Глава 7: «Испорченный мёд»
Отдельная благодарность Карине за титанический труд в редакте ❤️
Ключ повернулся в замке и щёлкнул, как спусковой крючок. Янг вошёл в квартиру, разулся у входа, стряхнул пальто с плеч и, не задумываясь, повесил его в шкаф: машинально, точно как хорошо выдрессированная хозяином собака.
В квартире царила привычная тишина и порядок: ровный и деловой, как фон какого-то судебного шоу. Только щёлканье клавиш, редкий глухой звон уведомлений и мерный шелест страниц. Рантье работал сосредоточенно: не отвлекаясь, с прямой спиной, как скульптура дисциплины. Он не отреагировал на звук открывшейся двери, не поднял головы, даже чтобы формально поздороваться.
Когда дело касалось работы, Рантье исчезал из мира с такой концентрацией, что, казалось, ничто не могло вырвать его обратно. Янг уже хорошо был знаком с этой привычкой партнёра отключаться от семейной рутины и уходить с головой в работу. Хотя смирение пришло не сразу – он и к этому привык. Постепенно. Сначала с раздражением, а следом апатия. Как привыкают к холоду: поначалу зябко, потом терпимо, а дальше уже не замечаешь.
– Привет, – негромко сказал Янг, проходя мимо кабинета.
В ответ – невнятное «мм», сквозь зубы, будто между строк очередного договора.
Янг прошёл в гардеробную, на автомате раздеваясь. Пиджак вернул на плечики, аккуратно сложил гольф, снял брюки. Натянул свободную футболку и домашние штаны. Всё это происходило механически, будто тело знало порядок само, без участия мыслей. Уже в домашней одежде он направился на кухню. На плите – ничего. В холодильнике – почти пустой контейнер с остатками вчерашнего ужина. Ни следа запаха еды. Ни малейшего намёка на заботу.
«Не смертельно», – подумал Янг, открывая приложение доставки.
– Ты будешь что-нибудь? – спросил он, стоя в дверях кабинета, опираясь плечом о косяк.
– Без разницы, – коротко отрезал Рантье, не выныривая из процесса и параллельно делая пометку в бумагах.
– Окей, – бросил он и ушёл на кухню.
Заказал лапшу с овощами, острое карри, два чая. Хотя бы выберет что съесть. Сел за стол и замер. Губы сжались уже по привычке.
«Что может быть мучительнее равнодушия?»
С тех пор как он начал время от времени посещать психолога, он узнал, что каждая пара проходит через неминуемые этапы развития отношений. Сначала – влюблённость. Всё дышит страстью, телом, взглядом, ощущением «мы – идеальны друг для друга». Гормональная симфония из дофамина, эндорфина и окситоцина создаёт иллюзию лёгкости, эйфории, единения.
Но отношения, как погода. Сначала яркое, палящее солнце. Потом тучи. Ветер. Дождь. Начинаются первые конфликты. Иллюзии рассеиваются, привычки раздражают, слова ранят. Характеры сталкиваются, и не всем удаётся пережить этот шторм.
Те же, кто остаётся, доходят до фазы стабильности. До той точки, где иллюзия уступает место осознанности: партнёр уже не про мечту, а про реальность. Человека принимаешь не вопреки, а вместе с его углами, особенностями, тенями. Углубляется доверие, появляются совместные планы, общая дорога. Связь становится глубже, спокойнее, прочнее.
Янг чувствовал, что они с Рантье именно там – на этапе партнёрства, когда эмоции уже не выплёскиваются через край, а текут под кожей. Только вот... почему у этого этапа такой горьковатый привкус? Он не знал. Это были его первые по-настоящему серьёзные отношения. И он не мог – или уже не хотел – искать ответ.
*Прим. Каждая пара, проходя через совместную жизнь, естественно сталкивается с определёнными стадиями развития отношений. Эти этапы универсальны: фаза влюбленности, притирки, стабильности, глубокой близости, трансформации. Эти этапы не обязательно идут строго один за другим. Пара может возвращаться к предыдущим или находиться в нескольких одновременно.
Что-то внутри дрогнуло. Не боль. Даже не обида. Скорее… разочарование: глухое, затяжное, эхом отзывающееся в груди.
Он вспомнил, как раньше Рантье мог в последний момент отменить встречу ради ужина с ним. Как первым делом спрашивал не «Как дела?», а «Ты ел?». Как мимоходом касался его руки – не из нужды, а из желания быть ближе.
Теперь эти жесты стали редкостью. Напор романтики, когда-то казавшийся безмерным, рассыпался до случайностей. Всё чаще Рантье был сосредоточен на делах, переговорах, бумагах – их отношения всё больше напоминали черновик судебной рукописи, где страницы с именем Янга словно случайно пропущены.
Он ждал доставку, сидя на краю стула, погрузившись в нескончаемый поток мыслей. Глаза уткнулись в экран телефона не из интереса, а чтобы не слышать щелчков клавиш из кабинета. Как будто из этих щелчков вытекало равнодушие: тягучее и вязкое, как мёд, но уже испорченный. Чтобы не утонуть в этом тяжёлом чувстве заброшенности, он на автопилоте нажал на иконку Pure. Не стал взвешивать слова – просто написал. Без подготовки и плана:
“Меня всё ещё не отпускает мысль о том, как ты смотрел на мою спину…”
Он написал просто потому что хотел почувствовать: он ещё может быть желанным. Ещё может быть замеченным. Пальцы Янга зависли и вновь застучали по экрану:
“Хочется продолжить общение. Слишком много тишины, в которой никто не слушает.”
“Хочу снова увидеть тот же ракурс… только без одежды.”
Янг усмехнулся. В теле вспыхнул отклик: будоражащий, волнующий, почти забытый. Не то чтобы это было неожиданно. Но было приятно: откровенно, легко, без пошлости. Без искусственной романтики. Только желание. Настоящее.
“Вижу, что тебя не покидает мысль трахнуть меня”
“Я так плохо маскирую свои намерения?)”
“Нет. Просто я хорошо умею считывать такие сигналы. Особенно когда хочется их слышать. Кстати, даже не знаю, когда в последний раз мне было так легко с кем-то. В тебе нет фальши – это чувствуется сразу. И, наверное, именно поэтому я тянусь к тебе. Даже потерял контроль в тот вечер – в туалете. Словно тело успело довериться раньше, чем я сам понял, что происходит.”
"Да, коннект определенно есть. И твой взгляд... ммм, запомнится надолго. Ты упоминал свои правила, но если вдруг захочешь поменяться ролями – просто намекни. Любопытно посмотреть, в какой позиции ты более... выразительный 😏"
“Ты действительно честный и прямолинейный.”
“Когда речь о сексе – определённо.”
Они не срывались в пошлость, но ощущалось неуловимое интимное напряжение. В памяти вспыхнули кадры того самого – случайного, стремительного – первого контакта. Картинки наложились одна на другую: прикосновения, дыхание, запах. И с этим воспоминанием в теле откликнулся жар – насыщенный, поднимающийся снизу вверх, как пар от кожи. Он ничего не написал в ответ, но что-то внутри дрогнуло. Мысль: крошечная, дерзкая – пробилась сквозь привычные установки:
«А если попробовать?.. Нарушить своё правило. Сменить угол. Отдаться импульсу, в котором никогда до этого не позволял себе раствориться.»
Он тут же резко отмахнулся от появившейся мысли, как от слепящего луча света. Янг повернул голову в сторону кабинета. Тишина. Даже не пауза – пропасть. Он вернулся к переписке.
“Давай завтра после сдачи анализов пообедаем вместе.”
“Тебе встретиться в центре будет ок? Если да, то чуть позже скину точную локацию”
Простое общение. Но в нём было больше близости, чем в целой неделе жизни с тем, кто в соседней комнате называл их отношения «любовью».
Он провёл пальцем по экрану, перечитывая, вдыхая атмосферу: невесомую, щекочущую и живую. И впервые за долгое время улыбнулся искренне. Не для кого-то. Для себя.
Стук в дверь напомнил о голоде. Янг забрал заказ у курьера, поставил еду на стол и разложил приборы. Без свечей. Без привычного музыкального фона. Просто ужин. Он негромко позвал Рантье – без лишней интонации, как зовут кого-то, кто и так услышит. Двое мужчин, за одним столом, в квартире, где когда-то жила спонтанность, а теперь осела привычка – тонким налётом на каждом движении.
Ужин шёл спокойно, будто по сценарию, который они оба знали наизусть. Ни неловких пауз, ни всплесков. Только размеренные фразы о работе, витающий пар над едой и механическое движение рук. Всё текло в знакомом ритме: ни одному из них не нужно было задумываться, кто где сядет, кто передаст соус, кто закончит есть первым. Атмосфера была ровной, как приглушённый свет над столом, не тусклой, но и не живой. Привычка в последнее время всё чаще занимала своё место между ними, как третий участник ужина.
– Кстати, у меня завтра встреча, – сказал Янг, аккуратно и монотонно наматывая лапшу на вилку.
– Да. Завтра договорились сдать анализы.
Рантье поднял взгляд. И на мгновение в его глазах мелькнул интерес – не бытовой, а тот самый. С первыми искрами возбуждения.
– Если бы не вставать в шесть, я бы сейчас трахнул тебя, – его голос звучал лениво, но в нём было зерно желания:
– Ты становишься чертовски сексуальным, когда рассказываешь о других.
Янг не ответил. Только хмыкнул. Он уже знал, как это работает. Возбуждение Рантье в этом вопросе было искренним. Горячим. Но… прерывающемся на стадии желания.
Ужин близился к завершению. В нём не было остроты, была сдержанная ритуальность, как у давно разученной мелодии, которую играют без ошибки, но и без вдохновения. Рантье подался вперёд, чуть коснулся губами губ Янга – короткий, почти формальный поцелуй, как завершающий штрих к ровному ужину.
– Спокойной ночи, – сказал он и, не дожидаясь ответа, направился в кабинет, закрыв за собой дверь.
Янг остался наедине с тишиной кухни. Открыл приложение, зашёл в чат с Юнгом и отправил короткое сообщение:
«Лаборатория на Лачплеша 38. В 12:30.»
После – он заблокировал экран и отправился в душ. Скинув одежду, Янг вошёл за стеклянную стену и повернул вентиль. Вода хлынула и потекла по его телу, обволакивая каждую мышцу мокрым покрывалом. Пар наполнял пространство, размывая границы между телом и сознанием. Он закрыл глаза, позволяя каплям смывать остатки дня, но мысли упрямо возвращались к Юнгу.
Янг вспоминал их вечер: лёгкие улыбки, искренние взгляды, едва уловимые прикосновения. Тело отзывалось на эти воспоминания лёгким трепетом, жаром, разливающимся изнутри. Пальцы скользнули по коже, как будто продолжая тот невидимый диалог, начатый за столом и непредсказуемо страстно развернувшийся в кабинке туалета.
Вода усиливала ощущения, превращая каждое прикосновение в откровение. Он позволил себе раствориться в этом моменте, в этом желании, которое было не просто физическим, а чем-то большим: стремлением к близости, выходу за рамки, к слиянию.
Янг выдавил на ладонь гель, растёр его медленно с нажимом, стирая следы усталости. Провёл руками по шее, плечам, чуть задержался на ключицах. Ладони скользнули ниже – по груди, животу, вниз к основанию члена. Под пальцами отзывалась ещё не окрепшая, но уже упругая плоть, гладкая от мыла, горячая от пара, но куда горячее – от мыслей. Пена стекала, обволакивая его тело, делая каждый жест скользким, томным, интимным.
Он не спешил. Смаковал каждое движение. Прислушивался к телу, дрожи, глухому стуку собственного сердца, которое билось будто в ожидании не кульминации, а ответа.
Он провёл по члену основанием ладони, потом проскользил пальцами, прикусывая губу от удовольствия и скопившегося возбуждения, которое будто пульсировало во всём теле. Ритмично лаская член, Янг вспоминал движения рук Юнга на собственном члене, его дыхание и взгляд, от которого становилось тесно в собственной коже.
Движения стали шире и плотнее, он исследовал не только тело, но и желание, которое успело накопиться всего за несколько часов, а казалось, что таилось днями, или даже неделями. Похоть читалась во всём. По трепету внизу живота, по тяжёлому дыханию, по лёгкому стону, сорвавшемуся с губ. Вожделение разливалось внутри – обжигающее, как сильно разогретое масло, и только руки могли его унять, успокоить. Или наоборот разжечь до конца. Янг зажмурился и прислонился щекой к стеклу. Он продолжал ласкать себя, намыливая и гладя, словно чужими руками, как если бы это делал Юнг. Повторяя его ритм. Его прикосновения. Это был танец наедине с памятью. Репетиция предстоящей близости. И в этом было что-то мучительно нежное: не просто страсть, а тоска по ещё неизвестному наслаждению с малознакомым мужчиной, которую пока невозможно было насытить телом – только воображением.
Пальцы сжимали и отпускали, обвивали напряжённый ствол, двигаясь в том ритме, в котором нарастало дыхание. Он ласкал себя, не торопясь, погружаясь в тягучую пульсацию желания, ощущая, как тело отзывается новой волной возбуждения, пробегающего от поясницы к шее. Но этого было мало. Левая рука скользнула за спину, легко, будто по знакомой тропе, пересекла влажную кожу, обошла изгиб ягодиц, дотрагиваясь до себя так, как касаются тайны. Янг задержал дыхание. Его пальцы нащупали вход: чувствительный, сжатый, едва поддающийся, но отвечающий живо, горячо, будто давно ждал прикосновения. Он едва коснулся, и тело вздрогнуло, как от чужого взгляда в самый уязвимый момент.
Он продолжал ласкать себя спереди, но теперь с новыми ощущениями. Каждое движение двух рук дополняло другое: правая – уверенная, возбуждённая, задающая ритм, левая – осторожная, проникающая, раскрывающая, уводящая за грань удовольствия. Он вошёл в себя одним пальцем, медленно, сдержанно, не стремясь к грубости, – и с первого толчка ощутил, как жар внутри смешивается с дискомфортом, фантазией, порождая невероятно яркое и забытое впечатление. Ощущения слились, словно не он касался себя, а кто-то другой, кого он страстно желал. Воображение рисовало в этой душевой Юнга, прижимающего его к стеклу и вызывающего доверие.
Вода струилась по телу, пальцам, между бёдрами, облегчая скольжение и усиливая чувственность. Он двигался чуть быстрее, глубже, позволяя себе утонуть в этом ощущении единения с собой. Это было не просто удовольствие – жажда к слиянию, желание заполнить в себе ту пустоту, которую оставил Юнг. Кульминация нарастала, живот скручивало от блаженства, бёдра слегка дрожали и было ощущение, что всё внутри собирается в одну пылающую точку, готовую взорваться. И когда он позволил себе отпустить, разрядка была такой сильной, что ноги подкосились, и он сполз вниз по стеклу, и ощущая, как всем телом становится частью бури удовлетворенности.
Придя в себя, Янг вновь ополоснулся – уже прохладной водой, как финальной точкой. Вышел из душа, не спеша промокнул тело полотенцем, провёл им по влажным волосам. Движения были ленивыми, почти медитативными, словно не хотел спугнуть то хрупкое послевкусие усталости, что оставалось в мышцах. Тело казалось тяжёлым, разомкнутым, наполненным комфортом. Не было ни сил, ни нужды сушить волосы, ни желания натягивать пижаму. Он просто обернул полотенце вокруг бёдер, зашёл в комнату тихо, босыми ступнями, будто плывя. Приоткрыл окно на зимнее проветривание, впустил в комнату прохладу. А потом лёг. Растянулся на кровати и позволил сну взять его в свои руки. Без мыслей. Без сопротивления. Только усталость, смирение и обещание нового дня.
Утро принесло предсказуемость. На столе – пакет с логотипом службы доставки. Внутри – круассаны, фрутовый салат, аккуратно уложенные в крафтовые контейнеры. И короткая записка от Рантье:
Почерк чёткий, почти официальный. Видно, что торопился.
Янг ел, листая экран смартфона. Сегодня он работал из дома. Сначала созвон с организатором по мероприятию для страховой компании: уточнения по выбору локации, тайминга подачи блюд и подтверждение финального сценария мероприятия. Затем созвон по видеосъёмке юбилея фармкомпании: согласование ведущего, время выхода артистов, и обсуждение музыкального сопровождения вечера. И наконец, звонок по свадьбе, где в воздухе должны были летать живые бабочки. Он слушал, комментировал, перенаправлял. Как старший организатор, знал каждый проект от корки до корки. Но мысли постоянно возвращались к другому – к предстоящей встрече.
Закончив с рабочей рутиной, Янг двинулся к гардеробу. Пальцы скользили вдоль выстроившихся в ряд образов, разнообразных в палитре и крое. Вешалки с костюмами раскачивались едва заметно, словно спрашивая: “кто ты сегодня, Янг?”. Рука остановилась на строгом и сдержанном сером костюме. Под пиджак он надел мягкий гольф с высоким воротом того же оттенка, похожим на дымку ранним утром. Лаконичные линии, идеальная посадка – образ говорил ровно столько, сколько нужно, чтобы не казаться нарочитым. Но именно обувь ломала стереотип и зачеркивала скучность образа. Розовые кроссовки и высокие носки Янг выбрал осознанно, как акцент и напоминание: даже в самом выверенном образе он оставался собой и не собирался прятать ни дерзость, ни иронию.
Он бросил взгляд в зеркало. И в отражении он узнал именно это состояние, когда не хочешь производить впечатление, а ощущаешь сосредоточенность и свободу.
Они встретились у входа. Юнг – точный, как часовой механизм: на месте, ни минуты раньше, ни позже. В его облике всё было таким же: лаконичным, спокойным, уверенным. Он выглядел просто и безупречно в монохромном бежевом костюме свободного кроя, мягком свитшоте и таких же брюках, чуть спущенных на бёдрах. Светлые мюли на босую ногу, шапка-бини в тон и очки с янтарными линзами. Расслабленный стиль, в котором всё было под контролем.
Янг заметил тепло во взгляде – тихое и не случайное. Они обменялись коротким рукопожатием, почти деловым, но в этом касании было что-то интимное.
Здание лаборатории встретило их белоснежной прохладой: просторный холл, графичная чистота линий, зелёные акценты на фоне белых стен. Всё выглядело аккуратно, упорядоченно и безэмоционально. Орхидеи в вазонах добавляли мягкости, но даже они казались идеально выверенными, как если бы каждый изгиб лепестка прошёл проверку на уместность. Янг скользнул взглядом по интерьеру: очередность, прозрачные двери с надписями, свет, как в операционной нейтральный и точный. Здесь не было места хаосу. Только функция. Они подошли к стойке регистрации, взяли талоны, уселись на пластиковые кресла. Очерёдность строгая, как и сама процедура. Сдавали анализы по очереди, без лишних слов. Всё, как и должно быть в пространстве, где результат важнее эмоций.
– Результаты будут в течение суток, максимум – двух, – пояснил Янг, едва они вышли на улицу.
– Отлично. Придумаем, как использовать их с пользой, – ироничным, но ровным тоном ответил Юнг, и между ними снова вспыхнуло волнение, которое уже начинало становиться привычным.
Ресторан встретил волнообразными линиями на стенах, что мерцали мягкой подсветкой, создавая ощущение плавного движения. Мраморный пол, бархатные кресла светлого оттенка, высокие чёрные вазы с зеленью. Внутри было полупусто. Они устроились за столиком у стены, напротив светящейся надписи, отражённой в бокалах. Между ними было достаточно пространства, чтобы не торопиться с жестами, и достаточно близости, чтобы тонко чувствовать настроение друг друга. Атмосфера была уютной, но сдержанной, словно знала, как оставить двоих наедине, даже среди других.
Разговор шёл легко. Янг рассказывал, как однажды организовывал корпоратив в музее современного искусства, и по ошибке один из гостей откусил часть инсталляции из силикона, приняв её за десерт. Юнг смеялся, искренне и чуть сдержанно, и в ответ поделился историей о пациентке, которая во время массажа начала плакать из-за запаха крема, похожего на духи бывшего партнёра.
Они говорили о свободе – каждый со своей стороны. Янг признался, что только недавно начал понимать её настоящую цену: раньше ему казалось, что близость – это про слияние, про растворение друг в друге, а теперь он понимает, что свобода существует даже внутри пары, это выражается в том, что в союзе есть не только «мы», но и два «я» и для гармонии важно оставаться собой не изменяя своим ценностям и идеалам. Юнг в ответ заметил, что для него свобода – это не одиночество, а возможность оставаться честным, даже если она обнажает, делает тебя уязвимым и не для всех удобным.
Темы сменялись плавно: от работы и смешных ситуаций до детства, привычек, ценностей. Юнг говорил о любви к спорту и тишине. Янг – о спонтанности, людях, у которых “много жизни в глазах”, и о том, как важно уметь замечать красоту в мелочах. Иногда они останавливались, чтобы просто посмотреть друг на друга – с интересом, с лёгкой тенью влечения. За обедом и общением час пролетел как мгновение.
– Удивительно, как мало людей умеют разговаривать просто и честно, – заметил Янг, откинувшись на спинку кресла.
– Боятся, – пожал плечами Юнг.
– Бояться – нормально. Я встречал тех, кто притворяется, что не боится. Но, притворство всегда чувствуется и выглядит нелепо. Интересно почему многие хотят казаться лучше, чем есть на самом деле? Или просто показать свое истинное содержание?
– Ты точно не из тех, кто притворяется, – констатировал Юнг.
– А ты не из тех, кто юлит, – сказал Янг:
– Ещё заводит, – усмехнулся Янг.
Юнг ничего не ответил. Его взгляд скользнул по лицу Янга, остановился на губах, потом вновь вернулся к глазам.
В этот момент подошёл официант. Он принёс счёт в деревянной рамке и скользнул прочь, словно почувствовал, что вмешиваться в эту тишину было бы кощунством. Юнг достал бумажник, но Янг мягко коснулся его запястья:
Юнг не стал настаивать. Просто кивнул, улыбнувшись едва заметно. Жест благодарности, не более. Но в этом «не более» было что-то согревающее. Они поднялись из-за стола почти одновременно. На выходе никто не касался другого – в воздухе между ними будто повисло неосуществлённое прикосновение. А внутри затаилось нетерпение и желание поскорее продолжить общение в уединенной от посторонних глаз обстановке.
На улице, где сквозняки города путались с запахами асфальта и кофе, люди спешили по делам, улицы гудели, но между ними по-прежнему оставалось спокойствие, замедленность и предвкушение ближайшего будущего.
– Я напишу, когда придут результаты, – сказал Янг, и его голос прозвучал тише, чем обычно.
– Угу, – коротко согласился Юнг.
Они не стали обниматься. Не пожали руки. Только взгляд. Чуть дольше, чем требуется. Глубже и менее прилично, чем положено. Далее последовало формальное «До завтра!»
Янг пошёл в противоположную сторону. Его шаги были размеренными, но внутри всё дрожало. Не от страха – от предвкушения. Он даже не понял, когда принял для себя решение: в этот раз он точно нарушит установленное правило. От констатации этой мысли в нём взыграло нетерпение продолжения, и оно еле слышно уже дышало в спину. Правила рушатся не в момент нарушения. А тогда, когда появляется кто-то, ради кого ты хочешь их нарушить.
Есть возможность накидать вопросы по новелле в анонимку. Вопросы о новелле, героях, сексе как таковом. Ответы опубликую вместе со следующей главой :)
Донаты на Boosty
Для донатов админам канала: 5469070012308728 (сбер)