведывательном отчете СД (Службы безопасности рейхсфюрера СС. – Republic) о положении на Кавказе отмечалось: если русское и украинское население реагирует на смену власти сдержанно, то горцы-мусульмане карачаевских районов восторженно принимают немцев.
Опасения Уманского по поводу эксплуатации ислама немцами также оказались обоснованными. В Германии пресса постоянно ссылалась на давнюю традицию антироссийского сопротивлении на Кавказе и джихад имама Шамиля, которого Deutsche Allgemeine Zeitung превозносила как «проповедника религиозной войны и истребления русских». На местах немецкие военные власти не упускали возможности представить себя в качестве освободителей мусульман. Стремясь стабилизировать положение в тылу и умиротворить население, немцы активно шли на уступки в области религии, использовали пропаганду, политизировали исламские обычаи и праздники, пытались привлечь к своему правлению религиозные институции. Как на Кавказе, так и в Крыму использование религиозного вопроса стало ключевой характеристикой оккупационной и пропагандистской политики Германии. Как и прочие попытки немцев привлекать ислам для своих нужд, такого рода мероприятия диктовались нуждами войны.
Столкнувшись с ухудшением ситуации на фронтах в 1941– 1942 годах, руководство вермахта решило действовать в Крыму и на Кавказе более прагматично, чем на других оккупированных восточных территориях. На Кавказе, с его протяженной и неустойчивой линией фронта, проходившей по гористой местности, главная цель немцев заключалась в поддержании стабильности тыла. Но и в Крыму, стратегически уязвимом регионе на Черном море, расположенном в непосредственной близости от фронта, военные тоже старались защитить тыл. Иначе говоря, сама военная обстановка вынуждала немецких командиров искать коллаборантов.
В глазах немцев естественными союзниками в обоих случаях оказывались мусульмане. В отличие от русских и украинцев, крымские татары и кавказские горцы представлялись искренними противниками советского государства. Более того, в расовой иерархии эти группы располагались выше славян. Далее мусульманская вера крымских татар и большинства кавказских горцев тоже играла важную роль. История исламского сопротивления в этих областях была хорошо известна; это позволяло считать ислам антибольшевистским по своей сути. И, наконец, местное население представало неотъемлемой частью исламского мира, а немецкая политика на местах неизменно рассматривалась как элемент более масштабной исламской кампании Германии.
Почти сразу немцы открыли опечатанные большевиками мечети, что стало видимым признаком утверждения нового порядка. Был издан приказ, согласно которому даже те культовые сооружения, которые были закрыты советской властью и использовались в нечестивых целях, немецким войскам запрещалось занимать для своих нужд – их предписывалось передавать местному населению. Из Черкесска немецкие офицеры сообщали о том, что в городе старые мечети не только восстанавливали, но и оснащали новыми минаретами. В религиозно неоднородных районах северных предгорий Кавказа тоже открывались мечети – наиболее заметно это было в Майкопе, бывшей столице Адыгейской автономной области. «Мечети повсеместно возрождаются или перестраиваются, – писал с фронта Эренфрид Шютте, командир подразделения Оберлендера. – Они и сами по себе лучше, и посещают их чаще, чем несколько церквей, которые тоже открылись». Германская армия также одобрила возвращение исламского образования в учебные программы начальной школы. Ислам стал исключением в данном отношении: лишь на поздних этапах военной кампании аналогичную уступку сделали немусульманам. В первые недели битвы за Кавказ Восточное министерство (Имперское министерство оккупированных восточных территорий. – Republic) советовало «вернуть верующим медресе, которые были экспроприированы советской властью». Наконец, под занавес непродолжительного периода оккупации командование группы армий «А» приказало сделать в мусульманских районах Кавказа выходным днем не воскресенье, а пятницу – день коллективной молитвы (джума).
Возвращение ислама нередко обставлялось офицерами вермахта с особой торжественностью. Например, балкарцам после занятия их территории символически вручали Коран. Пропагандируя религиозные уступки и продвигая Германию как друга ислама, армия распространяла также соответствующие брошюры. В тексте одной из них восхвалялся «союз с великим германским рейхом Адольфа Гитлера» и осуждались «зверства большевиков», угнетавших «свободу и веру». Читателей уверяли в том, что, хотя у немцев иная религия, Третий рейх намерен уважать все веры и готов «обеспечить свободу вероисповедания на будущее». В другой брошюре продвигалась идея мусульманской общины, границы которой не ограничивались Кавказом: «Мусульмане Крыма, после 25 лет снова обретшие свободу молиться в мечетях, десятками тысяч сражаются в немецкой форме против большевизма и партизанских банд».
По всему Северному Кавказу немцы вскоре увидели в религии один из важнейших инструментов политической войны. Как отмечал в ежемесячном докладе в ноябре 1942 года армейский офицер из городской комендатуры Черкесска, влияние поблажек в религиозной сфере невозможно переоценить. «Несмотря на подавление советской властью всех вероисповеданий, – писал с удовлетворением немец, – часть магометанской молодежи по-прежнему связана с исламом и открыта его влиянию, в то время как русская молодежь полностью отчуждена от православного христианства». В общем докладе о положении в регионе за октябрь и ноябрь 1942 года аналогичным образом отмечалось, что в «магометанских районах очень заметно участие молодежи в религиозной практике». А в декабре того же года разведка СД подчеркивала, что горцы-мусульмане «с благодарностью» воспримут новую «свободу религии».
В конечном итоге именно возвращение религиозных праздников и торжеств стало самой значительной уступкой немцев местному населению. Оккупация горных районов Кавказа совпала с двумя главными праздниками: Ураза-байрамом, завершением священного месяца Рамадан в октябре и, через семьдесят дней, Курбан-байрамом, праздником паломничества. Эти празднества были превращены в пышные церемонии освобождения, символически отмечавшие смену власти. В этом отношении особенно выделялось празднование Ураза-байрама в Кисловодске, городе карачаевцев, и Курбан-байрама в Нальчике, на территории кабардинцев. На Кавказе прошла целая серия подобных религиозных праздников, организованных как церемонии освобождения.
Планы по созданию мусульманских организаций и религиозной администрации, как и намерения бюрократизировать ислам на Кавказе, не реализовались из-за краткосрочности оккупации. Немецкие части здесь вскоре были изолированы, поскольку Сталинградская битва пресекла их снабжение. Одновременно находившиеся на юге советские войска, благодаря военному гению генерала Ивана Тюленева, восстановили силы и начали продвигаться вперед. В конце декабря 1942 года Гитлер одобрил отвод своих армий с кавказских гор, чтобы избежать их полного уничтожения. 4 января 1943 года, спустя две недели после празднования Курбан-байрама, Нальчик был отвоеван Красной армией, а через несколько дней Кабардино-Балкарию покинули последние немецкие танки. И хотя немецкая оккупация Кавказа продлилась недолго, она стала, пожалуй, самой энергичной попыткой Берлина позиционировать себя как защитника ислама на Восточном фронте. В Крыму же, напротив, немцы работали с исламом более продолжительно, продуманно и согласованно.
Осенью 1941 года немецкие и румынские войска под командованием генерала Эриха фон Манштейна вторглись в Крым. В сентябре они достигли Перекопского перешейка и вскоре завоевали весь полуостров, за исключением Керчи, которая пала после тяжелых боев в мае 1942 года, и Севастополя, одной из сильнейших крепостей в мире, которую взяли штурмом после долгой осады в июле 1942 года. Вермахт при содействии СС (особенно айнзацгруппы D, которую возглавлял Отто Олендорф, а с июля 1942 года – Вальтер Биркамп) почти два с половиной года жестоко и хищнически управлял Крымом – до начала мая 1944 года, когда последние немецкие части на полуострове сдались Красной армии. Примерно 250 тысяч татар-суннитов, которых немцы надеялись привлечь на свою сторону в качестве коллаборационистов, составляли почти 25% населения полуострова. Они в основном проживали в горных районах, а также в таких крупных городах, как Бахчисарай, Ялта и Симферополь (до XVIII века последний был известен как Акмесджит, от АкМесджид, «Белая мечеть»).
Стремясь завоевать поддержку мусульман, немецкое командование вскоре начало предоставлять им множество религиозных прав и поблажек. Сразу после вторжения Манштейн приказал солдатам с уважением относиться к исламу. В своем печально известном приказе от 20 ноября 1941 года, предписывающим «уничтожить раз и навсегда <…> еврейско-большевистскую систему» и ставшим одним из ключевых документов, за который генералу пришлось отвечать на Нюрнбергском процессе, Манштейн призывал войска хорошо обращаться с мусульманским населением, привлекая его к сотрудничеству: «Необходимо требовать уважения к религиозным обычаям, особенно к обычаям магометанских татар». Считалось, что немецкая политика в отношении крымских мусульман повлияет на позиции Германии во всем исламском мире: на Кавказе, в Турции, арабских землях, Иране и даже Индии.
Заняв Крым, немцы вскоре вернули религиозные праздники как еженедельного, так и годового цикла. 30 марта 1943 года командующий войсками вермахта в Крыму официально распорядился считать пятницу выходным днем для мусульман. А с 14 августа 1943 года по приказу командования особые дни отдыха предоставлялись мусульманскому населению на все большие исламские праздники. По всему полуострову 19 марта отмечали Мавлид, 1 октября – окончание Рамадана, 8 декабря – Курбан-байрам, а 28 декабря – исламский Новый год. В Симферополе немцы готовили Рамадан с особым размахом, так как в нем приняли участие добровольцы-мусульмане, которые сражались в германской армии. Религиозные ритуалы и праздники постоянно политизировались; фактически само их «возвращение» было политическим жестом. Отчеты немцев свидетельствуют о благодарственных молитвах и призывах к Аллаху, в которых упоминались вермахт и Гитлер. По крайней мере в одном случае был организован праздник, который включал не только молитвы и публичные заверения в верности оккупационным властям, но и массовый обряд обрезания: «Необходимо подчеркнуть, что обрезание 50 детей было разрешено СД по соображениям политической целесообразности», – сообщал офицер вермахта. В некоторых районах мусульманские лидеры даже начали собирать деньги для Гитлера.
Наверное, самое значительное изменение в религиозной жизни мусульман касалось восстановления и возобновления деятельности мечетей и молитвенных домов, закрытых при советской власти. «С минаретов татарских сел муллы снова призывали верующих на молитву», –вспоминал после войны Херварт фон Биттенфельд. В Берлине Геббельс с удовлетворением записал в своем дневнике 30 января 1942 года: «После того как татарам снова позволили возглашать религиозные песнопения со своих минаретов, они оставили свои изначальные опасения относительно вермахта. Стоит подчеркнуть, насколько важной здесь оказалась разумная эксплуатация религиозного вопроса». К марту 1943 года на полуострове вновь открылись пятьдесят мечетей. Некоторые источники называют более значительные цифры, указывая, что только в 1943 году были восстановлены 150 мечетей, а также открыты 100 временных молитвенных домов, которыми управляли в общей сложности 400 мусульманских священнослужителей. Разрешая или даже поддерживая восстановление мечетей, немецкие чиновники однозначно политизировали значение этих зданий. Практически сразу минареты и мечети стали использоваться в немецкой военной пропаганде.
Как и на Кавказе, военная администрация ввела религиозное образование в учебную программу светских татарских школ. Одновременно планировалось возродить и медресе; так, обсуждался крупный проект по реставрации грандиозного бахчисарайского медресе, которое практически полностью разрушили при большевиках. В Евпатории привели в порядок и восстановили 600-летнее городское медресе, которое при Советах использовалось как склад. При условии правильной организации и пристального надзора немецкая администрация не считала религиозное образование источником опасности: напротив, в нем видели не особо затратную льготу мусульманам, а также эффективный заслон против большевистской пропаганды.
Немцы контролировали восстановление религиозной инфраструктуры, включая возрождение мечетей и медресе, и следили за этим процессом с помощью сложной административной системы – религиозных отделов так называемых мусульманских комитетов (mohammedanisches Komitee), которые были организованы в крупных городах Крыма. Довольно скоро работа комитетов была централизована в рамках главного мусульманского комитета, основанного в Симферополе 3 января 1942 года (он также известен как Симферопольский мусульманский комитет). При царе Симферополь был центром ислама в Крыму; именно здесь находилась резиденция крымского муфтия. Возглавил комитет Джемиль Абдурешидов (в конце 1942 и начале 1943 года его временно замещал Эреджеп Курсаидов). Наиболее важной структурой комитета был религиозный отдел, который стал центральным органом религиозной власти для крымских мусульман, находившихся под управлением Германии. Во главе отдела стоял мусульманский деятель Алимсеит Джамилов. Отдел направлял и координировал как деятельность местных комитетов, так и вообще жизнь мусульман на полуострове.
В конце 1942 года немцы ужесточили систему, встроив местные мусульманские комитеты в более четкую институциональную структуру. В качестве ее опорных центров на местах были созданы советы при мечетях (Moscheen-Rat). Появление таких органов гарантировало, что общины верующих будут функционировать под неусыпным контролем властей. Свои уставы советы при мечетях получали из Симферополя; кроме того, они были обязаны предоставлять туда отчеты о своей работе. Институционализация ислама через «церковные» структуры не стала чем-то новым для Крыма: в период Российской империи имелся прецедент того, что Роберт Крюз (американский историк, автор книги «За пророка и царя. Ислам и империя в России и Средней Азии». – Republic) выразительно назвал «церковью для ислама». Теперь аналогичные структуры не только продвигались нацистской пропагандой в качестве символов религиозного освобождения, но и использовались немецкими властями в административных и военных интересах.
Главным пропагандистским орудием Симферопольского комитета выступала его газета Azat Kirim («Свободный Крым»), выходившая с начала 1942 года под редакцией мусульманского интеллектуала Мустафы Куртиева. Собравшийся под его началом небольшой коллектив журналистов работал в доме номер 14 по улице Пушкина в Симферополе. Azat Kirim выходила два раза в неделю и пользовалась большой популярностью среди крымских мусульман. В 1943 году тираж газеты доходил до 10000 экземпляров – и, по некоторым оценкам, спрос на нее превышал предложение как минимум в четыре раза. В январе такого же года редакция запросила экземпляры «Майн кампф», отметив, что «магометане Крыма сильно заинтересованы в классической работе фюрера».
Номера Azat Kirim, которые сейчас можно найти в Государственном архиве Республики Крым в Симферополе, показывают, что реализуемая газетой пропаганда, наряду с бесконечными тирадами против коммунистов и евреев, включала многочисленные материалы по вопросам религии. «Бог, Пророк, религия и вера принадлежат людям высокой цивилизации», – отмечалось в одной из статей. Попытки большевиков «уничтожить» цивилизацию крымских мусульман окончились неудачей: «Великий Аллах не позволил этому случиться», – настаивала газета. – По его воле Адольф Гитлер спас нас от этих угнетателей”.
Хотя религиозную пропаганду в Крыму организовывали мусульманские комитеты, она, конечно же, полностью соответствовала общим германским установкам. Уже в первом временном руководстве по ведению пропагандистской работы среди татар, которое Восточное министерство распространило в конце 1941 года, подчеркивалась роль религии. “Самое важное для них –свободная религиозная практика”, – объясняли авторы руководства, предлагая такой лозунг: “Германский рейх дружески и доброжелательно относится ко всем магометанам. Поэтому не верьте большевистской пропаганде, по словам которой вас следует репрессировать и расстреливать только потому, что вы мусульмане”. Немцы спорадически и сами занимались пропагандой, например раздавая миниатюрные копии Корана с прилагаемыми к ним специальными увеличительными стеклами. Такие наборы были обычными сувенирами, которые мусульмане привозили из Мекки в 1930-х и 1940-х годах. В докладе СС отмечалось, что особые религиозные подарки также вручались отдельным уважаемым имамам.
На протяжении всего периода оккупации мусульманские лидеры подавали отчеты и доклады немецким властям. Часто их обращения принимали форму петиций, что дает представление о практических пределах, ограничивавших замыслы Германии по возрождению ислама в Крыму. Материалы, подготовленные Симферопольским мусульманским комитетом, показывают, что жизнь правоверных нередко отличалась от той, какую пыталась изобразить немецкая пропаганда. Германские официальные лица на местах не всегда сотрудничали с представителями мусульман. Например, в 1942 году евпаторийский комитет основал медресе на 130 студентов, а немецкая комендатура закрыла его всего через две недели. Мусульмане Евпатории тогда подали жалобу (через Симферопольский комитет), подчеркнув “необходимость давать детям религиозное образование и бороться с безбожием, которое осталось от большевистской власти”. Такого рода конфликты были особенно распространены в тех областях, где немцы укомплектовывали местную администрацию русскими коллаборационистами. Помимо трений между мусульманами и местными властями, Крым столкнулся с общей нехваткой персонала для мечетей и школ. В какой-то момент Симферопольский комитет попросил прислать в Крым священнослужителей из Румынии, одновременно предлагая отправлять молодых крымских имамов на обучение в румынские и боснийские медресе. На полуострове наблюдался острый дефицит религиозных книг. В 1943 году немецкие власти дали согласие на ввоз экземпляров Корана и других религиозных изданий для крымских медресе из-за границы. В целом ходатайства показывают, что представители мусульман часто пытались использовать немецкий оккупационный режим в своих интересах. Однако их главные просьбы, касающиеся восстановления двух основных традиционных структур – вакуфа и муфтията, – не получили поддержки немцев.
Религиозная система, одобренная немецкой администрацией и включавшая мечети, медресе, мусульманские комитеты и их персонал, была дорогостоящей. Сначала возрождение религиозных учреждений и устройство на работу священнослужителей финансировались в основном за счет пожертвований населения. Согласно исламской традиции, такие расходы покрываются особыми религиозными фондами – вакуфами, – которые управляют собственностью общины, в том числе недвижимостью и землей. Институт вакуфа опирается на шариат и издавна играет важную роль в жизни мусульманских общин по всему миру. Доходы от пожертвований и экономической деятельности используются для выплаты содержания мусульманскому духовенству, учителям и студентам-богословам, а также для финансирования мечетей, религиозной собственности и благотворительных проектов. Крымский вакуф был официально признан в царской России и обладал баснословными богатствами, включая здания и земельные угодья по всему полуострову. Царское правительство объявило вакуфную собственность неотчуждаемой императорским указом от 1829 года, который отдал ее под опеку крымского муфтията. Через два года был обнародован еще один указ, подтвердивший, что вакуф – главный источник средств для мечетей, медресе и духовенства. Советская власть отменила вакуф и конфисковала все его имущество.
С приходом немцев вопрос о вакуфе был поднят довольно скоро. 13 декабря 1942 года религиозный отдел Симферопольского мусульманского комитета, возглавлявшийся Алимсеитом Джамиловым, направил немецкому командованию соответствующий меморандум. Поблагодарив “славный германский вермахт” за то, что он “освободил” крымских мусульман и восстановил на полуострове религиозную жизнь, авторы текста подробно остановились на “великой и трудной задаче” возрождения исламских институтов в Крыму, требующей огромных расходов. Поскольку возрождение невозможно без существенных финансовых ресурсов, говорили они, срочно необходима реституция – по крайней мере части вакуфной собственности, например заброшенных и обветшавших зданий. Сам Симферопольский комитет хотел разместить свой религиозный отдел в одном из бывших вакуфных домов. В этом здании некогда располагался крымский муфтият, но потом советские чиновники превратили его в жилой дом.
Хотя формального и повсеместного восстановления вакуфа не произошло, немецкие власти тем не менее были готовы решать этот вопрос в частном порядке. С открытием мечетей и религиозных школ бывшую вакуфную собственность де-факто возвращали мусульманским общинам во многих районах полуострова. Кроме того, временные уставы местных общин, которые были приняты зимой 1942–1943 годов, однозначно указывали вакуфную собственность в качестве источника их дохода.
Вопрос вакуфа был тесно связан с проблемой восстановления должности муфтия, который традиционно руководил религиозной жизнью в Крыму. Немцы отлично понимали, что восстановление должности крымского муфтия создаст новую и мощную политическую фигуру. Опасаясь политической активности среди татар, армейское начальство видело в избрании высшего мусульманского священнослужителя немалый риск. В Берлине мольбы о восстановлении муфтията сначала пропускали мимо ушей. Но потом обострявшаяся конкуренция стран Оси и антигитлеровских держав за то, чтобы представить себя в качестве друзей ислама, заставила немцев скорректировать позиции. В октябре 1943 года, когда советское правительство, в рамках смягчения антирелигиозной политики, открыло муфтият в Ташкенте [Духовное управление мусульман Средней Азии и Казахстана], Восточное министерство наконец выдвинуло предложение о создании крымского муфтията. В ноябре Рихард Корнельсен, сотрудник политического управления министерства оккупированных восточных территорий (управление тогда возглавлял Готтлоб Бергер), написал по этому вопросу меморандум, в котором говорилось:
Чтобы эффективно противостоять большевизму, который, как показывают последние события, также стремится завоевать влияние в исламском мире, крайне важно активно использовать все имеющиеся в нашем распоряжении средства противодействия. Следует немедленно объявить избрание ташкентского муфтия недействительным и разоблачить Сталина на том основании, что антирелигиозный еврейский большевизм не имеет морального права – учитывая то, как он обращается с мусульманами Советского Союза, –представляться другом или покровителем ислама; кроме того, нужно заявить, что этот муфтий лишь марионетка в руках Москвы, а нынешняя сталинская политика в отношении ислама является лишь продолжением фарса, начатого в 1917 году.
Предложенный Корнельсеном проект муфтията выходил далеко за пределы Крыма – дела полуострова вписывались в более широкий контекст ислама в Советском Союзе. Обоснованием проекта выступало не умиротворение Крыма, а использование ислама на всех фронтах войны. По мнению Корнельсена, наиболее эффективным ответом стал бы съезд уважаемых мусульман, представляющих Крым, Кавказ, Туркестан и Волго-Уральский регион. На нем чиновник рекомендовал торжественно утвердить в должности крымскотатарского муфтия, который будет избран заранее. Конгресс следует провести в Берлине, максимально использовав его в пропагандистских целях. В качестве гостей предполагалось пригласить представителей мусульман с территорий за пределами Советского Союза. Бергер отреагировал на проект одной из своих печально известных пометок на полях: “Согласовано”. Виза Бергера, который сохранил за собой пост начальника Главного управления СС, могла быть истолкована как одобрение со стороны СС.
План учреждения крымского муфтията был в скором времени представлен вермахту. В своем меморандуме Восточное министерство утверждало, что этот институт укрепит позиции Германии на полуострове, а это больше всего волновало армейское командование в Крыму. В документе подчеркивалась также заинтересованность Германии в том, чтобы “иметь на посту муфтия благонадежного человека”, которого можно использовать “для воздействия на татарское население”. Более того, муфтию предстояло противостоять сталинской пропаганде: “Избрание крымскотатарского муфтия может впоследствии стать отправной точкой для пропагандистской борьбы со сталинской политикой в отношении ислама”. В конечном итоге проект отсылал к идее масштабной панисламской мобилизации, объясняя, что “выборы муфтия будут иметь огромное политическое и пропагандистское значение, влияя как на Советский Союз, так и на Ближний Восток”. Отталкиваясь от хорошо известной симпатии Гитлера к мобилизации мусульман, авторы меморандума также упоминали о “желании фюрера идти навстречу магометанским народам”.
Нацисты обсуждали вопрос о муфтияте до конца войны. Даже в марте 1945 года, когда Красная армия наступала на Берлин, глава татарского отдела Восточного министерства граф Леон Стамати продолжал отстаивать идею “крымского великого муфтия”, который, “в традициях прошлого”, будет одновременно “высшим муфтием для всех магометан Советского Союза”. Впрочем, через два месяца война закончилась.