крошки (22)

ЦЕРБЕР

есть такие вещи, которые пока не переживешь не перестанешь хотеть. лет пять или шесть назад, я думала (причем это довольно популярная мысль), что мое христианское Спасение спряталось в симбиотической близости с другим человеком.

что стоит только сплестись с кем-то змеиным клубком и надрывная тоска больше не сожмет мое сердце, не выдавит кровь лимонным соком в чай, а после не швырнет его в мусорник, где гнить ему, сердцу, от апатии до полного разложения.
и только получив желаемое, я вдруг за считанные месяцы поняла, что это не панацея, максимум слабоватое болеутоляющее. возможно, я ошиблась с одержимостью. к счастью, в этой версии вселенной зависимостей хоть отбавляй.
у меня были и другие мании, но итогом всему этому стало знание, что ничего не спасет. цель не заключается во взаимодействии с человеком, вещью, актом. она в этом ламповом чувстве, что ты не один, она в безопасности, и в ощущении, что не зря живешь.

остается лишь удовлетворять бесконечный список из своих прихотей. хотя бы на мгновение, на недели две где-то, ты будешь счастлив, я тебе обещаю. потом тоска, как старый пес в пыльном углу комнаты, поднимет голову и лениво тявкнет — и это будет старт новых поисков того, в чьих объятиях ты будешь забываться. или что будешь занюхивать, или после чего будешь занюхивать, на что потратишь деньги, куда купишь билет, откуда сбежить, что поставишь на полку, натянешь на себя, или всё сразу, главное не давать себе остаться в тишине.

ни в коем случае я не даю себе думать. это немного беспокоит, но так сложно удержаться и так страшно остаться в тишине.
я не занимаюсь хваленой медитацией совершенно осознанно, потому что мне придется побыть наедине с собой и узреть что-то ужасное. не собственную ли никчемность?
пять или шесть лет назад внутренний голос часто говорил мне обиднейшие из вещей, вгоняя в самые картинные из драматических рыданий. никто из близких и любимых мною тиранов не смог бы так искусно опустить меня как я сама. однако эти спектакли заканчиваются без букетов роз, а удовлетворения можно достигнуть другими способами.
поэтому голос замолк и просыпается очень редко, как старый пес в самом пыльном углу комнаты, поднимает голову и лениво лает на остатки своего сна, где в мой дом ещё приходили гости, где было ещё кого пугать, от кого защищать.
но то, что он спит, ещё не значит, что его нет. и может быть, я просто боюсь больших собак.

боюсь подойти, чтобы увидеть, что вместо его третьей головы был обрубок. уродливый шрам, уходящий к общей для всех троих грудной клетке. наверное, остальные две по ней скучают.
я не остаюсь в тишине. читаю книги, пока не начинаю засыпать — лишь бы не пялится в потолок. всегда заряжаю телефон, чтобы было куда втыкать в транспорте. я забыла как звучит этот город.
и не хочу вспоминать, ведь мне придется перестать вертеть в руках сигарету, четки, мелкие предметы, постукивать пальцами о стол, мне придется вытащить из ушей наушники и не слышать чужие голоса, мне придется войти в состояние, когда течением приносит к собственному отражению в зеркале.
и кого я там увижу, ну же, скажите мне, кого? морду с вывалившимся из синегубой пасти розовым языком, или человека с окровавленным мечом? давида или голиафа?