Власть против свободы слова
В либеральном обществе обижать и ошибаться – это разные вещи, и их никогда не следует путать
Американский политический философ и журналист Джонатан Рауш написал книгу «Добрые инквизиторы: власть против свободы слова» в далеком 1993 году, но ее долгожданный русский перевод (издательство Corpus) появляется как нельзя более вовремя.Дело в том, что эта книга не только (и не столько) о давлении авторитарного государства на свободную прессу. По мнению автора, не менее опасна противоположная крайность – социальная философия, согласно которой все члены общества (и прежде всего наименее защищенные меньшинства) должны быть по возможности ограждены от любых болезненных ситуаций.
Сегодня эту идеологию часто называют «новой этикой» (в начале 1990-х этот термин еще не был распространен), а в понятие «болезненной ситуации» включено чувство обиды, абсолютизированное в качестве неотъемлемого личного права, с которым общество обязано считаться. Джонатан Рауш следующим образом формулирует свою позицию:
Правильный принцип (и единственный, согласующийся с либеральной идеей) звучит так: «Нельзя причинять боль просто ради того, чтобы причинить боль». А неправильный, которым тем не менее все сильнее вытесняется правильный, формулируется так: «Нельзя допускать, чтобы кому-то причинили боль».
В главе «Угроза человеколюбия», отрывок из которой мы публикуем с любезного разрешения издательства, автор обсуждает эту проблему на примере академической науки. Однако сегодня мы видим, что «неправильный принцип», о котором книга предупреждала три десятка лет назад, торжествует и в других социальных сферах.
***
За общество без оскорблений приходится платить высокую цену. Слишком многие об этом сегодня забывают. Люди думают, что можно искоренить боль, но сохранить при этом знание; многие из них полагают, что плоды интеллектуального труда растут на дереве.
Несколько лет назад прогремел скандал с курсом французского языка в Йельском университете: старшекурсница пожаловалась на него в университетскую комиссию по сексуальным домогательствам. Автор курса Пьер Капрец придумал что-то вроде телевизионной мыльной оперы на французском языке («Французский в действии»), которая оказалась невероятно популярным средством обучения: ее показывают десятки государственных каналов, а сотни университетов используют в качестве основы для обучения французскому языку.
Но студентка оскорбилась, увидев в фильме гендерные стереотипы – например, «большой постер полуголой женщины из французской рекламы». Студентка заявила:
Для меня было по-настоящему оскорбительно сидеть в аудитории и видеть изображение женщины как предмета.
Другая студентка – лесбиянка – пожаловалась, что ее
очень оскорбляла необходимость под видом обучения французскому языку каждый день терпеть сексистскую гетеросексуальную романтику.
Студентки отметили, что оскорбленными могли почувствовать себя и мужчины; первая из них сказала, что «ей было жаль одного лысеющего студента, когда обсуждалась лексика, связанная с волосами».
Кажется, никому из этих людей ни разу не пришло в голову, что шоу имело такой успех именно потому, что было смешным, а смешным оно было потому, что его автор рискнул подойти к вопросу оригинально и творчески; а если бы он пытался всем угодить, то получилась бы унылая размазня. И тогда пострадало бы множество людей, желающих изучать французский.
Либеральное общество основывается на следующем принципе: каждый из нас должен всерьез допускать, что может ошибаться. Это значит, что мы не должны позволять никому, включая нас самих, быть вне досягаемости критики (никто не имеет права на решающее слово). Следует позволять людям совершать ошибки, даже если эти ошибки кого-то расстраивают или оскорбляют (а это неизбежно будет происходить).
Кроме того, мы можем заявлять об обладании знанием только в том случае, если наша точка зрения была проверена «никем конкретно» (никто не обладает личной властью).
Либеральное общество основывается на следующем принципе: каждый из нас должен всерьез допускать, что может ошибаться.
Иными словами, либеральная наука стоит на двух основаниях. Первое – это право оскорблять в целях поиска истины. И второе – это обязанность проверять чужие мнения и отдавать на проверку свои. Именно в этом и состоит общественная мораль: максимально быстрый поиск ошибок при минимальном риске причинения вреда – интеллектуальная вольность, ограниченная интеллектуальной дисциплиной. Дисциплина не менее важна, чем вольность, но нельзя забывать о том, какую именно дисциплину мы имеем в виду.
В феврале 1990 года в Университете Индианы-Пердью в Индианаполисе преподаватель был уволен из-за того, что он сказал студентам курса по Западной цивилизации: «Ревизионистам кажется, что это [холокост] полная ерунда».
Конечно, некоторым и правда так кажется. А некоторым кажется, что высадки американцев на Луну – это пропагандистская выдумка, инсценированная правительством США. Но лектор представил студентам точку зрения тех, кто отрицает холокост, некритично – так, как будто она уже прошла проверку. Якобы нацисты «не помещали людей в газовые камеры», фотографии сваленных в груду человеческих тел – подделка, «вся эта история рассыпалась бы, если бы Израиль не получал благодаря ей кучу денег» и так далее.
Сложно придумать что-то более оскорбительное для евреев, которые, конечно, были в ярости. Один еврейский общественный деятель назвал лекцию «кощунством не только по отношению к памяти тех, кто погиб в гитлеровских лагерях смерти, но и по отношению к тем, кто выжил».
Что делать в таких случаях? Ответ (я думаю) такой: есть правильное и неправильное основания для того, чтобы отстранить этого человека от преподавания истории. Неправильное: его лекция оскорбила евреев. Но никто не имеет права на защиту от кощунства – ни евреи, ни мусульмане, ни этнические меньшинства, ни я, ни вы.
Правильное же основание заключается в следующем: в качестве знания он преподавал гипотезу, которая была опровергнута настолько убедительно, насколько это вообще возможно. Его следует рассматривать не как человека с непопулярным мнением (он действительно им является, но имеет на это полное право), а скорее как преподавателя, рассказывающего студентам небылицы: как если бы он объяснял первокурсникам-биологам, что эволюция – это выдумка атеистов, или первокурсникам-астрономам, что Тельцы должны играть в лотерею, когда Венера находится в Близнецах.
Причем я вполне признаю, что на практике часто бывает сложно разобраться, чтó опровергнуто, а что просто слишком оскорбительно: об этом придется дискутировать. Но самое главное – не отступать от принципов: в либеральном обществе обижать и ошибаться – это разные вещи, и их никогда не следует путать. Поэтому, когда кто-то говорит, что он оскорблен, нормальный ответ должен быть таким:
Ты можешь мне не нравиться, но я не буду заставлять тебя молчать. Однако я ни в малейшей степени не обязан серьезно относиться к тому, что ты говоришь, или даже слушать тебя, пока ты не позволишь мне и другим людям критически разобрать твое мнение и не постараешься смириться с результатами.
А что же делать с людьми, которые придерживаются глупых или оскорбительных мнений, но не хотят испытывать их публичной проверкой? Просто игнорировать их. Молчание – самое эффективное оружие науки. Любой писатель и ученый скажет вам: пусть лучше тебя критикуют, чем игнорируют.
Если кто-то считает, что холокоста не было, зачем льстить ему вниманием? В мире живет масса людей с примитивными или одиозными представлениями и возможностью их транслировать. Так будет всегда. И одно из великих открытий либеральной науки состоит в следующем: при условии, что эти люди не могут совершать насилие, лучшая стратегия – просто маргинализировать их до тех пор, пока они не согласятся представить свою точку зрения на суд публики для надлежащей проверки. Когда их игнорируют, они теряют возможность транслировать свои идеи.
И что мы должны предпринять, чтобы успокоить чувства оскорбленных людей, чтобы компенсировать им моральный ущерб и наказать мучителей? Одно и только одно: абсолютно ничего. Вообще.
Вот каким должен быть стандартный ответ людям, которые говорят, что их оскорбили:
Помимо того, что задеты ваши чувства, пострадали ли вы как-то еще? Угрожали ли вам или кому-то другому насилие или вандализм? Нет? Тогда очень жаль, что ваши чувства были затронуты, но тут ничего поделаешь. От этого не умирают. Если вы хотите наслаждаться всеми достоинствами либерального общества и не быть при этом бесстыже лицемерными, нужно наращивать толстую кожу – ведь в процессе производства знания люди друг о друга «трутся». В либеральной культуре это абсолютная моральная обязанность.
На практике это означает, что люди, которые каждый день еще до завтрака успевают дважды оскорбиться в лучших чувствах, должны научиться считать до ста – безусловно, это требует дисциплины – и, прежде чем нестись на улицу и взывать к справедливости, говорить себе: «Это всего лишь личное мнение того парня» (в этом деле очень помогает чувство юмора). Точно так же это означает, что те, кто получает жалобы оскорбленных, должны сначала сосчитать до тысячи и только потом начинать что-то делать.
Очень жаль, что ваши чувства были затронуты, но тут ничего поделаешь. От этого не умирают.
Другой вариант – вознаграждать людей за то, что кто-то их обидел. И как только люди понимают, что могут что-то получить благодаря шуму вокруг своей обиды, они становятся профессиональными оскорбленными.
Некоторые верят, что русские читают их мысли с помощью микроволн; другие беспокоятся, что уроки французского могут случайно расстроить лысеющих мужчин. В либеральном обществе исходная посылка должна быть такой: мало какая озабоченность кого бы то ни было заслуживает большего, чем просто вежливое игнорирование.
Если это звучит бездушно, то вспомните вот о чем: установление права на отсутствие оскорблений могло бы привести не к более цивилизованному обществу, а к бесконечным перепалкам по поводу того, кто кого обидел и кто может претендовать на статус самого оскорбленного. При таком раскладе мы только и занимались бы тем, что затыкали бы друг другу рот.
Перевод Карины Назаретян.