Гибридные войны в постгероическую эпоху.
Государство не лишается права на насилие полностью, но в условиях, когда явное проявление насильственности перестает получать общественную поддержку, оно делегирует это право другим участникам политической игры.
Продолжаем серию материалов по философии войны. Публикуем отрывок из книги философа Арсения Куманькова «ВОЙНА или В плену насилия», посвященный феномену «новых войн». Текст предоставлен Издательством ЕУСПб.
Современное отношение к жизни, смерти и боевым потерям не сводится к реакции родственников и друзей тех, кто проходит действительную военную службу. Это отношение разделяет все общество везде и всюду (кажется, его разделяла даже советская элита), так что налицо крайнее нежелание мириться с возможными потерями, которые стали гораздо значимей, чем во времена, когда общая численность населения была, пожалуй, куда меньше, но семьи куда больше.
Эдвард Люттвак
После распада СССР биполярный мир разрушился. Часть экспертов высказалась об этом с воодушевлением. Казалось, что с победой над «империей зла» основные военные угрозы и вызовы останутся позади и человечество вступит в более безопасную стадию своего существования. Всеобщего мира обрести не удалось, на первый план вышли новые источники угроз – негосударственные субъекты и нерегулярные силы. Но прекращение холодной войны, безусловно, сказалось на изменении в политике безопасности западных держав.
Одним из последствий окончания противостояния сверхдержав стало сокращение численности армий и военных бюджетов. Армии, ориентированные на проведение миротворческих или гуманитарных операций в составе экспедиционных сил, были сокращены во многих европейских странах на 50% по сравнению с 1990 годом. Безусловно, способствовало этому и технологическое совершенствование средств ведения войны.
Стоит также отметить и проявившуюся после Второй мировой войны тенденцию к потере войной своей легитимности. Коллективная травма тотальных войн заставила население европейских и североамериканских стран переосмыслить условия общественного договора, согласно которому одной из важнейших обязанностей граждан было участие в вооруженной защите своего государства. Политики принимали решение о необходимости ведения войны, а граждане должны были поставлять солдат, жертвовавших собой во имя своего отечества. Но во второй половине XX века война перестает приниматься безропотно. Она больше не популярна и все чаще порождает активную критику и протестные движения.
Западный мир вступил в «постгероическую» эпоху, как ее обозначил американский военный эксперт Эдвард Люттвак. Процветание и комфорт перестали связываться напрямую с обеспечением мирного состояния благодаря применению вооруженной силы. Скорее наоборот – в необходимости вести войну стали видеть угрозу благополучной жизни. Война становится дорогим предприятием, но дело даже не в экономических расходах, а в символических затратах и рисках. Политическая стоимость военных потерь выросла колоссально, что опять же сделало войну менее возможной, нежели прежде, когда державы без опасения шли даже на тысячные жертвы. Итак, от тотальной войны мы пришли к такому положению дел, когда война не одобряется широкими массами и зачастую оказывается вне закона как абсолютно нелегитимное политическое средство. Межгосударственная война становится крайне рискованной ввиду возможного применения оружия массового поражения и негативной реакции международного сообщества. Индо-пакистанские войны, войны Израиля с соседями, Ирано-Иракская война и Война в Персидском заливе стали последними крупными классическими войнами. Основным типом военного конфликта на рубеже XX–XXI веков становятся так называемые новые, или асимметричные, войны.
Асимметричная война – вооруженное столкновение сторон, различающихся в своем правовом статусе (например, государство и террористическая организация) или в стратегии и тактике. Чаще всего асимметрия проявляет себя в столкновении регулярной армии с нерегулярными силами, которые не являются законными комбатантами, – с повстанцами, ополченцами, преступными группировками, террористическими отрядами. Несоответствие военной мощи и ресурсной базы заставляет нерегулярные армии обращаться к тактике, позволяющей сгладить дисбаланс сил: терроризму, партизанской войне, информационным атакам.
Закрепление постгероических настроений и делегитимация войны не означает, что человечество близко к тому, чтобы выйти из-под власти насилия. Во-первых, постгероизм характерен для западного мира, но в других регионах Земли сохраняется вполне героическое восприятие войны. Оно проявляется, например, в действиях террористов или участников революционных движений в Африке.
Во-вторых, и западный мир нашел способ сохранить вассальную зависимость от насилия и войны. В своем непосредственном значении слово «война» используется в политической сфере все реже. Скорее принято применять его, когда речь идет о борьбе за важные социальные цели, – тогда могут появиться выражения вроде «война с бедностью» или «война с наркотиками». Операции, в которых участвуют военные или полицейские силы, описывают при помощи различных эвфемизмов: контртеррористическая операция, операция по принуждению к миру или по поддержанию мира, гуманитарная интервенция, полицейская акция. Безусловно, будучи переименованной, война не исчезает, ее сущность не меняется, но появляется новая форма, в которой она существует, и преображается наше восприятие войны.
Наиболее важный аспект трансформации войны на рубеже XX–XXI веков связан с тем, что все чаще война перестает быть межгосударственной. Заметным, а иногда даже и ключевым участником войн становятся негосударственные субъекты, которые оспаривают монополию государства на легитимное насилие. В течение последних десятилетий неподконтрольные какому-либо государству вооруженные группы резко усилили свою значимость на международно-политической арене, вступая в конфликты между собой или с легитимными правительствами. Политолог Мэри Калдор следующим образом описывает состав участников таких конфликтов: «…эти войны ведут сети государственных и негосударственных участников. В обоих случаях можно перечислить три главные категории: повстанческие движения; автономные ополчения, часто стоящие на стороне правительства; коалиционные и правительственные силы» (Калдор М. Новые и старые войны. Организованное насилие в глобальную эпоху. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. С. 308–309).
Обновляются и способы ведения войны. Первая и Вторая мировые войны рассекли Землю тысячами километров траншей. В боевых операциях были задействованы многомиллионные массы вооруженных людей, которые поддерживались самыми разнообразными техническими средствами. Война велась повсюду: на земле, в воздухе, на воде и под водой. Современные войны, как правило, ведутся ограниченными контингентами, участвующими не в позиционных сражениях, а в локальных операциях, рейдах и набегах.
Можно предположить, что для значительной части вовлеченных в вооруженный конфликт нерегулярных групп «хищническая экономика» войны (еще один термин Калдор) является основным мотивом ведения боевых действий. Стремление заработать на войне – захватом заложников ради выкупа, работорговлей, воровством гуманитарной помощи и ресурсов – притягивает к войне не меньше, чем стремление решить политические цели.
Изначально лишенные возможности опереться на техническую и экономическую мощь, доступную в войне государству, нерегулярные силы обращаются к неконвенциональным способам ведения войны: геноциду, террору, криминальному насилию – прямо нарушая нормы международного права и обычаи ведения войны. Отказ от правовых и моральных ограничений ведет к радикализации вражды и борьбы. Участники конфликта видят в своем противнике не равного себе по статусу политического оппонента, а «фашиста», «антихриста», «врага рода человеческого». С таким противником невозможно заключить мир, его необходимо только уничтожить. Но, в отличие от участников тотальных войн, у нерегулярной армии, как правило, нет ресурсов для достижения этой цели. Неразрешенный конфликт закрепляет враждебное отношение к противнику на уровне массового сознания, что, в свою очередь, может стать одним из препятствий на пути к мирному урегулированию.
Калдор верно подмечает важное следствие из этой радикализации вражды: в современной войне наблюдается стирание границы между военным и гражданским лицом, комбатантом и нонкомбатантом и в принципе между государственной и частной сферой. Две мировые войны знали нарушение этих бинарностей, но были изначально нацелены на то, чтобы при помощи войны создать новое состояние мира – на условиях победителя. В современной войне нередко само содержание победы не может быть внятно определено.
Стремление к победе над нацизмом объединяло капиталистический и коммунистический режимы. Было очевидно, чтó для этого нужно сделать. Но как определить победу в войне с терроризмом? Война становится насилием ради насилия, она не представляется средством обретения мира, но превращается в способ обеспечения своего существования или своеобразную сферу бизнеса. Конфликты обладают меньшим разрушительным потенциалом, но продолжаются десятилетиями, поэтому военное состояние сочетается с мирным, смешиваясь почти до неразличимости. Классическая война между государствами велась на полях сражений, а стремление прекратить кровопролитие было определяющей основой для установления последующего мира.
У Клаузевица решающее сражение, напрягающее все силы обеих сторон, было кульминацией военного конфликта; далее шел спад напряженности, обсуждение и подписание мира. Но в наше время наиболее типичной формой конфликта становится асимметричный конфликт, вооруженное столкновение между солдатами противоборствующих армий заменено акциями насилия, зачастую направленными против гражданского населения. Иными словами, место боя занимает кровавая резня. Как утверждает Герфрид Мюнклер, если и существует способ обрести мир в такой ситуации, то он сводится не к акту заключения мирного договора, а к длительному процессу установления мира, который может потребовать нескольких лет переговоров, выдвижения ультиматумов и введения санкций.
Множественность сил, вовлеченных в современные конфликты, лишь усугубляет сложность заключения мира. Отказ от насилия далеко не всегда представляется одной из приоритетных целей. В асимметричном конфликте, если кем-то из полевых командиров и объявляется о прекращении огня, его решению могут не подчиниться другие командиры. Кроме того, можно ожидать «продолжения вооруженного конфликта другими военными средствами, такими, как, например, террористические акты» (Введение // Нравственные ограничения войны: Проблемы и примеры / под ред. Б. Коппитерса, Н. Фоушина, Р. Апресяна. М.: Гардарики, 2002. С. 41).
Для установления мира необходимо, чтобы все непосредственные участники конфликта и стороны, причастные к его развитию, пришли к убеждению, что в долгосрочной перспективе выгоднее для них будет мирное положение, а не продолжающаяся война. Иными словами, эта идея должна приниматься одновременно государством и его асимметричным противником, мировыми державами, а также заинтересованными экономическими структурами. Но до того как это произойдет (если это вообще когда-либо произойдет), война в своей явной или гибридной форме сохранится. Знаменитое оруэлловское «Война – это мир» как нельзя лучше подходит для характеристики этого состояния.
Совокупность этих факторов все чаще заставляет говорить о гибридизации войны. Гибридная война – это война, сочетающая в себе характеристики сразу нескольких типов войны. Она заимствует стратегии и тактики, характерные как для межгосударственной, так и для асимметричной войны. Конвенциональные средства сочетаются с попыткой дестабилизации противника при помощи экономических, политических, медийных и пропагандистских инструментов (как внутри государства, ставшего театром военных действий, так и на международном уровне). Добавим к этому террористические атаки, провокацию революционных беспорядков и сепаратизма, скрытую переброску войск и вооружений в зону конфликта, диверсии и кибератаки. Термин «гибридная война» появился сравнительно недавно, в середине 2000-х годов. Но сам по себе феномен имеет куда более долгую историю. Ещё в 1960-е годы русский военный теоретик Е. Э. Месснер писал о «мятежвойне», отмечая значимость народных движений и психологических факторов в современной войне.
Государство, ведя войну с противником гибридными средствами, но отрицая свое в ней участие, получает возможность реализовать военно-политические или экономические интересы. Задействованные в конфликте асимметричные силы, представляя чужие интересы, решают также и собственные задачи, лежащие в сфере криминала, религиозной или националистической вражды. В гибридной войне теряется бинарность позиций, характерная для классической межгосударственной войны. Различия между миром и войной, участником и неучастником войны, законными и незаконными средствами ее ведения провести крайне сложно. Как следствие, затрудняется выход из гибридного конфликта. Его редко можно завершить, опираясь исключительно на военную силу. Требуется задействовать политические и экономические средства, привлечь международное сообщество и надеяться на изменение геополитической ситуации.
Теперь часто говорят, что новые войны свидетельствуют об утрате государством права на монопольное распоряжение насилием. И даже более, в этом видят слабость и закат государства – оно якобы отступает под натиском негосударственных субъектов. Роль нерегулярных сил, безусловно, заметна уже в наше время и, вероятно, продолжит расти. Но в самой ситуации, когда появилось множество агентов войны, не связанных непосредственно с государством, можно увидеть и выгоду для самого государства.
В условиях делегитимации войны государство получает возможность решать конфликтные вопросы при помощи насилия, используя боевой потенциал нерегулярных групп. Государство может финансировать, обучать, направлять негосударственных субъектов, дистанцируясь от войны, но все же участвуя в ней. Этому служит, например, использование частных военных компаний, роботизированных систем и кибервойск (идентифицировать государственную принадлежность которых крайне сложно), а также ведение проксивойн. (Прокси-война – опосредованная война, вооруженный конфликт, в ходе которого государства не вступают между собой в открытое столкновение, а используют для ведения борьбы силы третьих государств. Примером могут быть столкновения СССР и США в ходе войны во Вьетнаме или Афганской войны.) Государство не лишается права на насилие полностью, но в условиях, когда явное проявление насильственности перестает получать общественную поддержку, оно делегирует это право другим участникам политической игры.
Склонность человека решать конфликты при помощи вооруженного насилия и осознание великими державами своего права обращаться к войне по собственному усмотрению вызывали к жизни тотальные войны, которые поставили мир на грань настоящей катастрофы. В условиях, когда прямое использование военного насилия перестало быть приемлемым и ограничивается сдерживающим эффектом распространения ядерного оружия, человечество не отказывается от насилия, а продолжает использовать его в неявной, скрытой форме. Речь может идти об обращении к посредникам, либо о маскировке своих действий под невоенные, полицейские, контртеррористические, либо об оправдании насилия соображениями гуманности.