Переосмысление мира Пины Бауш о любви и тоске в стареющих телах
(The New York Times, 18.11.2024)
"Контактхоф", важнейшая работа Пины Бауш 1978 года, будет снова поставлен с участниками оригинального состава. Они рассказывают о том, как вернулись к этой постановке почти 50 лет спустя.
В финале спектакля женщина стоит на сцене одна, отчаявшись и опустив глаза. Один за другим к ней подходят мужчины. Они нежно касаются её плеч, щипают за нос, гладят волосы, трогают ноги и живот. Постепенно, но неумолимо, накапливающаяся масса этих движений превращается из проявлений ласки в насилие, нежность мутирует в агрессию, сострадание в жертвенность.
Название спектакля отсылает к двору, когда-то располагавшемуся в квартале красных фонарей. Спектакль был создан в 1978 году, через 5 лет после того, как Пина Бауш стала руководителем балета Вупперталя на западе Германии и незамедлительно переименовала его в Танцтеатр Вупперталя. Трёхчасовая постановка в музыкальном сопровождении популярных немецких песен 1930-х годов, джаза и танго, стала важной вехой для молодой труппы, закрепив то сочетание драмы и движения, которое Бауш назвала танцтеатром, и которое привело к её международному признанию. Хореораф скончалась в 2009 году.
За 46 лет, прошедшие с момента создания, "Контактхоф" с его темами одиночества и тоски, жажды любви и страха отказа, остаётся важной частью репертуара труппы. Он вышел за пределы немецкого Вупперталя, появившись на сцене Парижской оперы, а также войдя в репертуар множества любительских танцевальных компаний.
Теперь у произведения появится новая интерпретация: "Контактхоф - Эхо '78", премьера которого состоится 26 ноября в оперном театре Вупперталя. Проект был задуман и поставлен Мерил Танкард, в постановке примут участие 9 артистов оригинального состава, включая саму Танкард. Исполнителям сейчас от 69 до 80 лет, они будут исполнять те же роли, что и в первой версии, а на сцене одновременно будут показывать кадры первого спектакля, снятые Ролфом Борциком.
Саломон Бауш, сын Пины и глава Фонда Пины Бауш, говорит, что изначально он планировал версию спектакля, в которой было бы задействовано как можно больше артистов первого состава 1978 года, а новые танцовщики дополнили бы состав из 20 артистов. Но Танкард предложила иной вариант.
"Я попросила показать мне некоторые ранние съёмки", говорит она в видеоинтервью, "и меня поразило, какими простыми и искренними мы тогда были, и как довольно современно это выглядело. Рольф был партнёром Пины, они работали рука об руку, и съёмка была сделана субъективно, через его взгляд на спектакль, а не как архивная запись. Я подумала, что мы могли бы использовать эти кадры, оставить только оригинальных исполнителей и сделать с ними спектакль".
Саломон Бауш поддержал эту идею. "Это крепкая и красивая идея, которая, к тому же, даст пространство артистам, которых с нами уже нет". Шесть участников первой постановки уже ушли, несколько других не смогли принять в ней участие.
Алистер Сполдинг, художественный руководитель театра Sadler's Wells, который ставит новый "Контактхоф" совместно с Танцтеатром Вупперталя, говорит: "Вы увидите всю жизнь, от молодого танцовщика до пожилого человека, их воспоминания, течение времени".
В видеоинтервью 5 участников первого состава, которые выступят в "Контактхоф - Эхо '78", рассказали о тех днях, когда спектакль только создавался, и о том, каково вернуться к нему снова спустя почти 50 лет. Вот отредактированные фрагменты их разговоров.
Когда Саломон и Sadler's Wells так обрадовались моей идее, я подумала: "Да я с ума сошла!". На дворе был уже май, а премьеру запланировали на ноябрь. Когда-то я проходила курс по написанию сценариев и решила, что мне нужно выстроить спектакль по принципу киносценария, и быть максимально точной, потому что времени на эксперименты уже просто нет.
Значительная часть работы заключалась в том, чтобы понять, что нужно вырезать. Некоторые артисты говорили: "Мы не сможем три часа выступать на сцене". Сейчас спектакль по времени идёт примерно в 2 раза меньше. Я выбрала фрагменты из около 20 часов видеозаписей - это было огромное количество монтажа. Хотя многие сцены и сокращены, я думаю, что суть постановки сохранилась.
Преображение артистов было потрясающим. В первую неделю я несколько переживала: "Так, а сработает ли это?" Но их энергия, сила, ум и тело... и всё заработало! Что забавно, оказалось, что возвращаются не только движения, но и эмоции. Я-то думала: "Ну, мы все уже такие старые". Но ощущения, отпечатавшиеся в теле, вернулись мгновенно.
Странным образом я чувствую, что сейчас в нас больше уверенности, даже несмотря на то, что тела стали старше. Нам уже не нужно ничего доказывать. А сейчас мы можем просто сделать так - эй, ну разве не круто мы тогда выглядели?
Эта постановка будит столько воспоминаний. Я только что вернулась к труппе, прямо из Австралийского балета. Я всегда наблюдала за Пиной и поняла, что она хореографировала уязвимость. Она не хотела, чтобы ты всё делал идеально. А этот прямой взгляд в зал придавал тебе такую силу на сцене, которой я никогда раньше не испытавала.
Когда Саломон обратился ко мне с этим предложением, я сказал: "Да ну тебя, дурацкая затея, мы уже слишком старые для такого". А потом Мерил рассказала мне о своей идее использовать старые съёмки, и я подумал, что в этом есть что-то особенное.
В самом начале Пина много работала над движениями, без музыки, просто маленькие шажочки. Она задавала простые вопросы, например: "Покажите мне шесть жестов нежности или агрессивной нежности". Удивительно, что она могла сделать с совсем небольшим материалом, с одной небольшой последовательность, которая линией проходит через всю постановку, в разных контекстах, динамике, настроениях.
Ты никогда не знал, куда приведёт этот номер. Всё было свободно: что могут предложить танцовщики, что происходит на репетициях, другие вещи. Однажды я ехал с Пиной и Ролфом в машине, мы направлялись в Бремен, Ролф включил какую-то песню 1920-х годов. Спустя несколько недель мы репетировали сцену из "Контактхоф", и вдруг Пина тихо говорит: "Бремен, Бремен, эта песня". Я её спел, естественно, совершенно запыхавшийся, - и эта песня осталась в этом номере. Это хороший пример того, как она работала. Машина хореографии не замирала ни на секунду.
"Контактхоф" стал началом появления в Вуппертале новой аудитории - людей театра. Каждый великий режиссёр, великие актёры - все съезжались сюда. Автостоянки внезапно заполнились номерами автомобилей со всей Германии.
Первое, что я помню о "Контактхоф", это слова Пины, что она хочет создать произведение о цирке. Мы начали работать, и я не совсем понимала, как это всё с цирком связано. Сейчас я вижу эту связь, понимаю, что наши выступления на сцене - это трюки на арене.
Мне нравились чувство свободы и замешательства от того, что мы делали что-то, не понимая, что из этого получится. Нужно было просто быть любопытным. Пина никогда ничего не объясняла - ничего. Но никогда и не судила.
Я помню её вопросы. Что бы ты сделал, если бы хотел, чтобы на тебя обратили внимание? Или если бы ты хотел привлечь внимание в общественном месте? Люди по очереди вставали и показывали свои реакции, и не было правильной или неправильной. Но ты не мог притвориться или показать палитру эмоций.
Мы научились быть там со всей нашей уязвимостью, глупостью, непривлекательностью. Это большое дело для артистов, которые хотят быть красивыми. Если быть совсем честной, для меня это было постоянным вызовом.
Когда Саломон предложил мне принять участие в новой постановке, я подумала: Если тело справится - я за! Давайте снова соберёмся все вместе! Вернуться на репетицию в ту же самую комнату - это просто безумие, научная фантастика. Прекрасно, что артисты снова стали такими, какими было тогда. Возможно, что наши индивидуальности стали даже ярче.
Я удивилась некоторым вещам, если говорить о физическом состоянии - оказалось, что я всё ещё могу ходить на высоких каблуках. Но эмоционально это ощущается иначе. Я уже не воспринимаю себя так серьёзно. Вот как-то так!
Это был первый раз, когда мы работали в Лихтбурге, старом кинотеатре, который стал нашей репетиционной студией, и его внешний вид стал почти точной декорацией для "Контактхоф": экран на заднем плане, чёрные стулья, пианино. Мы работали над жестами нежности, всеми её спектрами, от нерешительных подростков, до чего-то более зрелого и эротического, и до откровенной агрессии.
У Пины была удивительная способность видеть скрытое. Мы просто репетировали два месяца, не было никакого плана, а потом она вдруг пришла - и принесла план постановки. Она хранила в памяти два месяца работы, сшивала воедино эти лоскутки как стёганое одеяло, но без заранее нарисованного дизайна.
Нынешняя постановка это не о том, чтобы воссоздать "Контактхоф", а о том, чтобы показать нечто другое. Мне было довольно трудно физически. Но нужно делать то, что ты можешь, урок смирения это не так уж плохо! Мы так много смеялись, когда работали над новым спектаклем.
Мы всегда понимали, что что не будем соревноваться с самими собой. Мы - это они, но мы уже не они. У меня нет того эго танцовщика, которое было тогда. Конечно, эмоции той работы всё ещё откликаются: проблемы с проявлением эмоций, с отношениями, коммуникацией. Это часть того, что делает жизнь ценной.
Я думаю, то, что мы с Мерил обе австралийки, сильно повлияло на "Контактхоф". Темы одиночества, отречения, поисков любви - всё это стало ощутимым. Были и забавные стороны, и Пина всё это привнесла в работу. Она была изумительна в организации всего материала, собирая блоки, изменяя и подбирая до тех пор, пока пришло понимание, что всё теперь на своём месте. Никогда не возникало ощущения, что она потерялась.
Для меня это была тяжёлая работа. Не хватало времени за кулисами, было много переодеваний. Но мне нравилось всё это демонстрировать - как я была молодой, как стала дивой, как кричала и танцевала. Быть на сцене в этих прекрасных атласных платьях и на высоких каблуках, с элегантными причёсками, это давало ощущение того, что я особенная. И в то же время было нужно оставаться собой.
Я преподаю "Контактхоф" с 1999 года - молодым студентам, балету Парижской оперы, танцевальным компаниям. Это произведение навсегда стало частью моей жизни. Но быть снова на сцене, снова исполнить его - это совсем другое. В некоторые дни я чувствую себя на все сто лет, а в другие - я снова симпатичная, как в юности.
Странная штука возраст, работа как-то держит тебя в тонусе, заставляет чувствовать себя молодым и живым. После недели репетиций все мои коллеги тоже начали выглядеть лет на 10-15 моложе. Это волшебное ощущение - мы будем на сцене с молодыми версиями себя и с теми, кого уже с нами нет - и их присутствие даже важнее, чем наше.