<Вьетнам. История трагедии. 1945–1975> Коррупция.
Историк Макс Хейстингс – о военно-промышленных масштабах южновьетнамской коррупции
Перу Макса Хейстингса, блестящего британского журналиста и историка, принадлежит немало книг о крупнейших военных конфликтах XX века. Одной из последних его работ стала книга «Вьетнам. История трагедии. 1945–1975» (ее перевод недавно вышел в издательстве «Альпина нон-фикшн»). Хейстингс освещал вьетнамскую войну еще будучи молодым военным корреспондентом – возможно, слишком молодым, чтобы трезво осознавать события, очевидцем которых являлся: «Мое понимание происходящего на тот момент было настолько незрелым, что в этой книге я предпочел не ссылаться на свой личный опыт и восприятие тех событий, решив ограничиться парой слов в предисловии». Одно из личных воспоминаний автора содержит напутствие, полученное 24-летним Хейстингсом от более опытного коллеги из британской Sunday Times: «Он дал мне адрес индийского книжного магазина на бульваре Тызо [в центра Сайгона], владелец которого обменивал доллары по самому высокому курсу на черном рынке. И сказал мне: “Запомни одно: они лгут, лгут и лгут”. Он имел в виду американское командование и был прав». Среди тем, которые долго замалчивались или приукрашивались официальными лицами США, была масштабная коррупция в Сайгоне, ставшая «ключевым фактором деградации морального состояния» Южного Вьетнама.
Коррупция в Южном Вьетнаме была повсеместной. Американские агентства по борьбе с наркотиками отчаялись обуздать торговлю героином, кокаином и марихуаной, в которую были по горло втянуты лидеры их клиентского режима. Ни в военной, ни в гражданской сфере не существовало и тени меритократии. Достойные офицеры могли десятилетиями ходить в лейтенантах, потому что у них не было денег и связей. На высшие командные посты назначались не самые компетентные, а самые лояльные режиму генералы. С приходом американцев взяточничество и воровство только возросли. Программа коммерческого импорта – экономическая помощь США – достигла пика в 1966 году, составив $400 млн в год. Лишь малая часть этих денег была использована по назначению, например на закупку нескольких тысяч швейных машин для одежных фабрик. Большая часть осела в карманах чиновников и приближенных к режиму бизнесменов, импортировавших предметы роскоши, которыми были переполнены сайгонские магазины. Зыонг Ван Май писала:
«Класс нуворишей в основном состоял из тех, кто воровал у американцев без зазрения совести».
Пожилые люди сетовали на то, что если раньше в меритократической иерархии вьетнамского общества на первом месте стояли образованные люди, на втором крестьяне, на третьем ремесленники, а на последнем торговцы, то теперь проститутки и торгаши ценятся больше честных тружеников. «Для нас “западная культура” означала бары, бордели, черные рынки и удивительные машины, большинство которых предназначались для разрушения», – вспоминала крестьянка Фунг Тхи Лели.
В послевоенном отчете Агентства США по международному развитию (Agency for International Development, USAID) констатировалось:
«Коррупция… была ключевым фактором деградации морального состояния нации, что в конечном итоге привело к ее поражению».
Южновьетнамский генерал так отозвался о перетасовках в кабинете министров и военном командовании, предпринятых Тхиеу:
«Эти новые назначения нисколько не улучшили эффективности руководства и не способствовали укреплению государства. Они были сделаны в том же старом духе подковерных интриг и были основаны не на талантах, опыте или заслугах, а на личной лояльности и родственных связях».
Генерал Вьен описывал типичный случай: как только один полковой командир, хороший боевой офицер, был назначен главой провинции Биньдинь, он принялся продавать государственные должности и другие привилегии, а на имя жены открыл игорное заведение.
Официальный обменный курс южновьетнамского пиастра был искусственно завышен, поэтому лицензии на импорт приносили жирные прибыли. Незаконные валютные операции обогащали тысячи ловких дельцов, в большинстве своем этнических китайцев, имевших доступ к долларам или военным платежным сертификатам США. На черном рынке можно было купить все – от цемента и холодильников до автомобилей, оружия и боеприпасов; сети фарцовщиков процветали. Все это – типичные побочные болезни любых конфликтов, но затяжной характер южновьетнамской войны фактически привел к их институционализации. По словам премьер-министра Нгуен Као Ки, пытавшегося представить себя лидером в крестовом походе против коррупции, офицер полиции, «крышевавший» Шолон, заплативший за свой пост $130 тысяч, окупил эту инвестицию за два года и начал получать прибыль. Процент от этой прибыли получал и военный губернатор, который задействовал своих солдат для охраны местных игорных заведений и притонов.
По словам генерального судьи-адвоката армии США, размах операций на черном рынке и валютных махинаций «[превосходил] возможности правоохранительных структур». Типичной была история трех дезертиров-морпехов: сбежав из своей части в Дананге, они подделали приказы о своем переводе в Сайгон. По прибытии в столицу они присоединились к группе из 47 других дезертиров, занимавшихся мошенничеством с денежными переводами. Они вели в Сайгоне роскошную жизнь, перечисляли часть преступных доходов домой и подкупали военную полицию, чтобы та закрывала глаза на их деятельность. В конце концов группа была раскрыта, ее участники получили тюремные сроки, но это была лишь крохотная часть армии гангстеров в военной форме. Наиболее удручающим фактом всей этой преступной активности было даже не то, что вьетнамское правительство было не в состоянии ее сдержать, а то, до какой степени к ней были причастны представители американского правительства. Сотрудник одной компании-подрядчика Корнелиус Хокридж был настолько возмущен происходящим в Сайгоне, что начал отслеживать незаконные действия и официально сообщать о них американским властям, которые игнорировали все его ходатайства. Его одиночный крестовый поход был описан в документальной книге «Очень частная война» (A Very Private War), которая была опубликована в 1971 году и привлекла к себе гораздо меньше внимания, чем следовало бы. Гражданские подрядчики, включая некоторые из крупнейших корпораций США, были глубоко вовлечены в преступную деятельность. Следователи сообщали, что на валютном черном рынке доминировал синдикат из Мадраса: по оценкам подкомитета сената, годовой оборот на нем достигал $250 млн.
Сенатор Карл Мундт из Южной Дакоты справедливо заметил, что вся эта деятельность была возможна только при соучастии американских банков, таких как Irving Trust и Manufacturers Hanover, которые непосредственно помогали корпорациям в отмывании прибылей. Фрэнк Фурчи, сын мафиози из Флориды, несколько месяцев прослужил рядовым Армии США во Вьетнаме, после чего уволился со службы, вернулся в Сайгон вместе с другом и занялся организацией мошеннических схем в партнерстве с младшими командирами; свои доходы все они переводили на счет в International Credit Bank of Geneva. Еще одним важным нелегальным каналом для вывода прибылей из Вьетнама был гонконгский филиал финансовой группы Deak & Co., созданной в 1939 году венгерским иммигрантом Николасом Диком. В годы Второй мировой войны Дик служил в УСС, и после войны американские корпорации и ЦРУ нередко пользовались услугами его финансовой компании для подкупа иностранных правительств. В 1964 году журнал Time назвал его «Джеймсом Бондом финансового мира». Преступники, переводившие деньги через компанию Дика, знали, что надежно защищены от внимания правоохранительных органов. Только в 1976 году журналисты The Washington Post раскопали, что Deak & Co., в частности, проводила крупные нелегальные транзакции для резидентуры ЦРУ в Сайгоне, удваивая покупательную способность ее бюджета.
При всем том осуждении, которого заслуживает поведение власть имущих вьетнамцев, они бы не могли обворовывать свой народ с таким размахом без активного или пассивного соучастия тысяч американцев, в том числе довольно высокопоставленных. В 1972 году сержант-майор Уильям Вулридж, самый старший чин среди младшего командного состава в армии США, был осужден за организацию массовой мошеннической схемы с военными клубами и магазинами военной торговли, в которой участвовали десятки сержантов службы снабжения. По словам Хэла Мейнхейта, молодого сотрудника агентства Поддержки гражданских операций и революционного развития, его регулярно просили подписать сомнительные накладные по закупке материальных средств. Проведенное им небольшое расследование показало, что все они были поддельными, и, что возмутило его больше всего, эти деньги шли в карман его коллеги: «Я знал, что среди вьетнамцев процветает воровство, но никак не ожидал, что подобными делами будет заниматься хорошо оплачиваемый американский советник».
Коррупция была не просто побочным эффектом войны. Подобно бацилле чумы, она инфицировала и подрывала все усилия США в Южном Вьетнаме. Общество, в котором процветал порок и не вознаграждалась добродетель, было обречено еще прежде, чем враг открыл огонь. Стоит ли удивляться, что вьетконговские главы провинций, одетые в черные хлопчатобумажные «пижамы» и сандалии, вырезанные из старых шин, пользовались несоизмеримо большим авторитетом и поддержкой среди народа, чем их назначенные Сайгоном коллеги, которые ездили на «Мерседесах» и увешивали своих жен драгоценностями? Американцы только пожимали плечами, ссылаясь на то, что во всех азиатских странах правительства ведут себя подобным образом. Но не во всех странах правительства вели схватку не на жизнь, а на смерть с коммунистическими повстанцами.
Нгуен Као Ки, премьер-министр Южного Вьетнама в 1965–1966 годах, вспоминал:
«Все, чего ни коснешься, стоило денег! Назначение на должность поближе к дому или, наоборот, подальше от соперника в любовных делах. Лицензия на импорт товаров или на ведение бизнеса. Разрешение на открытие или закрытие фабрики. Подряд на строительство. Теплое местечко для родственника. Освобождение от призыва или от службы в боевой части. Мягкий приговор для осужденного преступника».
Ки собственноручно сделал себя маргиналом в глазах журналистского корпуса в Сайгоне и мировой общественности, неоднократно признаваясь в своем преклонении перед правителем Третьего рейха. В 1966 году в интервью немецкому корреспонденту он заявил: «Я восхищаюсь Гитлером. В начале 1930 годов он сплотил вашу страну, когда та находилась в ужасающем состоянии. Сегодня ситуация во Вьетнаме настолько отчаянная, что нам требуется четыре-пять гитлеров». Ханойское Политбюро демонстрировало зеркальное благоговение перед Сталиным и Мао Цзэдуном, двумя другими кровавыми диктаторами и массовыми убийцами XX в., но в 1960-е годы. те не вызывали такого непримиримого неприятия среди западных либералов, как Гитлер.
Не добавило популярности премьер-министру и дело 35-летнего китайско-вьетнамского торговца по имени Та Винь, который стал первой жертвой антикоррупционной кампании Ки. Винь был признан виновным в хищениях, накоплении товаров, спекуляции и попытке подкупа и приговорен к смертной казни. Показательная экзекуция состоялась на рассвете 14 марта 1966 года на Центральном рынке Сайгона в присутствии толпы народа, на глазах рыдающей жены Виня и семерых из восьми его детей. Расстрельная команда из десяти парашютистов неумело выполнила свою работу, и офицеру пришлось добивать осужденного бизнесмена из пистолета. Никто не сомневался в его вине, но чудовищная несправедливость была очевидна: Винь поплатился жизнью за то, чем безнаказанно занимались и продолжали заниматься тысячи других состоятельных вьетнамцев. Вьетконговцы убивали людей куда более варварскими способами, но им хватало ума не делать этого перед объективами телекамер. Неуклюжая жестокость Ки еще больше подорвала его и без того невысокую репутацию внутри страны и за ее пределами.
В феврале президент Джонсон встретился с Ки и Тхиеу в Гонолулу и жестко предупредил их о необходимости взяться за решение вопросов, вызывавших народное недовольство. Например, это касалось судьбы примерно 12 млн южновьетнамцев, ставших вынужденными переселенцами. Джонсон сказал своим подопечным, что вопрос с беженцами, «как говорят в моей стране, такой же горячий, как пистолет. Не в ваших интересах, чтобы я поднял белый флаг и ушел, поэтому мы должны как-то его решить». Он добавил, что, если бы они почитали The New York Times и стенограммы последних слушаний в сенатском Комитете по международным отношениям, они бы поняли, под каким давлением находится Белый дом: администрации нужны доказательства того, что ситуация в Южном Вьетнаме улучшается. Недавно Макс Тейлор заявил комитету под председательством Фулбрайта, что цель США – достичь достаточного превосходства на поле боя, чтобы заставить врага согласиться с существованием независимого некоммунистического Вьетнама. Дин Раск сказал: «Твердость – абсолютно необходимое условие для достижения мира». Но самые громкие аплодисменты сорвал великий Джордж Кеннан, который заявил комитету: «Мы заслужили бы гораздо больше уважения в глазах всего мира, если бы мужественно и решительно ликвидировали несостоятельные позиции».
Мало кто из вьетнамцев, и уж точно не Ки, хорошо понимал, как устроена Америка. Премьер-министр почти не читал американскую прессу и позже писал: «Если американцы, которые приезжали в мою страну миллионами, так и не поняли Вьетнам, как мог мой народ понять Америку?.. Я не понимал могущества американских СМИ в формировании общественного мнения и не понимал могущества этого мнения… Я считал, что Америка – это президент Джонсон и его послы и что, когда мы говорили с конгрессменами, министрами и генералами, мы говорили со всей страной. Оказалось, что это было далеко не так». Он сожалел, что не уделял больше внимания тому, чтобы завоевать поддержку американской общественности, хотя, учитывая его личность и характер его правительства, трудно представить, что он сумел бы это сделать.