Как устроен российский бизнес на госзакупках в разгар пандемии
Поставки аппаратов ИВЛ в Дагестан через риэлторское ИП и другие находки экспертов Transparency International в подкасте «А это законно?»
В новом выпуске подкаста «А это законно?» ведущая Татьяна Фельгенгауэр поговорила с главным редактором издания «Медицинский вестник» Полиной Звездиной и руководителем екатеринбургского центра «Трансперенси Интернешнл – Россия» Екатериной Петровой о том, какими сомнительными, а то и просто коррупционными схемами пользуются сейчас компании и чиновники благодаря пандемии. В числе интересных находок «Трансперенси» – причины коллапса с производством медицинских масок в марте, закупки аппаратов ИВЛ для Дагестана индивидуальным предпринимателем-риэлтором из Москвы, странные меры по борьбе с пандемией в регионах, а также госконтракты, заключенные на основании режима чрезвычайной ситуации ещё в 2018 году.
Маски, аппараты ИВЛ и другие госзакупки
Татьяна Фельгенгауэр: Про коррупцию в медицине можно говорить, наверное, часами, днями и неделями. Я подозреваю, что такие экстремальные обстоятельства как пандемия дают какие-то новые удивительные возможности для коррупционных схем. Где и как вы считаете их стоит искать, в первую очередь, на что стоит обращать внимание?
Екатерина Петрова: В первую очередь нужно сказать о том, что 19 марта Министерство финансов России признало распространение коронавируса обстоятельством непреодолимой силы именно в государственных закупках и установило, что заказчики имеют право закупать любые товары, работы и услуги без конкурентных процедур. По одному из оснований, которые предусмотрены 44-ым Федеральным законом – это «Закупки в режиме чрезвычайной ситуации», – только 26 марта, это важное уточнение, Минфин уточнил, на какие именно организации-заказчики распространяется это право. Это непрерывно действующие организации – медицинские, аптечные организации.
Так получилось, что примерно в это же время в «Трансперенси Интернешнл» мы придумали новый проект, который называется RAVEN, но мы поговорим об этом ещё позже. В рамках этого проекта мы собираем такие контракты, заключенные в режиме чрезвычайной ситуации с 19 марта. На самом деле, есть очень много интересного.
Полина Звездина: Во всех аспектах по закупкам – медицинская техника, медицинские изделия происходят достаточно странные вещи, которые заключаются, в том числе, в том, что у нас устанавливаются единые поставщики, например, на аппараты ИВЛ – это предприятия Ростех. Похожая ситуация, по идее, должна была бы случиться с масками, но не случилась: видимо, не договорились. Там достаточно запутанная история. Ещё в начале апреля-конце марта появилась информация о том, что компания «Дельрус», о которой, на самом деле, на фармацевтическом рынке не особо знали до этого момента, будет поставлять маски не только во все государственные учреждения, но и во все аптеки. Бизнес по этому поводу, конечно же, возмутился, посливал журналистам, в частности нам, наглые договоры на поставки этих масок с очень высокой ценой в районе 37 рублей за маску по закупочной цене. При этом «Дельрус» не хотел продавать их небольшими партиями, а хотел очень много. Эта компания немножко просчиталась, несмотря на то, что у нее была поддержка Минпромторга, потому что аптеки привыкли работать с дистрибьюторами и получать отсрочку по платежу, то есть: купил-продал-деньги вернул. Тут они рассчитывали, что у них всё сразу купят в больших объемах и продадут, этого не произошло. Более того, Минпромторг в процессе принятия решения совместно с правительством по единому поставщику масок передумал и все перешло на компанию под названием «Росхимзащита», которая занимается, в том числе, производством защитных костюмов.
Для Росхимзащиты тоже тема масок оказалась новая, неудобная и как-то они попытались что-то делать, этим рынком заняться как-то, упорядочить: вышло постановление об оценках на маски и разные другие материалы гигиенические, но всё это привело к тому, что это постановление пришлось отменить. Правительство приходит к такому решению, что само отменяет собственный документ, поняв, что он не работает и делает только хуже. Всю эту неделю пока постановление не отменили, аптеки бились в истерике и вообще не понимали, что делать… В общем, все действия государства, чтобы у обычного населения (я сейчас не беру госзакупки), появились маски, пока что приводили к тому, что аптеки всё меньше хотели их продавать. Это касается даже нашего честного ведомства Федеральной антимонопольной службы, потому что в самом начале этой истории, ещё до этого всего, как появились «Дельрус», Росхимзащита, власть начала яростно аптеки и дистрибьюторы проверять и выписывать им предупреждения «снизьте цену», а они не могли её снизить, потому что они сами изначально закупали это по более высоким ценам.
В итоге сначала дистрибьюторы отказались от того, чтобы эти маски закупать, нормальные, правильные дистрибьюторы – со всеми нужными бумагами, потом, соответственно и аптеки от этого товара отказались, потому что нормальных дистрибьюторов нет, покупать на черном рынке страшно, вернулась тема с наличностью, с какими-то непонятными персонами, возникающими у директоров аптек в телеграмах и вотсапах, неизвестно откуда получивших их контакты и предлагавшие непонятно откуда взявшиеся маски; документацию они не всегда хотят предоставлять, цены адские. На всём этом фоне Минздрав попытался сделать хоть что-то и разрешил продавать в аптеках гигиенические маски и через некоторое время Минпромторг разослал в аптечные ассоциации письмо с тем, что давайте, пожалуйста, продадим маски «Дельрус», а то он их столько наделал усилиями, в том числе, исправительных колоний, если мне память не изменяет, что их теперь куда-нибудь бы деть. Причем они делают именно гигиенические маски, а не медицинские, у них нет регистрационного удостоверения, которое получают все медицинские изделия; они по другому способу зарегистрированы.
И ещё один забавный аспект – это строительство заводов по производству масок; ну не обязательно заводов, это могут быть какие-то отдельные линии. Если мы сейчас начнём что-то активно строить, то достроим мы это к октябрю-ноябрю, может быть, летом, будет ли эта проблема еще актуальна – непонятно, а условные 800 млн. мы потратим. Например, Московский эндокринный завод (МЭЗ), который решил получить эти деньги, чтобы открыть у себя производство масок. Отдельные регионы тоже планируют снабжать деньгами какие-то свои небольшие местные производства, чтобы они тоже начали выпускать маски и т.д. Сейчас эта лавина уже немножко сошла на нет, она была очень сильно актуальна в марте, когда МЭЗу в очередной раз собирались дать денег.
Татьяна Фельгенгауэр: Это классно, потому что выглядит так, как будто запахло в воздухе деньгами – и все быстро побежали.
Екатерина Петрова: Я бы хотела добавить конкретный пример, наверное, у меня тоже есть как раз-таки в тех данных, которые мы уже собрали по ЧС с 19 марта. Один из многих интересных контрактов по этому поводу стоит выделить, потому что это контракт больше чем на миллиард рублей. Например, для государственного бюджетного учреждения здравоохранения Московской области «Медицинский центр мобилизационных резервов “Резерв”». На покупку масок они заключили контракт – маски, перчатки, халаты, что-то ещё, – с ООО, которое последние 18 лет занимается продажей китайской светотехники. Это к слову о том, что многие структуры, в том числе коммерческие, сейчас, по всей видимости, начали перепрофилироваться на продажу более востребованных товаров.
Это касается, кстати говоря, нашего пилотного расследования в рамках волонтерского проекта RAVEN – о поставке аппаратов ИВЛ для Минздрава Республики Дагестан, когда по трем разным контрактам они закупили разного производства аппараты. По одному из контрактов у нас в РФ действует единственный официальный дистрибьютор, но дагестанский Минздрав почему-то заключает контракт с ИП, как мы выяснили, ИП Александр Иванов оказывает риелторские услуги в Подмосковье, то есть совершенно никакого отношения не имеет к продаже медицинской техники, тем не менее с ним целое Министерство здравоохранения на 114 млн общей суммы заключило контрактов на аппараты ИВЛ. Таких примеров, на самом деле, будет ещё много. Я даже сейчас смотрю в таблицу, которую мы собрали, и большинство контрактов, конечно, касается закупки расходных материалов – масок, дезинфекторов, аппаратов ИВЛ, ну и там конечно весь букет, весь цвет. Думаю, мы будем еще постепенно об этом рассказывать.
Татьяна Фельгенгауэр: Катя, ты упомянула ещё раз вот это волонтерское движение, а оно как работает? То есть человек, который, например, в медицинской сфере как-то работает и он видит проблему, которая вызывает у него какое-то подозрение – он может вам написать, к вам обратиться. В чем эта волонтерская составляющая?
Екатерина Петрова: Чтобы сейчас не грузить какими-то ссылками конкретными, можно зайти на сайт «Трансперенси», вчерашняя публикация с анонсом запуска проекта RAVEN. Он абсолютно открытый, волонтёрский, мы наоборот призываем людей со стороны подключаться. Это не обязательно должны быть медики, к примеру, это могут быть просто журналисты, расследователи, общественники, ну и медики, конечно, безусловно, нам тоже очень нужны в этом проекте, поэтому, пожалуйста, подключайтесь, все данные по поводу проекта есть на сайте «Трансперенси».
Режим ЧС как повод для сговора
Татьяна Фельгенгауэр: Понятно. Про строительство больниц что-нибудь отдельно есть интересное уже?
Екатерина Петрова: Про строительство больниц нет, вот конкретно той которую первую должны были строить, мы, честно говоря, ещё не анализировали контракты, но я видела много контрактов на перепрофилирование подмосковных и московских больниц, их отделений под обслуживание Covid-19. Там тоже достаточно много денег выделяется, в среднем 80–150 миллионов на перепрофилирование на одну больницу. Естественно, эти все контракты тоже идут в режиме ЧС.
Татьяна Фельгенгауэр: Чем контракт в режиме ЧС отличается от нормального контракта, насколько он увеличивает эту непрозрачность и коррупционность?
Екатерина Петрова: Да-да, конечно, закупки всех товаров работ и услуг, которые имеют достаточно развитый конкурентный рынок обязаны производиться через конкурентные процедуры – конкурсы, аукционы, запросы котировок и т.д, но 44-й Федеральный закон содержит более 50 оснований, по которым заказчики могут заключить контракты с единственным поставщиком, то есть минуя конкурентные процедуры. Наш екатеринбургский офис «Трансперенси» больше специализируется на изучении неконкурентных закупок, мы по очереди изучаем различные основания. У нас в 2018 году вышел большой доклад как раз про исследования контрактов, заключенных в режиме ЧС. Этим основанием заказчики имеют право пользоваться, когда случается какая-то катастрофа техногенного или природного характера, тогда для устранения последствий этой катастрофы нужно срочно заключить контракт и тогда можно воспользоваться этим основанием. Либо оказание срочных медицинских услуг, в том числе в процессе какой-то катастрофы или как сейчас, например.
В нашем исследовании 2018 года мы собрали по всей стране за год все контракты, которые заключались по этому основанию в обычное спокойное время – порядка 80% контрактов оказались безосновательными: на самом деле, не было никакой катастрофы или природного явления.Заказчики, особенно в Москве, любят использовать это основание для того, чтобы уйти от конкурентной процедуры. Максимальная санкция за подобные нарушения – это 50 тысяч рублей штрафа.
Татьяна Фельгенгауэр: Ты мой вопрос как раз предвосхитила, потому что я тоже хотела спросить: после того, как обнаруживают, что этот режим ЧС использован не надлежащим образом, а для коррупционной сделки, что можно сделать – отменить, посадить, оштрафовать, или что?
Екатерина Петрова: Самое распространённое наказание – это штраф, как я уже сказала, 50 тысяч рублей, но на самом деле, если копать глубже, например, как с историей с этими дагестанскими аппаратами ИВЛ, мы отследили некое завышение стоимости. Если есть основание полагать, что в других контрактах [коррупция] тоже имеет место быть, если мы можем доказать это завышение, если мы можем доказать намеренность действий заказчика и подрядчика – что они намеренно пошли на это нарушение для того чтобы извлечь некую прибыль с этого завышения, то, в принципе, правоохранительные органы квалифицируют такие нарушения как мошенничество. В случае с аппаратами ИВЛ для Дагестана мы составили заявление-обращение в МВД Дагестана по признакам мошенничества. Насколько правоохранительные органы будут там в этом разбираться – это уже отдельный разговор.
Татьяна Фельгенгауэр: Это будет тема другого подкаста, явно не про медицину, и не только про неё. Полина, у меня ещё вопрос по поводу фармкомпаний, не знаю, правда, насколько это к ним или не к ним. Насколько в течении этого сложного периода были какие-то рекомендации по конкретным препаратам, стоит ли здесь что-то подозревать и возможна ли здесь какая-то коррупционная составляющая? Потому что мы видим, что периодически появляются рекомендации различных препаратов от вполне официальных структур.
Полина Звездина: Это достаточно сложный вопрос, потому что Минздрав, на мой субъективный взгляд и на взгляд нашего научного редактора, старался подходить к формированию рекомендаций максимально взвешенно – ориентировался на рекомендации ВОЗ, на то, что делают в других странах, на какие-то текущие клинические исследования, которые, понятно, фармкомпании по всему миру активно начали. Сотни [препаратов], которые уже вращаются на рынке, сейчас исследуются с точки зрения, могут ли они оказывать какой-то эффект при коронавирусе. У Минздрава было четыре итерации рекомендаций, он постоянно пытался быть на волне, но в какой-то момент, конечно, в этих рекомендациях появился интересный нам «Арбидол», например.Там не сказано «давайте покупать продукцию господина Харитонина»” [председатель совета директоров компании “Фармстандарт”] – там назван класс этих препаратов, в который помимо “Арбидола” входит “Ингавирин”, “Циклоферон” и прочие. Есть у меня такое подозрение после общения с вирусологами-эпидемиологами, что тут скорее вопрос не только какой-то коррупции или своих людей. Нечем лечить толком детей, непонятно, что давать беременным, хочется как-то успокоить народ с точки зрения профилактики, потому что там все эти препараты показаны только в период, пока у тебя тест [на коронавирус] еще не дал положительный результат. Есть у тебя подозрение – ты можешь съесть таблетку условного “Арбидола” или “Ингавирина”, а потом ты лечишься уже более серьезными препаратами. Тут ключевой момент, что народ надо как-то успокаивать, чтобы он что попало не ел, в том числе “Калетру” – очень серьёзный ВИЧ-препарат. Второй момент: до этого развернулась кампания против того же “Арбидола” – ФАС его приложил со всех сторон за кучу рекламы в такой сложный период. Поэтому у меня остаётся надежда, что эти препараты там появились в основном исходя из каких-то разумных и человечных побуждений.
Татьяна Фельгенгауэр: Ты продолжаешь верить в лучшее в людях, ничего себе!
Полина Звездина: До того, как появились все эти известные прекрасные препараты, народ у нас ломанулся в аптеки покупать “Калетру”. Это препарат, который применяют против ВИЧ, очень серьёзный, достаточно дорогостоящий, есть его без назначения врача, конечно же, не рекомендуется ни в коем случае, но всем хочется перестраховаться. Все мы помним истории, когда богатые люди стали ИВЛ покупать, это из той же серии. Ко всему прочему, это подогрело черный рынок “Калетры”, который и так был, это тема в нашей стране до сих пор, к сожалению, пока что есть – черный рынок препаратов это даже не контрафакт, это препараты, которые государство уже закупило в больницы, а потом они из этих больниц таинственным образом попадают в интернет-аптеки.
Татьяна Фельгенгауэр: Скажи, это по рецепту даётся или нет?
Полина Звездина: Рецепт нужен, но покупают, очевидно, без рецепта.
Татьяна Фельгенгауэр: Значит ли это, что больницы налево продают?
Полина Звездина: Конечно, значит – как правило, не главврач лично, но какие-то всевозможные схемы существуют, их много разных. Я могу рассказать конкретную схему, с которой я имела дело, но она не имеет отношения к коронавирусу. В принципе, сейчас что-то похожее происходит.
Рынок коронавирусных тестов
Татьяна Фельгенгауэр: Что с тестами? Тоже какая-то подозрительная история: кто делает эти тесты, как их продают. Кто из вас может сформулировать тут коррупционную составляющую? Катя, занимались вы этим вопросом?
Екатерина Петрова: Я вот как раз перед эфиром порылась в своей таблице ЧС, нашла контракт на поставку тестов, комплектов наборов для выявления коронавируса. Поставщик – “Эватек-Мирай Геномикс”, и я где-то читала, что там чуть ли не дочь Путина Екатерина Тихонова замешана каким-то образом.
Полина Звездина: Там какая-то её подруга (Наталья Попова – жена Кирилла Дмитриева, председателя Российского фонда прямых инвестиций, РФПИ участвует в продвижении тестов компании “Эватек-Мирай Геномикс”, которая выдает себя за российско-японское СП. – примечание Republic).
Екатерина Петрова: Да-да, как-то так. В набор входит несколько контрольных образцов, какие-то пробирки… В общем, 110 тысяч рублей стоит один набор, набор реагентов для выделения нуклеиновых кислот – тоже, видимо, что-то с этим связано – 29 тысяч, амплификатор изотермический для детекции РНК-вируса – 624 тысячи за штуку. Я не знаю, может быть, Полина как раз-таки и пояснит, что это значит, и какова в итоге стоимость перечисленных тест-систем.
Полина Звездина: Последнее что такое было?
Екатерина Петрова: Амплификатор изотермический для детекции РНК вируса.
Полина Звездина: Как раз его делает “Мирай” и ещё одна контора, с которой наши коллеги из СМИ связали всю эту историю – “Смарт Лайф Кеа”, – это то, что закупила Москва, если мне память не изменяет. Цены на тесты, в отличии от цен на лекарства, не регулируются, насколько я знаю. То есть, грубо говоря, если лекарства из списка ЖНВЛП (жизненно необходимых и важнейших лекарственных средств) ты дороже продать не можешь и как-то нажиться, то тут, я думаю, конечно, такая возможность есть, и какое у них ценообразование, мне лично не совсем понятно.
Тестов на выявление коронавируса зарегистрировано уже 14, то есть конкуренция должна быть в любом случае и цена должна снижаться, тут надо смотреть хронику событий – в течение последнего месяца понижалась ли вообще она или нет…
Екатерина Петрова: Вот этот контракт от 31 марта, в принципе более поздние контракты имеет смысл поискать, посмотреть.
Полина Звездина: Надо сравнить. И что касается теста, который с амплификацией – эти тесты чуть более быстрые. Большая часть зарегистрированных тестов – это ПТР-тесты, там какое-то количество часов необходимо чтобы получить результат, а с амплификацией – 30–40 минут. Помимо этих двух компаний, которые через десятый кисель связаны с дочкой Путина, есть ещё производитель тестов “Генериум”. “Генериум” входит в группу компаний, которыми руководит [основной владелец “Фармстандарта”] Виктор Харитонин. Знаю, что клиники, связанные с Виктором Харитониным, покупают эти тесты, но тут сложно обвинить его в коррупции, мне кажется, тут скорее безубыточное хозяйство.
Татьяна Фельгенгауэр: Да, перешёл на полный цикл.
Странные антивирусные меры и вакцина
Татьяна Фельгенгауэр: Скажите мне, есть ли смысл искать сейчас какие-то коррупционные схемы в связи с большим количеством исследований, финансированием и прочим, потому что все ищут лекарство, все ищут вакцину еще?
Екатерина Петрова: Да, у нас же в принципе только-только началось, вот буквально первый месяц набирает обороты. Система медленно перестраивается на какую-то новую работу; ну я естественно сужу исключительно со своей колокольни – колокольни расходования бюджетных средств, эффективности действий некоторых чиновников.Вопрос не только в какой-то коррупции и откровенном воровстве, но ещё и в каких-то странных действиях чиновников. Например, в Екатеринбурге отбирают помещение у единственного хосписа в городе; всех пациентов хосписа хотят отправить по домам для того, чтобы перепрофилировать этот хоспис под как раз-таки коронавирусную поликлинику. При том, что у нас в самом центре города есть огромнейший дворец Полпредства Уральского федерального округа, который стоит пустой практически: там буквально 50 человек работает, и то вряд ли. Можно было спокойно, конечно, его использовать. Или вот недавнее решение губернатора Свердловской области по поводу запрета продажи алкоголя после 19 часов – тоже достаточно странные меры.
Полина Звездина: Хотела заметить про больницу еще забавную историю, которую тоже недавно нашли: про то, как в Ростовской области муниципалитеты отчитались о том что открыли 50, 48, 60 дополнительных мест, отделили зону под коронавирус, там-сям, а проверка показала, что этих мест нет, зон нет. Но это был обман еще на уровне муниципалитетов, а не на уровне главы региона.
Татьяна Фельгенгауэр: Теперь про вакцину рассказывайте.
Полина Звездина: У нас начали делать вакцину, все они на этапе доклинического исследования, это государственные в основном учреждения, “Вектор” в Новосибирске, который первый же выпустил тест, Санкт-Петербургский НИИ вакцин и сывороток, НИИ имени эпидемиологии и микробиологии им.Н.Гамалея и, по-моему, всё. Из частников начали разрабатывать вакцину “Фармсинтез” и “Биокад”. Российские вакцины, которые сейчас уже на этапе доклинического исследования, уже скоро придут в клиники, а клиника (клиническое исследование) означает быструю регистрацию. С нормальными лекарствами – обычно нет, но вот в такой ситуации с вакцинами – да, обычно это уже близкий к регистрации препарат. Мы изучали, за сколько, кто и как там покупает расходные материалы для того, чтобы делать эти вакцины и сыворотки, и тут ещё надо посмотреть, но предварительно пока что ничего там сильно страшного нет.
Что касается самих этих организаций – “Вектор”, “НИИ вакцин и сывороток” и “Гамалея” – это, в принципе, стандартный набор; именно “Гамалей” в свое время сделал вакцину от Эболы непонятно для кого, это же учреждение занимается заболеваниями типа сибирской язвы, то есть, достаточно закрытое, как и “Вектор”. Деньги обычно крадутся где-то посередине потом, на поставках и т.д., когда появляются единые поставщики вот этого всего добра.
Татьяна Фельгенгауэр: Ну хорошо, значит, направление указали где следить. Окей, хорошо, значит, разобрались понемножечку в этих коррупционных местах коронавирусной нашей пандемии, куда смотреть, на что обращать внимание. Мало ли, вдруг вас заинтересовало действительно это волонтерское движение, и вы хотите помочь “Трансперенси Интерненешл” побороться с коррупцией, не дать нажиться на борьбе с коронавирусом. У нас эксперты сегодняшнего подкаста – Екатерина Петрова, руководитель антикоррупционного центра “Трансперенси” в Екатеринбурге и Полина Звездина, главный редактор издания “Медицинский вестник”. Этот подкаст ведет для вас Таня Фельгенгауэр, как и весь второй сезон подкаста “А это законно?”, который делает “Трансперенси Интернешнл – Россия” вместе с Republic. Тему коррупции в медицине мы с вами обязательно продолжим и поговорим уже о вечном, классическом, и очень родном.