February 26, 2020

Как швейцарец и русская создали в России винодельню с выручкой 100 млн рублей

Их вино из Краснодарского края экспортируется в Швейцарию, Бельгию, Францию и даже на Сен-Барт

Рено и Марина Бюрнье - Личный архив
В этом году в России вступает в силу ряд законов, направленных на поддержку российских виноделов. Помогут ли они отечественным производителям конкурировать с иностранными? Republic поговорил с Мариной Бюрнье, совладелицей российско-швейцарского винодельческого дома «Бюрнье», о том, как ее семья решилась инвестировать в производство вина на юге России, довольна ли результатами и чего ожидает от российских властей в ближайшем будущем.

– Почему у вашего мужа, потомственного швейцарского винодела, возникла идея делать российское вино?

– У Рено с детства был интерес к России. Его родственница (сестра прадедушки) работала в России гувернанткой еще в царское время. Она вернулась в Швейцарию в очень пожилом возрасте и на всех семейных праздниках рассказывала детям, которые вокруг нее собирались, про свою российскую жизнь, про балы и дворцы. Для них это была магическая, волшебная и красивая страна.

В 1993 году я приехала в Швейцарию как студентка в Бернский университет. И два года спустя случайно попала к Рено на винодельню – на вернисаж выставки, которые он регулярно проводит. Тогда в Швейцарии практически не было людей из России, и я оказалась первым русским человеком, которого он увидел. На фоне своих детских воспоминаний он очень захотел больше узнать о стране.

В 1997 году мы вместе приехали в Москву. Мы остановились в бывшей гостинице «Москва» (сейчас это Four Seasons) около Красной площади. Рено как профессионалу было очень интересно попробовать русское вино. Он пытался заказать его во всех кафе и ресторанчиках рядом с гостиницей, но ему отвечали, что русского вина либо вообще не бывает, либо оно очень плохое. Он очень удивился, потому что во время учебы в Высшей школе виноделия в Швейцарии авторитетный профессор рассказывал на лекции, как в советское время ездил по приглашению Института виноградарства и виноделия на юг России и какие там хорошие условия для виноделия.

Поэтому Рено предложил мне поехать на юг России, чтобы узнать, почему там не производят вино. У меня не было знакомых на юге, а спланировать туда поездку вдвоем с иностранцем в середине 1990-х было непросто. Мы не оставили эти планы, но решили отложить их до лучших времен.

– Когда эти времена настали?

– В 1999 году мы произвели вино в честь 200-летия перехода армии Суворова через Альпы. И назвали это вино «Суворов». Мы устроили дегустацию и презентацию в посольстве России в Берне, куда было приглашено много официальных лиц. Многие из них подходили к нам и говорили, что хорошо бы иметь такое вино в России, на что мы отвечали, что в России нужно делать свое вино.

Так мы познакомились с людьми из Краснодарского края. Они предложили нам приехать и помогли с организацией поездки. И в итоге мы приехали в Краснодар. Нам устроили встречу в краснодарском Институте виноделия и виноградарства и пригласили под Анапу посмотреть на сбор винограда

Когда мы приехали в Анапу, первая ягода, которую попробовал Рено, выйдя из машины, оказалась красностопом [старинный донской сорт технического винограда]. Дедушка научил Рено определять на вкус потенциал винограда и вина, которое будет произведено из него. Когда он попробовал тот виноград под Анапой, то был приятно поражен. Он тогда сказал: «Никто из моих коллег не поверит, что в России есть такой виноград. Здесь можно делать лучшие вина в мире». Он сразу сказал, что нужно искать здесь землю под виноградники.

– Как ⁠долго ⁠заняли у вас поиски?

– Почти три года. В то время в Краснодарском ⁠крае была власть старой закалки, ⁠которая жила по другим, советским законам и представлениям. Они были ⁠ориентированы в основном на плановую экономику ⁠и производство винограда в больших количествах. Например, винодел совхоза нам ⁠сказал, что виноградари хотят произвести как можно больше винограда и им все равно, какого он будет качества. Поэтому ему было трудно делать хорошее вино.

Когда Рено рассказал, что мы хотим организовать маленькое производство на небольшом участке земли и что мы планируем делать вина премиум качества для международного рынка, чтобы продавать их во всем мире и показать миру, что в России есть свое вино, нас вообще никто не понял. Нам ответили, что здесь участки меньше чем 200–300–500 га никто не ищет, тогда как мы искали участок на 50 га. Официальные лица тогда открыто нам сказали, что, судя по всему, нам нужен виноградник только для прикрытия, чтобы производить на нем напитки из порошка.

Мы говорили многим агрономам, что красностоп – это автохтонный российский сорт и надо обязательно сажать его. На что они просили нас привезти лучше европейские совиньон и мерло, потому что не верили, что из российского винограда может получиться хорошее вино. Все хотели чего-то иностранного и не ценили своего. В красностоп вообще никто тогда не верил.

Наши родственники и друзья тоже наперебой отговаривали нас. Говорили, что в России сельским хозяйством никто не занимается и не интересуется, так как это невыгодно. Нам было очень трудно, но мы шли в своей идее до конца, и в итоге мы нашли участок в 2001 году, когда уже почти отчаялись. В общей сложности за почти 20 лет работы в стране наши инвестиции в российское производство составили более 700 млн рублей.

– С какими сложностями вы столкнулись в ходе развития?

– Сложности начались сразу же, с аренды земли. Нам предложили участок в аренду на 15 лет. Мы же объясняли, что для развития виноградника надо брать участок в аренду минимум на 49 лет, что это долговременные инвестиции. Минимум. Мы были первые, кто этого добился.

Наверное, мы столкнулись со всеми историями, которые рассказывают про ведение бизнеса в 1990-е годы: абсурдные требования и претензии, хаос, сложности с получением разрешения на строительство. И, конечно, с нехваткой специалистов и недостаточной технологической оснащенностью. Но тем не менее мы сделали все, чтобы работать по европейским стандартам и с применением европейских технологий. Добивались, чтобы нам разрешили их использовать, привозили сюда оборудование и инженеров из Швейцарии. Хотя за 20 лет, что мы ведем здесь бизнес, в области виноделия произошел очень большой прогресс.

Сегодня наша выручка составляет более 100 млн рублей в год, включая экспорт – 20% от продаж. Мы экспортируем вино в Швейцарию, Бельгию, Францию, на Сен-Барт (заморский департамент Франции на Антильских островах. – Republic), в Гонконг и Белоруссию.

Виноградник Бюрнье - Личный архив

– Как вы налаживаете каналы дистрибуции?

– У нас большая проблема с дистрибуцией в России. В Швейцарии мы просто отправляем вино в какой-то населенный пункт, где много ресторанов, которые хотят наше вино купить. Затем мы распределяем его по ресторанам. Но в России мы не можем сделать то же самое, например, в Санкт-Петербурге. Потому что для этого нам необходимо иметь свой большой склад, который надо лицензировать с соблюдением ряда требований. Это дорого и невыгодно.

Импортерам вина тоже невыгодно заниматься дистрибуцией российских вин, потому что они имеют значительно большую маржу на иностранных винах. Кроме того, российское вино надо рекламировать, тогда как итальянское покупают просто из-за того, что это «пино гриджио».

Поэтому мы пришли к тому, что важно найти дистрибьюторов, настроенных патриотично, которые любят вино и понимают. Как раз перед нашим интервью у меня была встреча (в Швейцарии. – Republic) с одним таким дистрибьютором вина. Он сразу сказал, что вино – это не просто бизнес, что люди, которые им занимаются, должны сами любить вино и знать, что оно должно приносить удовольствие. Продавать не очень качественное вино – не совсем правильно. В России же мы сталкивались с тем, что дистрибьюторы выбирают то, что им выгодно, а российское вино из-за высокой себестоимости выгоды не приносит.

– Вы экспортируете ваше вино в Швейцарию. Как оно там продается?

– У нашей семейной компании есть постоянные многолетние клиенты. В том числе те, которые покупали вино еще у родителей Рено. В Швейцарии наряду с семейными врачами и адвокатами существуют и семейные виноделы. В результате складываются очень доверительные отношения продавца и покупателя. Они знают все истории о развитии жизни виноделов, а мы знаем все о них. У нас около тысячи таких клиентов самых разных профессий.

Они доверяют Рено, и им очень интересно русское вино. Они знают стиль вин Рено, и им интересно попробовать, каким получается вино Burnier на российском терруаре. Им важнее, кто сделал вино, чем то, откуда оно. Потом они рассказывают своим друзьям, что у Рено есть вино из России. И им интересно попробовать российское вино просто потому, что они любят сам напиток.

В России я очень редко встречаю людей, которые по-настоящему любят вино, чувствуют и понимают его. Тех, кто знает, что в натуральном терруарном вине (вине, произведенном в определенной местности. – Republic), в отличие от промышленного, соединяется очень много вкусов. Тогда как швейцарцы и, например, французы это любят, понимают и ищут эти вкусы специально.

– И как им российское вино?

– Про наши российские вина они говорят, что чувствуется, что стиль тот же, что в целом в швейцарских винах Burnier, но при этом ощущается другой климат. Швейцария – очень северная страна для виноделия. А Краснодарский край – это юг, и этот жаркий климат чувствуется в вине.

Перед нашим интервью к нам приезжал известный французский дистрибьютор. А французы, как известно, часто считают, что лучшие вина – только французские. Мы устроили дегустацию в том числе с российским вином. И ему очень понравилось.

Он сразу сказал, что занимается дистрибуцией только терруарного вина. А у нас в России нет такого понятия – терруарный. Люди пока не понимают, что это такое.

– Сейчас самые известные российские производители вин – крупные холдинги. Есть ли место для малого виноделия в России?

– Я очень надеюсь. Потому что маленькие винодельни должны быть локомотивчиками для больших. Вино должно быть не только промышленным и не только продукцией для супермаркетов. Это гастрономическая и индивидуальная история. Поэтому очень важно, чтобы были маленькие производители, которые задавали бы направление. Потому что малый бизнес всегда более гибкий и индивидуально ориентированный. Крупные и маленькие производители должны дополнять и даже помогать друг другу. Кстати, у российских винодельческих хозяйств это особенно хорошо получается, чему мы были свидетелями на винной выставке в Шанхае. Там на одном стенде выступили как очень крупные, так и совсем небольшие предприятия, и у всех было чувство солидарности, так как самое главное было то, что мы представляем виноделие России.

Сейчас во всем мире все сильнее тенденция к локальному и осознанному потреблению. Многие уходят от больших производителей. Если взять, к примеру, тот же красностоп, о котором я говорила ранее, то его невозможно произвести в больших количествах, потому что не найдется столько виноградников. Поэтому если в России не будет правильно сделанного красностопа, весь его смысл теряется. Так как сейчас он является символом российского нового виноделия.

С другой стороны, вино – это продукт для международного рынка. Его дарят при поездке за границу, его приносят гости на ужин. За границей особенно ценятся вина, которые производятся в небольших количествах. Поэтому маленькие производители нужны для того, чтобы задавать тон российским винам, предназначенным для экспорта.

– В конце прошлого года в России был принят ряд законодательных изменений в области виноградарства и виноделия. Например, с июля 2020 года должен быть введен запрет на производство в России вина из импортных виноматериалов. Что вы думаете о новых ограничениях?

– Мы долго ждали этого закона и считаем, что он может дать стимул в развитии российского виноделия. Конечно, в законе есть моменты, которые необходимо доработать, потому что пока их можно трактовать слишком широко. Но направление задано верно.

Сегодня во всех винодельческих странах запрещено импортировать иностранные виноматериалы и выдавать их за свое вино. Ведь там, откуда их привозят, могут действовать такие правила обработки виноградников и производства виноматериалов, которые в стране-импортере не допустимы. Кстати, в России очень жесткие стандарты гигиены производства. Намного жестче по сравнению, например, с Францией, Италией. Но в магазинах до сих пор часто можно купить формально российское вино, в котором использовались виноматериалы, произведенные по другим, часто очень низким гигиеническим стандартам.

Мой муж, потомственный швейцарский винодел, до принятия этого закона постоянно повторял, что в России потребители таким образом вводятся в заблуждение: ведь их не предупреждают, что виноматериал не российский. То есть вместо того, чтобы развивать собственное производство и создавать рабочие места, мы оказывали помощь другим странам и в результате продавали на своих прилавках вина не лучшего качества.

– Как вы считаете, почему это происходило?

– У предприятий, которые этим занимались, основной аргумент состоял в том, что нет в России винограда и виноградников, чтобы производить достаточно вина. Ведь виноградник – это тяжелый труд, который требует много сил, времени и вложений. Намного легче и выгоднее купить виноматериал из другой страны. Очень часто это дешевый виноматериал, который был произведен нелегальными рабочими, не получающими никаких социальных выплат, зачастую иностранцами. Увы, такое часто встречается даже в США и Европе.

Это приводило к дискриминации российского производителя, который вынужден соблюдать строгое российское законодательство с его нормами, стандартами и регулярными проверками и при этом развиваться в условиях нехватки квалифицированных кадров. При этом из-за необходимости выполнять все эти требования стоимость российского вина увеличивалась. Именно поэтому даже по ценнику российское вино не могло конкурировать с иностранным вином: более известным из-за имиджа страны-производителя, но очень часто более низким по качеству.

– Закона достаточно, чтобы решить эту проблему?

– Еще, конечно же, необходимо расширять виноградники. Пока что зачастую это происходит только на бумаге.

Но в целом Россия – не единственная страна, которая вводит такой протекционизм. Многие страны защищают свои вина на государственном уровне, вводят протекционистские меры относительно импортных вин. Я думаю, что принятый закон позволит вывести российское виноделие на более цивилизованный уровень.

Мы как российско-швейцарская компания выступаем за то, чтобы повысить культуру винопития в России. Чтобы люди больше понимали и ценили вино. Поэтому мы постоянно рассказываем, что для вина самое ценное – это хороший местный виноград. В России есть все условия для производства такого винограда и отличного вина, она может им гордиться.

И, кстати, Россия больше, чем многие другие государства, имеет право считать себя винодельческой страной. Конечно, здесь, если брать всю территорию страны, виноград можно выращивать лишь на небольшом проценте общей территории. Но в реальных цифрах, в гектарах, площадь виноградников в России гораздо больше по-сравнению с другими странами, которые считаются винодельческими. При этом в России площади виноградников каждый год увеличиваются, а в большинстве других государств уже достигли своего предела, там возможно только обновление виноградников.

Так что Россия скоро сможет считать себя полноправным участником международного винного рынка. Для этого нужны правильные законы, которые помогут производить качественное вино. Потому что очень сложно участвовать в международных конкурсах, если их жюри знает, что в бутылке может быть не местный, а импортный виноматериал. Из-за этого к российским винам было определенное недоверие.

Виноградники Бюрнье - Личный архив

– Что этот закон меняет для вас как для производителя вина?

– Наше вино изначально было предназначено для экспорта. Мы вот уже почти 20 лет, с самого момента основания, стремимся производить российское вино высокого качества для международного рынка. И, конечно, нам важно, чтобы на дегустациях, выставках и других международных мероприятиях мы могли сказать, что в стране есть необходимая законодательная база для производства вина. Так отношение к России как к производителю вина станет более серьезным.

– О швейцарском вине, увы, мало что известно. Есть ли в Швейцарии подобные протекционистские меры?

– Действительно, швейцарское вино не очень известно в мире. При этом в Швейцарии существует более 1500 винодельческих хозяйств и вино производится с древних времен. В стране культивируется более 200 сортов винограда.

Швейцарцы – большие ценители вина и хорошо в нем разбираются. Вино – это официально признанная часть национальной культуры. Все вино, производимое в Швейцарии, сами швейцарцы и выпивают, так как являются приверженцами локальных вин и продуктов. При этом швейцарские вина составляют только 35% от общего потребления вина, остальные 75% вин импортируются из других стран. Швейцария находится на четвертом месте в мире по количеству потребляемого вина на душу населения.

В такой ситуации тратить силы и средства на организацию экспорта вина швейцарским виноделам нет смысла. К тому же все произведенное вино – высокого качества, экологически чистое и как следствие – дорогое для международного рынка.

Это вино, которое в основном производится за счет ручного труда. На наших виноградниках в Швейцарии есть места, куда не может проехать ни один механизм. Часто для их обработки нам приходится прибегать к помощи дронов. Мы не используем ни гербициды, ни синтетические пестициды. Отсюда высокая себестоимость.

Кроме того, швейцарцы не любят заниматься самопиаром. Вот почему швейцарское вино неизвестно в мире.

При этом государство поддерживает местные вина не меньше, чем во Франции или других винодельческих странах. Существует поддержка на уровне кантонов по продвижению вина. Кроме того, в Швейцарии, как и в России, принят закон, согласно которому на всех государственных мероприятиях необходимо использовать только свое национальное вино. Я считаю, что это правильно. Потому что вино – это визитная карточка страны, оно позволяет коммуницировать с внешним миром и наладить общение. Ведь если разговор не клеится, всегда можно поговорить о вине.

– Вам не кажется, что в России эта отрасль еще слишком молодая, чтобы предлагать свою продукцию зарубежным гостям?

– В России есть очень хорошие вина и предприятия с правильной философией и подходом. Поэтому обязательно надо предлагать собственную продукцию иностранным гостям. Мы очень часто делаем слепые дегустации, и я с уверенностью могу сказать, что российские вина не уступают иностранным, даже известным итальянским или французским.

Важный плюс российских вин – в них чувствуется натуральность. Здесь не нарушен экологический баланс, земля живая, в ней очень много микроорганизмов. Потому что земли, на которых делают виноградники в России, очень много лет просто «отдыхали» и не были тронуты химией. Это отражается на винограде и передается вину. И в этом очень большой плюс. Поэтому угощать на российских государственных мероприятиях дешевым итальянским или испанским вином – это неправильно.

– Почему российское вино, при всех протекционистских мерах, остается таким дорогим? Даже дороже иностранных вин.

– Мы не согласны с таким утверждением. И об этом очень важно говорить! Настоящее, высококачественное вино никогда не может быть дешевым, так как это продукт, который требует очень больших затрат при производстве, независимо от того, в какой стране оно произведено. Могу вас заверить, что цены на российское вино не завышены, а, наоборот, занижены.

В этом вопросе самое главное – правильно сравнивать. Если вы возьмете российское вино, которое произведено из собственного винограда, собранного вручную на небольшом винограднике, выдержанное в лучших французских бочках, и сравните его с каким-либо иностранным вином, произведенным из покупного винограда, собранного комбайнами, и выдержанного в дешевых бочках или просто с добавлением дубовой стружки, то, конечно, российское вино окажется намного дороже. Премиальные российские вина необходимо сравнивать с иностранными винами аналогичной категории – премиальной. При таком сравнении российские вина оказываются минимум в три раза дешевле иностранных.

Кроме того, надо иметь в виду, что в России себестоимость производства вина очень высокая. Намного выше, чем в других странах. Даже выше, чем в Швейцарии, например. Хотя Швейцария – очень дорогая страна с высокими зарплатами. Это происходит из-за того, что, во-первых, в России очень много различных требований, выполнение которых несет большие затраты. Таких требований в других странах и в помине нет. А если бы были, то там вино просто не стали бы производить в таких условиях. Во-вторых, все оборудование, инструменты и материалы, необходимые для производства качественных винограда и вина, к сожалению, мы должны привозить в Россию из-за границы, что увеличивает их стоимость из-за транспорта, таможенных платежей и налогов. И, в-третьих, в России низкая производительность труда. Для выполнения одного и того же объема работ в России надо в три раза больше работников по сравнению, например, со Швейцарией.

– Как изменился российский потребитель за то время, что вы присутствуете в России?

– Люди стали больше интересоваться вином. И я, и Рено отмечаем, что наши клиенты и покупатели в России очень любознательны. Если в Европе молодежь, к сожалению, пьет все меньше вина и все больше энергетических и сладких напитков (так называемое поколение кока-колы), то в России к вину виден искренний интерес.

Очень часто это связано с социальной принадлежностью человека. Культурному человеку необходимо разбираться в вещах, связанных с вином. И если раньше про сухое вино в России говорили, что его не пьют, потому что оно кислое, то сейчас таких фраз практически не услышишь.

– Как вы думаете, какие законодательные меры могли бы помочь стимулировать развитие российского виноделия?

– Очень важно создать на деле, а не только теоретически, четкую систему классификации вин, которая существует почти во всем мире. У нас уже есть понятия «защищенное географическое указание», «защищенное наименование места происхождения», но эта система работает плохо и хаотично.

Она должна быть правильно сделана, хорошо проработана и закреплена в деталях законодательно. Чтобы не было путаницы и можно было сразу понять, что это за вино. Эту систему не надо придумывать, потому что она уже существует в других странах. Ее нужно правильно применить и законодательно закрепить все правила.

Не нужно забывать, что если на рынке по-прежнему будет продаваться некачественное российское вино, покупатели будут делать выбор в пользу иностранной продукции.

– Если говорить в целом о тенденциях российского виноделия, что можно выделить? Можно ли сказать, что набирает силу тренд на улучшение контроля качества?

– Улучшение качества – точно. Это просто такой момент, без которого российское виноделие все равно не сможет развиваться.

Еще одна важнейшая задача – ломать стереотипы о том, что российское вино не может быть хорошим. Это чисто психологический барьер, который с советских времен крепко сидит у людей в голове. И это очень большая проблема.

Для преодоления этого стереотипа нужна помощь государства. Важно создать национальную программу по продвижению вина. Ведь виноделие – крупная отрасль, которая может быть экономически значимой для страны. Для юга России особенно важно, чтобы она развивалась.

Эта отрасль важна и в других странах. Поэтому иностранные производители так борются за свое вино и хотят, чтобы именно их вина продавались в России. Многие предприятия существуют только за счет экспорта своей продукции в Россию.

Анастасия Седухина