Что мы слышим на аудиозаписи?
Мы привыкли воспринимать этнографические записи как сокровища, сохранившиеся реликты прошлого, что-то, что объективно и правдиво само по себе. Так ли это?
Что мы слышим на записи?
Любая звукозапись это запечатлённый момент, мгновение. Человеческая мысль снова и снова создает из одних и тех же строительных элементов всегда новые комбинации. Мгновение на записи невозможно повторить в точности. И это важно понимать.
Вы можете записать один и тот же ансамбль 10 раз подряд и их пение никогда не повторится, желают они этого или нет.
Таким образом, на записи мы слышим одну из многочисленных возможных комбинаций исполнения конкретно этого человека или определенного ансамбля.
На характер исполнения и модель поведения влияет всё — от настроения, до окружения, времени года и дня.
В этот момент мы уже не владеем всей картиной, многое остаётся за рамками.
Более того, с чего мы решили, что исполнитель на записи является амбассадором местной традиции. Случай! В 100% именно случай определил то, кого мы слышим на записи через 30, 50, 100 лет.
Среди записанных голосов немало виртуозов, характерных исполнителей, признанных певцов и певиц местного селения, лидеров коллективов, но...
Не редко в одной традиции и даже ансамбле могут уживаться совершенно противоположные исполнители — антиподы.
На записях можно услышать и рядовых исполнителей, простых жителей села. Они живут в традиции, в контексте, но по своему опыту, умению, смелости могут недотягивать до той высокой планки, что в традиции считается ориентиром.
И ведь мы с вами на них тоже равняемся.
Представители сменяющих друг друга поколений зачастую по разному ощущают, проживают свою традицию. Что норма для одного человека, группы, поколения — из ряда вон выходящее для другого.
Еще в 1928 году на основе материалов по Пинеге Евгений Владимирович Гиппиус писал:
«Наравне с неразвитой строфой и неразвитой попевкой в песнях молодежи мы имеем столь же неразвитое многоголосие. Подголосочные расслоения редки, робки и почти не превышают терции».
Вы только вдумайтесь, он это пишет о молодежи поколение которых мы сегодня считаем мастерами-виртуозами.
"В песнях стариков, песнях с развитой, упругой попевкой и длинной, сложной строфой, наоборот с первого уверенного раскачиванья и затягиванья момента закрепления узловых центров, ощущается живая импровизация <…> путем свободного выбора новых и новых интонаций из необычайно богатого, неисчерпаемого кладезя".
"Чем увереннее мастер, тем менее он стесняется начать раскачивание сразу на широкой амплитуде, а не постепенно".
"Старики не боятся произвести сильное нарушение равновесия в начале песни, не боятся выйти из круга движения, не боятся любой многоустойности и любой модуляции. В многоголосных расхождениях песен стариков <…> встречаем и ритмическую самостоятельность в движениях отдельных голосов..."
Опытный исполнитель, по наблюдению Е.В. Гиппиуса, ничего не боится, у него нет страха вывести исполнение сразу на высокий импровизационный уровень, охватывать голосом широкий диапазон, двигаться, гибко перестраиваясь между ярусами, играть ритмом. Само собой, речь идет не об одном опытном исполнителе, а о группе исполнителей.
Услышьте это!
Сразу — джаз!
Чистое искусство.
Полный контакт.
Безусловно, взрослея, набираясь жизненного опыта, тяжелея от него, мы начинаем ощущать песни иначе, до нас начинают доходить истинные смыслы текстов, интонаций, мы всё глубже проникаем в их суть. Интуитивно приближаемся к тому, чего не замечали десятилетиями.
Но как же понять, что является нормой, маркером традиции, её типом и допустимым порогом вариативности если всё так изменчиво и нестабильно?
Что взять за точку ноль?
К сожалению, мы ограничены в материале и никогда не будем объективны. Но тем и интересна эта загадка.
Если б все экспедиционные записи велись как описано в статье Евгения Владимировича:
"В Пинежской экспедиции мы сделали опыт систематической записи вариантов песен по определенному плану. Типы песен записывались нами в пяти основных разрезах:
1) в одной деревне у разных по возрасту исполнителей;
2) в соседних деревнях той же волости;
3) в различных волостях;
4) в той же деревне, у двух групп исполнителей, если певцы одной из них, славятся как профессиональные (приглашают, например, на свадьбу) и влияние этого профессионального момента может повлиять на изменение песен;
5) целый репертуар известной группы спевшихся исполнителей (так в Поганце Сурской волости записано 25 песен у двух с детства спевшихся бабок").
Эх, нам бы такой подход и такие возможности для записи...
Но мы должны бережно воспринимать, анализировать каждую звукозапись. Пытаться увидеть тип — то, что является основой, схемой, скелетом этого напева, научиться отбрасывать всё лишнее. Подмечать какие варианты повторяются чаще, какие были спеты лишь однажды, а какие были, судя по всему, ошибочными.
Научиться видеть не только частное, но и общее в одной традиции, в ряде традиций, да и вообще в пении — мужском и женском. Использовать эти знания.
Но мы должны принять то, что на записи мы услышим мимолетность, эхо культуры.
Но мы с вами и есть эта культура.
Традиционное пение — Не музейный экспонат бережно передаваемый от отца к сыну. Это бурлящий котел. Изменчивый слепок жизни.
Бережно изучая то, что вам досталось в записях, доходя до многого интуитивно, вы должны впускать себя, своё Я, в пение. Проживать эту музыку снова и снова.
И быть может выкристаллизовавшись ваше пение и записи когда-то станут той "высокой планкой" поколения.
Благодарю тех кто дочитал. Пишите свои мысли мне в ответ.
Я буду рад предложениям о сотрудничестве — готов прочитать курс лекции и бесед о фольклоре, вокале и импровизации.
Цитаты были из сборника — Крестьянское искусство СССР - [Выпуск] ІІ - Пинежско-Мезенская экспедиция (1928)