«Нефть падает? Ничего она не падает. Она дернулась. В чем караул-то?»
Будущее геронтократии, отрицание кризиса и культура обсуждения зарплаты Игоря Сечина
Минувшая неделя выдалась на редкость насыщенной. А событиям отдельного ее дня – вторника 10 марта – даже удалось затмить нефтяной кризис, биржевую панику и официально объявленную пандемию коронавируса. В этот исторический день с трибуны российского парламента президент Владимир Путин нанес сокрушительный удар по Конституции – а в более широком смысле по самой идее законности, обнулив надежды (если таковые еще были) на построение правового государства в РФ. В воображаемом движении страны от мягкого авторитаризма к рыночной демократии, опирающейся на сильные институты, теперь нет смысла. Как и в любых разговорах о транзите власти. Отныне все это в прошлом.
Ясность перспектив режима похоронила дискуссию о преемнике, что являлось главной внутриполитической интригой последних лет. Зато возрастающим спросом, вероятно, будет пользоваться тема здоровья президента как естественный – и, по сути, единственный – ограничитель действующей власти.
В октябре этого года Путину исполнится 68 лет. С учетом его готовности переизбраться на два шестилетних срока после 2024 года, которую никак нельзя исключать, мы можем говорить о высоких шансах возвращения страны во времена позднесоветской геронтократии. К 2024 году Путин будет старше Бориса Ельцина в 1999-м, когда тот объявил об отставке, и чуть младше Леонида Брежнева, который умер на 76-м году жизни – на вершине власти и в окружении таких же, как он, престарелых членов Политбюро, готовых наследовать Генсеку.
Но сейчас это видится лишь промежуточной стадией.
К 2036-му по сроку нахождения у власти (включая формальное четырехлетнее премьерство) президент оставит позади всех без исключения руководителей СССР, а также подавляющее большинство русских царей – за исключением Ивана III (правил 43 года), Ивана Грозного (39 лет) и, наконец, Владимира Святославича, прожившего для своего времени удивительно долгую жизнь – по разных данным, от 57 до 59 лет, из которых князь правил в общей сложности 37. И ведь хорошо справлялся, заметил как-то Путин, «проложил дорогу к строительству сильного централизованного Российского государства» (у памятника князю Владимиру исполинских размеров, воздвигнутого четыре года назад рядом с Кремлем, на неделе проходили одиночные пикеты против обнуления президентских сроков).
Между тем не только сам российский лидер, но и его ближайшие соратники – будь то Сергей Шойгу, которому скоро исполнится 65, или 68-летний секретарь Совбеза Николай Патрушев – вступили в возраст, который стэнфордский профессор медицины Герберт Абрамс, автор книги о влиянии президентского здоровья на качество принимаемых решений, считает малопродуктивным и физиологически небезопасным для высокопоставленного государственного служащего.
Скептики, пожалуй, на это возразят, что износ элит в любом случае будет компенсирован периодической ротацией во власти – как это, например, происходит с составом кабмина (не исключая последнего, где появились люди, которым нет и сорока). Но особой уверенности тут нет.
Во-первых, на больших массивах данных прослеживается тенденция к старению власти, опережающей национальные демографические тренды. Так, в 2017 году Reuters не поленился сравнить даты рождения 784 российских губернаторов, членов обеих палат парламента, членов правительства, Совета безопасности и сотрудников президентской администрации с возрастом тех, кто занимал эти должности в мае 2012 года. По итогам сопоставления вышло, что политики и чиновники за пять лет стали старше в среднем почти на три года.
Во-вторых, вполне очевидно, что в путинской системе влияния министерский портфель (и само собой депутатский мандат) весит куда меньше кресла главы госкорпорации или госкомпании – не говоря уже о финансовых различиях (об этом ниже). А люди на высших этажах государственной корпоративной власти за долгие годы пребывания в своих должностях доказали президенту, что намерены работать там же и впредь, во всяком случае, пока хватит здоровья.
В-третьих, нужно признать: чем старше становится президент, тем меньше он готов доверять энергии и лояльности молодых. До 2013 года срок госслужбы был ограничен 60 годами. Но затем Путин пошел на изменения в законе «О государственной гражданской службе РФ» и увеличил ее предельный срок до 70 лет. Фактически пожилой чиновник может служить сколько угодно долго, если против этого не возражает глава государства.
Поэтому стране все чаще предстоит наблюдать картины, подобные тому:
- как бессменный руководитель Следственного комитета России 67-летний Александр Бастрыкин (в 2018 году его полномочия продлены на пять лет) внимательно изучает через лупу монитор компьютера – и по забывчивости временами меняет позицию по принципиальным вопросам вроде смертной казни;
- как 77-летний Валерий Зорькин, бессменный председатель Конституционного суда (чья должность давно не имеет возрастных ограничений), на экстренно созванном заседании в субботу вечером подвергает безжалостному правовому анализу инициативу об обнулении президентских сроков – а между делом воздает должное крепостничеству, этой «главной скрепе, удерживающей внутреннее единство нации»;
- как бессменный ректор МГУ 80-летний Виктор Садовничий уверяет, что «поверил [Путину] еще лет 30 назад» (в прошлом году контракт с ним продлен на пять лет) – и округляет глаза, «не понимая, почему такой интерес к ней [Катерине Тихоновой, непризнанной дочери президента, реализующей многомиллиардный проект на территории университета]»;
- или как 84-летний Владимир Ресин, депутат Госдумы (где нет предельного возраста), разъезжает со своим кортежем по столице, инспектируя строительство новых православных храмов – при этом «даже не может сказать честно, почему вступил» в партию «Единая Россия». Непроизвольно вышло.
Этих и многих других заслуженных людей с богатым прошлым президент не против забрать с собой в будущее. И если есть у них общая задача, помимо заботы о здоровье, то трудно выразить ее лучше, чем это в четверг сделал спикер парламента Вячеслав Володин, молодой 56-летний политик: «Сегодня, исходя из вызовов, которые есть, и угроз, которые в мире существуют, не нефть и газ наши преимущества. Как вы видите, и нефть, и газ могут падать в цене. Наше преимущество – Путин, и мы его должны защитить». В свежих Хрониках госкапитализма:
Госреакция. «Россия пройдет этот турбулентный период достойно»
Отрицание очевидного – один из любимых приемов российских чиновников, не желающих признаваться в ошибках и уж тем более нести ответственность за их последствия. Уверенно объявляй черное белым, и все вокруг постепенно успокоится, окрасившись в серые тона – такова испытанная временем логика общения власти с населением на пике кризиса.
Понедельничное падение фьючерсов Brent оказалось сильнейшим за последние 29 лет, подсчитали в Bloomberg. Есть и другие оценки – в частности, от Боба Макнэлли, главы американской консалтинговой компании Rapidan Energy:
«Налицо редкое сочетание факторов, – написал он в twitter,– шоковый обвал спроса на нефть, столь же шоковый рост предложения и отсутствие производителя, влияние которого на рынок могло бы остановить надвигающую катастрофу. Последний раз такая ужасная комбинация наблюдалась в 1930–1931 годах [в период Великой депрессии]».
Ввиду исключительного стечения обстоятельств, усугубляемого отчаянной ценовой войной на нефтяном рынке, в пятницу основные американские индексы Dow Jones, S&P 500 и NASDAQ обрушились почти на 10%, показав самое большое снижение за последние 33 года. Сразу после выхода РФ из сделки с ОПЕК аналитики и некоторые участники рынка тотчас объявили такое решение роковой ошибкой. А, например, Дмитрий Маринченко, старший директор группы по природным ресурсам и сырьевым товарам рейтингового агентства Fitch, высказал сомнение в том, что случившееся могло быть частью плана российских переговорщиков – ведь в противном случае это даже не выстрел себе в ногу, а, скорее, русская рулетка:
«Вряд ли Москва рассчитывала на то, что цены на нефть упадут до почти $30 – вероятно, это очень неприятный сюрприз в том числе для тех, кто принимал решение о выходе из сделки. Комфортным этот уровень для России точно назвать нельзя. При цене $30 России грозит бюджетный дефицит и девальвация, начнутся разговоры об увеличении налогового бремени для нефтяных компаний».«Знаю, что отдельные государственные компании ее [идею о выходе из сделки ОПЕК+] активно лоббировали, – отмечал впоследствии в интервью РБК Леонид Федун, совладелец и вице-президент “Лукойла”. – Даже те, кто лоббировали, не могли себе в страшном сне представить, что будут продавать нефть по $25». Выход на такой уровень цен топ-менеджер объявил катастрофой).
Глава Минэнерго Александр Новак тем временем утверждает, что предвидел исторический обвал заранее – и, что важнее, не находит его экстраординарным. На внеплановом совещании в правительстве в понедельник – в предельно усеченной его версии, одобреной для СМИ – Новак сообщил, что сценарий выхода из соглашения «прорабатывался и текущая ситуация на нефтяном рынке находится в пределах прогноза». В свою очередь, глава Минфина Антон Силуанов не стал изображать спокойствие провидца (хотя при желании мог бы сослаться на описание нынешней ситуации в прошлогоднем прогнозе ведомства до 2036 года, где в рамках суперциклов предсказывается возвращение нефтяных цен к своим долгосрочным равновесным значениям – $33, или средней стоимости барреля за последние 150 лет). Министр просто заверил, что все запланированные социальные расходы будут выполнены – пускай и в подешевевшей национальной валюте.
Комментируя последствия первой волны биржевого шторма и мрачные ожидания второй, в полной мере оправдавшиеся в четверг, Андрей Белоусов также призвал не принимать близко к сердцу динамику рынков. При этом первый вице-премьер был более категоричен. Практически раздражен всеобщим возбуждением:
«Куда она [нефть] падает? Ничего она не падает. Она дернулась – ну и что, в чем караул-то? Тоже мне…, – реагировал чиновник на вопросы прессы в тот момент, когда Brent торговался ниже $33, а доллар пробирался к 75 рублям. – Послушайте, не надо делать проблему из каждого доллара за баррель. У нас есть план на случай, если вдруг что-то произойдет. Но я пока даже не вижу оснований этот план не то чтобы задействовать, а даже его как-то среди ФОИВов (федеральных органов исполнительной власти. – Republic) особо продвигать. Потому что пока ничего фатального не происходит».
Наконец, не склонен был драматизировать ситуацию и президент Путин – ведь в конечном счете все только к лучшему:
«Я уверен, Россия пройдет этот турбулентный период достойно, спокойно […] есть все шансы для того, чтобы ключевые отрасли производства РФ вышли из этой ситуации значительно более окрепшими и готовыми к дальнейшей очень серьезной конкурентной борьбе». («Для большинства отраслей промышленности изменение курса рубля в сторону удешевления – это определенный плюс и повышение конкурентоспособности на внешних рынках», позднее добавил министр промышленности и торговли Денис Мантуров).
Консолидированной позиции государства из официальных лиц по традиции попытался возразить разве что Алексей Кудрин. Глава Счетной палаты пустился в типичные для себя рассуждения о рисках сползания страны в нищету, если стоимость нефти остановится на текущих значениях:
«Я хочу уже сказать полноценно, что, скорее всего, мы стоим на пороге кризиса. Нынешний кризис может оказаться достаточно чувствительным».
Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков квалифицировал подобные предостережения как частное мнение «очень опытного экономиста», на которое, тем не менее, не стоит полагаться. И призвал «рассматривать это все в комплексе, в том числе [базируясь на] оценках правительства, оценках наших статистических ведомств». А раз так, волноваться не о чем.
Госкомпенсация. «Но если им платить, то их начальники должны получать больше»
Администрацию президента можно подозревать в каких угодно тайных планах и затейливых манипулятивных схемах. Но вполне допускаю, что вышедшая на неделе очередная серия тассовского цикла интервью с Путиным, в которой президент на голубом глазу рассуждает о непомерно высоких зарплатах топ-менеджмента госкомпаний, не была приурочена к обрушению рынков, разговорам об угрозе девальвации и нарастающей бедности в стране. Так или иначе, короткий обмен мнениями здесь примечателен сам по себе – даже невзирая на то, что официальные зарплаты капитанов путинского капитализма могут иметь мало общего с реальным богатством высокопоставленных менеджеров.
В прошлом, когда Путина спрашивали, например, о зарплате главы «Роснефти» Игоря Сечина, он по большей части отнекивался и разводил руками: «Зарплату Сечина не знаю». И это наверняка так, поскольку оценить доход главного нефтяника от основного места работы действительно весьма затруднительно – не говоря уже о том, чтобы держать такие цифры в активной президентской памяти. Итоговая сумма заработков топ-менеджеров крупнейшей в стране нефтяной компании, помимо разнообразных бонусов и премий, охватывает дополнительное вознаграждение за участие в правлении, работу с гостайной и пр. Сюда же можно включить и возмещение представительских и командировочных расходов, затрат на аренду жилья и обучение детей.
По грубым подсчетам «Ведомостей», персонально у Сечина выходило не менее 470 млн рублей в год, а по чуть более ранним оценкам того же издания, – 600 млн рублей (без учета опционов). При этом расчеты оклада первого лица компании давали 15,7 млн рублей в месяц, или около 0,5 млн ежедневно. В разное время назывались разные суммы. Например, в декабре 2013-го в статье «Государева щедрость» русский Forbes опубликовал оценку доходов Сечина в рейтинге зарплат менеджеров, согласно которой глава «Роснефти» в 2012 году в качестве президента и председателя правления компании заработал $50 млн. Однако после этого Сечин подал на издание в суд и добился опровержения.
На сей раз, однако, глава государства дал понять, что смущен подобным уровнем доходов. Правда, ничего не может поделать – рынок есть рынок:
«Меня самого это, честно говоря, задевает и коробит, я согласен [что официальные зарплаты руководителей госкомпании чрезмерны]. Я на этот счет с ними разговаривал. Не так все просто, как казалось бы на первый взгляд. [Руководители госкомпаний] нанимают большое количество иностранных специалистов, они работают эффективно, и они чего-то стоят на рынке, на международном рынке труда. Они вынуждены их брать и платить им [соответствующую] зарплату. Но если им платить, то их начальники должны получать больше».
Тут президент фактически цитирует самого Сечина, однажды затронувшего тему компенсации на собрании акционеров НК: «Размер доходов топ-менеджмента соответствует уровню крупных российских компаний и должен быть сопоставим с уровнем мировых компаний, иначе мы столкнемся с перетоком квалифицированных кадров». С подобным мнением формально можно согласиться, памятуя о высоких финансовых показателях – в частности, рекордно высокой прибыли «Роснефти» за прошлый год (историю приобретения компанией наиболее ценных активов, объем прямой и косвенной господдержки ее бизнеса, а также традиции назначений коллег, друзей и сослуживцев президента на ключевые руководящие посты при этом вынесем за скобки).
И тем не менее, Путин как политик, твердо стоящий на позициях социальной справедливости, не рискнул прямо заявить, что руководители высшего звена госкомпаний стоят своих денег. Более того, в ответ на робкую (без конкретных имен и названий) попытку интервьюера ТАСС пробудить в первом лице более содержательную реакцию – «Владимир Владимирович, топ-менеджеры получают миллион (sic!) в день. Ну, в день!» – Путин нехотя согласился: «Многовато».
В этой связи многие, включая «Первый канал», вспомнили, что президент уже однажды публично советовал руководству госкомпаний «быть скромнее» с премиями и недвижимостью. Но незаслуженно забытой в то же время оказалась другая, более откровенная рекомендация Путина, которую он тогда же дал настойчивым журналистам – «не вторгаться в личную, частную жизнь людей публичных»:
«Нам всем нужно вырабатывать определенные правила, вырабатывать и придерживаться их на основе общего достаточно высокого культурного уровня в нашей стране».
Конечно, сложно да и как-то неловко запрещать прессе спрашивать у главы государства о личных доходах людей из его ближнего круга. Но, видимо, те, кто так делает, должны осознавать, что поступают некультурно. Президент ненавязчиво напоминает всем нам о правилах приличия.