Блеск и нищета сумасшедших
Предисловие автора
Данный текст является вымышленным художественным произведением, однако многие главы основаны на реальных событиях, а персонажи имеют под собой реальные прототипы с другими именами. Все эти истории собирались в течение нескольких лет, а впоследствии были сильно гиперболизированы и пропущены через нездоровую фантазию автора. Воспринимать всё это всерьёз никому не рекомендуется.
Особую благодарность хотелось бы выразить людям, без которых бы не было этой книги:
Р. — За тепло и поддержку во времена написания книги. Береги себя.
О. — За идею канала в телеграме, за бесконечную веру в меня и мои перспективы, за сильнейшую поддержку в самые сложные периоды моей жизни и за всё остальное. Без тебя бы написание этой книги не дошло бы даже до половины.
Спасибо моим родителям и моему психотерапевту.
А также всем подписчикам моего канала, в особенности тем, кто отправлял мне отзывы и критику. Спасибо всем блогерам, которые репостили главы этой книги, и спасибо тем, кто ещё будет это делать.
И отдельное, огромное и необъятное спасибо художнице и дизайнеру Анне Юдаевой за все иллюстрации и обложку. Обращайтесь к ней, она открыта к сотрудничеству. Найти другие её работы вы можете в инстаграме: @anna_juda. Её телеграм для связи: @yonahedgehog.
Раньше эта книга имела другое название — «50 оттенков жёлтого», но я решил его сменить на более подходящее, о чём думал уже давно. Спасибо человеку, который всё же склонил меня к смене названия книги, а заодно и мотивировал продолжить работу над ней и скорее направить в печать. Возможно, без тебя бы это надолго затянулось.
Всю информацию о моём творчестве можно найти в телеграм-канале:
Это моё первое большое произведение, но пишу я уже девять лет. У меня есть немало старых работ, множество новых идей и поистине наполеоновские планы в литературе. Если вам интересно то, что я пишу — подписывайтесь, там будет много нового.
Пролог
Возможно, вы слышали такое выражение: «Армия — лицо государства, по которому видно, что страна из себя представляет». Звучит разумно. Другие говорят, что в гораздо большей степени о менталитете страны говорит eё уголовная среда — в этом тоже есть смысл. Но ни разу почему-то не доводилось слышать, как подобное говорят о психиатрических лечебницах. И решил, что это надо исправить, поскольку наша психиатрия как ничто другое отражает всю глубину величия и падения русской души.
На окраине города N-горска стоит дом. Вeтхоe двухэтажноe зданиe, в котором, говорят, дажe прятались партизаны во врeмeна второй мировой, своим внeшним видом никак о сeбe нe говорит. Eжeднeвно мимо нeго проходят тысячи людeй, нe подозрeвая, что в нeскольких шагах от них начинаeтся аномальная зона. Когда-то окна, выходящиe на улицу, принадлeжали пятой палатe пeрвого отдeлeния и, проходя мимо, можно было замeтить шизиков с бeзумными лицами, умоляющих вас закинуть им в форточку сигарeту или хотя бы бычок, но послe многочислeнных жалоб планировку помeняли, и тeпeрь лишь надпись «N-горский психонeврологичeский диспансeр» слегка намекает на происходящее там безумие. Но люди рeдко eё замeчают. А мы замeтим, и с этой таблички начнётся наша экскурсия в потусторонний мир.
На небольшой, казалось бы, территории больницы — около 70 тысяч квадратных метров — находится отдельный мир со своими правилами. Семь отделений — четыре мужских и два женских, — пищеблок, кабинет стоматолога, администрация, приёмная и ещё несколько зданий — как выражался один татарин, «государство в государстве». Государство, которое живёт по каким-то своим законам, неведомым чужеземцам. Государство, в котором невозможно не смеяться, но это будет смех сквозь слёзы. Государство, которое словно сквозь увеличительное стекло показывает русского человека, его красоту и безобразие.
Чтобы попасть в этот мир, нам нужно пройти через приёмную. Там вас спросят, куда вы и к кому — пускают обычно только по записи. Но не сегодня.
Сегодня работает вахтёр Игорь Михалыч, за форму подбородка получивший прозвище Игорь Жопа. Сейчас он с большого бодуна и даже ещё не похмелявшийся, так что расценка действует известная: по пузырю с человека — и проходите куда хотите. А у нас с вами даже таких маленьких проблем не возникнет — мы же невидимые, в конце концов. Пролетим мимо, а он почувствует лишь лёгкое дуновение ветра и продолжит читать газету.
Пройдя вахту, мы попадаем на территорию больницы. Сразу справа от нас будет вход в двухэтажное здание. На первом этаже находится женское второе отделение, а на втором этаже первое — туда-то мы и отправимся.
1. Взрослые люди
Главврач первого отделения Игорь Николаевич Мышкин мало чем походил на своего знаменитого однофамильца, однако идиотом его в первом отделении не называл только ленивый. И бывали свои поводы, конечно, но в целом главная тому причина — банальная человеческая слепота и недальновидность. Разве может быть идиотом человек, заработавший за пять лет работы психиатром больше двадцати миллионов рублей? И об этом до сих пор почти никто не знает. Кроме нас, естественно. Мы ведь всевидящее око, от нас ничего не скроешь, и не обманут нас его вечные жалобы на маленькую зарплату; не проведёт он нас общественным транспортом и дешёвеньким телефоном без камеры, когда у него дома лежит несколько моделей последнего айфона, а у подъезда стоит новая Toyota RAV4.
Вы спросите: а как, собственно, с зарплатой врача можно так подняться? А я не отвечу; просто тихонечко прошмыгну вместе с вами через замочную скважину в его кабинет, и мы вместе послушаем, о чём там говорится.
Мы увидим достаточно тучного плешивого доктора в потрёпанном пиджаке. Он сидит на кресле перед компьютером и внимательно слушает пришедшую к нему тощую женщину лет сорока:
— Добрый день, Иг-горь Николаевич, — слегка заикаясь, говорит она и протягивает ему непрозрачный пакет с бутылкой элитного алкоголя. — Меня зовут Елена Аркадьевна. Мне вас очень порекомендовали как… Очень опытного и хорошего специалиста, — женщина затягивает паузу. — У меня к вам есть один деликатный вопрос…
— Слушаю, Елена Аркадьевна, внимательно слушаю, — Мышкин отрывает спину от кресла и кладёт руки на стол. В глазах у него загорается огонёк — дело пахнет деньгами.
— Как бы вам так сказать… У меня есть брат… Знаете, даже неловко о таком говорить, просто…
— Не стесняйтесь, Елена Аркадьевна. Мы же с вами взрослые люди.
— В общем, мой брат Миша в последнее время очень плох стал. Но я не знаю, как вам это объяснить.
— Да. При этом очень серьёзное. Нам от нашей матери, царствие ей небесное, — женщина перекрестилась — досталась квартира. Я хочу её продать, а он — ни в какую. Он пьёт и ведёт разгульный образ жизни, так и не завёл семью… Мне кажется, он очень нездоров. Игорь Николаевич, мне так тяжело об этом говорить… — женщина уткнулась взглядом в пол.
— Ничего страшного, Елена Аркадьевна. Мы же с вами взрослые люди. Я всё понимаю. У вас возникли разногласия с братом, вы хотите продать квартиру, а он отказывается. Правильно?
— Хорошо, тогда у меня к вам будет несколько вопросов, — перебил её Мышкин. — Первое. Сколько стоит квартира и какая часть её принадлежит Вам?
— Около полутора миллионов рублей. Нам с Мишей принадлежат по пятьдесят процентов.
— По семьсот пятьдесят тысяч рублей, я понял. Вопрос номер два: состоит ли ваш брат на учёте у психиатра и обращался ли когда-нибудь за психиатрической помощью?
— Дело в том, Игорь Николаевич, что нет…
— Плохо, очень плохо, — сказал Мышкин. — Есть ли у него хоть какие-то задокументированные предпосылки для госпитализации? Может, в детстве была травма или что-то в этом роде? Подумайте, Елена Аркадьевна, подумайте очень хорошо. Если вы хотите оставить вашего брата здесь на, кхм-кхм, очень длительный срок, от этого зависит… Скажем так, цена услуг госпитализации. И с дееспособностью что-то решать надо будет. Вам достанутся те же пятьдесят процентов, а остальные пятьдесят уйдут на лечение вашего брата. Понимаете? Чтобы в дальнейшем с ним не было никаких недоразумений.
— Да, понимаю… — виновато ответила женщина. — И что же мне делать, Игорь Николаевич?
— Я позвоню человеку, который этим занимается, — соврал Мышкин (на самом деле этим занимается именно он). — И… если нам дадут добро, то вы принесёте сюда ксерокопию паспорта вашего брата, его медицинский полис и документы на квартиру.
— Спасибо вам, Игорь Николаевич. Вы такой понимающий человек, — сказала женщина.
— Вам спасибо, Елена Аркадьевна.
— Господи прости… — женщина вдруг пустила слезу. — Что же я делаю… Прости меня господи!
— Не нервничайте вы так, Елена Аркадьевна. Господь простит вас.
— Господи, что же я делаю, что же я делаю… Простите меня, Игорь Николаевич, но я передумала, не хочу так с моим Мишей, он же мой брат…
— Конечно же он ваш брат, Елена Аркадьевна. И поэтому вы должны о нем позаботиться. Ведь ему так будет лучше, понимаете? Здесь за ним будут следить…
— Он ведь никогда не выйдет! Если бы наш отец видел, что я делаю, боже, папа, если ты видишь меня сейчас… — она снова перекрестилась и зарыдала ещё сильнее — Игорь Николаевич, я…
— Елена Аркадьевна, успокойтесь. Я вас прекрасно понимаю. Порой тяжело поступать с людьми так, как они этого заслуживают, особенно если это наши близкие…
— Но он не заслуживает такого! — женщина встала. — Он мой брат! Не смейте меня подстрекать на такой грех! — и она опять заплакала.
— Елена Аркадьевна, ну что вы… Да, это тяжело. Но вы ведь приняли такое решение. Да, непросто. Да, это можно осудить, но время такое. Кому сейчас легко? Знаете, я вас совсем не осуждаю. Совсем. Если между нами… То у меня тоже был брат — задумался Мышкин, — двоюродный. И там была похожая ситуация с недвижимостью. И вот… — он изобразил стеснение, — Если бы я не сделал того, что я сделал, то…
— То у меня сейчас не было бы всего того, что у меня есть. Я не стал бы практикующим врачом. А сейчас у меня врачебная деятельность и доля в бизнесе… Но это между нами, Елена Аркадьевна. Я же вижу, что вам можно доверять. Это был мой шанс, и я этим воспользовался.
— А что случилось с вашим братом?
— Нууу, с ним всё хорошо. Получил направление в интернат и остался доволен. Там у него даже выход свободный. Он даже благодарен мне.
— А вы сможете сделать так, чтобы мой Миша тоже как-то… — женщина выбирала слова — Хорошо себя чувствовал? Сможете?
— Конечно, смогу, Елена Аркадьевна. Только вам надо принять решение в течение двух недель, потому что потом там важные люди в отпуск уходят и это будет куда дороже…
— А насколько? — насторожилась Елена Аркадьевна
— Ну-у, вместо пятидесяти процентов вам достанется в лучшем случае тридцать. Так что поспешите.
— Хорошо… — и она вдруг опять заплакала и перекрестилась, — Господи-боже, что же я делаю!
— Не переживайте вы так, Елена Аркадьевна, всё в порядке, я вас прекрасно понимаю. Мы же взрослые люди.
Женщина ещё немного поплакала, поблагодарила Игоря Николаевича и удалилась. Проводив её до выхода, он ухмыльнулся. Естественно, эта история с братом была выдумкой. Конечно же, ни через какие две недели ничего не поменяется — вся эта схема была отточена до мелочей и интонаций. Ещё раз ухмыльнувшись, Игорь Николаевич открыл ежедневник, написал на последней странице карандашом «+750», закрыл его и положил в стол, а потом продолжил искать себе молодую любовницу в Тиндере.
2. Раздача лекарств
На этой минорной ноте мы покинем ординаторскую. За следующей дверью находится процедурный кабинет, и оттуда слышны прерывистые женские стоны — это один из больных сношается с пьяной санитаркой Вероникой Николаевной. У них есть время только пока идёт раздача лекарств, но пациенту обычно хватает и пяти минут. А санитарка довольна в любом случае — она немолода и непривлекательна, другого секса у неё не бывает.
Пройдём дальше до конца первого коридора. Больным сюда обычно без сопровождения нельзя — эта территория исключительно для персонала. Среди принудчиков она имеет тривиальное название «тот продол». Видите эту белую дверь с облезшей краской? За ней и начинается аномальная зона, и прямо сейчас там раздают таблетки.
Длинный просторный коридор. Семь палат без дверей, из некоторых выглядывают безумные лица. В начале коридора на кресле, аки на троне, восседает плотного сложения лысый медбрат Пал Палыч — сегодня он старший по смене. Пока у Палыча блестят только линзы его очков, но это пока. После некоторых инцидентов его проверяют на трезвость медсёстры на приёмке, поэтому он приходит в больницу трезвый, а синячит уже у себя в отделении. Но об этом ещё будет много сказано позже. Сейчас Пал Палыч трезв, и оттого крайне зол.
Перед ним прямо на полу лежит Макака — полоумный пациент с придурковатой рожей и несколькими оставшимися зубами в кривой ухмылке. Ему 35 лет, он эпилептик и олигофрен, остановившийся в умственном развитии в возрасте десяти лет. Это его личный бунт — ему не дали сорвать розу на прогулочном дворике.
— Нахуя ты розу опять сорвал, гандон? — ругается Палыч.
— А я Баращкиной падайю, ана мине будет манэт делатт!!! Я ей цветок покажу, а она будэт писун сасат!! — говорит Макака и улыбается в свои два с половиной зуба.
Речь о Наталье Филипповне Барашкиной — старшей медсестре, достаточно красивой женщине. Всё больные начинают громко смеяться с очередной фразы Макаки. Палыч хотел было встать и пару раз пнуть надоедливого больного — он часто так делает — но недостаток алкоголя в крови делает его ленивым, и оттого раздача лекарств идёт своим чередом.
— Волуйский! — восклицает Палыч.
— Галоперидол две пятёрки, циклодол, азалептин половинка, — монотонно бормочет сидящая рядом медсестра Леночка.
— Без циклодола обойдётся. Где этот Волуйский, блять? — злится медбрат. — Гондон ебаный.
— Я не гондон! — слышится из шестой палаты.
— А ну сюда дуй, блять, а то привяжем нахуй, — отрезает Палыч.
Волуйский берёт таблетки и поворачивается к санитарке тёте Рае — она сегодня следит, чтобы больные добросовестно пили свои лекарства. Он открывает рот, Рая проводит пальцем под нижней и над верхней губами, кивает головой, и Волуйский уходит.
— Майсян! — той же интонацией бормочет Леночка.
— Галоперидол две пятёрки, циклодол, карбамазепин, неулептил.
Майсян приходит, кидает таблетки в рот, запивает, поворачивается к тёте Рае. Та тщательно проверяет его, засовывая пальцы прямо в рот, без перчаток. Стерильность? Не, не слышали.
— Спрятал, Масяня спрятал! — ликует толстая и неуклюжая санитарка Рая, вытаскивая изо рта у Майсяна таблетку. — Спрятал!
— Ах ты чуркистанский пидарас! Кусок дерьма! — кричит Палыч, встаёт и идёт по направлению к Масяне. Тот дрожит.
— Дядь Паш, ну не надо, ну пожалуйста, дядь Паш, ну не на…
Далее следует удар поддых, за ним ещё один. Майсян загибается, начинает задыхаться и плакать.
— На вязки этого чмошника, — командует Палыч.
Из первой палаты идут местные быки-принудчики. Вязать кого-то по приказу начальства не очень по понятиям, но ради общей положухи пацаны закрывают на это глаза. Масяню кладут на кровать. Пока главный местный уголовник Стас держит орущего Масяню, двое других привязывают его к койке. Делается это вязками — длинными толстыми верёвками, похожими на бинты. Одна вязка на две ноги, по одной на каждую руку, и в особых случаях четвёртая проводится под мышками — это делается для того, чтобы больной не мог даже сидеть. Как правило, привязывают на три, а четвёртой вязкой потом угрожают, если привязанный больной плохо себя ведёт и шумит. Часто это помогает — быть полностью прификсированным к койке крайне неприятно.
— Ебёт котов! — доносится крик из палаты.
По отделению прошла волна смеха. Палыч не обратил внимания.
— Аминтриптилин, три полторашки галоперидола, оланзапин…
— Ебёт овец! — опять слышно из палаты.
Волна смеха становится неуправляемой, в шестой палате кто-то бьётся в истерике. Палыч молчит.
— Ебёт собак! — раздаётся крик.
Уровень смеха превышает все допустимые пределы. Палыч пытается назвать чью-то фамилию, но из-за дикого гогота его никто не слышит. Он встаёт и орёт на всё отделение:
— Кто это там такой умный, щас я приду и сам выебу!
Смех ненадолго замолкает. Совсем ненадолго.
— Чуча, сюда пиздуй, — злобно отвечает Палыч.
Серёжа Кучин — сифилитик с гниющим изнутри мозгом. Такое называется нейросифилис, и это очень страшно. Когда-то он был героиновым наркоманом и сам помышлял наркоторговлей. Подцепив Купидонову болезнь, Чуча начал сходить с ума, а когда сифилис проник в мозг, он потерял последние остатки разума.
Заиграла музыка из фильма «Бумер». Палыч достал телефон.
— Чуча, мне тут твой брат письмо написал, — усмехнулся Палыч.
— Правда, правда, правда? — Кучин словно ожил. — Что он написал?
— Он написал, что ты ПИДАРАС! — закричал Палыч и засмеялся над собственной шуткой.
Впрочем, смеялся не он один — хохот в отделении стоял такой, что слышно было и за его пределами. Коля Чайкин, молодой эпилептик, от смеха начал биться головой об стену.
— ТЫ БРЕХЛО!!! — заревел Чуча на всё отделение — ЭТО БРЕХНЯ!!! — Чуча встал, топнул ногой по полу. — ТЫ БРЕХЛО!!!
— Заткнись нахуй! — подключается Леночка.
— НЕНАВИЖУ ВАС!!! ВСЕ ПИДАРАСЫ!!! — орёт Чуча. — ПИДАРАСЫ!
Палыч встаёт и грозной походкой направляется к Кучину.
— Ничего, ничего! — испуганно попятился назад Чуча.
— Все пидарасы? — Палыч с оскалом садиста шёл в сторону Чучи.
— ВСЕ КРОМЕ ТЕБЯ!! КРОМЕ ТЕБЯ!! ИЗВИНИ ПОЖАЛУЙСТА!!
Палыч садится, но Чуча сразу же продолжает старую песню:
— НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!! — орёт он. — Вы все пидарасы! ПИДАРАСЫ ВСЕ!!!
— Извини пожалуйста, я больше не буду! — Чуча вновь переходит с крика на жалобный голосок.
— НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, УРОД ТЫ КОНЧЕНЫЙ, БРЕХЛО!!! МОЙ БРАТ ТЕБЕ ЕБАЛО НАБЬЁТ!!! ВЫ ВСЕ ПИДАРАСЫ!
На сей раз не действует. Медбрат размеренным шагом идёт в сторону Чучи. Пациенты вылезают из палат, чтобы посмотреть на сие действо. Злобный Пал Палыч берёт в руку швабру, так кстати оказавшуюся под рукой, и начинает лупить Чучу. Тот дико вопит и убегает; из его штанин выпадает говно, и за ним остаётся коричневый шлейф.
— НЕНАВИЖУ ВАС!!! УРОДЫ ВЫ КОНЧЕННЫЕ, ПИЗДА ВАМ ВСЕМ ОТ МОЕГО БРАТА! ВСЕХ УБЬЮ!!!
Палыч гонится за ним и лупит его по спине шваброй. Едва не поскользнувшись на куске дерьма, он оставляет эту затею. К эстафете подключаются другие больные, и роль эстафетной палочки сегодня играет швабра.
— ПИДАРАСЫ ВСЁ!!! — орёт Чуча, убегая от обидчиков — НЕНАВИЖУ ВАС!!!
Но они не отстают. Подобное поведение только пробуждает садистские в других больных, и даже не склонные к насилию люди подключаются ко всеобщему безумию, руководствуясь стадным инстинктом. Преследование продолжается ещё около десяти минут, но потом раздача лекарств заканчивается. Чучу ведут купать, включается телевизор с МУЗ-ТВ, следы жизнедеятельности с пола быстро вымывают — и жизнь в отделении продолжается, как ни в чем не бывало. Здесь такое никого не шокирует.
3. Туалет. Лысый и Хрюша
И всё-таки Россия — удивительная страна. Футбольные фанаты у нас почти обязательно придерживаются радикальных взглядов; шансон — изначально французская эстрадная песня — у нас является музыкой в основном на уголовную тематику. Так и постсоветская психиатрия, подобно шансону, тоже насквозь пронизана уголовщиной.
Жёлтый билет в России всегда был популярным способом уйти от проблем. Совершил ты преступление, залез в долги или просто хочешь откосить от армии — добро пожаловать. С дурака-то чего спрашивать?
Так получилось, что в первом отделении в настоящее время из восьмидесяти больных двадцать шесть — почти треть — лежат на принудительном лечении по решению суда, освобождённые от уголовной ответственности. Кто-то косит, кто-то действительно болеет — у всех ситуации разные. Однако есть здесь некоторая закономерность. Люди, стремящиеся избежать наказания, всячески это отрицают и говорят, что они болеют. А те, кто болеет, зачастую стыдятся этого и говорят, что косят. Сейчас в местном туалете мы познакомимся с представителями этих двух разных классов.
Нигде на свете днём с огнём не сыскать такого грязного и убитого туалета, как в российском дурдоме. Справа перед вами три дырки в полу, одна из них полна до краёв. В течение часа кто-нибудь однозначно нажмёт на кнопку смыва, после чего нечистоты перельются через край и зальют весь пол — по этой причине в туалете всегда стоит быть осторожным.
С другой стороны — слева от нас — расположены три раковины. Ближнюю к нам местные уголовники называют «мужицкой» или «порядочной», всячески отгоняя от неё всех, кроме своего круга, остальными же раковинами порядочному «арестанту» пользоваться не положено — это так называемые «фаршманутые» раковины. Однако, экскременты чаще всего появляются именно в первой — назло уголовникам, и, возможно, даже кем-то из них, не зря же мы в аномальной зоне. Поймать за руку или хотя бы примерно вычислить таинственного пакостника до сих пор не удалось.
В углу туалета, смотря в окно, одиноко курит худощавый паренёк в одних трусах по прозвищу Лысый. Лысому сорок два года, это его десятая принудка — поймали в подъезде с пакетом какого-то синтетического наркотика. Неисправимый наркоман, ВИЧ-положительный, с гепатитом и прочими радостями, которые его совершенно не беспокоят. Как-то раз один шизик его спросил:
— Слушай, Лысый, а если бы ты поймал джинна в бутылке и у тебя было бы три желания, что бы ты попросил?
— Флакон тропэна, баян солямбы и проститутку! — ответил Лысый.
Проститутки — отдельная страсть Лысого. Когда ему в руки достаётся чей-то телефон, он открывает сайт «Проститутки N-горска» и листает его часами, не отрываясь.
— Лысый, тебе ещё года два тут лежать, чё ты там забыл? — спросите его вы.
— А я хочу, чтобы у меня сразу по выходу номер был. Не заезжая домой, сразу за баянами и к индивидуалке.
— Так номера же поменяются все?
Назовите любое женское имя — Лысый назовёт вам адреса минимум двух проституток, которых так зовут. Назовите любое мужское — наверняка найдётся такой сутенёр или барыга.
Лысый никогда не упускает возможности упороться. Колет всё, даже раскрошенные таблетки и чужие смывки. Наполняет водой использованные шприцы, пустые пакеты от всякой дряни и потом гонит это по своим венам. Однажды после того, как Лысый двинулся водичкой из-под пустого пакета курительной смеси, который достал из мусорного ведра, ему стало очень плохо:
— Мне холодно, накройте меня вторым одеялом!
— Мне очень холодно, накройте меня третьим одеялом!
— Мне всё равно холодно, накройте меня четвёртым одеялом!
— Мне холодно, накройте вторым!
Короче, накрыли Лысого двумя матрасами. Ребята с разных палат собрались, чтобы посмотреть на это чудо и посмеяться. А Лысый кричал:
— Дайте мне сигарету, я умираю! Дайте покурить перед смертью!
Один добрый человек дал ему сигарету, второй дал ещё одну. Но умирал Лысый очень долго, и в конце концов сигареты ему давать перестали. Тогда он просил разбудить Вартанчика с пятой палаты — своего старого товарища. Сказал, что хочет попрощаться перед смертью. Но Вартану каждый день давали лошадиную дозу снотворного — его просто не могли поднять с кровати. Лысому сообщили об этом. Тот сказал «попросите у него одну сигарету, скажите, что я умираю», и в итоге Вартанчик в полусне передал Лысому сигарету. Но тому не хватило.
— Давай уже умирай скорее, ты всех заебал уже! — пошутил Фарик.
Но Лысый не умирал. Он курил сигарету, высовывая голову из матрасного сэндвича, и умолял:
— Пацаны, ну у вас же осталось там немного на завтра, я же знаю. Дайте мне поставиться и умереть спокойно! Родные мои, ну хотя бы чуть-чуть, хотя бы децл…
В конце концов его оставили одного лежать в этом бутерброде до самого утра. Он, к счастью или сожалению, остался жив, и на следующий день снова укололся смывками. Но давайте пока вернёмся в туалет.
Вокруг Лысого столпились, словно зомби, одурманенные никотиновым голодом пациенты. Каждый хочет докурить за ним бычок. Следующую сцену можно было бы назвать «10 поводов оставить покурить».
— Оставь покурить, ну оставь покурить! — Промямлил бомжеватого вида шизик по прозвищу Горшок.
— Не оставлю! — отрезал Лысый.
— Ну оставь, когда выкидывать будешь!
— Пошёл нахуй! — не меняя интонации, ответил Лысый.
— Ну оставь буквы почитать! — не угоманивался Горшок.
Под этим нехитрым выражением подразумевалась двухмиллиметровая часть сигареты с надписью «донской табак».
— Ты уже на целую библиотеку прочитал!
— Не пизди, не оставлял ты мне никогда!
— Ты чё, охуел, я буду после тебя, фаршмака, курить? — возмутился Лысый.
— Ну оставь, тебе это на небесах зачтётся!
— А он есть! — выкрикнул из толпы горбатый Попёнок — во славу Отца, Сына и Святаго Духа, оставь покурить этому рабу божьему, а он оставит мне!
— Я тебе не оставлю! — возмутился Горшок.
— Да, не оставишь, потому что и тебе никто не оставит, пёс ты помойный, — усмехнулся Лысый. — Чего вы столпились? Кина не будет!
— Ну оставь, ну оставь, ну оставь! — загалдела толпа.
Хрюша как раз принадлежит ко второй категории принудчиков — к тем, кто действительно болеет и стыдится этого. У него принудительное лечение по 322-ой статье — незаконно пересёк границу России с Украиной. Сам Хрюша утверждает, что он закосил от тюрьмы, а на деле по уголовной линии ему светило условное наказание, но по причине жёлтой справки Поросёнка — так его ещё называют — направили на полгода в больничку. Будь он здоров — был бы на свободе и отделался штрафом.
Хрюша — тот ещё экспонат. Ему 35 лет, ростом он около ста шестидесяти сантиметров, а весит 115 кг, отчего его лицо напоминает раскормленное свиное рыло. Нигде никогда не работал, но утверждает, что он «Частный предприниматель Мирончук» с зарплатой два миллиона гривен в месяц. Не единожды лежал в украинских дурдомах, но всячески это отрицает. Никотиновая зависимость на высочайшем уровне — без сигарет не может в принципе — но через границу к нему, естественно, никто не ездит, а полы мыть или как-то иначе работать за сигареты ему лень, поэтому он ограничивается массажем за бычок и ещё кое-чем. Сами сейчас увидите.
— Ах ты мой толстый поросёночек, свинюшечка моя, иди ко мне! Вот кому я оставлю покурить.
— Правда? Я хочу курить! — возрадовался Хрюша.
— Повторяй: «Хрюша хочет покурить», — начал Лысый.
— Хрюша хочет покурить, — вторил Хрюша.
— «Маленький поросёночек хочет пососать бычок».
— Маленький поросёночек хочет пососать бычок, — Хрюша повторял за ним, словно робот.
— Да, хозяин, — отвечает пресловутый предприниматель. — Твой поросёночек очень хочет пососать бычочек. Оставь покурить маленькой Хрюше.
— Давай сюда свои поросячьи копытца!
Хрюша послушно даёт Лысому свои руки.
— Ух, какая сочная свининка, какие толстенькие пальчики-колбасочки! — восторгается Лысый.
Потом берёт его за предплечья и начинает хлопать его ладонями у него над головой — «хлоп-хлоп-хлоп-хлоп!»
— Повторяй за мной: «Я плавниками ебашу».
— «Они у меня слишком обширные!», — громко и с выражением говорит Лысый.
— Они у меня слишком обширные, — монотонно вторит Поросёнок.
— «Предупреждаю: могу задеть!».
Лысый отпускает руки. Хрюша с жаждой смотрит на его дымящуюся сигарету в его руке.
— Поросёночек заработал бычочек?
— Ну почему? — спросил Хрюша и тут же завыл: — НУ ПОЧЕМУУУУУУУУ???
— Не старался. Тихо и без выражения. А надо громко и с выражением! Как в театре, понял, свинья?
— Я КУРИИИИИИТЬ ХОЧУУУУ! — завыл Хрюша на всё отделение.
— Ладно. Сжалюсь над тобой. Ударь вон того по голове, — Лысый показал пальцем на трясущегося над туалетной дыркой деда, пытающегося справить большую нужду.
Хрюша послушно подошёл и ударил деда. Но дед был не промах — в советское время занимался боксом. Он трясущейся рукой врезал Хрюше по голове. Тот остолбенел, после чего дед взял мусорное ведро, полное использованной туалетной бумаги и памперсов, и надел Хрюше на голову. На пол посыпался мусор. На грохот и всеобщий смех пришла огромных размеров грозная медсестра Жанна Ивановна по прозвищу Жаба.
— ЧТО ЗА ХУЙНЯ ЭТО ТУТ ПРОИСХОДИТ? — грозно проорала Жаба Ивановна. — КТО ОПРОКИНУЛ ВЕДРО?
— Это всё Хрюша! — хором закричала толпа.
— Неправда! — закричал Хрюша. — Это всё дед!
— МИРОНЧУК, ШАГОМ МАРШ В НАБЛЮДАТЕЛЬНУЮ ПАЛАТУ! — заорала Жаба Ивановна.
— Но это не я! — воспротивился было Хрюша.
— НА ВЯЗКИ ЕГО, ЧТОБЫ НЕ ПИЗДЕЛ! — опять заорала на всё отделение Жаба.
Так и не покурившего Хрюшу под всеобщий хохот повели в наблюдательную палату. Пока его привязывали, он не сопротивлялся, только ревел во всё горло:
А тем временем оставшиеся в туалете психи жадно смотрели на Лысого. Тот смаковал крепкий «Донской табак», выпуская изо рта колечки дыма, и с издевкой смотрел на толпу.
— Нет, не смотрите на меня так. Я никому не оставлю, — сказал Лысый, и выкинул бычок в туалет, после чего ушёл.
Кучка дураков столпилась около дырки, в которой с шипением тонула почти четверть сигареты — невиданная для них роскошь. По уровню драматизации это было сравнимо с тонущим Титаником.
А когда все разошлись, один из них, Мамонт, достал этот бычок, тихонько положил его на батарею сушиться, а утром выкурил. Такие дела.
4. Единичка
Первую палату, находящуюся сразу слева от поста, также иногда называют второй наблюдательной, но это не совсем так. Сюда кладут относительно здоровых новоприбывших, по тем или иным причинам оказавшихся в больнице, а также принудчиков, за которыми нужен глаз да глаз. И среди них немалую долю составляют наркоманы. У кого-то от наркоты поехала крыша, кто-то избегает тюрьмы — а часто и то, и другое. Сегодня ребята из первой палаты размышляют над тем, как и где достать. И сейчас мы вас с ними познакомим.
В палате восемь мест — четыре слева от входа и четыре справа. Те, что справа, лучше просматриваются с поста.
Сразу слева от нас лежит, смотря сквозь чёлку в потолок, Максим Малинин — допризывник, косящий от армии. Он в ужасе от окружающей его обстановки. Ему хочется поскорее вернуться домой и включить любимое аниме, но лежать ему здесь ещё целую неделю. На глаза так и наворачиваются слёзы от тоски, одиночества и враждебной обстановки. Над Максимкой часто подшучивают местные уголовники, и его это ещё больше угнетает.
— В натуре как пидор! — крикнул Стас. — Если б ты с такой чёлкой на малолетку заехал, сразу бы выебли.
— Аниме ещё смотрит, ну я ебу! — поддержал его Фарик. — Новое поколение долбоебов. А ты ноги не бреешь часом?
Максим молчит в ответ, еле сдерживая слёзы. Но тут потерпеть всего недельку, а в армии целый год, так что ладно — можно и помолчать.
Справа от него, если лежит алкоголик Зёма. Ему под полтинник, и его мать периодически кладёт его сюда на капельницы. Он пропил всё — квартиру, машину, семейные драгоценности. Потерял семью — жена дала развод, дети не хотят с ним общаться. Но Зёма не унимается и продолжает пить до зелёных чёртиков. Порой словит белочку и встанет посреди ночи и заорёт «РОТА ПОДЪЁМ!», или начнёт прятаться под кроватью от злых вооружённых преследователей. По-хорошему место Зёме в наблюдательной палате, однако платят за него хорошо, и это «хорошо» не позволяет Игорю Николаевичу положить Зёму в седьмую.
Справа от Зёмы лежит уже известный вам Лысый. Вообще он очень долгое время лежал во второй палате, но когда его в очередной раз поймали со шприцем в руке, это быстро изменилось. Ему тогда собирались даже снять принудку, но, увы, Игорь Николаевич наркоманов не любит, и потому направил в суд документы на продление принудительного лечения.
На угловой кровати лежит огромная жирная туша с полулысой головой — это тридцатипятилетний Стас Барлеев, в уголовных кругах когда-то известный как Стасик Добрый. Однако, добрым он не был — как раз наоборот. Стасик отбывает принудительное лечение за изнасилование, что крайне непочётно, но, как говорит он сам, всё было по обоюдному — «просто тёлка денег захотела». А так как подобное действительно часто случается, предъявить ему что-то без серьёзных оснований и доказательств никто не имеет права. Стас из своих тридцати пяти двенадцать провел за решёткой, в копилке сроки за разбойные нападения, наркотики, изнасилование. В уголовной среде имеет некоторое уважение, которое, однако, очень многими авторитетными людьми ставится под вопрос. Находясь в исправительной колонии, он в возрасте 25 лет принял ислам. Но набожным он не был — просто крутился в таких кругах и сделал это, чтобы заслужить их доверие. За Стаса Игорь Николаевич получает кругленькую сумму, и поэтому на все его злодеяния по возможности закрывает глаза. Но вы о нём и так чуть позже узнаете.
На другой угловой кровати — дальней от нас — лежит Фархад Мамедов по прозвищу Фара. Ему двадцать шесть, у него за плечами небольшой срок за разбой, сейчас отбывает принудку за кражу со взломом. Очень злится, когда Стасик называет себя мусульманином. Сильный и волевой человек, однако на наркотики тоже падкий. Увы.
Следующий — Лёша Комаров по прозвищу Комар. Один из тех людей, которые, где бы ни находились, сливаются с обстановкой и привлекают к себе минимум внимания. Среди местной блатоты он вполне сходит за своего, но точно так же дела бы обстояли в офисе, или, скажем, среди работников макдональдса. Обычный такой парнишка, высокий и худой до безобразия, отбывает принудку за наркотики, так что о его пристрастии к ним мы уже говорить не будем.
И последний гость — Олег Крюков по прозвищу Левый. Во всех без исключения психушках имеет популярность песня Васи Ноггано «Дурка», и в ней есть такие строчки:
В палатах не было дверей, система welcome
Мои соседи — шизик, торчок и левый
Левый всё время спал в глубокой коме:
Когда Крюкова привезли в первое отделение, он больше недели пролежал под капельницами, почти не вставая с койки. За что его так и прозвали; спустя время он пришёл в себя и стал активным членом дурдомовского социума, но прозвище прижилось, и он остался Левым на веки вечные.
Во время тихого часа в первой палате начался такой разговор:
— Пацаны, что-то заебало всё, пиздец, — начал Стасик.
— И не говори, брат, совсем настоебенила эта дыра, — поддержал Комар.
— Чистая дыра, и не говори. Сейчас бы проститутку, ух! — начал было Лысый.
— Может, наведём движухи, чтобы картинку поменяло? — перебил его Стасик. — Фара, что скажешь?
Фарик встал с кровати. Все сразу посмотрели на него. В подобных ситуациях без одобрения Фархада почти ничего не происходило, но он, хоть и не был старшим по возрасту, пользовался среди принудчиков наибольшим авторитетом и был единственным человеком, кто мог напрямую влиять на неуправляемого Стаса.
— Чтобы что-то сделать, нужны предпосылки. Не с неба же вы будете всё доставать. Я за любой кипиш, кроме голодовки, вы же знаете. Но у нас же нихуя филок нет. Или у кого есть?
— Ну, могу намутить пару соток, — вмешался Лысый.
— Сам ставься своим тропэном, — ответил Фарик. — Нужно мыслить шире.
— Я попробую, — сказал Стасик и достал мобилу. — Лысого на атас, чтобы труба не пыхнула!
Лысый послушно встал у дверного проёма.
— Если пыхнет труба, новую поставишь! — рявкнул Добрый.
Лысый молча кивнул. Толку от этого было мало — Жаба Ивановна прекрасно знала все эти приёмы и, увидев Лысого на такой позиции, тут же поняла бы, что происходит что-то подобное. Телефоны в N-горской больничке запрещены. Некоторые медсёстры закрывали на это глаза, но не все. И Жанна Ивановна как раз была в этом плане исключением.
— Салам Алейкум, брат, — начал Стасик. — Да, всё в порядке, брат. Да, намаз делаю, брат. Ну, почти всегда, условия же знаешь.
Фарик, услышав эти слова, уткнулся лицом в ладонь.
— Нет, брат, просто хочу узнать, как твоё здоровье. Хорошо, да? Как мама? Да, брат, устал я от этой жизни. Нет, я больше ни-ни в эти дела, брат. Скоро освобожусь, иншалла. Слушай, брат, тут такие дела. Можешь занять кэс? Да, я знаю, что я тебе уже должен, но…
Стасик замолчал. В трубку кто-то громко кричал — это было слышно всем присутствующим.
— Брат, какие наркотики, эй? Тут просто помочь надо человеку, в долги влез. Ты что? Да как ты со старшими разговариваешь, я уже больше года ничего не… Брат, да я всё верну! Нет, послушай меня!
Но слушать его собеседник дальше не стал. Стасик со злостью кинул телефон в стенку. Это было уже не впервой - телефон этот не раз собирали по частям, но он отчего-то не переставал после этих ударов работать.
— Вот пидарас! — крикнул Стас. — Значит, когда ему что-то нужно, я всегда…
— Прекрати, — остановил его Фарик. — Какие там намазы, ты пидоров ебёшь и сало жрёшь тоннами! И как ты смеешь говорить такие слова?
— А ты? А что ты?! — повысил голос Стас.
Это могло бы закончиться дракой — такое между Стасом и Фархадом бывало — но вмешался Комар.
— Хорош, пацаны, хорош! — сказал он. — и так в дерьме живём, не надо ещё друг с другом сраться. — Комар встал между ними. — это к хорошему не приведёт!
— Правду говорит Комар! — сказал Лысый.
— Дело базарят пацаны, — сказал Стас. — Давай замнём.
— Давай. Не обессудь, брат, я погорячился. Сам не свой становлюсь, когда такие слова говорят впустую. Я же тоже не пример для подражания, за живое задевает, — ответил Фара.
— А давайте позовём Масяню! — подал идею Лысый. Он как раз нам блок сигарет должен.
— МАСЯНЯ! — рявкнул Стас. — Позовите сюда этого членососа!
В палату, дрожа от страха, зашёл Масяня.
— Ты, пидарас, когда сигареты отдашь? — начал Стас.
— Во вторник папа приедет, вы же знаете, я никогда не…
Масяня получил сильную пощёчину.
— Ты сколько нам должен? — начал Стас.
— Восемь пачек, но я отдам, я ещё сникерс, два доширака и пачку майонеза во вторник…
— Какие восемь пачек? — вмешался Фарик. — Проснись, друг! Десять! Целый блок.
— Ты что, хочешь сказать, что Фара пиздит? Забыл, как ты у нас занимал три сигареты за две пачки? Забыл?
— Нет, я всё во вторник отдам!
— Предлагаю другой вариант, — сказал Стас. — Мутишь мне пятихатку, и мы в расчёте. И ещё сверху чая и сигарет дадим.
— А можно сначала покурить? Я так курить хочу!
Масяне дали сигарету. Он покурил и вернулся из туалета очень довольный.
— Алё, папа, привет! Как дела? Ты смотрел последний матч ПСЖ? Классно они сыграли, да? Но левого полузащитника надо было менять, да. Как там сестра? Как здоровье? Я хорошо. А ты скоро меня заберёшь? Слушай, а ты можешь пятьсот рублей на счёт кинуть? Нет? А почему? Мне ребята сигарет и чая дадут…
— Атас, жаба! — крикнул Лысый. Все разошлись по своим кроватям.
— И ЧТО У НАС МАЙСЯН ДЕЛАЕТ В ПЕРВОЙ ПАЛАТЕ? А НУ БЫСТРО К СЕБЕ!
— Наебал, гандон! — крикнул ему вслед Стасик. — Два блока с тебя!
Когда Жанна Ивановна вернулась на своё место, ребята продолжили беседу.
— Облом по всем фронтам, — констатировал Фарик. — А с этого хуесоса мы ещё получим…
— Есть идея! — сказал вдруг Герман. — Всё гениальное просто.
— И что за идея? — все повернулись к Герману.
— Вечером сегодня Жаба уйдёт пить чай. Палыч будет уже в говно, ему будет на всё похуй. Раю надо будет как-то отвлечь, и тогда я незаметно проникну в процедурный кабинет. Я там видел две конволюты цикла и две пачки карбита. Может, ещё элки найду пару листов.
— Гениально! — с восторгом произнёс Комар. — Осталось добазариться, кто возьмёт на себя эту старую пизду.
— Жабу чур не я, а так поддерживаю, — одобрительно произнёс Фарик. — Там говна на всех должно хватить!
Довольные своим хитроумным планом, уголовники не знали, что юный допризывник Малинин держал на них злобу за подколки и шутки. Он запоминал каждое слово, и уж никак не был намерен был держать услышанное в тайне…
5. Жаба Ивановна. Тихий час
Есть у нас в России такое явление — впрочем, не только у нас, но у нас особенно. Суть явления в том, что человек, в обществе особой властью не обладающий, и не добившийся в жизни ровным счётом ничего, всячески восполняет этот недостаток значимости и самоутверждается за счёт того, кто в рамках ситуации находится от него в некоторой зависимости. Будь то водитель автобуса, кассир или тот же вахтёр — такие люди зачастую будут придираться к каждой мелочи и всеми возможными способами портить вам жизнь.
Как писал Виктор Пелевин, бывшие работники общественных туалетов делятся на два типа: первые справляют нужду аккуратно, зная, как тяжело приходится уборщикам, а вторые специально оставляют всё в наиболее грязном виде — мол, мы страдали, страдайте теперь и вы! Современное российское общество изобилует людьми второго типа.
За столом на посту сидит необъятных размеров женщина лет шестидесяти. У неё три подбородка и два живота. Наверное, если посмотреть на неё сверху, она будет выглядеть как идеальный круг. На носу у неё очки с толстыми линзами, а за ними — глаза-сканеры, пеленгующие пространство на предмет того, к чему можно придраться. Этого человека вы уже знаете.
Ходит по больничке даже такая шутка, что настоящие жабы обижаются, когда узнают её прозвище. У неё есть много не очень приятных черт. И вот две главные:
1. 90% времени Жаба не говорит, а орёт, при этом не брезгуя самыми грязными выражениями.
2. Она постоянно закрывает туалет.
Второе не кажется особо страшным, но это только с первого взгляда. Туалет закрывается на замок, ключ лежит у неё. Обычно замок этот вешается только на время раздачи лекарств, но не в Жабину смену. Она всегда найдёт повод повесить этот замочек. Как и сейчас, например.
— Жанна Ивановна, можно в туалет, я очень хочу по-маленькой! — подошёл к ней Лунтик, а вместе с ним ещё несколько шизиков.
— КАКОЙ ТУАЛЕТ, ВЫ ТАМ ВСЕ ОХУЕЛИ, ЧТО ЛИ, СКОТЫ? ТИХИЙ ЧАС! ЗАШЛИ В СВОИ ПАЛАТЫ! — рявкнула Жаба. От этого крика проснулось пол-отделения.
— Ну пожалуйста, я не могу терпеть больше! — умолял Лунтик.
Жаба сделала свой любимый трюк — ударила кулаком по столу с таким грохотом, что проснулись даже люди из дальних палат.
— ТУАЛЕТ ЗАКРЫТ! — заорала Жаба ещё громче. — ВСЕ ЗАШЛИ ПО СВОИМ ПАЛАТАМ! ПО ПАЛАТАМ, Я СКАЗАЛА!
И после этого начинается самое интересное. Шизики, поняв, что посещение туалета им не светит, собираются у мусорного ведра посреди коридора и начинают справлять нужду прямо туда. Ведро оказывается дырявым, и моча растекается по всему коридору.
— ДА ВЫ ОХУЕЛИ?! — заорала Жаба. — СЕЙЧАС ВСЕХ НАХУЙ В СЕДЬМОЙ ПРИЕБАШУ, СУКИ!!! РАЗБЕЖАЛИСЬ ПО ПАЛАТАМ!
— Я ЖДУ! Смирнов, Богатыренко, вы первые на вязки. СМИРНОВ!!!
Шизофреник Смирнов, не успевая натянуть штаны, в панике даёт дёру от ведра, но наступает на собственную штанину и падает в лужу мочи, забрызгав всех стоящих рядом. Больные на него накидываются и избивают. Жаба смотрит на это с каменным лицом, после чего командует:
— СМИРНОВ, НА ВЯЗКИ В НАБЛЮДАТЕЛЬНУЮ ПАЛАТУ!
Под всеобщий смех Смирнова, полностью мокрого, ведут в седьмую палату. Казалось бы, все утихли, но тут в ситуацию вмешивается самый старый обитатель больницы — семидесятипятилетний дед Вова Стрельбун — тот самый, что надел Хрюше ведро на голову.
Дед Стрельбун был настоящим ветераном N-горской психушки. Ему было плевать абсолютно на всё — что есть, в какой палате лежать, чьи вопли слушать, какие лекарства получать — ничего не имело значения. Раз в неделю к нему приезжала сестра, привозя ему скромнейшую передачку всегда одного и того же содержания: пачка газет и блок сигарет «прима». Последними он никогда ни с кем никогда не делился.
— Дядь Вов, дайте сигарету… — жалобно проскулил как-то Масяня.
— Шшигарету? — прошепелявил Стрельбун.
Потом снял штаны, вывалил на всеобщее обозрение своё достоинство и закричал:
— ДЕРЖИ ШШИГАРЕТУ! Шошательную! Жа обе щеки! С красным фильтром! Будешь курить?
В общем, он клал эту свою сигарету на всё и на всех, и поэтому, невзирая на крики Жабы, подошёл к туалету и дёрнул за ручку. На двери висел замок — она не поддавалась.
— ТУАЛЕТ ЗАКРЫТ! — словно робот, в третий раз орёт Жаба.
— Жакрыт? А куда мне шрать тогда, а? А? — С некоторым напором в голосе спрашивает Стрельбун.
— Не ваша? ГДЕ ГОВНО, ТАМ И ПАРАША! — крикнул непокорный дед.
После этого он сел на корточки и под всеобщие апплодисменты справил большую нужду прямо у закрытой двери туалета.
— СТРЕЛЬБУН! — заорала Жаба. — В СЕДЬМУЮ ПАЛАТУ!
Дед, натянув штаны, послушно побрёл в наблюдательную. Ему по барабану было, где лежать. А Жанна Ивановна через пару минут открыла туалет — её желание самоутвердиться было удовлетворено. Популярно мнение, что Жаба после смерти попадёт в ад, и в аду туалет будет всё время закрыт.
Вообще она нередко выдаёт фразы, которые потом передаются из уст в уста. Например, такое.
— МОСКАЛЁВ, КУДА В ШЕСТУЮ? — негромко сказала Жаба принудчику, которого незадолго перевели в седьмую наблюдательную — ТВОЙ НОМЕР КВАРТИРЫ СЕМЬ!!!
— Я ТЕБЯ НА ЧЕТЫРЕ ВЯЗКИ ПРИЕБАШУ ТАК, ЧТО ТЫ МАТЬ РОДНУЮ ЗАБУДЕШЬ, ПОНЯЛ, СУКА? Я ТЕБЯ ПРИЕБАШУ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ, УБЛЮДИНА!
— Я ТЕБЕ БУЛКИ ТАК ГАЛОПЕРИДОЛОМ НАШПИГУЮ, ЧТО ВСЯ ЖОПА ТРЕЩАТЬ ОТ УКОЛОВ, СУКА!
— Наташа, ну накорми меня, пожалуйста! Я же помогал палату убирать, — жалобно сказал санитарке один немолодой шизофреник.
— Всё уже съели давно, чем же мне тебя накормить?
— Ну хотя бы грудью! — в шутку произнёс тот.
Кто-то тихонько засмеялся. И тут как гром среди ясного неба послышался крик Жанны Ивановны:
— ТАК, КУЦЕНКО! ВОТ У ТЕБЯ ХУЙ МЕЖДУ НОГ ВИСИТ, НАГИБАЙСЯ И СОСИ!
Интересно, что бы про неё сказал Достоевский?
6. Седьмая палата. Леночка и Чуча
Седьмая палата — она же наблюдательная — настоящие сливки общества. Сюда кладут тех, за кем нужен глаз да глаз — наглухо отбитых психов, буйных, громких. Здесь круглосуточно стоит такая вонь, что сюда без необходимости не заходит даже персонал, и такой шум, что уснуть там без снотворного очень сложно. Здесь открыто предаются копрофагии, гомосексуализму и прочим не самым визуально приятным вещам — «Зелёный слоник» отдыхает.
Сразу слева от дверного проёма лежит Вареник. Жуткое зрелище: мужик такой толстый, что не может встать с кровати — последнее взвешивание показало 186 кг. Кушает и ходит в туалет прямо на месте, поэтому запах соответствующий. Говорит тоже редко, в основном воет и скулит.
— Что случилось? — спрашивает добрая санитарка.
Выть он может по поводу и без повода, но это не самое неприятное. Гораздо хуже то, что ходит он в туалет прямо под себя, и его приходится таскать вчетвером в душ — иногда по несколько раз в день. А ещё у него периодически случаются сильные приступы эпилепсии, и он теряет сознание — уже два раза его возили в реанимацию. А поднимать почти двухсоткилограммовую тушу на второй этаж по узкой лестнице — задача сложная даже для шестерых человек. Среди персонала часто можно услышать такие разговоры:
Ждут этого также и больные, которым приходится таскать его в душ каждый день, а ещё больше — те больные, которым приходится менять его грязное белье.
Впрочем, есть тут люди поинтереснее.
Это тридцатилетний эпилептик с умственной отсталостью, считающий себя женщиной. На самом деле Леночку зовут Николаем, и фамилия у неё Чайкин. Но отзывается она на эту фамилию редко, и порой очень злится:
— Я не Коля Чайкин, я Елена Исинбаева! Выебите меня в пизду, я хочу забеременеть!
Но когда его зовут по фамилии на таблетки, он исправно ходит и не возражает. Тут уж ничего не поделать.
Рядом с Леночкой Чайкиным лежит уже известный вам по второй главе Чуча. Их обычно стараются не класть в одну палату из-за их постоянного противостояния. Выглядит это обычно примерно так:
— НЕ ОБЗЫВАЙ МЕНЯ! — орёт Кучин.
— Чу-чу-чу-ча! — дразнит его Коля-Леночка.
— У Чучи в жопе якорь, у Чучи в жопе якорь!
— ЯКОРЯ У КОРАБЛЕЙ, ДЕБИЛ! — орёт Чуча ещё громче.
На крик приходит уже изрядно выпивший Палыч.
— Куча, пидарас, хуле ты опять орёшь? — спрашивает он заплетающимся языком.
— ЧАЙКИН МЕНЯ ОБЗЫВАЕТ! ОН ДУРАК КОНЧЕННЫЙ, Я ЕМУ ЕБАЛО НАБЬЮ! — брызгая слюной во все стороны из беззубого рта, орёт Чуча.
— Заткнись, блять, хуила ёбанная, или я тебя сейчас привяжу и в жопу шваброй выебу, дерьма кусок! — не скупится на выражения пьяный медбрат.
— А ПОЧЕМУ ЧАЙКИН ГОВОРИТ, ЧТО У МЕНЯ ЯКОРЬ В ЖОПЕ? ЯКОРЯ У КОРАБЛЕЙ! У МЕНЯ НИКАКОГО ЯКОРЯ НЕТ!
— У него в жопе якорь! Я видела! — орёт Коля-Леночка.
— НИКАКОГО ЯКОРЯ НЕТ, ВОТ, СМОТРИТЕ! — орёт Чуча и снимает подгузник. По палате распространяется резкий запах. — НЕТУ НИКАКОГО ЯКОРЯ!
— Ах ты мудак, опять обосрался! Тебя же только купали! — злится Палыч.
— Он якорь спрятал в жопе! Он спрятал якорь в жопе! — Кричит Леночка.
— НИКАКОГО ЯКОРЯ НЕТ, ЗАПОМНИ ЭТО! ВОТ, СМОТРИ! — кричит Чуча, опять снимая штаны. — Я НЕ КОРАБЛЬ, Я СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ КУЧИН, Я ЧЕЛОВЕК, И НИКАКОГО ЯКОРЯ У МЕНЯ НЕТ! ЩАС У ТЕБЯ БУДЕТ ЯКОРЬ! ПИЗДА ТЕБЕ!
Злой Палыч подходит к Чуче. Тот сразу меняет тактику:
— Извинипожалуста! Я не буду орать!
Но поздно. Палыч начинает методично лупить Кучина по спине и бокам.
— НЕ БЕЙ МЕНЯ! ПИДАРАСЫ ВСЕ, НЕНАВИЖУ ВАС! ЧАЙКИН ПЕРВЫЙ НАЧАЛ!
— НЕ БЕЙ МЕНЯ! ПИЗДА ВАМ ВСЕМ ОТ БРАТА! ВАС ВСЕХ УВОЛЯТ, НА ПОМОЙКЕ БУДЕТЕ! НЕ БЕЙ МЕНЯЯЯЯЯ!
— СУКИ, НЕНАВИЖУ ВАААААС! НЕ БЕЙ МЕНЯ, МНЕ БОЛЬНААААААААА! ИЗВИНИПОЖАЛУСТА НЕБЕЙМЕНЯЯЯЯЯ!!!
— Так тебе, получай! — злорадствует Леночка Чайкин.
— Ты щас тоже получишь, хуила, если не свой полоумный ебальник не заткнёшь! Хватит больных драконить! — говорит Палыч, заканчивая мутузить Чучу.
— А у него якорь в жопе! — говорит Леночка, разводя руками в сторону, показывая размер. — Воооот такой!
— ЭТО БРЕХНЯ, НИКАКОГО ЯКОРЯ НЕТ!
— НЕТ, НЕ БЕЙ МЕНЯ, Я БУДУ МОЛЧАТЬ, ЧЕСТНО, НЕБЕЙМЕНЯЯЯЯЯЯЯ!
На крики сбегается пол-отделения. Всем очень смешно наблюдать за таким зрелищем, и они всячески подстрекают участников действа.
— ЭТО БРЕХНЯ, ЯКОРЯУКОРАБЛЕЙ, МНЕБОЛЬНАААААААААААА!!!!!! — продолжал орать Чуча, но это только подзадоривало медбрата.
Палыч был садистом и на трезвую голову, а алкоголь превращал его в самого настоящего изверга.
7. Всего лишь
— РАЗОШЛИСЬ ПО ПАЛАТАМ! — Орёт Жаба Ивановна. — ВСЕ ПО СВОИМ ПАЛАТАМ! ПОКА ВСЕ НЕ РАЗОЙДУТСЯ, В СТОЛОВУЮ НИКОГО НЕ ПУЩУ! ВЫКЛЮЧАЕМ ТЕЛЕВИЗОР!
Больные неохотно расходятся по комнатам. Кто-то выключает телевизор.
— ЗАПРАВЛЯЕМ СВОИ КРОВАТИ! ПОКА ВСЕ НЕ ЗАПРАВЯТ СВОИ КРОВАТИ, НИКТО НА УЖИН НЕ ПОЙДЁТ! КУЧИН, ЯЩЕРИЦА ТЫ ТУПАЯ, ПОЧЕМУ КРОВАТЬ НЕ ЗАПРАВЛЕНА? — не понижая голоса, орёт Жанна Ивановна.
— ЯЩЕРИЦА ЭТО ЖИВОТНОЕ, А Я НОРМАЛЬНЫЙ! — тем же тоном отвечает Кучин.
— Чуча, заправь кровать по-хорошему! — поддразнивает его санитарка Леночка. — Иначе я Пал Палыча позову!
Она подходит к его кровати и начинает её заправлять. Из пододеяльника вываливается флакон с дешёвым гелем для душа.
— Ах ты негодяй такой! — ругается она. — Жанна, смотри, а мы его утром найти нигде не могли! Это Кучин из душевой спиздил!
— Я НОРМАЛЬНЫЙ! — орёт Чуча. — Я НЕ СПИЗДИЛ, ЭТО МНЕ БРАТ ПРИВЁЗ, ЧЕСТНО!
— Ах ты гондон такой! Ах ты гнилой пидарас! Сифилисная дырка! — вмешивается Палыч. — Опять шампунь спиздил!
— НЕ БЕЙ МЕНЯ! — начинает орать Чуча, хотя Палыч ещё даже не подошёл.
Сзади к нему подкрадывается Коля Чайкин и бьёт кулаком по спине. Кучин начинает орать:
— ЧАЙКИН МЕНЯ БЬЁТ! МНЕ БОЛЬНО! ВАС ВСЕХ УВОЛЯТ И ПОСАДЯТ В ТЮРЬМУ! ВЫ ВСЕ ПИДАРАСЫ!
— Чайкина вязать надо, — констатирует Палыч. — Лена, неси вязки.
— Я не Чайкин, я Елена Исинбаева! — кричит Коля и выбегает в коридор.
Лена несёт из сестринской вязки. Палыч блокирует выход из Палаты, заслоняя собой дверной проём. Но Колю Чайкина просто так не проведёшь! С диким криком:
— Ааааааааааа! Я ЛЕНА ИСИНБАЕВА!
Он бежит напролом и прорывает оборону. Крепкий Пал Палыч даже пошатнулся от такого напора.
— Он дурак конченный, он сумасшедший! — комментирует Чуча. — У него мозгов вообще нету!
— А у тебя как будто есть? — спрашивает санитарка.
— Я НОРМАЛЬНЫЙ!!! — снова резко повысил голос Кучин. — ЭТО ВЫ ВСЕ ТУПЫЕ, А Я НОРМАЛЬНЫЙ! ПОНЯЛИ?!
Тем временем Коля Чайкина бежал по коридору в другой его конец. За ним Палыч и Лёша Комаров, решивший заработать баллы у персонала. И тут с тем же криком:
Коля Чайкин врезается головой в дверь балкона и проламывает её насквозь. Голова, оцарапанная дверью, застревает в ней, но Коля не чувствует боли, хотя продолжает орать:
Его не сразу получается вытащить. После нескольких безуспешных попыток Пал Палыч выдёргивает Колю за руку, оставляя на его шее кровоточащие царапины. Колю ведут обратно в палату — на вязки.
— РАЗОШЛИСЬ ПО ПАЛАТАМ, Я СКАЗАЛА! — кричит Жаба. — НЕЧЕГО СМОТРЕТЬ, ВЫ НЕ В ЦИРКЕ! РАЗОШЛИСЬ ПО ПАЛАТАМ!
*ШАРАХ!* — стукнула она по столу.
Её почти никто не слушается. Пациенты толпятся возле входа в седьмую палату и наблюдают за тем, как привязывают Чайкина, который при этом орёт:
— Я БЕРЕМЕННАЯ ГОЛАЯ ЖЕНЩИНА, ВЫ НЕ СМЕЕТЕ ТАК СО МНОЙ ОБРАЩАТЬСЯ, Я БУДУ ЖАЛОВАТЬСЯ В ПОСОЛЬСТВО США!
Неизвестно, где именно Коля нахватался таких слов. Во время приступов он, бывает, и на чужом языке заговорит, а потом не помнит ничего. Вот Вартанчик из пятой палаты вообще считает, что шизофрения — это дар божий, а голоса в голове — небесный эфир.
Тем временем в отделении образовывается новая кучка — больные толпятся вокруг двери в столовую и смотрят в дверные щели на остывающий ужин.
— ВСЕ РАЗОШЛИСЬ ПО СВОИМ ПАЛАТАМ! — рявкнула Жанна Ивановна. — ПОКА ВСЕ НЕ РАЗОЙДУТСЯ ПО ПАЛАТАМ И НЕ ЗАПРАВЯТ СВОИ КРОВАТИ, НИКТО НА УЖИН НЕ ПОЙДЁТ!
Тем временем санитарка тётя Рая, проверяя одну из кроватей, нашла странный свёрток. В аккуратно запаянной целлофановой обёртке от пачки сигарет был небольшой — размером с фалангу пальца — комок чего-то чёрного.
— Наркотики, наркотики, у них тут наркотики! — завопила Рая, демонстративно схватившись за сердце. — Срочно звоните Игорю Николаевичу!
— Это походу камень, братва! — удивлённо сказал Фархад Стасику. — Как он прошёл мимо нас?
— Бля буду, не знаю! — ответил Стасик.
Игорь Николаевич мигом прилетел на зов злой санитарки Раи. Та всё бормотала:
— И как им не стыдно, ой, ой, ой, как не стыдно! — Рая опять схватилась за сердце. — За наркотики здесь находятся и наркотики сюда тянут!
Под всеобщие ахи и охи Рая протянула Игорю Николаевичу свёрток. Тот внимательно осмотрел его со всех сторон, покрутил в руках, затем вскрыл и понюхал. Все взгляды устремились на него, и вдруг он произнёс:
— А-а, не беспокойтесь, это всего лишь говно.
По отделению прошла волна безудержного смеха. А ужин тем временем всё остывал.
8. Ужин
— Первая, третья и четвёртая палаты, н-на ужин! Жрать, долбоёбы! Жрите, суки, давитесь! — закричал Палыч. Пока заведующий нюхал говно, медбрат уже успел накатить.
Больные послушно побрели в столовую. Сначала зовут палаты с наименьшим количеством коек — в первой, третьей и четвёртой их по восемь — потом уже остальные палаты, в которых по двадцать мест.
— Паша, ну просила же тебя не пить хотя бы сегодня! — на удивление тихо проговорила Жанна Ивановна. — Вот-вот главврач придёт на ремонт посмотреть.
— Да я же только опохме… — начал Палыч, но…
На полу возле входа в столовую образовывается лужа оранжевой рвоты. Кому-то из больных обрызгало ноги.
— ТАК, А НУ ВСЕМ СТОЯТЬ! БУКА! ГДЕ БУКА, МАТЬ ЕГО? А НУ БЫСТРО БЕРИ ШВАБРУ И УБИРАЙ! ПАША, УЙДИ С ГЛАЗ ДОЛОЙ И НЕ ПОКАЗЫВАЙСЯ НА ГЛАЗА НИКОМУ, А ТО ПРЕМИИ ОБОИХ ЛИШАТ ИЛИ ВООБЩЕ УВОЛЯТ! — Жаба всё же повысила голос. — ВТОРАЯ И ПЯТАЯ ПАЛАТЫ, НА УЖИН!
Палыч пошёл блевать в туалет. Бука, местный грязнорабочий и по совместительству главная путана отделения, послушно убирал лужу вонючей рвоты.
Тем временем люди уже приступали к трапезе. Накрывала на стол тётя Рая. На ужин была вонючая перловая каша с редкими кусочками говядины.
— А почему мяса так мало? — спросил один тихоня из пятой палаты.
— А ты не видишь, кто на столовой работает? — ухмыльнулся Фархад. — твоё мясо ушло в фонд африканских горнолыжников!
— Поговорите мне, поговорите! — разозлилась тётя Рая.
— Да ладно, Раиса, мы же оба знаем, как твой муж по-тихому на велосипеде за вёдрами приезжает! — засмеялся Фара. — Мы с Лысым в субботу лично видели, как ты казённые харчи выносишь…
Рая побледнела — она не знала, что за ней тогда наблюдали.
— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! — У неё сорвался голос. Она заметалась туда-сюда, незаметно отодвинув подальше под стол ведро с оставшимся казённым мясом. — ОЙ, КАКОЙ БЕССОВЕСТНЫЙ, В ЧЁМ МЕНЯ ОБВИНИЛ! Сколько дают, столько и накладываю! Ой-ой-ой! Сердцу плохо! Жанночка, у тебя есть корвалол?
По столовой проходили негромкие смешки. В истинности слов Фарика никто не усомнился ни на секунду.
На самом деле на питание одного человека в день государством выделялось около пятисот рублей. Половина пилилась ещё до того, как продукты будут отправлены, ещё часть — на пищеблоке; до столовой доходило максимум сто. И из этой сотни предприимчивая тётя Рая щедро откладывала себе половину. В основном мясо, сыр и хлеб.
— Рая, главврач заходит! — тихо сказала вдруг Жаба.
И тут с сердцем у толстой тёти Раисы всё вдруг стало хорошо. Под шумок она схватила ведро с мясом и спрятала глубоко-глубоко в раздатку — туда, где никто не увидит.
Зашёл главврач. В столовой наступила гробовая тишина. Неловкое такое молчание. И его нарушил Фарик:
— Лунтик, что ты делаешь за сигарету?
— Нюхаю писюн! — отвечает безотказный Лунтик.
Дикий гвалт и смех. Жаба Ивановна заорала бы, как цербер, но при главвраче не получится.
— Что-что, мы не расслышали? — повторяет Фара.
— Нюхаю писюн! — такой же весёлой интонацией отвечает Лунтик.
Вся столовая умирает со смеху. Врач молча стоит у входа в столовую. Жаба Ивановна мечтает провалиться сквозь землю.
— А за две сигареты? — спрашивает Стасик.
— Два раза нюхаю писюн! Ну или нюхаю два писюна. — с улыбкой отвечает Лунтик.
Главврач, не сказав ни слова, удаляется под аккомпанемент блюющего в туалете Пал Палыча. Вечером он напишет рапорт о произошедшем. Утром рапорт прочтёт Игорь Николаевич, наорёт на смену во время планёрки, пригрозит лишением премии, но этим всё и ограничится.
Планёрки гораздо больше боялась тётя Рая — Мышкин её уже несколько раз отчитывал за воровство продуктов. Но в этот раз всё обошлось, и она, перекрестившись, пообещала себе в следующий раз воровать осторожнее.
9. Лунтик
Вы заходите в туалет. Возле дальней раковины сидит на корточках вечно улыбающийся паренёк с лысиной на голове. Это Вова Лунатенко по прозвищу Лунтик. Ему тридцать два.
— Лунтик, что ты делаешь за сигарету?
Это было очень давно — лет шесть назад, когда Лунтика сюда только положили. Но, как часто случается, этот случай запомнился всем надолго, и от этого клейма Вова уже не смог избавиться. Например, у группы «Quest pistols» есть песня, где поётся:
— То самое чувство, когда ты круче всех!
Многие дразнят Лунтика, водя перед ним сигаретой и напевая:
— То самое чувство, когда понюхал член!
Лунтик попал сюда после того, как накурился синтетической смеси и убил свою бабушку ударом с ноги. Уголовное дело заводить не стали и списали на несчастный случай, самого Лунтика навсегда упекли сюда и лишили дееспособности. А его тётя предприимчиво отжала себе двухкомнатную квартиру, доставшуюся тому от матери. Если вы спросите Лунтика, за что он здесь, то услышите ответ:
— У меня пять принудок. Два изнасилования, убийство бабушки и две ещё за наркотики. Оставьте, пожалуйста, покурить!
Тётя Лунтика неизменно привозит ему по два блока сигарет каждый месяц, но их у него забирает местный блаткомитет.
— Лунтик, тебе же два блока вчера привезли? Куда ты их дел? — спросил его кто-то любопытный.
— Ну-у, блок я отдал Стасику, ещё шесть пачек Фарику, а остальные раздал. Оставишь покурить?
— Зачем ты свои сигареты раздаёшь? Сколько ты сам скурил из своих двух блоков?
— Зато Стасик мне покурить оставляет. Где-то полпачки сам скурил.
— И почему ты к Стасику не идёшь?
— Не знаю. Оставишь покурить? Чуть-чуть. На пару тяг!
— Лунтик, что ты делаешь за сигарету?
— Нюхаю писюн! — на автомате ответил тот.
— У тебя есть возможность заработать себе покурить! — сказал Стасик. — Давай!
— Ну это же шутка, я же больше так не делаю! — грустно сказал Лунтик.
— Ну правда, это же шутка просто, это же некультурно!
— Три сигареты! — повышает ставку Стасик.
— Три сигареты, кто больше! — вмешивается в разговор Лысый. - три сигареты раз, три сигареты два, три сигареты…
— Пять сигарет! — сказал кто-то.
— Шесть сигарет, и точка! — отрезал Стасик.
— Шесть сигарет раз! Шесть сигарет два! Шесть сигарет три! Продано!
— Ну что, Лунтик, приступай! — сказал Стасик и снял штаны.
Лунтик нехотя подошёл к нему, встал на колени и сделал то, что должен был сделать. Весь туалет взорвался смехом.
— И чем пахнет? — спросил его ухахатывающийся Лысый.
— Ну не знаю. Как обычно! — грустно промямлил Лунтик. — Стасик, ты же дашь мне шесть сигарет?
— Почему? — обиженно спросил Лунтик.
— ПОТОМУ ЧТО ТЫ ЛОХ, И Я ТЕБЯ КИДАЮ!!! АХАХАХАХАХХ!!! — рассмеялся Добрый, а вместе с ним и весь туалет. Лунтик с грустной физиономией ушёл обратно в угол и сел на корточки.
После этого все разойдутся, и в туалете останетесь только вы с Лунтиком.
— Извините, а вы не оставите мне, пожалуйста, покурить? — спросит он у вас.
И вы оставите ему покурить, а то и целую сигарету дадите. Ведь мир не без добрых людей.
10. Операция «Процедурка»
Половина десятого. Прошла вечерняя раздача таблеток, отделение готовится ко сну. И только первая палата не дремлет. Как говорится, город засыпает, просыпается мафия.
— Ну что, братва, как насчёт нашего плана? — спросил Стасик. — Карбид и Свинина ждут нас!
Свининой в дурдомовской среде называют циклодол — таблетки, корректирующие побочные эффекты галоперидола и других нейролептиков, также иногда используемые для лечения болезни Паркинсона. При передозировке вызывают возбуждение, повышенное сердцебиение, прилив энергии и галлюцинации, а спустя какое-то время бессонницу и депрессию. Также циклодол называют мотоциклом, циклом или дурдомовской скоростью. У него есть аналоги — например, безак и акинетон — но наибольшей популярностью пользуется именно циклодол. Его вы, кстати, нигде не достанете без рецепта — он продаётся только в государственных аптеках под очень строгим контролем. А карбид — это карбамазепин, противосудорожное. От него тормозят, залипают и засыпают.
— Звучит заманчиво! — говорит Комар. — Палыч уже в говно, спит в четвёртой палате. Жаба в дежурке, Рая — на том продоле. Надо их обеих отвлечь.
— Я беру на себя Жабу, — говорит Стасик.
— Рая на кого? — спрашивает Фара. — я её сегодня раздраконил, так что чур не я.
— Как раз ты и извинишься! — говорит Комар. — скажешь ей красивые слова, и она отвлечётся, а мы по-быстрому туда и обратно.
— Бля, ну только не это! — возмущается Фара. — В списке людей, которых бы я, не задумываясь, пристрелил, Рая была бы на первом месте.
— Братан, а кто, если не ты? — вмешивается Стасик. — Ты прямо от всего сердца перед ней извинись! Скажи, что кинул фразу сгоряча. На благо общего, брат!
— Бляяя, Стасик, ну это жесть.
— Ты сможешь, брат! Ради нашей движухи.
На том и сошлись, и немедля приступили к выполнению:
— Жанна Ивановна, а вы давно здесь работаете? — Стасик подошёл к посту.
— Ой, знаешь, Стас, давно. Двадцать восемь лет. Вот помню, в девяносто шестом году, когда заведующим был Николай Вадимович…
— Тёть Рай, вы меня простите, я же сгоряча! — начал тем временем на другом коридоре Фарик. — Я бы на вас в последнюю очередь подумал!
— Ой, Мамедов, и обидел ты меня! — начала тётя Рая. — Я же за пятнадцать лет работы ни разу себе даже близко такого не позволила! Да я же, я же…
Тем временем Комар, прошедший на цыпочках за спиной у тёти Раи, тихо прошмыгнул в процедурный кабинет. Там было тихо и пусто. Идеальные условия. Только таблеток почему-то нигде не было видно.
— Ёбаный в рот, где эти ссаные колёса? — выругался он вслух.
Открыв пару шкафов, он ничего не увидел. Неужели убрали? Он уже начал бесцеремонно рыться по ящикам с лекарствами, стоящими под кушеткой, но всё тщетно…
— И тогда ещё наше отделение было на первом этаже, и главврач больницы был Василий Аркадьевич Богатыренко… Ох, я столько насмотрелась за это время! — разговорились Жанна Ивановна. Стасик делал вид, что внимательно слушает.
— А ты знаешь, сколько раз я не давала людям выносить отсюда продукты? За столько лет я ни разу себе ничего не позволила… — продолжала тётя Рая. — Да я же…
— Что это за шум в процедурном кабинете? — удивилась она.
— Тёть Рай, я вас всегда очень любил и уважал! С тех пор, как оказался здесь. Вы очень хорошая и порядочная женщина!
— Ой, спасибо тебе! — покраснела она. — Так, пойду проверю процедурный…
В этот момент из процедурного кабинета вышел Комар.
— Так, и что у нас принудчик делает в процедурном кабинете? ЖАННА! — заревела на всё отделение тётя Рая. — КОМАРОВ В ПРОЦЕДУРКЕ!
Комаров, уже отчаявшись что-либо исправить, быстро пробежал от процедурки до туалета.
— Братва, все за мной! — крикнул он.
Жанна Ивановна и тётя Рая тут же раскусили весь хитроумный план, но было уже поздно. Фара, Комар, Герман, Стасик и Лысый были уже в туалете. Стас держал дверь обеими руками, пока с обратной стороны её пыталась открыть Жанна Ивановна. Тем временем Комар выворачивал карманы прямо в раковину.
— Я брал всё, что попадётся, — сказал он. — Вроде свинина была…
Большую долю украденных таблеток составлял, к сожалению, галоперидол.
— Блять, ты не мог карбид с циклухой спиздить? — ругался Герман. — На видном месте же было?
— А хуле ты сам не пошёл на дело, раз такой умный?
— ВЫ ОХУЕЛИ, ЧТО ЛИ? — орала Жанна Ивановна. — ВЫ СОВСЕМ ОХУЕЛИ? ОТКРОЙТЕ ДВЕРИ! БАРЛЕЕВ! Я ТЕБЕ ЭТОГО НЕ ПРОЩУ! ВСЮ ЖОПУ ЗАКОЛЮ, СТОЯ СРАТЬ БУДЕШЬ!
— Они таблетки из процедурки украли! - кричала Рая.
Тем временем ребята отделили все лекарства, которые хоть как-то «вставляют», поделили их между собой и сожрали, запив водой из-под крана. Улов был небогат: каждому досталось по четыре таблетки циклодола и по две карбамазепина, а Стасу и Фарику, как самым главным, перепало дополнительно по пять колёс феназепама.
— Я ЗВОНЮ ИГОРЮ НИКОЛАЕВИЧУ! — орала Жаба.
Лысый встал у двери и держал её. Стасик тем временем отошёл от неё выпил свою порцию таблеток.
— Пизда нам! — констатировал Фара.
— Кто не рискует, тот не пьёт шампанское! — ответил Герман.
Игорь Николаевич тем временем уже пришёл из другого отделения и стоял под дверью.
— Мамедов! — кричал он. — МАМЕДОВ, БАРЛЕЕВ И КОМАРОВ, И КТО ТАМ ЕЩЁ В ТУАЛЕТЕ! ЕСЛИ ВЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ОТКРОЕТЕ ДВЕРЬ, ТО Я БУДУ ПОДАВАТЬ ДОКУМЕНТЫ НА УСИЛЕНИЕ РЕЖИМА!
Это были волшебные слова. На усиление режима никто не хотел — это означало продление принудки минимум на пару лет, плюс ещё интенсивное лечение со страшными уколами. Ещё раз порывшись в раковине, Стасик убедился, что всё, что хоть как-то прёт, было съедено, и скомандовал Лысому:
— Открывай, братан, будь что будет!
Игорь Николаевич обрушил на них весь свой гнев:
— ДА ВЫ СОВСЕМ ОХУЕЛИ, ЧТО ЛИ?! — орал он. — ВСЕХ ИЗ ТУАЛЕТА НА ВЯЗКИ В СЕДЬМУЮ ПАЛАТУ! ВСЕХ ДО ЕДИНОГО! ПЕРВАЯ ПАЛАТА ПЕРЕЕЗЖАЕТ В СЕДЬМУЮ!
— Так Мамедов ещё подмазывался ко мне, отвлекал, а я поверила, что он извиняется…
— Хуй бы я извинился! — улыбнулся Фара. — Я же лично видел твоего мужа на велосипеде! Игорь Николаевич, примите меры, её колхозный ёбырь опять за казённым мясом приезжал!
— Ой, ой, с сердцем плохо, дайте корвалол! — запела вновь тётя Рая.
Тем временем Игорь Николаевич и санитар из соседнего отделения вязали принудчиков. Изначально на это дело хотели позвать Палыча, но тот даже не проснулся.
— ТЫ ЕЩЁ ЗА ХУЙ МЕНЯ ПРИВЯЖИ, АХАХАХХАХА! — Крикнул Добрый.
— Поговори мне, поговори! — ответил Игорь Николаевич. — На спец-режим уедешь!
Но все знали, что на спец никто не уедет. Дело ограничится вязками и уколами.
— От души провернули, пацаны! — засмеялся привязанный Герман. — Циклуха разгоняет! На пятилитровой ямахе катаемся!
— Я ВАМ ПРОВЕРНУ! — орала Жаба. — ВЫ У МЕНЯ ТЕПЕРЬ ДО КОНЦА ПРИНУДКИ В СЕДЬМОЙ ЛЕЖАТЬ БУДЕТЕ! КАК ВЫ К НАМ, ТАК И МЫ К ВАМ!
И так опустела первая палата. Остались в ней только храпящий Зёма, Левый, а также злорадствующий допризывник Малинин, заранее предупредивший Жанну Ивановну о планах местных бандитов. Если бы не он, принудчикам перепало бы в три раза больше циклодола, а также упаковка лирики, которую привезли для местных эпилептиков.
11. Масяня
Если зайти в случайное время в седьмую палату, то с великой долей вероятности вы увидите на кровати странную конструкцию, похожую на дом с треугольной крышей из одеяла, только роли углов играют голова и коленки. Между коленками то и дело что-то движется — вверх-вниз, вверх-вниз. Эта конструкция называется «домик онаниста» или «домик шизофреника». Если вдруг спросить:
Неизменно увидите на секунду высунутую из домика смуглую небритую мордашку и услышите:
Это Масяня. И он дрочит. Всегда и везде. В палате, в столовой, в туалете, под телевизором, на прогулочном дворике. Старается делать это незаметно, но почему-то не получается. Если его на этом действии поймать, вы услышите:
— Я не дрочил, просто рука зачесалась!
— Я не дрочил, я карманы проверял!
— Я не дрочил, просто гимнастику делал!
Масяню даже одевали в смирительную рубашку, но он каким-то образом умудрялся дрочить и в ней, и на рукавах её потом оставались белые пятна.
А ещё Масяня, как и 90% обитателей дурдома, очень любил курить. И сигарет у него всегда не хватало. Чтобы взять в долг сигарету, он мог пообещать звезду с неба:
— Ну займи одну сигарету, ко мне завтра папа приедет, я обещаю, дам тебе доширак, две шоколадки, пачку альянса…
Когда нужно было отдавать долги, все слышали от него вечное «завтра». Когда ни спроси — папа всегда собирался приехать именно завтра. Но почему-то не приезжал. Когда ему отказывались давать в долг, он повышал ставки — доходило до соотношения 1 к 20. Тогда он просто переключался на других. А в итоге кроме местного блаткомитета, умевшего запугивать нашего шизика, никто с него долги получать не умел. Зато для Фарика и его компании приезд Масяниного отца — а такое иногда случается — становится праздником.
Но он не отчаивается и продолжает занимать у всех сигареты. Давали ему в долг только очень жалостливые. Ну или новоприбывшие. Последних Масяня очень любил. Завидит новичка — и сразу давай его обрабатывать и набиваться в друзья. Но если у него не было сигарет, интерес к дружбе терялся.
Когда-то давно Масяня был принудчиком — разбойное нападение или что-то в этом роде. В своё время даже отбывал наказание по уголовной стезе, был там в авторитете и имел блатную татуировку — звёзды на груди. Это очень не нравилось Фарику.
— Ты, ублюдок, как только тебя выпишут, чтобы вывел сразу! — ругался он. — Ты больше не имеешь права такое носить, ты позоришь эти звёзды!
Но на свободе Масяня никогда не мог продержаться больше недели. То соседей затопит, то кота убьёт, то сдаст телевизор в ломбард, и — вуаля! Раньше были качели — с тюрьмы на волю и обратно, а теперь место тюрьмы занимает дурдом. За последние три года его выписывали четыре раза. И все четыре раза через несколько дней он возвращался.
— Ты, скотина, ты почему звёзды не вывел, ублюдина? — злился Фархад.
— Я не успел, я не успел! Я выведу, обещаю! — скулил Масяня.
Но когда приходила пора вписываться, он обо всём забывал. Направляясь к выходу, кричал всем:
— Вы, неудачники, счастливо оставаться! Как я рад, что никогда вас больше не увижу! И сигареты я вам не отдам! Чтоб вы все дальше тут гнили, придурки! Ха-ха-ха!
Но если здесь его как-то могли держать в узде таблетками и уколами, то дома он лекарств сторонился и всегда творил какую-то беду. И каждый раз, когда он возвращался, получал от Фархада по полной программе.
Когда он вернулся в последний раз, Фарик долго не церемонился. Он заперся с Масяней в туалете. Были слышны крики о помощи, но никто не открывал — смена была предупреждена. Через полчаса Масяня вышел из туалета, и вместо звёзд на его груди было что-то непонятное — Фархад со Стасом выжгли звёзды, а когда всё зажило, разобрать изначальный узор было почти невозможно.
12. Карательная медицина
Даже среди людей, не имеющих и далёкого отношения к психиатрии, ходит много слухов о лекарствах, которые превращают человека в овощ. Какие-то из этих слухов имеют под собой основания, какие-то — нет. Но в целом — такая практика имеется. И мы вас с ней ознакомим.
Галоперидол, также известный как галочка — в психушках это лекарство номер один. Вообще он предназначен для снятия симптомов шизофрении — таких, например, как навязчивые состояния или голоса в голове. Но добрые доктора и медсёстры, зная о страшных побочных эффектах галочки, используют её в качестве наказания, и особо провинившиеся личности, даже если у них нет явных симптомов и психических отклонений, получают его в таблетках и инъекциях. А ещё его дают многим принудчикам. Из новоприбывших — всем.
Вот, например, Никита Моргунов, восемнадцатилетний принудчик. Пару месяцев назад он в тёмном подъезде употребил большую порцию курительной смеси и потерял сознание. При личном досмотре полицейские у него ничего не нашли, но подложили бессознательному телу в карман пакет с недавно изъятым веществом. Придя в себя, Никита вёл себя крайне неадекватно, и после подписки о невыезде его направили на судебно-психиатрическую экспертизу, где признали невменяемым.
По прибытии Никита получил назначение — два раза по две «пятёрки» галоперидола в день, с особым указанием каждой смене — измельчать таблетки в порошок, чтобы не давать пациенту прятать их. И в первый же день у Никиты начал проявляться гиперкинез — глаза закатились вверх, шея повернулась вправо, широко открылся и не закрывался рот. Всё это сопровождалось дикой болью. Никита кричал и бил кулаком в стену, но Игорь Николаевич дал особое указание — циклодол без назначения не давать (а это значительно улучшило бы состояние). Тех, кто сжалится над ним и даст любой антидот, грозило лишение премии.
Конечно, зрелище это страшное. Фара без лишних вопросов отдал Никите свою заначку — две таблетки циклодола, припасенные на хороший день, так же поступил и Герман; а вот Стас, у которого был целый лист, этого не сделал — себе дороже. Из всего персонала ему помогла лишь одна очень добрая медсестра, уколов ему на ночь кофеин. Это тоже помогало. В любом случае надолго этого не хватало, и мучился Никита очень сильно.
Через день приходят родители и видят его в таком состоянии. Слёзы, крики. Просятся к доктору. Умоляют его не кормить их отпрыска такими лекарствами. Но тот непреклонен — принудчиков должны лечить.
— Я вас прекрасно понимаю, мне тоже всё это не нравится. — бессовестно врал Игорь Николаевич. — Но я не могу нарушать закон, понимаете? Все принудчики должны получать лечение…
— Но ведь вы не всех принудчиков лечите? Ну скажите правду, Игорь Николаевич… — со слезами на глазах умоляет мать, — Что нам сделать, чтобы Никиту не лечили? Вы же знаете, что он здоров…
— Если бы он был здоров, он бы сюда не попал. Я вас прекрасно понимаю, но ничего не могу сделать. А если кто-то говорит, что его не лечат, то это неправда. Там просто индивидуально подобранное лечение. Некоторым мы подбираем так…
И уже через несколько дней Моргунов-старший передаст Мышкину конверт с деньгами. Пять тысяч в месяц на «индивидуально подобранное лечение» — этот ценник Игоря Николаевича в больнице знают все и передают из уст в уста.
Или вот, например, на раздаче таблеток ещё один новоприбывший больной отказывается запивать таблетки из мензурки, которую только что обслюнявил сифилитик Кучин.
— Вы должны их дезинфицировать! — кричит он.
И это правда. Которая, к сожалению, мало кого волнует. Большинство больных ходят запивать со своей водой в бутылке или кружке, но новичка никто не предупредил.
— Я не буду отсюда пить! — кричит он. — Я не хочу сифилис!
Медсестра звонит доктору и сообщает: больной отказывается пить лекарства, громко кричит, буйствует. Игорь Николаевич постановляет: немедленный укол 3 кубика тизерцина, а с завтрашнего дня назначить 2-1 аминазин-галоперидол на 10 дней.
А есть ещё так называемые «масляные» уколы — клопиксол акуфаз, галоперидол деканоат, модитен депо. Они действуют две или три недели в зависимости от дозировки. Страшная вещь. Во время укола всё нормально, на следующий день тоже. Через два дня начинается эффект, через три-четыре дня пик действия, и неподготовленные больные порой готовы на колени встать ради таблетки циклодола — настолько сильно скручивает мышцы. Кое-как помогает кофеин, и поэтому пьют крепкий чай или жрут его всухомятку.
Далеко не у всех галочка вызывает гиперкинез. Как правило, у настоящих шизиков всё проходит ровно. А вот здоровые люди её переносят тяжело. И для того, чтобы показать вам, насколько, мы перенесёмся на четыре года назад.
Тот же коридор. Тот же пост. Идёт раздача таблеток. На смене в тот день толстая шепелявая старуха Вероника Александровна Шепелева по прозвищу Шапокляк. С виду — милая бабушка, божий одуванчик, но это только с виду.
Есть такое понятие — контактная шизофрения. Это когда здоровый человек долго находится в непосредственном контакте с больными, и от этого у него самого едет крыша. Так случилось и в нашем случае.
Шапокляк была патологической садисткой, но очень хитро маскировалась: со всеми мило разговаривала, здоровалась, обменивалась новостями. И был у неё один фетиш: она любила смотреть на чужие страдания. Иногда она провоцировала больных на конфликт и с удовольствием наблюдала за драками, иногда спаивала Палыча, но особой её страстью был гиперкинез.
Возможно, это вызывало у неё скрытое сексуальное возбуждение, может быть, давало лишний раз убедиться в своей власти — мы не знаем. Но привычка такая у неё была. И ради этого она шла на подлость. Могла больному по раздаче таблеток вместо двух таблеток галоперидола дозировкой 1,5 мг (полторашек) и таблетки циклодола дать три «пятёрки» — то есть дозу, В ПЯТЬ РАЗ (!) превышающую назначенную. Неудивительно, что больные подолгу кричали и корчились в муках. А сама она причитала:
— Кривлялся, кривляйся дальше… Смотрите, какой актёр! Как яростно циклодол выпрашивать умеет! Тебя бы в кино!
Да, симулянты в психушках — картина повсеместная. Ради циклодола люди и не такое исполняют, но… Прекрасно зная, что человек не симулирует, она не давала человеку антидот.
И однажды это закончилось плачевно. Больной Павел Сердюченко посмел упрекнуть Веронику Александровну в том, что она ему вместо циклодола дала галоперидол. А выпадов в свой адрес не прощала больным никогда.
— Он не пьёт таблетки! — крикнула она. — Он их выплёвывает, а потом разглядывает!
— И что же мы будем с ним делать? — спросила санитарка.
— Колоть будем! — крикнула она. — Укол никак не выплюнешь!
И поверх тройной дозы она сделала ему укол. По официальной версии там был галоперидол и аминазин. Что там было на самом деле — знает лишь она. Набирала шприц она в процедурке, где на тот момент никого не было.
Через пять минут после укола Паша Сердюченко скрутился в три погибели и начал истошно вопить.
— Ох как симулирует! А ещё говорит, что пьёт таблетки! Привяжите его!
Сердюченко привязали. Он орал так истошно, что даже санитарки уговаривали Шепелеву что-то с этим сделать, на что та отвечала:
— Без назначения? А ответственность за это кто нести потом будет?
И при этом то и дело поглядывала на вопящего. А он всё орал и орал. Чтобы он не мешал никому спать своими истошными воплями, ему сделали ещё один укол.
— Вот, уснул! Симулирует, я же говорила! — возликовала Шапокляк.
И он действительно уснул после этого укола. Правда, вечным сном.
По официальной версии он умер от сердечной недостаточности. Вероника Александровна Шепелева никакой ответственности за это не понесла, только по настоянию Мышкина написала заявление на увольнение по собственному желанию, что впоследствии не помешало ей устроиться работать в другую психиатрическую больницу.
Впрочем, это уже совсем другая история.
13. Ромео и Джульетта
Гомосексуализм — явление повсеместное и вполне естественное. Даже в животном мире самцы, лишённые в окружении самок, порой вступают в сношения друг с другом, а что уж говорить о людях? Тем более в таких условиях.
Однако в нашей стране отношение к гомосексуализму неоднозначное. С одной стороны — сильнейшая и яростная гомофобия, с другой — активный гомосексуализм иногда поощряется как проявление доминации над более слабым индивидом. Например, в местах лишения свободы. И конечно же в дурдомах.
В седьмой палате прямо напротив входа лежит привязанный к кровати Сабир Зелинаев по прозвищу Зелибоба. Ростом он где-то метр восемьдесят пять, а весу в нём под сотню. Волосяной покров на всю грудь и спину похож на шерстяной свитер, а лицо напоминает свиное рыльце. Он лежит и, безмятежно улыбаясь, смотрит в потолок.
Зелибоба не живёт по понятиям — напротив, он никогда не сидел, и местные блатные относятся к нему с презрением. Он и есть самый ярый приверженец гомосексуальных сношений в нашей больнице. Хотя одним словом его ориентацию не назовёшь — его привлекают не только мужчины или женщины, а вообще всё живое. И даже неживое. Как-то он рассказывал историю:
— Вот помню, в Узбекистане когда жил, овца соседский ебаль. Ебёшь молодой овечка, а он такой «беее, беее».
Те, кто это слышал, залились громким смехом, на который сбежалось ещё больше людей.
— А другой овечка молчит и хоть бы бекнет. А я его тудыть-сюдыть, а он ни бе, ни ме. Отпускаю, а он не двигается, гыггагагагага! — Зелибоба дико загоготал, широко открывая рот.
— Зелибоба, так ты у нас мало того, что ЗООФИЛ, так ещё и некрофил? — спросил Лысый.
— Я любвеобильный! — говорил Зелибоба. — Красавец мужчина, настоящий кавказец!
— Ещё раз себя кавказцем назовёшь, пидор, я тебе последние зубы повыбиваю! — разозлился Фара. — Из-за таких как ты к нам плохое отношение! Мало того, что зоофил, так ещё и трупы ебёшь. Животное ебаное!
— Ээ, ты меня таким словом не называй, а то я по-татарский ругаться буду!
— Так ты ж узбек? — удивился Лысый.
— Я татарин, а родился в Узбекистан! — возмутился Зелибоба. — В село под Ташкент родился.
— Мало очень ебал. Собак гавкает. Собак только присунешь — а он уже рычать начинает «ррррр!». Собаков трудно.
— Нет. Пробовал один раз, и мне этот кошек яйца поцарапал, уууй больно! И маленький кошек. Хотя вот куриц. Куриц когда яйцо снесёт ух, какой хороший! Как девочка.
— А кого ещё ебал? — донимал его Лысый.
— Коза ебал. Но коза ебать дело сложное, тут смекалка нужен. Когда первый раз коза хотел ебать, коза меня копытом по яйцам ударил. Больно было! Но тут хитрость есть. Два передний нога у коза в сапог засовываешь, и он копыта задний поднять не может! Падает. Равновесий теряет! И ты ему оп-оп-оп-оп! — Зелибоба изобразил поступательные движения тазом.
О своих подвигах он может рассказывать бесконечно, и всегда собирает массу слушателей. Но вернёмся к нашим баранам. Вернее, к нашей истории — о баранах мы уже поговорили.
В соседней палате лежит Серёжа Букин по прозвищу Бука. Высокий и худой, как скелет, беззубый и страшный, как сама смерть. Сейчас ему тридцать пять, и последние 15 лет он провёл здесь. Отец сдал его и больше никогда к нему не приезжал — неудивительно, ведь сын кинулся на него с ножом. Бука моет полы в туалете, а также оказывает услуги сексуального характера. Это знают все. А ещё у него есть манера повторять одно и то же по три раза:
— Бука, сосать будешь? — спрашивают у него.
— Не хочу, не хочу, не хочу! — отвечает Бука.
А раньше дешевле, чем за три сигареты с фильтром он даже не начинал разговор. Видимо, кризис коснулся и N-горской больницы.
Зелибоба — главный клиент Буки. И даже пытался быть его продюсером. Ходит по палатам и говорит:
— Охуенный минет за пять сигарет! — говорил Зелибоба. — Лично пробовал — рекомендую!
Себе он брал четыре, а Буке давал одну, но тот совсем не обижался.
Наверное, вы спросите: а почему он привязан к койке? А дело в том, что сегодня вечером во время обхода самый строгий врач Надежда Павловна Гуркова случайно заглянула в туалет и увидела довольного Зелибобу, долбящего Букина в пасть с огромной скоростью и с блаженством на лице. Это был скандал — врач потеряла дар речи. На парочку начали орать, но Бука довёл дело до конца, а Зелибоба потом лежал привязанный к кровати с довольной физиономией. И плевать ему было на аминазин с галоперидолом. Буку ждал долгий разговор с заведующим. Где-то на двадцатой минуте беседы всё отделение услышало бешеный крик Мышкина:
— БУКИН, Я ЗАПРЕЩАЮ ТЕБЕ СОСАТЬ!!!
Больные умирали со смеху. Вернувшегося Буку встречали аплодисментами. Когда у Буки потом спрашивали, будет ли он сосать, он виновато отвечал:
— Не буду, не буду… Игорь Николаевич запретил, Игорь Николаевич запретил…
Но стоило предложить ему сигарету, всё возвращалось на круги своя:
14. Прогулки. Антоша
В тюрьме каждый заключённый имеет право на часовую прогулку. Этим правом пользуются не все, и зачастую гулять вообще никто не выходит. В дурдомах всё немного иначе. Как правило, на прогулки больных выводят только летом, и эти прогулки обязательны. N-горская больница здесь не исключение.
— Просыпаемся на прогулку, все просыпаемся на прогулку! Все без исключения! — кричит медсестра Леночка.
Больные нехотя поднимаются со своих коек. Некоторых приходится сильно трясти и дёргать за руки и ноги, чтобы они проснулись. Как никак, только десять утра — час назад была утренняя раздача лекарств, а многим пациентам три раза в день дают сильнодействующие нейролептики со снотворным эффектом.
— Все без исключения! Кто это там такой умный? Кто не хочет вставать? Сказать Игорю Николаевичу? — кричит Леночка, а потом добавляет: — В отделении останется только Вареник! Ну или привязать можем, тогда разрешу остаться! Есть желающие?
Если кто-то не хочет вставать, его поднимут насильно. Исключения бывают редко, и только для местных уголовников.
— Антоша не хочет идти! — кричит Коля Чайкин.
— Тащите его! — отвечает медсестра. — Гулять должны все!
Антоша представляет собой жалкое зрелище. Он целыми днями лежит и больше ничего не делает — кормят его тоже насильно, пинками подгоняя к столовой. И сейчас четверо больных — Стас, Комар, Лысый и Герман — трясут Антошу, чтобы тащить его на прогулку. Тот просыпается и начинает плакать:
— Не хочу я гулять, я хочу сдохнуть!
Его тащат по ступенькам вниз, а он поджимает ноги и рыдает. В туалет он тоже не ходит — на нём всегда надет подгузник, который иногда забывают поменять. Поэтому он ненавидит лето — ведь летом ему иногда приходится возвращаться из сна в реальную жизнь.
— Убейте меня! Я не хочу жить, я хочу сдохнуть! Застрелите меня, задушите меня! — кричит он. — Умоляю, прекратите мои мучения!
Но его выводят на прогулку и кладут на лавочку. С лавочки он, как правило, падает и валяется на земле. Иногда его так и оставляют лежать до конца прогулки.
А три года назад он был нормальным человеком. До того, как брат сдал его сюда. У Антоши был лёгкий нервный срыв на почве стресса после смерти матери, и брат воспользовался этим: заплатил врачам, чтобы из него сделали овощ, а сам занял доставшуюся по наследству трёхкомнатную квартиру. Теперь Антошу травят лошадиными дозами сильнейших препаратов — внутривенно, перорально, внутримышечно. И вот он лежит на земле под лавочкой, скрючившись, как вопросительный знак. КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС.
Когда прогулка начинается, одурманенные и на ходу спящие от лекарств пациенты бегут друг вперёд друга, чтобы поскорее занять все свободные лавочки и две койки без матрасов. Когда все лавочки заняты и на каждой койке — без матрасов, кстати — лежит по три человека, не успевшие урвать место под солнцем ходят туда-сюда по двору.
А двор невелик: примерно двадцать на двадцать метров. Посередине — стол с двумя лавочками, за которым пожилые обитатели больницы играют в домино. Слева — немногочисленные лавочки и стулья. Справа — навес, под которым тусуются местные уголовники. Под этим навесом две койки с мягкими поролоновыми матрасами. На дальнем от нас лежит Стас. Лысый делает ему массаж спины, а Масяня — массаж ног. Сам же Стас тем временем говорит по телефону:
— Да, братан, ебал я такую жизнь! Я выйду и этого терпилу в рот выебу! И обоссу, отвечаю! Ты веришь, брат? — орал Стас на весь дворик. — Обоссу и маму выебу, того рот!
— Раздача сигарет! — кричит Леночка. — У кого есть сигареты, все сюда!
Эти слова оказывают влияние волшебной флейты — все больные, даже те, у кого нет сигарет, бегут к Леночке и толпятся вокруг неё, надеясь стрельнуть у кого-нибудь сигарету из полной пачки.
— Лунтик, иди сюда! — кричит Герман, подзывая Лунтика под навес.
Лунтик подходит. Он только что получил пачку сигарет. По тюремным понятиям у опущенных можно брать только запечатанное, иначе законтачишься, и поэтому Герман берёт у него целую пачку, распаковывает её, достаёт оттуда пять сигарет и даёт Лунтику.
— Всё, свободен! — говорит Герман.
Лунтик в печали уходит. Такая же участь ожидает ещё нескольких больных. Оброк по-дурдомовски.
Те, кому не удалось получить ни бычка, заворачивают в бумагу сухие листья и курят их. Вот, например, в углу дворика столпились обездоленные и пускают по кругу два косяка — один из туалетной бумаги, другой из сорняков, завёрнутых в журнал «тайны звёзд».
В другом углу курит дед Стрельбун, только что получивший пачку примы. Он никогда никому не оставлял и не давал сигареты. Достоевский писал, что верх отчаяния — просить в долг у человека, заранее зная, что он тебе не даст; просить оставить покурить, зная, что тебе не оставят — наверное, ещё унизительнее.
— Оставьте покурить! — говорит Масяня.
— Хуй, жавёрнутый в гажету, заменяет сигарету! — отрезает дед и продолжает дымить.
— Хуй, жавёрнутый в наждачку, жаменяет сразу пачку!
— Хуй, завёрнутый в кулёк, заменяет целый блок!
Когда от сигареты остаются жалкие несколько миллиметров, дед Стрельбун бросает бычок в сторону. Ещё до того, как окурок касается земли, за ним мигом бросаются четверо больных. Начинается драка. К её финалу от бычка уже ничего не остаётся.
Стоит добавить, что этот тесный прогулочный двор изначально предназначен для двух отделений: для нашего и для второго — женского. В женском находятся в основном бабушки, и гулять их почти не выходят, но оно находится на первом этаже, а окна двух женских палат выходят как раз на наш прогулочный двор, чем и привлекают больных.
— Покажи сиськи! — кричит Лысый полноватой женщине лет тридцати пяти. — Покажи!
— А ты мне что? — спрашивает дама.
— Фу! Чего я там не видела. За две сигареты покажу!
Лысый не имеет при себе сигарет и бежит под навес просить у Стасика сигарету за массаж. У окна тем временем собираются люди и пытаются познакомиться с дамой. Из соседнего окна высовывается старая бабушка и кричит:
— Эй, сыночек! Я твоя мама! Забери меня отсюда!
Иногда она высовывает через решётку отложенный с обеда хлеб и кормит особо голодных больных. За это её ругает персонал, но с материнским инстинктом бороться бесполезно.
— Эй, внучек! Я твоя бабушка, забери меня отсюда! Твой папа сдал меня сюда, забери меня! — кричит она, протягивая непонятно откуда взявшийся пирожок.
Шизики готовы стать хоть внучатами, хоть волчатами — лишь бы пожрать. Пирожок забирают, делят его, и бабушка снова остаётся одна, ведь первое окно притягивает куда больше зрителей.
А вот и Лысый. Он становится на цыпочки и протягивает пышной даме сигарету. Она манит его пальцем. Лысый снова становится на цыпочки. Дама на секунду поднимает майку и оголяет левую грудь, но так, чтобы видно было только Лысому. Тот возмущается.
— Я просила две! — отрезает незнакомка. — Одна сигарета это одна сиська!
Масяня, хоть и не видел заветного зрелища, начинает дрочить. Остальные больные с большим рвением пытаются найти сигарету.
— А ну разбежались! — кричит медсестра, заметившая непонятные движения. — Не трогайте женщин! Как вам не стыдно?!
Больные разбегаются, но некоторые всё ещё смотрят в заветное окно. Дама посылает им воздушный поцелуй.
Из десяти больных девять ненавидят лето как раз из-за прогулок. В этом тесном дворике сотне людей даже разгуляться негде. Все хотят спать. Даже у уголовников под навесом все возможные спальные места заняты.
— Заходим в отделение! По три человека!
Все мигом поднимаются и бегут ко входу. Там им придётся мыть ноги в тазике, причём всем в одном. Из-за этого запускают больных такими маленькими порциями.
Антоша, как и всегда, никак не хочет подниматься с земли. Его поднимают, а он поджимает ноги и плачет:
— Не хочу ничего, хочу сдохнуть! Убейте меня. Я заслуживаю смерти!
Но его всё равно тянут. А на ужин его потащат в столовую и будут насильно запихивать в рот еду, чтобы тот не умер, и брат мог забирать его пенсию по инвалидности.
Из-за прогулок Антоша ненавидит лето больше всех.
15. Передачки
Каждый день после раздачи лекарств и тихого часа наступает время, когда больные могут поесть передачки, привезённые родственниками. Это случается, как правило, в районе половины пятого вечера, и многие пациенты строят весь свой день вокруг этого момента. А как же: здесь можно не только поесть своей или чужой еды, а ещё и выменять что-то на сигареты или наоборот. Бартер!
Дверь в столовую открыта, но вход, подобно шлагбауму, закрывает рука санитарки. Медсестра, разбирающая пакеты с передачками, вызывает больных пофамильно, как при раздаче лекарств.
— Бегу! — отвечает счастливый Волуйский.
У входа дежурит Димка Соловей — тридцатилетний олигофрен с залысиной на голове — и всегда затевает с больными один и тот же диалог:
— Есть печенька? — спросит он.
— Нет, — он уже начинает вам надоедать.
— Нет! Нет у меня ничего! — злитесь вы.
Ну и так далее. Продолжать он может бесконечно, и порой удивляешься, откуда в такой тупой голове может уместиться такой словарный запас. Основная масса шизиков с Соловьём разговоров не ведёт, поэтому нападает тот в основном на новичков.
А вот и Масяня тут как тут. Он подходит к каждому и с умоляющим взглядом просит:
— Если чай будешь пить, вынесешь мне нифиля? Пожалуйста!
Нифиля — это уже использованная чайная заварка. Масяня их ест. И не он один — кофеин как-никак тоже наркотик. Некоторые предприимчивые больные даже собирают нифиля по всей столовой, а потом меняют на сигареты. Два пакетика за приму, три — за сигарету с фильтром. Бизнес!
Впрочем, Соловья и Масяню сейчас прогонят. Первый, если есть возможность, обжирается до рвоты, блюёт и обжирается снова, а второй, употребив двадцать пакетов нифелей, окончательно теряет контроль над собой: бегает по отделению с большим пальцем во рту, прилюдно дрочит и издаёт какие-то нечленораздельные звуки — тут без вязок дело не обходится. Лишнюю работу выполнять никому не хочется — поэтому его и прогоняют.
— Борисенко! — кричит медсестра.
— Иду! — слышен ответ из далёкой шестой палаты.
Тут стоит сказать, что местные уголовники кушают за отдельным столом, и в целом у них всё по-своему. Их не вызывают — они заходят сами, даже если у них ничего нет. И последнее для блатных никогда не помеха.
— Бля, пацаны, жрать кайф пиздец! - говорит Лысый. — Погрызть бы хоть бичпакет сухой! У кого-нибудь есть хоть что-то?
— Как так? Не дело! — говорит Стасик. — Тут к Лунтику вчера приезжали!
— Точно! А ну сюда его! ЛУНТИК!
— Что? — отвечает мигом прибежавший Лунтик.
— Лена, пропусти его! — скомандовал Фархад.
Лена так быстро повиновалась, будто это она была пациентом, а Фархад — врачом. Лунтик боязно подошёл к уголовникам.
— Слышишь, ты, членосос, а ну давай сюда свою передачку! — рявкнул ему Герман.
— Я не членосос, я только нюхаю! — возразил Лунтик.
— Мне поебать, хоть членонюх. Давай сюда свои пакеты! Ты там всё небось уже законтачил? Или есть запечатанное?
Лунтик пошёл за пакетом. Стоит сказать, что приезжают к нему в лучшем случае раз в месяц. Но блатных такое никогда не останавливало — совесть у таких людей вечно спит, как под азалептином.
— Вот пидарас! — возмутился Стасик и дал Лунтику подзатыльник. — Этот гондон специально всё пооткрывал и позаконтачил, чтобы мы не забрали!
— Нет, это неправда! Вот там есть печенье и кукурузные палочки! — жалобно отвечает Лунтик.
— Нахуй мне твоё печенье, где колбаса? Хуй я тебе оставлю теперь покурить!
— Не было колбасы! — скулит Лунтик.
— Хуле ты пиздишь?! — вмешивается Герман и тоже даёт Лунтику подзатыльник. — Я же видел, как вы вчера с Масяней жрали!
— Это он меня угостил! — защищается Лунтик.
— Так это он пиздит опять?! МАСЯНЯ!! — крикнул Герман. — Я этому Масяне щас швабру в очко засуну за пиздёж!
— Братан, вот не надо этого ублюдка сюда звать, — вмешивается Фарик. — с ним вообще дел иметь никаких не надо.
— А что тогда делать? — спрашивает Герман.
— Я знаю, пацаны! — вмешивается Лысый. — Вчера приезжали к Бобру!
Далее всё проходит по аналогичной схеме: крики, угрозы, подзатыльники. Девяностые давно кончились, но в N-горской больнице, словно в аномальной зоне, время протекает совсем иначе. Медперсонал видит всё это и молчит, ведь им всегда перепадает доля с отобранных продуктов.
Помимо стола с приблатнёнными принудчиками есть ещё три стола. Тот, что по диагонали от уголовников — для дефектных больных, которые ничего не соображают. Если, например, Чучу посадить за общий стол, то из его пакета мигом всё растащат, а он даже не заметит — это уже случалось не раз. Такие попытки пересекаются строго, хотя на прожорливые нравы того самого стола по диагонали некоторые смены закрывают глаза — Стас часто забирает даже у Чучи. Россия — щедрая душа!
А вот и Бука сидит — за обычным столом. К Буке никто никогда не приезжал — ему делает передачки за счёт его пенсии по инвалидности старшая медсестра Наталья Филипповна. И делает это своеобразно:
— Серёженька, хочешь передачку? — ласково спрашивает она.
— Хочу-хочу-хочу! — радуется Бука.
— А сколько ты мне дашь на бензин?
— А сколько надо, сколько надо, сколько надо?
— Пять тысяч! — отрезает Наталья Филипповна.
— Хорошо, хорошо, хорошо! — радуется Бука.
И таким образом за то, чтобы сделать ему передачку из самых дешёвых продуктов с его же пенсии, она каждый раз берёт себе оттуда пять тысяч рублей, в то время как цена самой передачки редко доходит до тысячи. И так делается не только с ним — здесь много больных с большими пенсионными счетами, но без родственников. И им хочется хоть иногда поесть чего-нибудь вкусного. А что до денег — они давно уже забыли им цену, если вообще знали когда-то.
К Буке подходит предприимчивый мужик Дядя Гена и «покупает» у него за две сигареты банку кильки в томате. Бука только рад, ведь сигареты у него, как и у всех здесь, разлетаются быстро. Он ещё не знает, что одну из них он докурит только до половины и оставит кому-то, а вторую умудрится даст в долг Масяне, который долги никогда не возвращает. И хорошо, что не знает. Пусть хоть немного порадуется.
16. Алхимик
Половина первого ночи. В углу туалета одиноко курит тонкую ментоловую сигарету печальный допризывник Максим Малинин. Ему очень одиноко и грустно: он не представляет, как он выдержит ещё неделю этого кошмара.
Дверь туалета открывается. Заходит Дима Голенков по прозвищу Дерьмодемон — в честь одноимённого персонажа из фильма «Догма». Назвали его так не зря: Дима за двенадцать лет в дурдоме окончательно поехал крышей и всей душой полюбил отходы жизнедеятельности человеческого организма. Делает с ними всё, что только может прийти в голову: ест, обмазывается, рисует, лепит фигурки, делает тайники. Именно ему принадлежал тот кусочек, по ошибке принятый санитарной за наркотики.
— Брат, оставь окурок! — просит Дима.
Максим Малинин, склонный к эмпатии, оставляет Диме половину сигареты.
— Спасибо, брат! — говорит Дима. — А есть покушать что-нибудь?
— А есть ещё сигарета? Брат, не накурился я, сигарета тонкая, сжалься!
Но Максим больше не даёт. И тут начинается обряд.
Дима достаёт из унитаза какашку. Потом достаёт из ведра кусочек туалетной бумаги и заворачивает какашку в него. Кладёт это на подоконник и начинает бормотать себе под нос:
— Аблэаблэаблэаблэ! Гаругаругаругару. Бэбабабаббаба.
— Что ты делаешь? — удивлённо спрашивает он.
— Это древняя тибетская магия! Колдую я, — отвечает Голенков.
Дерьмодемон молча покидает туалет. Максим пользуется случаем, достаёт ещё одну сигарету и торопливо курит до конца, пока никто не пришёл. Уже собирался доставать вторую, как снова открылась дверь. Вернулся Дерьмодемон:
— Смотри! — показывает он грустно смотрящему в окно Максиму открытую ладонь. — Вот яблочко, а вот окурочек! Всё работает.
А был как-то случай, когда на прогулочном дворике Дима стучал кружкой по полу с криками:
— Появись, сигарета! Сигарета, появись! ПОЯВИСЬ СИГАРЕТА ПОЯВИСЬ СИГАРЕТА ПОЯВИСЬ СИГАРЕТА!
И через минуту нашёл под лавочкой нетронутую «приму». Не волшебник ли?
Так и Максим был в шоке от увиденной тибетской магии, и с удивлением смотрел на волшебника, поедающего яблоко и курящего бычок.
Но через минуту Дима удивил его ещё больше. Достал из ведра бутылку и начал в неё писать. Потом из того же ведра достал несколько бычков и кинул их в бутылку. Рядом с раковиной взял маленький кусочек мыла и кинул его туда же, потом та же участь постигла какашку, завёрнутую в бумагу. Максим, еле сдерживая тошноту, спросил у Димы:
— Я алхимик по образованию! — и с этими словами Дима начал трясти бутылку.
Рвотные позывы уже приближались к горлу Максима, и он поспешил поскорее выйти из туалета. И не зря: если бы он увидел, как Димон залпом выпивает содержимое бутылки, то точно не сдержал бы тошноту.
17. Чирень-7
Шум и гвалт. Вокруг седьмой палаты столпилось пол-отделения. Что же происходит?
— Нет, я не брал! — оправдывается тощий паренёк с вечной нездоровой улыбкой на лице. — Чессна! Кинусь мамой!
— Ты, пидарас, маму свою чуть не отравил, хуле твои клятвы стоят?
— Не травив, это все посстава! Чессна! — не признаётся тот.
Это Серёжа Сомакин по прозвищу Собака. Ему 20 лет, и он лежит здесь почти безвылазно уже четыре года. Это одна из самых ярких личностей нашего отделения и по совместительству один из двух человек (второй — Масяня), на которых иногда надевают смирительную рубашку. Но только по другой причине: Собака постоянно ворует. Любая неосторожно оставленная на виду вещь, будь то предмет одежды, пачка сигарет или зубная щётка, рискует исчезнуть.
А ещё он очень легко поддаётся внушению и верит в магию — это служит отличным предметом для издевательств. Например, над ним любит шутить Вартанчик. Очень часто повторяется вот такая сцена:
— Чирень семь! — крикнул Вартанчик, направив открытую ладонь в сторону Собаки.
— Не надо! — кричит Собака. — Ватанчик, убейи!
— А ты мне что? — улыбается Вартан.
— Пекси! Мне привезут бутывку пеккси! — жалобно скулит Собакин и подставляет щёку. — Убейи! Хойос, вайтанчик!
Вартанчик открытой ладонью даёт Собаке лёгенькую пощёчину.
— Убгал? — спрашивает Собакин.
— Не получилось! Нужна вторая попытка.
— Вот, теперь убрал, — отвечает Вартанчик.
— Пасибба! С меня бутывка пеккси!!
— Не нужно мне твоё пепси, Серёжа, я же шучу.
Но это Вартанчик — он бескорыстен и добр душой. Некоторые принудчики за «снятие проклятия» действительно берут у Сомакина сигареты или продукты.
— Убейи, Стасик, убейи, пожасста! — на коленях умоляет Собака.
— Ты умрёшь через двадцать секунд! — угрожает Стасик.
— Я тебе сникесс! И запечатанную патьку донтабак дам!
— Договорились, — говорит Стасик и даёт Собаке такую пощёчину, что тот падает. — Но если не принесёшь, проклятие сработает! И ты умрёшь!
Собака верит, и поэтому приносит.
Но за него редко кто вступается — его никому не жалко, потому что наш Собака — та ещё собака.
Последний раз он попал сюда после того, как подсыпал своей маме в кофе азалептин — сильнодействующее лекарство. Это едва не стоило женщине жизни, а сыночек в это время вынес из дома все деньги и драгоценности. И это на третий день после выписки. Здесь он пытался таким же образом отравить больного, которого потом чудом спасли. Однажды он подкинул Сашке Аксёнову со второй палаты галоперидол под кровать и позвал медсестру — та записала, что пациент не пьёт лекарства, и Аксёнову назначили уколы.
Но вернёмся к настоящему времени.
Медсестра и две санитарки переворачивают с ног на голову всю седьмую палату. У новоприбывшего больного пропала дорогостоящая фирменная олимпийка, а все знают, что олимпийки — Собакина слабость.
— Говори, где олимпийка?! — орёт на него оставшийся без любимой вещи человек.
— Хуле ты пиздишь, ублюдок? — вмешивается Стас. — ВСЕ знают, что сегодня утром ты мыл палаты, и ВСЕ знают, зачем ты подвязался это делать! Говори, куда спрятал!
И тут в ход вступает тяжёлая артиллерия:
— Чирень восемьсот сорок восемь! — внезапно крикнул Вартанчик.
— Убейи, Ваттанчик! — Собака сразу изменился в лице.
— Не повезло тебе, Серёжа! — отвечает Вартанчик. — Чирень восемьсот сорок восемь это и правда очень сильно, ты умрёшь, если не отдашь олимпийку!
У Собаки ручьём потекли слёзы.
— Убейи, Ваттанчик! Убейи Чирень!
Собака встал на колени и кинулся в ноги Вартанчику. Тот отошёл.
— Серёжа, верни то, что украл. У тебя десять секунд. Десять, девять, восемь, семь…
— УБЕЙИИИ! — заревел Собака и забился в истерике.
— Куда спрятал олимпийку? Мы все матрасы уже проверили? Отвечай быстро! Три, два оди…
— Я СКАЗУ!!!! ЭТО ЧУЧЧА ВЗЯЛ, ЧУЧЧЧА! — Орёт Собака.
Все повернулись в сторону Чучи.
— ТЫ БРЕХЛО! — заорал тот в своей манере. — НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
— Слышишь, ты, якореносец, завали ебало! — рявкнул Герман.
— НЕ ОБЗЫВАЙ МЕНЯ ЯКОРЕНОСЦЕМ, ЯКОРЯ У КОРАБЛЕЙ! — заорал Чуча.
— И у тебя тоже в жопе якорь, пидарас! — ответил Герман.
— НИКАКОГО ЯКОРЯ НЕТ, СМОТРИТЕ! — с этими словами Чуча сбросил на пол подгузник.
На нём в куче испражнений лежала заветная олимпийка.
— Ах ты ублюдок! — заорал владелец олимпийки и начал бить Чучу.
Тому неплохо досталось. Но все прекрасно понимали, что сам Чуча это всё осуществить не смог — организатором и исполнителем был Собака, а Кучин всего лишь спрятал украденное. Поэтому Собаку били очень долго и сильно. И придумали ему дополнительное наказание.
— Чирень девятьсот! — крикнул Стасик.
— Чирень девятьсот может снять только один ЧЕЛОВЕК, — ответил Стас. — ЗЕЛИБОБА! — крикнул он.
— Зелибоба, выеби его так, чтобы искры из глаз пошли! — сказал Стас. — Мы разрешаем!
— ОООО, Я ЛЮБЛЮ МОЛОДЕНЬКИЙ МАЛЬЧИК И СОЧНЫЙ ПОПА! — ответил радостный Зелибоба.
Впрочем, уговаривать Собаку никто не стал — Зелибоба, невзирая на крики и мольбы, потащил мальца в туалет и осуществил задуманное, за что потом получил от Стаса сигарету. За действом пошла наблюдать вся толпа. Апплодировали стоя.
Зато Собаке досталась новенькая олимпийка — хозяину после такого она была больше не нужна.
18. Женщины
Любви все возрасты покорны — так писал великий классик. Но в нашей истории это выражение принимает немного другой оборот.
Лайфхак: если вы немолодая и непривлекательная одинокая женщина и вам не хватает мужского внимания — устраивайтесь работать санитаркой в дурдом. Здесь так много одичавших мужчин, в течение долгих лет видящих женщин только по телевизору, что любой объект противоположного пола воспринимается как эталон красоты. На безрыбье, как говорится, и рак рыба.
Вот, например, Вероника Николаевна Драгунова по прозвищу «Ведьма» — новенькая санитарка, работающая здесь меньше месяца. Ей 46, она героиновая наркоманка. Почти все зубы давно повыпадали, на лице не проскакивают даже отголоски былой красоты, но…
— Вероника Николаевна, вы такая красивая! — делает ей комплимент Масяня, который через пять минут пойдёт дрочить.
— Да, я такая! — улыбается она своей беззубой улыбкой.
Иногда она колется прямо на работе. В таком состоянии её очень легко уломать на близость, чем не раз пользовались пациенты. Однажды трое принудчиков напоили её водкой и устроили ночью групповуху на чердаке. А Ведьма и не против — она бы на такое пошла даже трезвая. В нормальной-то жизни кто на неё посмотрит? Муж давно умер от передозировки, а найти себе нового с такой внешностью как минимум трудно, если вообще осуществимо.
Сестра-хозяйка не раз находила на чердаке использованные презервативы. По этому поводу устраивали скандалы, чуть ли не расследования проводили. Кто работал в те дни? На Вероника Николаевну старший персонал даже подумать не мог — настолько непривлекательной она им казалась. Но не узнать им никогда, как меняются взгляды у мужчины в условиях длительной изоляции от общества. А если ещё и алкоголем приправить… Тут и Жабой Ивановной можно не побрезговать.
Впрочем, это только одна сторона медали. Есть и другая, куда более грустная и прозаичная.
Лежал тут не так давно на принудительном лечении один пациент — Виталик Петров. Двадцати семи лет от роду — молодой, красивый, с рельефной мускулатурой и зашкаливающим уровнем тестостерона. Его посадили в тюрьму за разбой, когда ему было двадцать два, и пять лет он провёл, катаясь по тюрьмам и дурдомам. Молодой организм требовал женщину, и требовал неистово. Виталик делал всё, чтобы удовлетворить эту потребность.
Он действовал по отработанной схеме: сначала начинал общаться с медсестрой или санитаркой, потом дежурил вместе с ней по ночам, ведя задушевные беседы. Далее — признавался в любви. Горячо, пылко, чуть ли не в стихах — клялся, что никогда не встречал такой прекрасной женщины, что это любовь на всю жизнь, и они родственные души. Если магия не действовала, переключался на другую жертву и начинал всё по новой.
Первая на его уловку попалась одна тридцатипятилетняя санитарка. У них начался роман, и Виталик начал эксплуатировать даму во всём: та стала по-тихому приносить ему продукты и передачки. И однажды их застала в процедурке старшая медсестра. После этого санитарку уволили.
Виталик горевал недолго — уже на следующей неделе перестал отвечать на звонки бывшей возлюбленной. А ещё через неделю на работу устроилась ещё одна его будущая жертва.
Светлана Павловна, несмотря на годы, действительно была достаточно хороша собой. Она была доброй и простодушной женщиной с мужем и двумя почти взрослыми детьми. Никогда даже словом не обидела ни одного больного — напротив, таскала из дома сладости, чтобы кормить обездоленных, за что её ругала старшая медсестра. Светлана была доброй и наивной, и эту наивность мигом разглядел Виталик Петров.
Сначала он, как обычно, начал делать ей комплименты. Потом отдежурил со своей жертвой пару ночных смен. Узнал её номер, началась переписка.
«Я же тебе в матери гожусь!» — твердила Света. Но Виталик не унимался. Возраст, говорил он, не имеет значения, когда встречаешь свою вторую половину. Он ухаживал за ней, говорил нежные слова, и на третий месяц Света сдалась… Прекрасно понимая, что это ловушка и обман, она не смогла не попасться в сети. Разве можно устоять перед молодым и красивым мужчиной, который младше тебя на двадцать один год?
Начались ночные звонки. «Я так люблю тебя, моя единственная!» — говорил Виталик. Света верила и не верила одновременно. Они разговаривали по телефону ночи напролёт, и однажды за таким разговором её застал муж. Светлана, будучи женщиной наивной и честной, выложила перед супругом всё как есть. Тот потребовал развод, и женщина осталась одна.
«Ты ведь не бросишь меня?!» — спрашивала Света. А Виталик обещал устроить пышную свадьбу. У женщины, потерявшей семью, окончательно помутился рассудок, и она стала цепляться за эту надежду, как за последнюю соломинку. И вот кульминация: суд постановил, что Виталий Петров выздоровел и больше не нуждается в стационарном лечении. Светлана вроде как радовалась, но в глубине души понимала: это конец.
Так и оказалось. Молодой и красивый Виталик, так яростно и горячо клявшийся в вечной любви, едва выйдя за пределы больницы, поменял номер телефона. Светлана совсем перестала его интересовать.
Она лежала одна в пустой квартире, пила водку и плакала. «Меня же предупреждали!» — думала она. И действительно предупреждали. Света прекрасно знала, что Виталик с подобными признаниями подкатывал почти к каждой сотруднице, но её одинокое сердце, так давно не получавшее никакой ласки и любви, одурманило разум. И ради чего? Ради редких и тайных животных сношений с молодым самцом ночью в процедурном кабинете? Ради этих лживых ласковых слов по телефону? И ради этого она ушла от мужа? Пусть и нелюбимого, пусть он и никогда её не одаривал вниманием, но ведь у неё была семья, а теперь она осталась одна…
Светлана решила найти Виталика. Это оказалось несложно — она узнала из больничных документов адрес прописки своего любимого и пришла к нему домой. Тот не открыл дверь. Даже сделал вид, что её не знает. Она плакала у него под дверью, становилась на колени, давила на жалость, но — тщетно. Виталику она была больше не нужна.
На следующую смену Света не пришла. Все в больнице очень удивились: как так? Ведь она такая ответственная и обязательная. Стало очевидно: что-то случилось.
Так и оказалось. Проведя бессонную ночь в слезах, Светлана Павловна, крайне редко употреблявшая алкоголь, с горя выпила бутылку водки и бросилась в реку с моста. Её нашли на следующий день. На похоронах был весь персонал отделения — даже заведующий Игорь Николаевич Мышкин пустил скупую мужскую слезу.
А Виталик Петров о кончине своей жертвы так и не узнал. А если бы узнал — вряд ли бы его это сильно тронуло. У него началась новая жизнь, а то, что было раньше — было давно и вообще неправда.
19. Валеры
Вы заходите в туалет, чтобы справить малую нужду и утолить никотиновый голод. Поджигаете сигарету, затягиваетесь, и тут к вам подходит почти двухметровый человек с огромным пузом и невнятно просит:
— Валерий Михалыч, аставте пажалста пакурыть.
— Но я не Валерий Михалыч! — удивитесь вы.
— Неправда, Валерий Михалыч. Я тебя узнал. Мы с тобой в девяносто первом изоленту со склада украли. Астав пакурыть. Ну пажалста!
— Но в девяносто первом я ещё не родился! — удивитесь вы.
— Неправда, — возразит Мамонт. — Валера, астав пакурыть!
Это Саша Мамонтов по прозвищу Мамонт. Ему 55 лет, а выглядит он максимум на сорок — такое часто бывает у шизофреников. Когда Мамонт дышит, в радиусе двух метров слышен страшный хрип, словно он не человек, а дикий зверь. Но Саша, невзирая на внешний вид, человек крайне добродушный и не обидит даже мухи. Над ним часто смеются и подшучивают.
— Как зовут этого человека? — спрашивает у Мамонта Лысый, показывая пальцем на Масяню.
— А этого? — продолжил Лысый, указывая пальцем на Стаса.
— Валера! — уверенно сказал Мамонт.
— Ты охуел, пидарас, какой я тебе Валера? — разозлился Стасик и направился к Мамонту.
— Валера, не бей! Валерий Михалыч, не надо. Лучше покурить астав. Пажалста.
Стас замахивается и бьёт Мамонта в пузо. Никакой реакции.
— Валера, астав пакурыть. — говорит он Стасу. Стас смеётся и уходит.
— Я тебе оставлю! — отвечает тот. — Но сначала ты ответишь на мои вопросы. Как зовут этого человека?
— А этого? — Лысый показывает на другого.
— А этого? — продолжает Лысый.
— А вот этого? — Лысый снова показывает на Масяню.
— Не знаю, — вдруг ответил он.
— А если хорошо подумать? — спрашивает Лысый.
— Не знаю! — с горечью в голосе, чуть не плача, промолвил Мамонт. — Не знаю, не знаю, не знаю!!!
— Саша, подумай хорошо. Я тебе покурить оставлю.
Мамонт смотрит на Лысого, потом на Масяню. На Лысого, потом снова на Масяню. На лице его — выражение глубокой умственной работы. Он думает ещё секунд тридцать, а потом робко спрашивает:
Весь туалет снова разразился смехом.
— Правильно! — отвечает Лысый и отдаёт Мамонту заслуженный бычок. Тот жадно докуривает его.
Когда-то Саша Мамонтов был нормальным человеком. Общительным, добродушным. Но потом был призыв, а советская армия — место не для слабонервных. Там он столкнулся с дедовщиной в её самом суровом виде — на четвёртый месяц службы Саша не выдержал и повесился. По счастливой случайности висельника в последний момент заметил сослуживец, но с петли Сашу сняли уже без сознания, а в себя он пришёл только через двое суток, да и то — не до конца. Каждый человек стал для него Валерием Михалычем. Говорят, так звали одного из офицеров. Впрочем, это уже не столь важно.
— Валерий Михалыч, астав пакурыть! — вторит Мамонт.
— Подставляй пузо. Сейчас будешь автоматом-толстяком. Мы тебя по очереди будем ебашить, а ты будешь говорить, кто сильнее, — говорит принудчик Герман.
Саша послушно подставляет пузо. Герман бьёт Мамонта изо всей силы.
Мамонта по очереди бьют ещё три человека. Ответ всегда один и тот же. После завершения эстафеты Герман спрашивает:
— Победил Валера, — отвечает Мамонт.
— Ты, говна кусок, какой, блять, Валера? — злится Стас, желающий выйти победителем.
— Ну ты и ублюдок, — отвечает Стас.
— Не заслужил. Пошёл нахуй! — отвечает Стасик Добрый. Вся компания бойцов покидает туалет, оставив Мамонта без заветного бычка.
Когда Саше Мамонтову выдают пачку сигарет, он садится на ведро в туалете и курит одну за одной, параллельно раздавая сигареты всем желающим. Примерно через пятнадцать минут наш герой, выкурив подряд четыре или пять сигарет и раздав остальные, снова просит:
— Валерий Михалыч, астав пакурыть.
— Оставляют хуй в жопе, и то ненадолго! — отвечает в своей манере старый дед Стрельбун.
— Ты Валера! — утверждает Мамонт.
Мамонт обиженно отходит от деда, но продолжает смотреть на него с надеждой. Дед докуривает приму и кидает остаток сигареты в унитаз. Мамонт, проявляя чудеса реакции, ловит бычок на лету и жадно докуривает. А потом снова продолжает своё:
— Валерий Михалыч, аставте пажалста пакурыть.
Мамонту никогда не бывает достаточно. Он хочет курить всегда.
20. Красный крест
Каждое субботнее утро в больнице случается маленький праздник: приезжает благотворительная организация и угощает всех больных сладостями под христианское молитвенное песнопение. С чьей-то лёгкой руки все в больнице, включая персонал, называют это мероприятие «Красный крест», хотя к настоящему красному кресту они никакого отношения не имеют.
— Расходимся по палатам! — кричит медсестра. — Красный крест! Красный крест!
Для тех больных, которые лежат здесь долгий срок и давно не получают никаких передачек, это единственный шанс покушать сладкого, поэтому такие ребята бегут в столовую, сломя голову.
На столах лежат угощения. На одного человека полагается стакан какао с сахаром, два кусочка халвы, шоколадный батончик и ватрушка с творогом. Все больные расселись по своим местам, и Полина Михайловна — немолодая женщина в платке — начинает проповедь:
— Дорогие братики! Сегодня святая православная церковь отмечает праздник — преображение господне. И мы вам про него расскажем, но сначала немножко попоём. Во славу отца и сына, и святаго духа, аминь.
— Слава тебе Господи, слава тебе! Царю небесный, утешителю души истины…
Ей подпевают от силы пять-шесть человек из общей массы — остальные увлечены пожиранием сладостей. Кто-то умудряется сожрать всё ещё до конца молитвы, но персонал из уважения к организации до конца проповеди больных из столовой не выпускает.
— И очисти мя от всякия скверны, и спаси блаже души наши…
Кто-то крестится, но таких тоже можно пересчитать по пальцам. В основном больные набивают желудки зефиром и халвой. Некоторые умудряются украсть угощения и с чужого стола.
— У МЕНЯ НЕТ ШОКОЛАДКИ! — возмущается Коля Чайкин. — ГДЕ МОЯ ШОКОЛАДКА?! — верещит он. Санитарка жестами приказывает ему заткнуться, но Коля начинает реветь. Проповедь прерывается. Полина Михайловна даёт ему шоколадку. Коля ехидно улыбается, пряча в кармане пижамы свою первую и предвкушая, как он её съест.
— На святой земле есть гора. Она доверху покрыта лесом. На вершине этой горы находится православная церковь имени Преображения Господня. И сегодня православные христиане, и даже люди других вероисповеданий приезжают на святую гору Фавор…
Внезапно один больной встаёт и громко кричит:
— БОГА НЕТ! ВЫ НАС ОБМАНЫВАЕТЕ, БОГА НЕТ! ОН УМЕР!!!
Полина Михайловна вынуждена ненадолго прервать проповедь — из-за этих криков её совсем не слышно. В столовую заходят санитары, хватают буйного сзади. Тот орёт:
— БОГА НЕТ, Я ЗНАЮ, БОГА НЕТ!!!
Его выводят из столовой по направлению к седьмой палате. Он брыкается и орёт. Сейчас его побьют и привяжут, а проповедь тем временем продолжается…
— Это необыкновенный праздник! Ведь в этот день в двенадцать часов с неба начинает падать небесная манна! Такая же, как та, которой питал господь иудеев в пустыне! И с облачка капает, и благодатный огонь вспыхивает в лесах горы Фавор! И люди со всех стран приезжают в этот день, ведь господь Иисус Христос с апостолами вошёл на эту гору…
Больной по кличке Горшок уже всё сожрал и пытается выйти. Ему не дают. Масяня пытается поменять халву на сигареты. Халву у него забирают, но сигареты не дают. Расстроившись, он засовывает руку в штаны и начинает дрочить.
— Потому что господь Иисус Христос пришёл на землю, дабы спасти мир. Ведь Адам и Ева вкусили яблоко запретное, обманув господа… А Змей лукавый обольстил их, обманул их. Он сказал — вы сами будете как боги!
— Я сейчас обоссусь! Ну выпустите, пожалуйста! — ноет Горшок.
— Заткни ебало, пидарас! — орёт ему Стасик, запихивая в себя пятую порцию халвы.
— Пусть выйдет, нельзя же так с больными! — говорит сердобольная Полина Михайловна.
И Горшка выпустили. Через десять минут его привяжут, но пока он доволен.
Организация эта, кстати, не только кормит больных халвой. Когда в отделении сломался бойлер — устройство для кипячения больших объёмов воды — эти ребята привезли отделению новый совершенно бесплатно. Но старшая медсестра его продала за пятнадцать тысяч и купила вместо него два чайника по восемьсот рублей. Сладости, какао — всё это тоже иногда пилится.
Когда была пасха и больных угощали куличами, один пациент пожаловался Полине Михайловне, что больным дают лишь по четвертинке кулича, и поинтересовался, сколько там должно быть. Та сказала, что по целому. Больной не унимался: их обманывают! Полина Михайловна пошла к старшей медсестре.
— Как так, неужели вы забираете у обездоленных? — удивилась она. — это же бедные люди, ведь блаженны нищие духом!
— Да кого вы слушаете, Полина Михайловна? Мы им просто не сразу всё даём, а угощаем несколько раз. А у пациента этого острая болезнь и голоса в голове, не слушайте его…
Больного этого за сей проступок потом очень долго кололи аминазином. А святые куличи в немалом количестве были потом за полцены проданы мелкому торговцу на центральном рынке N-горска.
21. Кошки
Кошки — практически неотъемлемая часть российской жизни, поэтому неудивительно, что эти прекрасные создания не обошли стороной наше заведение.
Вообще их здесь быть не должно от слова совсем. Но прикормила однажды сестра-хозяйка одну маленькую миленькую кису, и понеслось — теперь первое отделение превратилось в настоящую кошачью ферму. Количество пушистых созданий в последнее время колеблется от четырёх до десяти — ведь кошки постоянно рожают, — но из постоянных жителей можно выделить следующих особей:
Машка. Полосатая чёрно-белая кошка. Самая старая обитательница отделения. Повидала многое. Уже немолода, к противоположному полу влечения не испытывает. Почти все остальные кошки заведения — её потомки.
Маруська — дочка Машки. Серого цвета, добрая и ласковая. Когда хочет кота, орёт на всё отделение, из-за чего её часто запирают на балконе. Когда голодна, начинается целая песня. Не умеет постоять за себя и проявлять агрессию, из-за чего её постоянно тискают разные больные.
Маркиз — единственный кот в отделении. Сын Маши, брат и отец Маруськи, отец Трёшки. Рыжего цвета. Обладает крутым нравом и огромными яйцами. Ебёт всё, что движется. Однажды, будучи ещё молодым, он оплодотворил свою маму Машку. У Машки родилась дочь, которая Маркизу одновременно и сестра, поскольку у них одна мать. Но Маркиз не остановился и снасильничал над своей дочерью-сестрой, и родилась Трёшка, которая ему одновременно и дочка, и внучка, и племянница, и ещё чёрт знает кто. А потом Маркиз и Трёшку оплодотворил. В общем, настоящее логово инцеста создал наш кот, недаром он тёзка де Сада. Несмотря на боевой нрав, к людям очень добр и, если вы его погладите, он с удовольствием ляжет к вам на колени и заурчит.
Трёшка. Кем она кому является, мы не будем говорить — запутаемся. Назвали её так из-за её трёх цветов раскраски — чёрный, коричневый и рыжий. В руки никому не даётся, очень вольная и дикая, но своему отцу и деду Маркизу не отдаться не смогла.
Все кошки постоянно рожают. Не только от Маркиза — у всех усатых-полосатых свободный выход на улицу, и они постоянно приносят новое потомство. Котят потом топят или, что случается гораздо реже, отдают кому-то из больных.
Они часто спариваются у всех на виду. Особенно смешно, когда это происходит во время раздачи таблеток прямо под столом с лекарствами. Больные, особенно самые отбитые, в такие моменты очень громко смеются, и их приходится успокаивать.
— Павлов! — кричит медсестра Леночка.
Но никто не слышит, всем плевать — ведь в полуметре от медсестры Маркиз дерёт свою дочку-внучку, схватив зубами за шкирку.
Кошек в отделении очень любят. И иногда в очень странных формах.
— Жанна Иванна! — кричит Собака. — А Мамонтов Маруське письку лизал!
— Я ЕГО СЕЙЧАС ВЫЕБУ! — грозным басом орёт Жаба.
Мамонтов оторвался и отбросил кошку, услышав этот крик.
— Мамонт, так ты зоофил-пиздолиз? — спросил Фарик.
— Да. Зоофил. Пиздолиз. Остав покурыть.
Когда Мамонтов был голоден, а Маруська была кормящей матерью, он не брезговал вместе с котятами присасываться к вымени и пил кошачье молоко. Такие дела!
Впрочем, не все любят кошек. Есть один персонаж, который их ненавидит. Это Кащей.
Гриша Гарин по прозвищу Кащей — бывший принудчик, который не был на свободе уже очень давно. Пятнадцать лет назад он зарубил топором всю свою семью, экспертиза признала его невменяемым. Спустя десять лет суд снял ему принудительное лечение, но забирать Кащея уже некому, так что заперли его в нашей темнице на веки вечные. Ему пятьдесят пять лет, он ужасно худой и злобный — своё прозвище получил не зря. Ходит иногда по коридору и орёт на всё отделение:
— Всех поубиваю! ВСЕХ ПОУБИВАЮ, МОЯ РУКА ЕЩЁ ПОМНИТ ТОПОР! А ПОТОМ СБЕГУ ОТСЮДА, ПРИДУ В КРЕМЛЬ И ЗАРУБЛЮ ПУТИНА! И ЗАХВАЧУ ВЛАСТЬ В СТРАНЕ! — кричит Кащей.
— Я ТЕБЕ ЕБАЛО НАБЬЮ ЗА ПУТИНА! — так же громко пищит ему в ответ Коля Чайкин. — НИКОМУ НЕ ПОЗВОЛЮ ОСКОРБЛЯТЬ МОЕГО ПРЕЗИДЕНТА!
Кащей постоянно пинает кошек. Сил у него очень мало — кошки от этого сильно не страдают, но сам Кащей потом охватывает очень серьёзно. Некоторые больные, наблюдая за ним, ждут, когда же Кащей сделает своё дело, чтобы потом получить повод на него накинуться.
— КАЩЕЙ ОПЯТЬ КОШКУ ПНУЛ! — крикнет кто-то.
И все накидываются на Кащея. А тот орёт ещё громче:
— НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ! ВСЕХ ПОУБИВАЮ! ДАЙТЕ МНЕ ТОПОР, И Я ПО ТРУПАМ ПОЙДУ! ПО ТРУПАМ!
Однажды Кащей прокрался к кошачьей коробке, убил двух новорождённых котят и попытался их съесть. После этого его привязали. Но ничего не помогало — ненависть Кащея ко всему живому переходит все границы. А вот память у него хромает очень сильно.
Как-то после того, как он в очередной раз пнул Трёшку, его избили так сильно, что сломали челюсть. Кащея увезли в травмпункт, где он пролежал почти неделю.
Первое, что он сделал, вернувшись в отделение — снова пнул кошку. И опять получил по ещё не зажившему лицу. Ненависть к кошкам была сильнее его разума.
22. Штурвал и Компас
Тихий час. Пятая палата. В отделении тишина. Казалось, ничто не могло её нарушить, но тут…
В палату заходят двое. Герман, агрессивно настроенный принудчик, и Потап — не более спокойный пациент, который иногда приезжает, как сам выражается, «поправить здоровье». У Потапа параноидная шизофрения, эпизодический тип. Большую часть времени он ведёт себя как обычный человек, но иногда у него случаются вспышки неконтролируемой агрессии и садизма. Как, например, сегодня.
Герман одет в черную толстовку с изображением штурвала. Она ему слегка великовата, ведь он отжал её у другого больного, который не вернул ему долг в две сигареты. На Потапе красуется фирменная кофта Stone Island с нашивкой в виде компаса.
— Смотри, сейчас прикол покажу, — говорит Потап и подходит к спящему Кащею. Потом размахивается и со всей силы — а силы у него много — и бьёт его костяшками пальцев по голове.
— АХ ВЫ СВОЛОЧИ! — орёт Кащей. — ПОМОГИТЕ! УБИВАЮТ! МЕНЯ УБИВАЮТ! СВОЛОЧЬ, УБЛЮДОК, ПЕДЕРАСТ, ГОВНО, ААААА! ОНИ МЕНЯ БЬЮТ ПО ГОЛОВЕ!
Потап с Германом выходят из палаты.
— Дай мне свою кофту, — говорит Потап.
— Увидишь. Отвечаю: не пожалеешь.
Потап надевает кофту Германа, на которой изображён штурвал, после чего заходит в палату и обращается к Кащею:
— Сашка, тебя опять обижают? — спрашивает Потап, подходя к нему. — Зачем ты так громко кричишь? Кто тебя обидел?
— Это всё ШТУРВАЛ! Я ЕГО УБЬЮ! — кричит Кащей — ОН ПРИХОДИТ ОТТУДА!
— Ах он негодяй! — говорит Потап. — Мы ему не позволим тебя обижать! Если он придёт, зови меня! Я его побью! Хорошо, Сашенька?
— Хорошо, — говорит Кащей умиротворенным голосом.
Потап выходит из палаты и снова переодевается, меняя кофту со штурвалом на толстовку Stone Island с изображением штурвала. Ждёт еще полминуты и заходит в палату, медленно и грозно подходя к Кащею.
— ОН ОПЯТЬ ПРИШЁЛ! ЭТОТ, С КОМПАСОМ! ШТУРВАЛ ПРИШЁЛ, СПАСИ МЕНЯ! ШТУРВАЛ ПРИШЁЛ, БИБЛИЯ, СПАСИ МЕНЯ! — орёт Кащей.
Потап подходит к Кащею и начинает лупить его кулаками по голове.
— ШТУРВАЛ ПРИШЁЛ! БИБЛИЯ, СПАСИ МЕНЯ! КОМПАС ХОЧЕТ МЕНЯ УБИТЬ! ААААААААА!
Герман с Потапом злобно хихикают, а вместе с ними и вся палата.
— Слышишь, а дай мне стоун айланд! — говорит Герман.
— Погоди, не время, — отвечает Потап.
После чего снова надевает кофту Германа и опять подходит к Кащею. Тот радостно взывает к нему:
— ШТУРВАЛ ПРИХОДИЛ! БИБЛИЯ! СПАСИ МЕНЯ, ШТУРВАЛ ОПЯТЬ ПРИХОДИЛ И ПЫТАЛСЯ МЕНЯ УБИТЬ!
— Мы его накажем! Я никому не позволю тебя обижать!
И тут Герман не сдерживается и входит в палату в толстовке с изображением.
— ЭТО ОН! БИБЛИЯ, СПАСИ МЕНЯ! КОМПАС ХОЧЕТ МЕНЯ УБИТЬ!
— Ах так! — говорит Потап, подходит к Герману сзади и обхватывает его руками. — Я держу его, Сашка! Бей его!
Кащей нервно смотрит по сторонам. Подходит к Герману и тыкает в него рукой. Потом ещё раз. В палате собралось пол-отделения, все смотрят на эту картину и ухахатываются. Тычки Кащея выглядят очень нелепо, а его коварная беззубая физиономия смешит всех ещё сильнее. Он злорадствует и бьёт Германа изо всех сил. Но сил у него почти нет, и от этого всё выглядит ещё комичнее.
— А теперь кульминация! — говорит Потап. — Гера, давай кофту!
Герман и Потап переодеваются обратно — каждый в свою одежду. Кащей смотрит на это с недоумением, не понимая, что происходит. Он смотрит сначала на Германа, потом на Потапа, на одного, на другого… В голове всё смешивается.
— БИБЛИЯ, ШТУРВАЛ! КОМПАС ОПЯТЬ ХОЧЕТ МЕНЯ УБИТЬ! КОМПАС! БИБЛИЯ, ШТУРВАЛ! ЭТО ТЫ? СПАСИ МЕНЯ! КОМПАС! ЭТИ ТВАРИ ХОТЯТ МЕНЯ УБИТЬ!
Потап с Германом начинают лупить его вдвоём. Кащей орёт во всё горло:
— УБИВАЮТ! СВОЛОЧИ, ПЕДЕРАСТЫ, НЕГОДЯИ, ФАШИСТЫ, УРОДЫ! Я ВАС УБЬЮ, КАК ТЕХ КОТЯТ! СОЖРУ С ПОТРОХАМИ! — орёт Кащей.
На шум прибегает Жаба Ивановна.
— Я НЕ ПОНЯЛА, ЧТО ПРОИСХОДИТ? — орёт она.
— УБИВАЮТ! УБИВАЮТ! — орёт Кащей.
— Кто тебя убивает? — спрашивает Жаба.
— Это компас! — злобно отвечает Кащей. — Это всё компас! Он хотел меня убить!
Жаба оглядывается по сторонам и видит Германа в кофте Потапа.
— Герман, в процедурный кабинет, — спокойным и грозным голосом говорит Жаба. — На аминазин, а потом в наблюдательную.
— Жанна Ивановна, за что? — жалобно спрашивает Гера.
Герман слушается, зная, что спорить бесполезно, и идёт в процедурку на укол. Кащей злорадствует и смеётся, а Потап, заваривший всю кашу, подходит к Кащею.
— Ну что, Сашка, мы победили Компаса! Он больше тебя не обидит! — говорит Потап и гладит Кащея по голове.
— Спасибо, Штурвал! — радуется Кащей. — Ты меня спас от верной гибели! Компас хотел меня убить!
— Всё будет хорошо, Сашенька. Отдыхай, — говорит Потап и уходит в свою палату.
А Герман, лёжа в наблюдательной палате рядом с обосранным Чучей, смотрит в потолок и проклинает Потапа за то, что он впутал его в эту историю.
23. Журнал. Тася
Наверное, каждый из вас помнит школьные годы. Шум, гвалт, и вдруг — в класс заходит учительница — сразу становится тихо. Каждый встаёт и ждёт того момента, когда педагог займёт своё место, поздоровается с классом… И откроет журнал.
Журнал. Большая объёмная тетрадь в твёрдом переплёте, где записаны все ваши грехи — прогулы, плохое поведение, невыполненное домашнее задание. Хранится такой документ, как правило, вдали от шаловливых ученических рук, и поделом: каждый норовит если не исправить свои отметки, то хотя бы подсмотреть, кто лучший, кто не очень, а кому вообще светит двойка в четверти.
И вот проходят годы, десятилетия, попадает человек в дурдом, а тут — вот те раз! Такая же большая тетрадка в твёрдом переплёте, которую держат в ещё большей тайне, а название у неё схожее и даже несколько загадочное — журнал наблюдений.
Да, именно так. В обязанности старшего по смене входит ведение этого самого журнала. Любые странности и перемены в поведении обязательно там фиксируются, а после их читает невыспавшийся Игорь Николаевич. Примерно так должно быть. Но в нашей больничке — как, впрочем, в большинстве российских дурдомов — заполнение журнала осуществляется иначе.
На посту сидит молоденькая медсестра Анастасия Матвеевна. Ну это для простых больных. Для симпатичных принудчиков — просто Тася. Ей 23 года, она буквально светится красотой. Девушка из деревни, низенького роста, слегка пухленькая, но только слегка — про таких говорят «девушка с формами». Третий размер груди, шикарные карие глаза, светлые волосы и нахальное поведение сделали её объектом безумного желания абсолютно всех мужчин отделения, от больных до врачей. Она работает здесь всего месяц, и вот этот момент настал: сегодня она первый раз старшая по смене. Сегодня ей придётся вести журнал.
Конечно, одну её в первый раз никто не оставил бы. С ней дежурит немолодая, но тоже красивая медсестра Леночка, работающая здесь уже тринадцать лет. Леночка, конечно, недовольна, что монополия на мужчин сегодня принадлежит не ей, но в целом они с Тасей сумели подружиться, а в раздевалке сегодня успели выпить по сто грамм армянского коньяка.
— Ой, Ленусь, может ты напишешь, а? А то я в душе не ебу, что тут писать… Ещё напортачу, — грустно спрашивает Тася
— Ну прости, никак. Он ведь по почерку меня узнает. Сегодня ты первый раз старшая — к твоему дневнику будет особенное внимание, — отвечает Лена. — И запомни: минимум двадцать наблюдений в день должно быть! Это негласное правило такое. Если будет меньше, Игорёша тебя отчитает.
— Но я не знаааю, что писать! — чуть хныкнув, заявляет Тася. — Подскажи хотя бы!
— Ладно. Смотри внимательно по сторонам. Что ты видишь?
— Кучу психов. Боже, как я сюда попала?!
— Нет, Тась. Вот, например, посмотри в эту сторону, — Лена указывает на наблюдательную палату. — Что ты там видишь?
— Нууу… — присмотрелась Тася. — Масяня дрочит.
— Бля, ну я ж не буду писать, что он дрочит.
— Ну блять, это как-то грубо, — задумалась Тася. — Это прямо вульгарности такие.
— Ну напиши «мастурбирует», — придумала выход Леночка.
— Хорошо. А как пишется «мастурбирует»?
— Мо-сту… Или ма-сту? Ой, ну я не знаю точно. А ты чёрточку поставь, чтобы непонятно было, «о» это или «а». Я так в школе всегда делала. Ха!
Тася и Леночка, слегка захмелевшие, заливаются дружным хохотом. Это продолжается минуты две. Затем диалог продолжается.
— Ой, ну вот одного описала, а дальше что? Блииииин, — опять хнычет Тася, — я не могу так. Пойдём ещё ёбнем?
— Давай хотя бы пятерых опишем, а потом ёбнем… Вот смотри — у Мамонтова голоса.
— А схуяли нет? Ты его ебальник видела?
— Напиши: «Мамонтов активно галлюцинирует и разговаривает со стенами».
— Так он же не разговаривает! — возмутилась Тася.
— А кого это ебёт? — ответила Лена. — Игорёша любит разнообразие. То, что больной спит целый день, это каждый написать может. А такое — тут фантазия нужна…
С горем пополам заполнили они половину журнала, выпили ещё по сто грамм, а потом ещё по сто… И тут Лена не выдержала и пошла в раздевалку — рыдать и звонить бывшему мужу.
Тася осталась одна. Время — половина одиннадцатого вечера. В журнале наблюдений девятнадцать записей — осталось сделать одну. Но что писать? В захмелевшей голове уже совсем не работает фантазия…
В туалет из первой палаты идут курить Фарик и Лысый. Там они начинают громко обсуждать сегодняшнюю смену. Если прислушаться, можно даже с поста разобрать слова:
— Братан, эта Тася… Такая соска! Я б её ёб и ёб часов десять подряд! — возбуждённо кричит Лысый. — Десять палок бы кинул! Отвечаю!
— Тася? — возмущается Фархад. — Ебать мой хуй! Это из серии «я столько не выпью»! Она же, блять, широкая, как корова! Ненавижу жирух.
— Да ладно, братан. Огонь же! — не соглашается Лысый.
— Огонь?! Не смеши мои тапочки. Я лучше пойду подрочу, — критично замечает Фархад. — Даже с пакетом на голове не стал бы такую жируху ебать…
Тася всё это слышала, и её переполняла ярость. Она чувствовала себя Халком, готовым крушить и ломать всё в округе. «Ах он негодник! Вот встану сейчас и задам ему!» — подумала Тася, а потом в голове её созрел план возмездия. Она взяла себя в руки, натянула на лицо милую улыбку, а в журнале написала:
«Ф. МАМЕДОВ — вёл себя агрессивно, не спал всю ночь, бил других больных, налицо острый психоз.»
Фарик прошёл мимо Таси и улыбнулся ей.
— Улыбайся, падла, улыбайся… — процедила сквозь зубы Тася.
Фарик кинул Тасе «спокойной ночи» и слегка навеселе отправился спать. Он ещё не знает, что с завтрашнего дня ему раз в неделю будут колоть внутримышечно по два кубика препарата «клопиксол акуфаз».
24. Мишель
Для простого русского человека существует два пола. Есть мужики, а есть бабы. Казалось бы, что сюда ещё можно добавить? Но железный занавес давно уже спал, и запад, некогда звавшийся загнивающим, уже давно проник в наши сердца и умы. Не совсем, конечно, укоренился — туалетов для трансгендеров в школах пока нет, — но вот люди, идентифицирующие себя как существа иного пола, нежели данный природой, всё чаще встречаются на просторах нашей необъятной.
Именно таким существом и была Мишель. Когда-то её звали Мишей, но она уже забыла. С детства Миша, физически будучи обычным мальчиком, ощущал себя женщиной в теле мужчины. И простой косметикой с переодеванием в женскую одежду тут дело не ограничилось — наш герой стал принимать гормональные препараты и даже перенёс в одной московской подвальной клинике самую настоящую операцию по смене пола — ему удалили внешние половые органы. Конечно же, наш герой (далее — героиня) была не совсем психически здоровым человеком. Вернее, была совсем нездорова. Именно поэтому попала сюда.
Когда Мишель после попытки суицида привезли в нашу чудесную больницу, на приёмке долго не могли поверить своим глазам. По документам — мужчина, а на деле-то — женщина! Аккуратная грудь чуть больше первого размера, растительность на теле отсутствует, если не считать роскошной причёски на голове. И куда это чудо прикажете девать? Вызвали Игоря Николаевича.
— Смотрите, — говорят ему, — какое чудо завезли. К вам в отделение, больше некуда. Нет, это не девушка. Это мужчина. Когда-то был мужчиной.
— Господи прости! — Игорь Николаевич перекрестился. — А вы его, ну там… — он показал рукой ниже пояса — проверяли?
— Да, проверяли. Ничего там нет. Оперативно удалено. Готовьте койку в наблюдательной и вязки тоже — пациент только что после неудачного суицида…
Пожалуй, сейчас самое время описать нашу героиню. Если бы Вы встретили её на улице, у вас бы даже подозрения не возникло, что это чудо когда-то было мужчиной. Всё при ней: высокий рост, талия, длинные ноги, игривый взгляд. Сама Мишель уже и думать забыла, что была мужчиной. У неё даже был парень — самый настоящий. Но тот, быстро догадавшись о биологических корнях своей суженой, сильно её избил и навсегда ушёл. После этого Мишель и наглоталась таблеток в своей съёмной комнатушке. Вовремя спохватились соседи — вызвали скорую. А так как наша героиня, ещё будучи героем, состояла на учёте у психиатра, её без лишних вопросов отправили в стационар.
И вот заходит Мишель в отделение. Даже без косметики, с растрёпанными волосами, в рваной больничной пижаме и в состоянии дикой интоксикации после отравления она всё равно выглядела как женщина. Когда её начали привязывать, вокруг койки собралось пол-отделения.
— Что, это реально пацан? — вопрос буквально витал в воздухе.
— Говорят, да. Но бля, по-моему, это какая-то ошибка!
— А НУ РАЗОШЛИСЬ ВСЕ, ЖИВО! — крикнула Жаба Ивановна. — Мы не в цирке! Больной человек, все разошлись, все!
— Рассосались нахуй! — крикнул Стас, решивший задобрить Жабу. — Обычного пидараса привезли, хуле вы тут не видели?
Все разошлись, а Стасик остался. Он смотрел на Мишель, на её гладко побритые ноги и почувствовал эрекцию. Ему не впервой было выступать в качестве активного полового партнёра в гомосексуальном акте, хотя он этим и не гордился. Когда мотаешь пятёру — это простительно, считал он. А эту соску надо будет выебать. Обязательно.
Дело было под вечер, перед самым отбоем. Мишель в полубессознательном состоянии привязали к кровати, отделение уснуло — в конце концов, смена Жабы — и до утра о нашей героине забыли. Но утром, когда Жаба ушла и пришёл Пал Палыч…
— Ни хуя себе, блять! Это что за кадр? — удивился медбрат.
— У него даже хуя нет! То есть это настоящая баба! — ответил ему Стасик. — Блять, да я бы её выебал! У ти моя девочка, пойдём в душ вместе?
— Где я! Отпустите меня, отпустите!
— Ты в аду, детка! — ответил Лысый. — Оставь надежду всяк сюда входящий!
— Отпустите меня, отпустите! Где я?
— В пизде, бля, — ответил Палыч. — В дурдоме ты.
— Отвяжите меня, отвяжите! Я в туалет хочу! Отпустите меня!
— В утку сходишь, — ответил Палыч. — Где Бука? Бука, ебашь сюда! Поможешь тёлочке поссать.
— Палыч, так у него хуя нет! Как он в утку ходить будет?
Мишель отвязали. Когда она пошла в туалет, за ней бежала целая толпа. Всем было интересно, больные начали её лапать и насильно пытались раздеть. Она забилась в угол, обхватила руками колени и зарыдала.
— Боже, почему я выжила! Я не хочу жить, оставьте меня, оставьте!
— Блять, вы тут всем отделением её переебать готовы. Тёлка стесняется, не видите, что ли? Вышли все из сортира, пусть поссыт нормально!
Пришлось всем выйти. Мишель сходила в туалет в полном одиночестве, выплакалась и вернулась на своё место.
— Не надо, пожалуйста! Не надо! — Мишель опять забилась в истерике. — Я буду хорошо себя вести! Пожалуйста, пожалуйста!
Палыч, обычно злой и жестокий, сжалился над новым пациентом, и решил Мишель не привязывать. И даже разгонял толпу возле её койки.
— Паш, ну блять, дай я её выебу разок, отвечаю, всего разок! — подмазывался к медбрату Стасик.
— Не на моей смене, — тот был непреклонен.
— С меня пузырь! — настаивал Стас.
— Вот будет пузырь — тогда и поговорим.
— Забились! — возрадовался Стасик. — Рассосались по палатам, нехуй тут глазеть!
Но оградить Мишель от всеобщего внимания не получалось — даже больные из наблюдательной палаты всячески её домогались. Наша героиня использовала исконно женский приём — начинала рыдать, привлекая к себе внимание медбрата, и всех разгоняли.
Вечером она подошла к Пал Палычу.
— Извините, простите… Я в туалет хочу… Пожалуйста.
— Ну так иди, кто тебе не мешает. Дверь там.
— Я не могу при всех… Меня изнасилуют.
— Ох ты, блять. Ладно, — согласился Палыч. — ВСЕМ ВЫЙТИ ИЗ ТУАЛЕТА! ВСЕМ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ!
Когда уборная опустела, туда вошла Мишель. Чтобы больные не ломились, дверь закрыли на замок. Это было большой ошибкой.
— Когда закончишь, стучи! — крикнул Палыч.
— Хорошо! Обязательно! Спасибо! Спасибо! — отвечала Мишель.
Но стука не последовало. Ждали пять минут, десять.
— ПУСТИТЕ ПОССАТЬ! — кричал Горшок. — Я ССАТЬ ХОЧУ!
Кто-то начал писать в дырявое ведро; старый дед Стрельбун уже присел, чтобы справить большую нужду под дверью…
— Ты заебал там уже ссать, сколько можно! — заорал Палыч. — Я открываю дверь, давай одевайся! Раз, два, три…
Когда открылась дверь, все в отделении вскрикнули от ужаса. Мишель болталась на привязанном к решётке тонком шнурке от брюк. Она была мертва.
25. Дядя Коля
Есть люди, приезжающие в диспансер полечиться. Таких много. Есть принудчики, отбывающие наказание здесь вместо тюрьмы по решению суда — таких тоже хватает. Есть так называемые ПЖшники — те, кто многие годы лежит здесь безо всякого шанса выйти на свободу. В основном такие люди эксплуатируются врачами — те забирают у них квартиры и пенсии, делают им передачки за тройную цену, а в противном случае закалывают галоперидолом. Но есть среди них и пациенты, чувствующие себя во всей этой каше как рыба в воде. К ним и относится дядя Коля.
Ему шестьдесят лет, из них десять он провёл по тюрьмам и лагерям, а двадцать — в нашей больнице. Он помнит всех заведующих, всех врачей и медсестёр. Он знает всё обо всех и обо всём. И он психически здоров. Вы спросите: а почему же он попал сюда?
Дело в том, что дядя Коля — хронический алкоголик и наркоман. Не единожды кодировался — не помогало. И когда врач сказал его родственникам, что любая пьянка или доза может стать последней, сестра сдала его сюда. Потом выпустила, когда тот поклялся никогда больше не пить, но… Дядя Коля продержался недолго, и уже на третий день напился и оказался в реанимации — сердце не выдерживало. Тогда сестра сдала его сюда, и больше никогда не забирала.
Дядя Коля уже не тешит себя надеждами выйти на свободу, напротив: здесь его кормят, здесь у него есть крыша над головой, а там — работай, налоги плати, и ещё не факт, что хватит на всё. Вот он и остаётся. Сестра привозит ему передачки, но Коля чувствует себя нормально и без них. На большинстве смен он здесь работает в качестве внештатного сотрудника.
Посидеть на посту, пока Палыч квасит водку в процедурке? Не вопрос. Привязать больного? Раз плюнуть. Следить, чтобы пациенты добросовестно пили свои лекарства? Нет ничего проще! Дядя Коля знает эту систему очень хорошо, и персонал на него чуть ли не молится. Конечно, имеет он с этого свою выгоду.
Ему выдают зарплату. Не деньгами, естественно — они здесь ни к чему. Каждый вечер после смены он берёт в качестве оплаты за свои труды списанные лекарства, которые потом окупаются у него втридорога. Персонал, конечно же, в курсе, но глаза на это закрываются, так как дядя Коля порой выполняет львиную долю работы за них. Чаще всего в оплату идёт циклодол, также называемый здесь «мотоцикл» и «свинина». На него спрос всегда есть — мало того, что он снимает побочные эффекты нейролептиков, так ещё и оказывает при больших дозировках эффект, отдалённо напоминающий психостимуляторы — в дурдомах его даже называют больничным амфетамином. Впрочем, в ходу не только циклодол. Для любителей медленного — карбомазепин, фенлипсин. А для самых богатых иногда даже проскакивает лирика, которую недодают местным эпилептикам.
Расценки у дяди Коли такие, что позавидовал бы сам отец Горио. За три таблетки циклодола, закупочная цена которого — 19 копеек за штуку, он берёт палку колбасы. Это если хорошая — финский сервелат или сырокопчёная. Докторская? Фи! За докторскую и двух хватит. Карбомазепин, также известный как карбид, обходится дешевле — тут даже за палку докторской можно получить пять таблеток — среднюю дозировку для дурманящего эффекта. А вот любителям лирики придётся раскошелиться: в те редкие дни, когда она появляется в лавке у дяди Коли, люди отдают целые передачки — по два-три пакета — чтобы отхватить несколько капсул по 150 мг и пару «циклов» вдогонку. В ход идут любые продукты — консервы, шоколадки, чипсы, соки и лимонады — но дороже всего наш старьёвщик всегда оценивал именно колбасу.
Вы спросите: кто же пользуется услугами местного аптекаря? По таким-то варварским расценкам! Это же ужас! Но клиентов у дяди Коли всегда хватает, а для неупотребляющих в лавке имеются дефицитные в больнице сигареты по таким же расценкам. С местным блаткомитетом, конечно, приходится делиться бесплатно, но зато они обеспечивают ему крышу, делая его фактически неуязвимым для всех слоёв населения больницы. Но тогда назревает вопрос: а как же он находит новых клиентов?
Вот ситуация. В больницу приезжает полечиться шизофреник Кирюша Маркелов. Его принимают несладко: принудчики подкалывают, шизики пугают, персонал держится на дистанции. И в самый грустный момент его подлавливает дядя Коля и зовёт к себе в палату:
— Дружище! — говорит он новичку. — Не обращай ты внимания на эти шутки. Я же вижу, ты нормальный парень. Ну и что, что в дурдоме? Все нормальные люди сейчас в дурдомах, время такое.
Обычно последняя фраза оказывает положительное влияние на доверие человека, и тот начинает рассказывать свою историю. Слушает дядя Коля внимательно, изредка вставляя подбадривающие комментарии, и где-то после получаса разговора даёт потенциальному клиенту три таблетки циклодола.
— Вот, выпей, дружище. Полегчает.
— У тебя, Кирюша, всё ещё будет в жизни. Ты не обращай ни на кого внимания. Это я здесь застрял, а ты выйдешь — и тебя ждут вершины. Курить хочешь? Вот, возьми.
Клиенту, конечно же, нравится дурманящий эффект циклодола, и на следующий день он просит ещё.
— А нету сейчас, — говорит дядя Коля.
— А когда будет? — спрашивает Кирюша.
— Пока не знаю. Как будет — я тебя позову.
Но дядя Коля никогда не зовёт. Никогда и не называет цену. Клиент ждёт: ну, когда же, когда же? А когда к нему приезжают родственники с передачкой, дядя Коля оказывается тут как тут. На тебе, говорит, для настроения. Благодарный клиент обычно сам несёт ему свои пакеты. Если нет — товарные отношения или «дружба», как сам Коля их называет, прерываются. До тех пор, пока клиент не поймёт, что бесплатно — только в первый раз. Никаких условий — только тонкие намёки.
Иногда ему объявляют бойкот — не дают работу, обыскивают и забирают всё. Но у дяди Коли всегда и везде есть тайники. Как-то у него забрали пять пакетов с едой и две пачки циклодола, но в этот же день он открыл свои запасы и возобновил торговлю. У него всегда есть всё необходимое и, сверх того, бывают даже алкоголь и наркотики, от которых его так хотела оградить сестра. Так чего ему унывать? Разве жил бы он в таких условиях на свободе? Вряд ли. И пока кто-то вкалывает на двух работах, чтобы прокормить себя, дядя Коля зорким взглядом оценивает потенциального покупателя, а потом говорит ему:
— Не расстраивайся ты так, дружище. Все нормальные люди сейчас в дурдомах.
25. Гострайтинг
Музыка бывает разной. В наше время насчитывается более сотни жанров и тысячи направлений, но особую популярность в последние годы набирает рэп.
Рэп тоже бывает разным. В принципе, почти каждый слушатель в той или иной степени применяет на себя роль исполнителя. Кто-то просто представляет, другие по-тихому пишут тексты и зачитывают своим друзьям.
А есть Паша Паршин. Тётя Рая, которой за одну сигарету без фильтра он делает массаж ног, иногда называет его Паша-параша. Тот очень обижается и говорит потом в туалете:
— Всё, никогда больше не буду делать ей массаж! У неё ноги воняют!
Но курить хочется, и Паша скрепя сердце снова и снова мнёт вонючие ноги Тёти Раи.
Но пора поговорить о самом Паше. Закройте глаза и представьте такую картину: паренёк ростом 175 сантиметров, беззубый, с кривой спиной — запущенная форма сколиоза, — и при этом постоянно ходит без майки. Лицо у него узкое, с вечной улыбкой, показывающей отсутствие зубов и интеллекта. Как-то Игорь Николаевич разрешил ему mp3-плеер, а брат Паши накачал ему популярной музыки на флэшку. И наш герой, послушав альбом Касты, твёрдо решил стать рэпером. Кстати, он ещё и картавил — ну самое место ему на русской рэп-сцене.
— Вот увидите, пацаны, скоро будете смотреть на меня по МУЗ-ТВ, хехехе! — говорил Паша, показывая свой беззубый оскал.
Но вот незадача: Паша умственно отсталый, читать и писать он не умеет. Как же быть? Как сочинять тексты? Тут к нему на помощь пришёл один пациент — Ваня Казаков по прозвищу Казак. Тот тоже не отличался умом, тоже когда-то читал рэп, но, в отличие от Паши, читать и писать умел. Поэтому делали так: Паша сочинял текст, начитывал его Ване Казаку, а тот записывал. Первый текст вышел таким:
Йоу, мои пацаны на районе, они бьют ебало.
Если ты попадёшься нам на районе, тебе набьют ебало.
Ты подставил нас на районе пацанов
Они тебя так отпиздят, что тебя не узнают дома.
Йоу, мы подъезжаем на чёрной машине без номеров
Запомнить текст он не мог, поэтому Ваня Казак зачитывал Паше написанное, пока тот не запомнил, а это далось ему с большим трудом. После этого Паша ходил по палатам и зачитывал свой шедевр публике. Никто не оценил по достоинству его талант — обычно его посылали нахуй и выгоняли из палаты. «Что-то не так» — подумал Паша, и решил прокачать свой скилл. Казак сказал ему, что тексту чего-то не хватает. Как минимум смущало то, что единственной рифмой на восемь строчек была «ебало-ебало». И тогда Казак решил взять Пашу к себе в ученики, чтобы помогать ему с текстами. Получилось следующее:
Йоу, мои пацаны подъезжают на чёрной девятке без номеров
Они подойдут к тебе и разобьют ебало в кровь
Я тот ещё парень, не подходи ко мне
Если не хочешь фингал на своём ебле
Ты думал, я простак, но это не так
Я крут, как тупак, я крут, как тупак
Тебе не повезло, если ты мой враг
Я просто возьму и кину тебя в овраг
Вот такой вот гострайтинг по-дурдомовски. Паша долго хвастался своим текстом. Запомнить эти строчки у будущей звезды эстрады не получалось, поэтому зачитывал их сам Казак. Когда все смотрели МУЗ-ТВ, Паша подходил к телевизору и кричал:
— Скоро вы увидите меня на этом экране!
Обычно его тут же слали нахуй. Но Паша отвечал:
— Помяните моё слово, ещё вспомните меня и пожалеете!
Паша очень долго пытался выучить новый текст, но у него никак не получалось дойти дальше четвёртой строчки. Ваня Казак так устал читать Паше эти строчки, что сам послал его подальше. Но наш герой не сдался:
— И без тебя справлюсь! Напишу новый текст! Это будет хит! Будет в топе русского чарта на МУЗ-ТВ! Хе-хе! — засмеялся он, показав свою беззубую улыбку.
Мы едем на девятке, она посажена,
Мы разобьём тебе ебало, тебе это не понравится!
Но дальше у него ничего запомнить не получалось — следующие придуманные строки не укладывались у него в памяти. А если и укладывались, то забывались предыдущие. Паша пытался, долго мучился, но, вопреки известной поговорке, ничего не получалось. И тогда он сказал:
— Всё. Не буду больше рэп читать. Это не моё.
А жаль. Из него мог бы получиться типичный представитель русской рэп-сцены — там как раз хватает картавых и полоумных. Но вот раздаётся крик:
— Паша-параша, иди разомни мне ноги!
И он отзывается. Переступая через себя, Паша опять идёт делать тёте Рае массаж ног. Да, противно. Да, отвратительно и мерзко. Но зато потом будет сигарета. Заветная сигарета.
27. Котя
Говорят, что инопланетян не существует. Плод больной фантазии. Но если это вымысел, то кто же тогда Котя?
Худой как узник Освенцима. Лысый как Бабангида. Форма головы — один в один как в картине «Крик» Эдварда Мунка, фрагмент которой вы можете увидеть на обложке. Крайне безобиден. В конце каждого предложения вставляет свою коронную фразу. Например:
И так далее. Но главное в Коте не его телосложение и не эта фраза, а его детородный орган — такой агрегат не снился даже Элджею с Ивлеевой. А так как Котя часто писается и стоит голый на коридоре, пока ему не подберут новую одежду, сие достоинство может лицезреть каждый желающий. Удивляются все. Но больше других — новенькие молодые сотрудницы, которые потом перешёптываются друг с дружкой:
— Господи боже, девочки… — ахнула Тася, впервые увидев голого Котю. — Что это за монстр?
— Блин, вот это елда, я таких ещё не видела…
Но все беседы в конце концов приводят к одному вопросу:
— Интересно, а он у него стоит?
Это интересно всем. Сам Котя на этот вопрос отвечает однозначно отрицательно, но вот стоял ли у него вообще когда-либо — не помнит. И вообще особо не помнит свою прошлую жизнь. Достоверно известно, что ему 34 года, и последние пять лет он лежит здесь. Кто-то говорит, что Котя работал бортпроводником, другие утверждают, что официантом — сам же Костя подтверждал и опровергал в разное время обе версии.
Последнее, впрочем, особого значения не имело. Однажды, чтобы сломать шаблон, Лысый спросил курящего Котю:
На что тот стандартно ответил:
— А это ненадолго! — отмахнулся Котя.
Сигареты нашему инопланетянину привозят регулярно — два раза в неделю; не обделяли его, впрочем, и продуктами питания. Но первое у него забирают все, кому не лень, а второе он позже меняет на сигареты по нечеловеческим тарифам — например, у того же дяди Коли он как-то купил сигарету без фильтра за две пачки печенья. Но сам Котя не жалуется. Он давно положил на свою жизнь огромный толстый болт, и не живёт, а просто существует, попутно выдавая разные перлы.
Иногда, например, не отзывается на привычное прозвище.
— Я не Котя! — говорит. — Называй меня «ДОЦЕНТ»!
А иногда, на манер Коли Чайкина — есть мнение, что Коля как раз перенял эту манеру у Коти — называет себя именами знаменитостей женского пола.
— Какой я тебе Котя, я Юлианна Караулова!
— Не знаю никакого Котю, я Ольга Бузова!
— Кто такой Котя? Я Диана Гурцкая!
Песни Дианы Гурцкая (её фамилия, кстати, не склоняется) Котя знает наизусть, и когда на МУЗ-ТВ появляется заветное лицо в очках, можно услышать его завывания:
Выглядит это довольно занимательно, особенно, если Котя в этот момент голый.
Когда Котя хочет курить или кушать, его фантазия набирает обороты:
— Серёга, оставь покурить! — говорит он.
— Эй, я не Серёга! И не оставлю.
— Не Серёга, ну оставь, я четыре миллиарда лет не курил!
Нередко после таких фраз объект заливается диким хохотом и оставляет Коте покурить. А Котя, хоть и поехал кукухой, но остатками разума всё понимает. И даже знает, что человек — не Серёга. И с расчётом на это выдумывает всё новое и новое:
— Серёга, дай мне кусочек католического хлеба! А то меня мусора-чекисты на обед не пустили, на ужин не пустили, на завтрак не пустили!
— Котя, ну зачем ты меня обманываешь? — спрашивает добряк Вартан. — Я был сегодня на обеде, и ты сидел за соседним столом!
— А это был не я! — выкручивается Котя. — Это был мой брат-близнец!
И Вартанчик сдаётся, отдавая ему последний кусок хлеба, хоть и не католического.
Однажды тётя Рая, проходя мимо привязанного Коти и увидев мокрую простынь, закричала:
— Опять, скотина, обоссался! Ну ты бессовестный, только что же белье меняли!
— Я не обоссалась! — закричал Котя. — Я рожаю, у меня воды отошли!
А потом родил. Что именно — можете догадаться сами.
Проходили дни, недели, месяцы и года, а вопрос истинного размера Котиного достоинства в активном виде не давал покоя многим, и вот однажды Лысый предложил накормить нашего инопланетянина афродизиаком. Подговорили Палыча, и тот вместе с вечерними таблетками дал Коте лошадиную дозу виагры. Все, кто знал это, тут же столпились вокруг его кровати и наблюдали за ним. И Котя стал преображаться. И не только он.
Вместе с этим менялось на глазах и его поведение. Сначала он громко смеялся, потом плакал, после — начал тяжело дышать, а через минуту отключился. Шлепки ладонями по лицу и холодная вода не помогли. Сказали Палычу. Палыч — как обычно, нетрезвый — в панике сделал Коте какой-то укол, потом начал орать на принудчиков, которые подговорили его на сей перфоманс. Вызвали дежурного врача, потом скорую. И все врачи, как один, ахали при виде огромного вигвама, кто-то вслух, кто-то — про себя. Котю увезли в реанимацию, и в отделении никто не спал — все ждали новостей. Лысый, считавший себя атеистом, молился за то, чтобы Котя выжил — аморальщина аморальщиной, но когда идёт борьба за жизнь человека, пострадавшего из-за твоей шутки, атеистов не бывает, как в окопах под огнём.
Котю привезли следующим вечером. Его встречала аплодисментами целая толпа.
— Ты живой!! Как дела, Котя? — спрашивали его хором.
— Нормально, курить хочу! — ответил Котя, и его фразу встретили дружным хохотом. Сразу несколько человек протянули ему сигарету. Лысый был первым из них.
После этого случая он всегда оставляет Коте покурить.
28. Метаморфозы
Шизофрения — достаточно странное явление. Многие специалисты до сих пор спорят о том, в чем заключается её суть. Одни говорят, что это расстройство мышления, другие отрицают шизофрению как болезнь, считая её симптомы лишь проявлением индивидуальных черт человека. Так или иначе, мир шизофреника для обычного человека всегда остаётся загадкой.
Когда-то в первом отделении лежал один неприметный пациент — Слава Сальников по прозвищу «Сыч». В свои двадцать семь он выглядел на сорок пять. Достаточно высокий, худой, голова по форме напоминает яйцо. Одна ноздря в два раза больше другой, да и сам нос не в середине лица, как у Элоизы Миджен. В общем, зрелище не из приятных.
Но сам Слава был достаточно спокойным и добрым. Зла никогда никому не делал, свои передачки раздавал другим больным. А на следующий день, оставшись без еды, подходил к тем, кого угощал, и просил поделиться. Обычно его посылали.
— Дай, пожалуйста, печеньку, — говорил Слава.
— Иди, пожалуйста, нахуй! — отвечали ему.
Примерно то же самое происходило и с сигаретами. Сыч иногда был очень настойчивым в своих просьбах, и поэтому его часто посылали в самой грубой форме. И тогда он с лицом обиженного ребёнка шёл в палату, ложился на свою кровать и глядел в потолок. «Почему люди такие злые?» — задавал себе вопрос Сыч. Но ответа на него не было.
В общем, такой тихой и непримечательной личностью был Славик раньше. Но когда он приехал в последний раз, его было не узнать. Будто бы это был совсем другой человек.
Два крепких и сильных мужика — санитары с приёмки — силой тащили громко орущего Сыча. Он сопротивлялся, дёргал ногами и руками, безуспешно пытался кого-нибудь укусить. На помощь санитарам пришли Стас и Фарик, а все остальные пациенты собрались в наблюдательной палате, чтобы посмотреть на Сыча. Он пролежал в этом отделении в общей сложности года три, но таким его ещё никто не видел.
— Я БАНАН! — кричал Сыч, надрывая голос. — Я банан, а вы обезьяны! Я не могу вас понять!
— Слышишь ты, пидарас! — вмешался Стас. — Если будешь дальше так орать, я банан тебе в жопу засуну!
Сыч, недолго подумав, закричал:
— А давай! ХОЧУ БАНАН В ЖОПУ! БАНАН, БАНАН, БАНАН, БАНАН!!!! Я БАНАН, точно, точно! А БАНАН, ХОЧУ БАНАН! Здесь опасно. Я не тот, за кого меня выдают. Я не псих. Псих это не я. Дом КУЛЬТУРЫ. Он переносится вверх и вниз, вверх и вниз. Вижу много людей, очень много людей. Что происходит на свете, ПОЖАЛУЙСТА??!! Я НЕ ПОНИМАЮ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!11111111
Сыч не затыкался и продолжал нести околесицу — на языке науки такое явление называют шизофазией. Считается, что это следствие нарушения мышления. Сычу вкололи нехилую дозу аминазина с галоперидолом, и спустя некоторое время его речь приняла новый оборот:
— Помолчи. Опасность. Печеньки, сосисочки и вафельки. Дашь конфетку? Мне не оставляют покурить, мне никто не оставляет покурить. Люди злые. Люди злые, а я добрый. Но самый добрый человек — это Егор Крид. Он сказал, что всё будет хорошо.
После этого он, надрывая голос, трижды прокричал на всё отделение:
Спал Сыч почти целые сутки. Он не захотел идти ни на обед, ни на завтрак, на ужин же его подняли насильно и заставили есть. Славик съел две ложки, сказал: «Фу, какая гадость!», перевернул тарелку и надел себе на голову.
— Кавабанга! — кричал Сыч. — Мы не жалкие букашки, супер ниндзя черепашки!
— Ты, придурок, сейчас убирать это будешь! — закричал Фара. — Дайте ему тряпку! А потом привяжем его обратно. Черепашка ниндзя, блять.
Фара применил силу и дал Славику хорошую пощёчину. Тот успокоился.
Молча ходил по отделению где-то полчаса, а потом подошёл к Тасе, снял штаны, демонстрируя ей свои половые органы, и закричал:
— ПРОЖЕКТОР МОЛВИТ БУБА! ПРОЖЕКТОР МОЛВИТ БУБА!
После такого сухим из воды уже не выйдешь. Тася была оскорблена таким движением.
— ПРОЖЕКТОР МОЛВИТ БУБА!!! ПРОЖЕКТОР МОЛВИТ БУБА!!! — орал Сыч и бегал по отделению со спущенными штанами. Но это продолжалось недолго. Стасик и Фара хорошенько прошлись по вуайеристу кулаками и ногами. После этого Сыча привязали.
Тася позвонила Игорю Николаевичу и рассказала ему о странном поведении Славика.
— Ну, раз уж аминазин с галоперидолом не помогают, будем применять тяжёлую артиллерию. — сказал Врач. — Настало время клопиксола и модитена депо.
Клопиксол и модитен — страшные вещи. Не пожелаешь и злейшему врагу, а ведь галоперидол Сальникову никто не отменил…
Привязанный Сыч после укола перестал нести бред. Просто громко кричал:
— ААААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!
Такие дозы нейролептиков ни один человек не сможет выдержать спокойно. У сыча поднялась температура, пот лился ручьём.
— ААААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!
Это продолжалось несколько часов. После этого он немного успокоился.
— Отвяжите меня! У меня дома жена, дети! — кричал Славик.
— Какая жена, идиот? Ты с мамой живёшь! — кричала Тася, всё ещё не забывшая оскорбительный жест Сыча.
— Собака! У меня есть собака Лейла! Мы любим друг друга, она родила мне щенят, на меня похожих! Я стал папой!
— Вот это ты мразь! — возмутился Стас. — Ты ебал свою собаку?
— По любви. Мои дети меня узнают и встречают, когда я прихожу.
Но в конце концов Сыча оставили в покое. Его ещё несколько часов крутило в судорогах, а потом он уснул. Настолько крепким сном, что, когда его пытались разбудить на завтрак, решили, что он уже отправился на тот свет. Поднять его не смогли, решили подождать до обеда. На обед ему принесли тарелку борща и кормили с ложки. Сонному, еле открывающему рот Славику удалось скормить полтарелки, после чего его оставили дальше спать. На ужин его уже не поднимали.
Проснулся он только на следующий день. Спокойный, как и прежде. Подошёл к санитарке тёте Рае и спросил:
— Тётенька, дадите конфеточку?
Рая, наслушавшись на планёрке о вчерашних подвигах Сыча, крайне удивилась.
— Славик, что с тобой вчера было? Почему ты так себя вёл?
— Я просто хочу конфеточку. Или булочку.
— ПРОЖЕКТОР МОЛВИТ БУБА! — крикнул Славику лысый. — ПРОЖЕКТОР МОЛВИТ БУБА!
— Слава, а что значит «прожектор молвит буба»? — спросил Лысый.
— Не знаю. Что такое прожектор? — удивился Сыч.
— Ты же вчера орал это на всё отделение?! — крикнул Лысый. — Что значит эта фраза?
— Ничего я такого не кричал! Оставишь покурить? — жалобно попросил Славик. — Ну хоть немножко?
Все попытки как-то вернуть прошлое состояние Сыча не увенчались успехом.
От вчерашнего Славика не осталось и следа.
29. Последний закат
Обычный летний вечер. На улице солнышко, погода — просто чудо. Поют птички, где-то вдалеке слышен звон колоколов и шум проезжающих мимо машин. Гулять бы и гулять в такую погоду. Но ты лежишь в N-горской психушке, в первом отделении, в седьмой наблюдательной палате, прикованный к кровати.
Нет, не вязками — просто от лекарств тебя парализовало. Хотя и без них с тобой такое случается: просто годы берут своё. Как-никак, завтра тебе 65.
Ты прожил относительно долгую, хоть и не очень счастливую жизнь. Всё в ней было — ненастья и невзгоды, любовь, хоть и недолгая. Ты родился в середине пятидесятых в простой советской семье с обычными советскими ценностями. Отслужил в армии, пошёл работать на завод. Женился, завёл двоих детей, но, как часто бывает, запил и потерял семью. Произошло это уже в девяностых, так что ты дал детям самое главное, но они всё равно тебя здесь не посещают. Может быть, завтра привезут передачку — как-никак, юбилей. Хотя зачем себя обманывать?
Да, ты стар. У тебя в последнее время начались проблемы со слухом и памятью, и выпить тоже любил. Конечно же, ты попал сюда, потому что жить в одиночестве тебе было бы очень тяжело, а следить за тобой не с кем. Дети про тебя забыли, внучку ты видел один раз — на фотографии, а двоюродная сестра — единственный, кто про тебя ещё не забыл — живёт за двести километров от N-горска и не может за тобой следить. Ну хоть приезжает раз в месяц, и то чудесно.
У тебя колет в сердце. Ты кричишь: позовите врача! Но вокруг всем плевать. Масяня, как обычно, дрочит, накрывшись одеялом, Коля Чайкин дразнит Чучу, алхимик Голенков колдует над пачкой сигарет, наполненной говном, а Попёнок пляшет и развлекает публику своими выходками.
С пятого раза тебе удаётся крикнуть более-менее громко. К тебе подходит обеспокоенный молодой допризывник и спрашивает: всё ли у вас в порядке? «Позови врача» — только и можешь промолвить ты. Мальчик убегает за помощью.
— Да как он заебал, этот пидарас старый, уже третий раз зовёт! — слышишь ты голос из дежурки.
Открывается дверь. Приходят Тася с Леночкой.
— Что у тебя случилось, Астахов? Опять тебя, пердуна старого, парализовало? — выкрикивает Тася. До тебя доносится явственный запах перегара.
«Да я тебе в отцы гожусь, как ты говоришь со мной?!» — думаешь ты про себя, но просто киваешь головой, пытаясь сказать «да», но из тебя вырывается только хрипящий звук.
— Как думаешь, брешет? Чи правда парализовало? — спрашивает Тася у Леночки на деревенский манер.
— Пиздит как дышит! — отвечает Леночка. — Заебал уже этот хуй старый. То ему подай, это ему подай. А не подашь — сам встанет и пойдёт. Пошёл он на хуй!
И тут она обратилась к допризывнику:
— А тебя, если ещё раз нас сюда позовешь, мы годным признаем и в армию отправим, понял?
И они ушли. Ты смотришь им вслед и думаешь: куда катится мир? У молодёжи совсем нет уважения к старшим. Где обещанный коммунизм, где-то общество будущего, ради которого ты угробил на заводе всё своё здоровье и лучшие годы? Как у них хватает совести так говорить со взрослым человеком?! И это медицинские работники! Они клятву Гиппократа давали!
— Помогите! — выдавливаешь ты из себя крик. — Помогите, мне плохо…
— Да когда ты уже сдохнешь? Дохни побыстрее! — говорит тебе Собака.
Ты судорожно хватаешь ртом воздух. Собака снимает перед тобой штаны, поворачивается задом и с громким звуком испускает газы прямо у тебя перед лицом. Это сопровождается диким хохотом всей палаты. На твои глаза наворачиваются слёзы.
Проходит раздача таблеток, потом вечерний обход. Во время последнего ты пытаешься громко попросить о помощи, но тщетно.
И вот отбой. Всё ложатся спать. Масяня продолжает дрочить, Чайкин — заёбывать Чучу, а остальные спят.
— Нет, Ленусь, я тебе, ик, клянусь! — заплетающимся языком говорит Тася. — Хуй я никогда не сосала! Чтобы я??? И эту гадость в рот взять??? Ни за что…
— Ой да ладно тебе, Тася… Возьмёшь! Ещё понравится. Они после этого как шёлковые становятся. Я сама не хотела, а потом привыкла, — отвечает ей не менее пьяная Леночка. — И в жопу тоже раньше не давала.
— Ой, ну я в жопу давала, пока целкой ходила. Тут главное не обосраться, а то был у меня случай…
Ты бы хотел закрыть уши, но руки не слушаются. За свои шестьдесят пять лет ты не слышал ничего более мерзкого. Ты чувствуешь рвотные позывы, но весь день ничего не ел и не пил, рвать тебе нечем. В ушах появляется звон, в глазах слегка темнеет. Устремляешь свой угасающий взгляд на заходящее солнце, и голоса медсестёр сквозь звон в ушах постепенно становятся совсем неразличимыми.
Ты в последний раз закрываешь глаза и говоришь про себя, что это, пожалуй, самая отвратительная смерть, которую можно придумать.
30. Незнайка
Любопытство и любознательность — это всегда хорошо, если речь идёт о ребенке. Подобное почти всегда — если, конечно, родители не забили на своё чадо — поощряется; на бесчисленные вопросы тут же находятся ответы. Но как быть, если подобным образом себя ведёт взрослый человек?
Одним пасмурным пятничным вечером в первое отделение N-горской психушки привели больного. Внешне — ну вылитый Букер Д. Фред: такой же высокий, худой и с очень похожим лицом. Одет этот человек был на удивление хорошо, и на шизофреника внешне никак не походил. Единственное, что выдавало в нём психическое нездоровье — всё время открытый рот.
Парня держали под руки двое санитаров, но он особо не сопротивлялся — молча делал то, что ему велели и шёл туда, куда его вели.
— Не вздумайте его в наблюдательную класть! — крикнул вдруг со второго коридора Игорь Николаевич. — У него туберкулёз! Кладите на коридоре!
— А хуле его с тубиком в пятое не положили? — возмутился Палыч.
— Завтра переведут, — ответил заведующий. — А пока потерпите, и осторожнее будьте: у него, конечно, закрытая форма, но с чем чёрт не шутит.
Положили нового пациента прямо посередине коридора. Он молча смотрел в потолок, ни на что не реагируя. Про него уже забыл, но началась раздача лекарств, и когда наступила очередь нашего новичка, всё началось:
— Шишкин! — на этот раз Палыч позвал его немного громче.
— Шишкин, блять! — Палыч разозлился. — Лена, кто такой Шишкин?
— Ну не знаю, сегодня поступил… А кто у нас сегодня поступил? Четыре человека… Сейчас посмотрю… А, вот же он! Посреди коридора лежит! Шишкин! — крикнула Леночка.
Но реакции не последовало никакой. Она подошла к нему и спросила:
— Я? — больной встал и посмотрел на медсестру. — Я Шишкин?
— Это я у тебя спрашиваю. Ты Шишкин?
— Я Шишкин? Не знаю. А вы знаете?
— Да. Ты Шишкин. Иди пить таблетки.
— Таблетки? — удивился пациент. — А что за таблетки?
— Витаминки! — ответила Леночка. Это был стандартный ответ на этот вопрос. В действительности Шишкину на вечер Игорь Николаевич назначил три пятёрки галоперидола, циклодол и стрептомицин.
— Люблю витаминки! — Шишкин оживился и пошёл на приём лекарств.
Он взял таблетки, выпил, запил из мензурки, показал рот. По этим действиям было видно, что пациент в психушке не первый раз — Шишкин рефлекторно выполнял все эти действия. Но после приёма лекарств он не стал уходить от поста и начал задавать вопросы:
— Да, очень полезные, — отмазалась Леночка. — Иди на свою койку, идёт раздача лекарств.
— А дед Мороз существует? — спросил он серьёзной интонацией.
— Да, существует, — ответила Леночка. — Иди на свою койку!
— А я умру? — продолжил Шишкин.
— ДА, УМРЁШЬ, БЛЯТЬ! — вышел из себя Палыч, которому до сих пор было плохо после вчерашней пьянки. — Я ТЕБЯ САМ УБЬЮ НАХУЙ, ЕСЛИ ТЫ НЕ СЪЕБЁШЬСЯ С ПОСТА!
— Паш, его фиксировать надо, — констатировала Леночка. — У него смена состояния…
— ТЫ СЕЙЧАС К НЕМУ ПОПАДЁШЬ, ЕСЛИ НЕ ЗАТКНЁШЬСЯ! — Палыч злился всё больше. — ПРИВЯЖИТЕ НАХУЙ ЭТОГО ПИДАРАСА!
— А Хюндай хорошие автомобили делает?
— Барлеев, тут твоя помощь нужна… — Леночка позвала Стаса. — Прификсировать одного…
Вообще в лечебницах специализированного типа, где лежат только зеки-принудчики, вязать кого-то — моветон: даже прикоснуться к вязкам считается чем-то непорядочным. Но когда на кону стоит циклодол, которым Палыч снабжает местных уголовников, то понятиями можно и поступиться. Стасик взял с собой Лысого, и они вдвоём пошли вязать Шишкина. А тот всё не унимался:
— Что означает рыбка на богомольной машине?
Шишкин никак не сопротивлялся и позволил себя привязать, при этом ни на секунду не умолкая:
— А Путин Россию специально придумал?
— А мясо с Украины можно возить?
Он выкрикивал подобное с интервалом примерно в десять секунд, при этом вопросы не повторялись. Иногда они были осмысленные, а иногда совсем абсурдные:
— А воздух свежий или воняет чем-то?
Прошёл отбой, все легли спать, в палатах выключили свет, а наш герой всё не унимался. Позвонили Игорю Николаевичу — тот приказал уколоть Шишкину «четыре-два» — четыре кубика аминазина и два кубика галоперидола. Палыч набрал шприц и подошёл к неунимающемуся новичку:
— Поворачивайся задом! — скомандовал медбрат.
— ЕБАТЬ ТЕБЯ БУДУ! — Палыч сегодня был явно не в себе.
— А это не больно? — спросил Шишкин и послушно лёг на бок. По отделению прошёл гогот.
— Сейчас узнаешь! — Палыч воткнул шприц в правую ягодицу пациента и резко надавил на поршень.
— Ой-ой-ой-ой-ой-ой!!! — закричал Шишкин. — Ой-ой-ой-ой-ой-ой, как больно! А лев царь зверей?
— Сука, заткнись уже, дай поспать! — крикнул кто-то из пятой палаты.
— А кто первый поздоровался с креветкой?
Прошло полчаса, час — Шишкин не замолкал. Любой нормальный человек от четырёх кубиков аминазина вырубится через десять минут, но этот только ещё сильнее возбудился:
Шишкин лежал в самой середине коридора и задавал свои вопросы так громко и так часто, что уснуть под это всё было почти невозможно.
— Пацаны, а кто из вас дьявола вчера видел?
— Я мудак? У меня большие прыщи?
Шишкин не спал всю ночь — и вместе с ним добрая половина отделения. В восемь утра пришли санитары, отвязали нашего героя, взяли под руки и увели в пятёрку. Больше его никто не видел. Но некоторые заданные им вопросы до сих пор передаются из уст в уста.
31. Лицо демократии
В древней Греции человека, который не ходит на выборы, называли идиотом. Данный аргумент часто приводят для политической пропаганды. И это действительно правда.
Только вот эти агитаторы не пожелали упомянуть, что изначально слово «идиот» означало человека, живущего в отрыве от общественной жизни и не интересующегося политикой. И самое главное: слово не носило оценочного эмоционального окраса. Вас могли спросить о ваших политических взглядах — вы могли ответить: «Я идиот» и это звучало бы нормально и, вероятно, даже гордо. Но какая может быть речь о достоверности, когда народ не хочет идти на выборы?
Данное явление коснулось и N-горской психиатрической лечебницы. За несколько дней до заветной даты Игорь Николаевич произнёс перед пациентами короткую речь, в которой призывал их принять участие в голосовании. Конечно же, его никто не слушал. Но самое главное происходило непосредственно в день выборов.
Обычное воскресное утро. Тётя Рая в этот день была выходная, но на работу всё равно пришла — у неё была особая миссия. С утра обычно не особенно активная санитарка носилась по палатам как угорелая и проверяла, всё ли чисто и опрятно в отделении. После завтрака всех выгнали из столовой и начали её готовить для предстоящего голосования: расставили столы, всё помыли, убрали лишнее. В одиннадцать пришла комиссия с урнами и бюллетенями. В половину двенадцатого начали пофамильно вызывать пациентов.
Вы спросите: какие выборы, тут же психически больные люди? Но голосовать могли все, за исключением лишённых дееспособности в судебном порядке, коих было меньше двадцати человек. Среди них, между прочим, были вполне адекватные и здоровые люди — например, Гена и дядя Коля были лишены права голоса. А вот Попёнок, Алхимик и многие другие наглухо отбитые психи голосовали. И вот как это происходило:
Дима Голенков, у которого в этот день было обострение голосов в голове, зашёл в столовую. Тётя рая провела его к скамейке, усадила за стол и положила перед ним бюллетень.
— Вот сюда галочку поставь! — показала она ему на одно из полей.
— Лабулабудабл. Я пацан нормальный. Люблю афганский опий и тибетскую магию. Я смотрящий за бараком. Дабулабудабу, — продолжил бормотать Дима.
— Дима, поставь галочку, а то передачку не дам!
— Малаоабл. Я древний маг. Булаьаблуьбо, — не понимал ничего Дима.
Тётя Рая взяла его руку, вложила в него авторучку и поставила галочку. Потом показала место, где надо расписаться. Вошёл следующий.
За нужного кандидата голосовали почти все. Самые больные просто ставили галочку там, где им сказали, другим тётя Рая давала по одной сигарете марки «прима», некурящим — конфеты. Даже Стас Барлеев, местный блатной и уголовник, поставил галочку в нужном месте. Ценой принципов Стаса были пять сигарет с фильтром от Тёти Раи. Конечно, это всё происходило тайно, и никто об этом никому не рассказал, но мы-то с вами всё видим, дорогой читатель!
Были, конечно, и исключения. Например, Фархад Мамедов, надо отдать ему должное, отказался голосовать даже ценой пачки сигарет и наорал на тётю Раю благим матом, за что потом получил укол аминазина. Другой принудчик обратился к выборной комиссии с жалобой на то, что пытаются купить его голос и обещанием пожаловаться в вышестоящие органы. Его тоже наказали. А был ещё один.
Когда назвали его фамилию, он поздоровался с тётей Раей, вошёл в столовую, приветливо улыбнулся выборной комиссии, взял бюллетень, подождал, пока тётя Рая отвернётся к другим пациентам, и принялся за работу. Около минуты он старательно водил ручкой по бюллетеню, закрывая его спиной от любопытных взглядов. Потом, стараясь избегать чужих взглядов, понёс его в сторону урны. Его остановила тётя Рая и внезапно разразилась праведным гневом, взглянув на лист.
На бюллетене красовался изображённый во всей красе мужской детородный орган. В квадратике напротив каждой из фамилий было написано слово «хуй».
— Да как тебе не стыдно! — заорала тётя Рая. — КАК ТЕБЕ НЕ СТЫДНО! ПОРТИШЬ БУМАГУ, НАСМЕХАЕШЬСЯ НАД ВЫБОРАМИ, ГАДОСТИ РИСУЕШЬ!
— Вообще-то вы не имеете права вырывать у меня из рук бюллетень и даже смотреть в него. Я выражаю свою гражданскую позицию! — ответил нарушитель порядка.
— Позицию он выражает, ты посмотри на него! Бессовестный! — тётя Рая, почти сорвавшая голос, порвала бюллетень с изображением пениса на маленькие кусочки. — Я всё Игорю Николаевичу расскажу!
Пациент, смеясь над реакцией Тёти Раи, спокойно вышел из столовой и пошёл к себе в палату, чтобы дальше лечь спать. А кем был этот человек — догадайтесь сами.
32. Дарья Алексеевна
Вероятность встретить своего тёзку — полного или частичного — зависит от редкости вашего имени и фамилии. И если в первом случае вы нет-нет, да и встретите такого, даже если вас зовут Орфей или Виола, то во втором этого скорее всего не случится. Если вы, конечно, не какой-нибудь Пётр Сидоров или Дмитрий Иванов (привет kamikadzedead).
Вы наверняка регулярно встречаете людей с ФИО знаменитостей. Зачастую родители специально называют своё чадо в честь известного человека, чтобы ребёнок был его полным тёзкой, так что Алла Пугачёва в нашей стране — не редкость, особенно если учесть популярность примадонны. И о ней мы заговорили не зря.
Однажды тёплым весенним утром в первое отделение N-горской психушки приехал Максим Галкин. Да, самый настоящий — даже отчество совпадало! Все дружно посмеялись с этого совпадения, но к вечеру про нашего героя все забыли. Вспомнили ближе к ночи.
— У Галкина жопа болит! Помогите, у Галкина жопа болит! Очень сильно жопа болит!
На часах было полдвенадцатого ночи. К нему подошла медсестра — на смене была Леночка.
— Галкин, что у вас случилось?
— Ничего! Всё нормально, — ответил Галкин.
— Так вы же кричали только что! У вас что-то болит?
— Нет! Вам послышалось! — резко ответил Галкин. — Ничего у меня не болит.
— Ну ла-адно… — затянула Леночка и вернулась на пост с мыслью о том, что Галкина надо описать.
Но едва медсестра отошла от нашего гения, концерт продолжился.
— У Галкина жопа болит! Помогите, у Галкина жопа болит! — кричал он, и делал это очень неразборчиво, так, что издалека вы бы услышали «угакна жоолит!»
— Галкин, что происходит? Что там у тебя болит? — спросила она на сей раз уже строго.
— Так, всё понятно. Давай-ка мы тебя переведём пока в наблюдательную палату, хорошо?
— Нет! Не надо. У Галкина жопа болит! Очень сильно жопа болит!
— Ты же сказал, у тебя ничего не болит? — удивилась Леночка.
— Так ты же только что сказал, что у тебя жопа болит?!
— Так, ясно… — Леночка пошла к первой палате. — Барлеев! Комаров!
И опять наши доблестные уголовники пошли исполнять роли надзирателей. Они хорошенько избили Галкина (но так, чтобы не осталось синяков — никого не напоминает?), взяли его под руки, отвели в седьмую палату и привязали к койке, параллельно осыпая градом ударов. Через год Барлеев освободится, снова сядет в тюрьму и снова попадёт в психушку на спец.режим, где будет бить себя в грудь кулаком и орать: «Того рот ебал, кто людей вязал».
— Не бейте, жопа болит! Очень сильно жопа болит!
— Заткнись, пидарас, и не рыпайся! — рявкнул Стасик.
— Я не пидарас! — возразил Галкин.
— Ну подожди, — вмешался в разговор Фара. — Факт номер один: у тебя болит жопа. Факт второй: ты, мразь, орёшь об этом на всё отделение и не даёшь спать людям. Кто ты после этого, если не пидарас?
— Ничего у меня не болит! — той же интонацией возразил Галкин.
— Так ты же только что орал, что болит?!
— Я напиздел! — восторженно заорал Максим Галкин.
— Так ты, получается, не только пидарас, но и пиздабол?!
— У Галкина жопа болит! Очень сильно жопа болит!
Ему укололи 4-2, но это, естественно, не помогло.
— У Галкина жопа болит! Скажите медперсоналу, что у Галкина жопа болит! Очень сильно жопа болит! Умираю, жопа болит! Помогиииии-ииите! — он заревел. — Жопа болит, у Галкина очень сильно жопа болит! Галкин умирает! Вызовите скорую, у Галкина жопа болит!
Леночка, хоть и проработала тут около десяти лет, всё же сердцем не очерствела. Она понимала, что в том случае, если она к нему подойдёт, тот будет всё отрицать, и всё равно вызвала дежурного врача. Ну а вдруг пациент сейчас умрёт — кто тогда будет за это отвечать? Даже если не понесёшь ответственности, то как потом жить с чужой смертью на совести?
Где-то в половину второго ночи пришла Дарья Алексеевна — молодая женщина-врач из пятёрки. Едва войдя в отделение, она услышала:
— У Галкина жопа болит! Очень сильно жопа болит у Галкина! Помогите! Скажите медперсоналу, что у Галкина жопа болит!
Тут стоит сказать пару слов о Дарье Алексеевне. Это высокая и стройная блондинка с ангельским личиком. Ей 33, но вы, увидя её, дали бы ей максимум 25 — у Дарьи Алексеевной идеальная фигура и ухоженная кожа, она всегда аккуратно накрашена и одета по последней медицинской моде в одежду фирмы Hyppocratus. Даша, как её между собой называют больные и младший персонал, настолько красива, что каждый третий пациент влюблён в неё. Но внешность бывает обманчива: в тихом омуте черти водятся. Методы лечения у неё всегда были очень жёсткие, хоть и эффективные.
— Что у вас тут случилось? — спросила Даша.
— Да тут больной жалуется на боли в области ануса… — начала было Леночка, передавая Даше медицинскую карту Галкина.
— Ну это и без вас я слышу, — усмехнулась Дарья Алексеевна. — Что он ещё говорит?
Дарья Алексеевна подошла к Галкину.
— Молодой человек, как вы себя чувствуете?
— Прекрасно! — ответил Галкин. — Вы такая красивая!
— Ну как это прекрасно?! Разве на боли не жалуетесь? — спросила Даша.
— Нет, не жалуюсь! Только на боли в сердце! Я влюбился!
— Как это не жалуетесь?! Максим Александрович, я же сама слышала, как вы кричали, что у вас, простите за выражение, жопа болит?!
— Так, понятно… Ну что ж, это лечится.
— А вы дадите мне свой номер телефона?
— Обязательно! — улыбнулась Дарья Алексеевна.
Она ушла, написав Леночке указание, что нужно вколоть Галкину. «Теперь у него будет болеть не только жопа» — усмехнулась про себя Даша. Леночка и знать не знала всех написанных Дашей лекарств, но набрала всё по инструкции и сделала Галкину укол.
Через две минуты у него начались судороги и обильное потоотделение. Он орал как резанный, не давая уснуть всему отделению где-то до четырёх часов утра, а потом ко всеобщему облегчению уснул, и проснулся только через пятнадцать часов.
33. Спортсмен
Да, внешность порой обманчива.
Это не секрет, хотя в самом этом утверждении уже кроется логическое противоречие. Внешность сама по себе никого не обманывает — это мы строим ложные выводы о человеке, основываясь на личном опыте, которого можем даже и не помнить. Обидел мальчика в детском саду хулиган с родимым пятном на правой щеке — и он всю жизнь будет подсознательно предвзято воспринимать людей с похожими внешними признаками.
Но наш случай несколько иного характера. Поступивший в отделение пациент сразу же вызывал у окружающих положительные эмоции. Это был невысокий мужчина с интеллигентным лицом, на вид ему можно было дать лет 45-50; одет он был в голубой спортивный костюм, из-за которого впоследствии и получил своё прозвище, а на слегка взъерошенных волосах едва проступала седина. Можно было подумать, что это какой-нибудь заслуженный мастер спорта или тренер, воспитавший не одно поколение чемпионов. Но того, что произошло дальше, не ожидал никто.
Ночью, пока все спали, наш герой забрёл в первую палату, подошёл к тапочкам Стаса Барлеева, поменял свой правый тапок на тапок Стаса и начал справлять на него малую нужду. От воспроизводимых звуков тот почти сразу проснулся.
— Чё тво… — Стас приподнялся с кровати и, увидев происходящее, тут же переменил тон. — АХ ТЫ СТАРЫЙ ПИДАРАС, МАМУ ТВОЮ ЕБАЛ, СУКА, Я ТЕБЯ УБЬЮ НАХУЙ, СПОРТСМЕН ЕБАНЫЙ! — заревел Стас во весь голос и принялся методично наносить удары по нарушителю спокойствия.
— Ребята, ну что такое, я по вызову пришёл, кран починить… — оправдывался Спортсмен. Тут можно было бы подумать, что перед нами спятивший сантехник, но следующие его реплики на корню обрубили это предположение.
— КАКОЙ НАХУЙ КРАН, ТЫ, ПИДОР?! — всё той же интонацией проревел Стас.
— Твоя кровать нехорошая, вот я за ручку подержался и на прямую линию попал… — невозмутимо говорил Спортсмен. — А в Екатеринбурге хорошая погода.
— Какого хуя тут происходит? — возмутился проснувшийся Фарик. — Что за хуйню этот дед несёт?
— Да этот пидор старый обоссал нам палату и чуть меня не фаршманул! — снова закричал Стас, но на этот раз не так громко и слегка наигранно.
— Хуле ты забыл в нашей палате, уёбок? — крикнул Фарик.
На крик пришла Жаба Ивановна. Едва вникнув в произошедшее, она тут же приняла меры. Уже через пять минут Спортсмен был привязан в седьмой палате на три вязки, а у кровати Стаса орудовал Бука со шваброй.
На следующее утро в отделение зашёл сам Игорь Николаевич — Жаба Ивановна на планёрке рассказала ему о ночном инциденте.
— Здравствуйте. Меня зовут Игорь Николаевич Мышкин, я ваш лечащий врач. Как вы себя чувствуете? — спросил заведующий у Спортсмена.
— Хорошо. Очень хорошо. Спасибо. А вы? — его ответ был максимально адекватным.
— А меня беспокоит ваше поведение сегодня ночью. Мне рассказали, что вы пришли в палату и помочились на чужие тапочки.
— Я? Да что вы говорите? Неправда это всё, — Спортсмен всё ещё выглядел здравомыслящим человеком.
— Ну не знаю, Иван Андреевич, я привык верить своим подчинённым. И они говорят, что вы вчера ночью нарушили общественный покой, — тактично заявил заведующий.
— Да я пришёл полотенце забрать. А там солнце светило. Ну я и решил вызвать скорую помощь…
— Стоп. Вот с этого момента поподробнее. Какое полотенце? Какое солнце? Это было ночью! — Мышкин начал понимать, с чем имеет дело.
— Ну эта, как её, Лидочка! Я ей говорю: добрый вечер, а она мне про курс доллара. Странная женщина. У неё ещё брат умер недавно, царствие ему небесное.
— Стоп, стоп, стоп! — Игорь Николаевич замахал руками перед лицом Спортсмена, как бы призывая его остановиться. — Вы вообще понимаете, где вы находитесь и почему?
— Я?! — удивился Спортсмен. — Конечно понимаю, с чего бы нет? В самолёте. В Магадан лечу на международные соревнования.
— Иван Андреевич! — твёрдо сказал Мышкин. — Вы находитесь в больнице. В психиатрической лечебнице. Вы сюда попали по скорой помощи, которую вызвала ваша жена. Она сказала, что вы бредите. Это не самолёт, это — больница, вы понимаете?
— Вы, наверное, думаете, что это очень смешно.
— Над вами никто не смеётся, Иван Андреевич! — уверял Мышкин. — Вы действительно в больнице, и будете здесь находиться, пока не придёте в нормальное состояние. Я здесь, чтобы вам помочь, и вы можете мне доверять.
— Да не нервничаю я! — вдруг заволновался Спортсмен. — У меня щтангенциркуль выпал из кармана, я ракету выключил, а потом из ЖКХ пришли. Ну а я им гово…
— Всё понятно, — констатировал Игорь Николаевич. — Сделайте ему два-один.
Подразумевались два кубика аминазина и кубик галоперидола. Два-один — это как четыре-два, но на один пониже. Вообще комбинация из этих двух препаратов колется в государственных психушках по поводу и без. Накосячил — два-один. Буйный — два-один. Бредит — два-один. Аминазин-галоперидол, как считают врачи — настоящая панацея на все случаи жизни. Только помогает редко и далеко не всем.
Укололи Спортсмену два-один. Аминазин подействовал почти моментально, и тот сразу уснул. Но на этом проблемы не закончились.
Но действие аминазина прошло, наш герой снова встал в три часа ночи, снова пришёл в первую палату. Уселся в самом центре и справил большую нужду. Помимо нарушений психики Спортсмен явно страдал ещё расстройством пищеварения — дефекация сопровождалась таким звуком, будто кто-то взорвал связку петард; по палате в радиусе полутора метров остались коричневые брызги, а по всему отделению моментально распространился резкий отвратительный запах.
Первую палату сразу же эвакуировали, и её жители дружно избили Спортсмена за нарушение покоя.
— За что, за что? — кричал Спортсмен, извиваясь от боли на полу. — Я не виноват, что якорь отцепился!
— ЭТО У ТЕБЯ ЯКОРЬ В ЖОПЕ, ДЕБИЛ! — заорал Чуча из седьмой палаты, отреагировав на слово «якорь». — У МЕНЯ НЕТ НИКАКОГО ЯКОРЯ, ЯКОРЯ У КОРАБЛЕЙ!
Жители «единички» разбрелись спать по другим палатам, Буку снова разбудили и отправили в рейд со шваброй, Спортсмена опять привязали — на этот раз уже на четыре вязки — и не отвязывали несколько суток. Тот продолжал бредить и в привязанном состоянии. Игорь Николаевич, посовещавшись с коллегами, назначил пациенту мексидол и цитофлавин в капельницах.
Когда Спортсмена отвязали, всё продолжилось по-старому — его поведение не изменилось. Разве что в первую палату больше не захаживал — тело-то помнит! Однажды его застали в пятой палате за откручиванием гайки от кровати. Оправдания не заставили себя ждать:
— Ребята, давление в подлодке зашкаливало, надо было что-то делать! Вот я и решил стоп-кран сорвать.
Его опять побили и привязали. На следующий день, едва освободившись от оков, Спортсмен пришёл в четвёртую палату и полностью переоделся в чужую одежду.
— Ну что ж вы за люди, а? Вентилятор пришёл забрать, а меня выгоняют. Тут мои вещи лежат! Я к ракетоносителю линейку приложил, а длины не хватило…
Так продолжалось почти месяц. Спортсмена привязывали, избивали, пичкали уколами. Где-то к концу второй недели он начал приходить в себя и даже извинился перед первой палатой за «небольшой конфуз», как он сам выразился. Через час он опять начудил — взял полотенце у кого-то из пятой палаты и намотал себе на голову, за что опять был привязан — но начало было положено. К концу месяца он окончательно пришёл в себя.
Он действительно оказался добрым интеллигентным человеком и, что куда более забавно, его прозвище ему подходило как никому другому в отделении. Спортсмен в своё время был детским тренером по боксу и имел степень кандидата в мастера спорта по шахматам — всю последнюю неделю он провёл за доской, не уступив никому ни одной партии, хотя достойные соперники были — Герман, например, имел первый разряд. Иван Андреевич Разумовский — а именно так Спортсмена звали — оказался очень приятным в общении человеком, и даже Фарик со Стасом впоследствии извинились перед ним за рукоприкладство.
Так что внешность в этот раз не была обманчива. Его неадекватное состояние и бред были следствием двухнедельного запоя, который начался с рюмки водки в парке за шахматной доской, а закончился асептолином под местной аптекой. Иван Андреевич пил каждый день в огромных количествах, и это повлекло за собой белую горячку. Вернувшись в нормальное состояние, он с ужасом слушал о тех вещах, которые вытворял, ведь такого с ним никогда раньше не случалось.
После этого случая Иван Андреевич навсегда отказался от алкоголя и не пьёт даже по праздникам.
34. Пенсия
Не секрет, что социальные выплаты от государства можно получать не только по достижении пенсионного возраста. Есть различные виды пособий, но сейчас речь пойдёт о пенсии по инвалидности.
Такую пенсию можно получить в совсем юном возрасте, а при должных связях, актёрском мастерстве и быстро окупаемых финансовых вложениях — не имея никаких заболеваний вовсе. Этим часто пользуются наркозависимые люди, попавшие на учёт к психиатру из-за своего пристрастия к ПАВам: побегал за справками немного, дал кому надо на лапу, полежал в психушке пару месяцев — и до конца жизни ты получаешь в зависимости от группы от 5 до 15 тысяч рублей в месяц. Можно не работать и вести беспечный образ жизни, спуская на наркотики государственные деньги. И таких людей очень много.
Но гораздо больше тех, кто получает свою пенсию заслуженно, действительно будучи инвалидом по психическому заболеванию. Большинство «невозвращенцев» получают такие пенсии. Но не спешите за них радоваться: не всё так гладко.
Вот, например, уже известный читателю Серёжа Букин. Он является инвалидом с детства и лежит здесь уже больше десяти лет, за это время к нему ни разу никто не приехал и не привёз даже булки хлеба. Как вы, вероятно, помните, старшая медсестра Наталья Филипповна раз в месяц снимает с пенсионного счета Серёжи по пять тысяч рублей, из которых на 500 рублей делает ему передачку, а остальное кладёт к себе в карман. Но это ещё цветочки. К некоторым изредка приезжают родственники, чтобы иметь возможность снимать пенсию своих подопечных, и для вида делают им скромные передачи. А врачи нередко снимают деньги со счёта без ведома владельца.
— Виталик, а давай тебе карточку сделаем? — говорит больному Игорь Николаевич. — Будешь регулярно передачки получать, а не раз в месяц и столько, сколько хочешь, а не на тысячу рублей.
Пациент, к которому обратился Игорь Николаевич, лежит здесь уже шесть лет, и за это время не видел ничего, кроме бумажных сосисок и печенья «каждый день» раз в пару месяцев. А также за это время у него накопилось пенсии больше чем на полмиллиона рублей, что не могло остаться незамеченным у старшего персонала…
Заведующий берёт Виталика вместе с его документами, и они в сопровождении санитаров — на случай попытки побега — направляются в банк. Там оформляются все нужные документы, ставятся подписи, и радостный пациент уже витает в облаках в предвкушении будущих передачек. Через неделю, когда карта готова, они снова едут в банк, чтобы её забрать, а по дороге обратно врач заходит вместе с пациентом в супермаркет. Виталик плотно офигевает от увиденного — он ведь шесть лет не видел ничего, кроме стен психушки.
— Выбирай что хочешь! — говорит Игорь Николаевич. — Деньги твои!
И Виталик пускается во все тяжкие:
— Ух ты, какой торт. Птичье молоко — да это же вкус детства! Чипсы со вкусом краба — давно хотел попробовать. Ух ты, а тут ещё и со сметаной есть! Я ведь такое и на свободе не мог себе позволить. Ну что ж, гулять так гулять. Красная рыба. Да ладно, красная рыба! Вот это да! Вот это будет пир на весь мир! Беру! Финский сервелат. Сырокопчёная колбаса, ух ты, заживём! Шоколадное печенье — интересно, такое ли оно вкусное, как говорят в рекламе? О, энергетик! Нельзя энергетики, Игорь Николаевич? Ну пожалуйста. Я по дороге до больницы выпью, никто не узнает! Спасибо, Игорь Николаевич, вы так добры!
Виталик хватал и кидал в корзину всё, что попадалось на глаза, а когда место в ней закончилось, взял другую. Кока-кола, сгущёнка, четыре блока сигарет с кнопкой, две турбозажигалки, жвачка, пачка сникерсов, куча разного мороженого, большую упаковку доширака с говяжьим вкусом, майонез, кетчуп, бульонные кубики… В общей сложности передачка вышла на 9870 рублей. Виталик сиял счастьем.
По дороге до больницы он пытался съесть как можно больше — ведь по прибытии в отделение его встретит местный блаткомитет в лице Стаса и Фарика. Виталик спрятал три пачки сигарет в трусы, набил карманы всем, что туда помещалось.
— Что ты делаешь? — спросил его врач.
— Да просто… — пытался было возразить Виталик, но Игорь Николаевич всё понял без слов.
— Не бойся, никто у тебя ничего не заберёт. Барлеев если подойдёт — ты говори сразу. Я ему назначу лечение.
Про лечение Игорь Николаевич слукавил: за Барлеева хорошо платили. А когда попадало всей банде и наказывали каждого, Стасу вместо галоперидола кололи физраствор. Конечно же, этого никто не знал, и поэтому после уколов-пустышек Стас всегда имел повод отбирать у пациентов циклодол, говоря, что ему плохо и его крутит.
— Игорь Николаевич, а можно сделать так, чтобы все сигареты у вас лежали, а не в общей куче? — жалобно попросил Виталик.
— Конечно! Будешь приходить ко мне, я буду выдавать тебе по пачке…
— Спасибо, спасибо! Вы так добры ко мне! — жертва готова была расцеловать своего эксплуататора.
Конечно же, несмотря на угрозы Игоря Николаевича, Стас и компания не повременила окружить и без того обокраденную жертву. Из всего, что набрал себе в две корзины Виталик, ему самому досталась от силы пятая часть, а вот местные уголовники пировали на славу. И даже вопреки всему этому Виталик был счастлив. Да, ему было обидно, что большую часть разобрали, но сигареты, в конце-то концов, не тронули — о них даже никто не знает! С фиолетовой кнопкой! Больше не надо клянчить, чтобы тебе оставили покурить! А колбаса! А красная рыба, которая всё же досталась ему, незамеченная зорким взглядом Барлеева! Это был настоящий праздник.
Тем временем Игорь Николаевич направлялся к банкомату. Надел капюшон, медицинскую маску, тёмные очки — меры предосторожности против камер на случай, если хищение заметят — и снял десять тысяч. С интервалом в неделю эта процедура будет повторяться.
Виталик какое-то время ещё будет каждую неделю получать передачки — не такие шикарные, как первая, но и не такие скромные, как у Серёжи Букина. Ему, как и в тот раз, будет доставаться лишь малая часть продуктов, но он всё равно будет радоваться, не зная, что через полгода деньги на его счёте закончатся.
35. Палата № 5
Пятая палата — наверное, самая дружная и компанейская во всём отделении. Здесь почти нет принудчиков, а те, которые есть — не блатуют и не выбиваются из общей массы. Самые буйные и неадекватные пациенты лежат в седьмой палате, наглухо больные, но спокойные — в шестой, а пятёрка — палата крепких середнячков.
Если вы зайдёте в палату, то сразу слева от вас будет дядя Гена — тот самый, которого сюда сдала сестра в намерении забрать себе родительскую квартиру. Он любитель поиграть в домино и почитать газеты вперемешку с сомнительной беллетристикой в духе Дарьи Донцовой. Дядя Гена — один из немногих здоровых людей в палате, хотя это не делает его менее неприятным человеком.
Прямо напротив входа в палату лежит Бегемот Аркадий, получивший такое прозвище из-за глупой физиономии и огромного живота. Аркаша принудчик, и его история достаточно смешная: семь лет назад он за двести и пол-литра водки нанял бомжа, чтобы тот убрал мусор у него на участке, и разрешил ему переночевать в подвале. Протрезвев, бомж обшарил дом, спёр Аркашину пенсию по инвалидности и был таков. Естественно, напился и уснул возле первого же продуктового ларька, поэтому найти его было несложно. Аркадий поймал воришку, завёл в подвал своего дома, облил бензином и кинул в него горящую списку. Но воспламенения не произошло. Потом вторую, третью — безуспешно. В момент, когда Аркаша кидал четвертую спичку, пленник сбежал, и первым делом пошёл в отделение полиции. Аркадия как инвалида второй группы сразу отправили в психушку. Потом — уголовное дело по 105 ч.2 через 30 (покушение на убийство), но Аркаша в силу своего задокументированного психического заболевания отправился сразу в специализированную психушку, минуя тюрьму. А спустя два года со спец. режима его отправили сюда.
Про Аркашу сочинили песню на мотив хита Лободы «Твои глаза»:
Лежит четвёртый год он на принудке,
А раньше был водителем маршрутки
Пока с ним кое-что не приключилось
Ко-е-что не при-клю-чи-лооось…
Аркаша злится, когда это слышит, и очень смешно возмущается, хотя сам любитель сочинять песенки:
— Если пёрнуть раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, если пёрнуть раз-два-три, раз-два-три, раз! — поёт Аркаша под всеобщее гоготание.
— Мы рыбы хуй-сазаны, сазаны мы хуй-рыбы, ты рыба хуй-сазан и я рыба хуй-сазан!
— Очень громкий звук-звук-звук, я умею ПУК-ПУК-ПУК! — ревёт Аркадий, выделяя интонацией последние слова, а потом громко и со смехом выпускает газы. Все больные сразу уходят на приличное расстояние, потому что вонь стоит несусветная. Но Аркаше весело. Отметим, что человеку 55 лет.
Чуть правее от Аркаши две смежные койки. На одной из них лежит уже известный вам Лунтик, на другой — Ванечка.
Ванечка — олигофрен, остановившийся в развитии где-то в трёхлетнем возрасте. Сейчас ему сорок. Он находится в нашей больничке уже больше двадцати лет, хотя вряд ли его это расстраивает. У Ванечки есть традиция: каждый день он просыпается в половину пятого утра, садится посреди коридора и жалобно говорит:
— Проспал затик! Нету затика! Поспи без затика! Мммм-гммм! — Ваня каждую свою фразу заканчивает мычанием, из-за чего один человек дал ему прозвище Мычалкин в честь одноименного персонажа из фильма «5 бутылок водки», но это прозвище не прижилось.
— Нету затика! Нету! Больно, Ванечка без затика, остался без затика! Ммм-мммм!
— Ванюша, ты не проспал завтрак, сейчас только полпятого утра! — успокаивает его Леночка.
— Не проспал затик, пятого утра! Нету затика! — повторяет он услышанные слова, будто попугай. — Не будет затика, поспи голодный Ванюша, пятого утра, мммгмм-мммм!
— ДА КАК ТЫ ЗАЕБАЛ! — орёт проснувшийся дядя Гена. — ИДИ НАХУЙ СПАТЬ! — Гена берет его за воротник и даёт пинка под зад.
— Заебал Ванечка, заебал! Нахуй спать Ванечка без затика, поспи голодный, ммммм! — мычит Ваня, а потом накрывается одеялом и продолжает мычать, но уже не так громко.
Иногда он повторяет слова за местными уголовниками, и из его уст очень смешно звучат такие фразы как «хуесос тупорылый Ванечка проспал затик!» и «фаршманул Ванечка бутылку нету затика»! А ещё Ваня курит. Видит у кого-то дымящуюся сигарету — подходит и бормочет:
— Оставь Ванечка покурить! Покурить Ванечка без затика! Мммм-гммм!
И ему часто оставляют, а иногда и целые сигареты дают, потому что курит Ваня очень смешно:
— Ффффф — он со свистом втягивает воздух, а потом начинает кашлять, — Кхе, кхе! Ванечка покуйил папийоса! Кйепкая папийоса Ванечка! Поспи без затика, поспи без обедика курить Ванечка плохо! Лампочка зелёная! Весь мир синий, лампочка зелёная, мгмгмгмм-ммм! Покурить Ванечка без затика! Проспал затик!
Лунтик, лёжа рядом с Ванечкой, часто достаёт его разговорами, находя в его лице отличного собеседника:
— Ванечка, как дела? — спрашивает он.
— Как дела Ванечка! — отвечает Ваня. — Нету дела! Проспал затик!
— Проспал говоришь Ванечка! Нету затика, мгмммм-ммм!
— Ваня, а как ты думаешь, мы одни в этом мире?
— Одни в мире Ванечка проспал затик!
— Я тоже так думаю. Кроме нашей больницы же во вселенной ничего не существует?
— Не существует Ванечка! Поспи без обедика! Наелся затик! Укусный затик!
В самом дальнем от входа углу лежит Вартанчик — армянин под два метра ростом и 120 кг весом. Он тоже принудчик, и принадлежит ко второй группе — из тех, кто на самом деле болеет, но стыдится этого и говорит, что откосил от зоны. Когда-то Вартанчик в больших количествах употреблял амфетамин, во время последнего недельного марафона у него поехала крыша, и из-за этого он сюда и попал — поймали в подворотне с парой граммов. Очень добрый, отзывчивый и приятный в общении человек, выглядит и ведёт себя как абсолютно адекватный и здоровый, но узкому кругу близких друзей он рассказывает свои тайны:
— Представляешь, брат, — говорит он Лысому. — Сегодня во сне я ходил своей бабушкой. Только не рассказывай никому, а то меня заколят. Там было два даргинца, а ты же знаешь, они умеют по части чёрной магии… Ну короче я с ними всю ночь бился, потом Артура позвал, ну, того, который щас сидит… Ну чего ты смеёшься?
— Братан, ты просто перенюхал фена и у тебя фляга засвистела! — смеётся Лысый.
— Ну чё ты надо мной смеёшься, ты просто не понимаешь! — обижается Вартан. — Ко мне месяц назад Артур приходил и сказал, что дар войдёт в меня вместе с хлебом, и дашь мне его ты, а на завтраке ты мне кусок хлеба с маслом передал, я его съел и стал ходить людьми.
— Какими людьми? Очнись! Не зря тебя в дурку положили, а говоришь, откосил…
— У меня эфир открылся. Ко мне пришли две тысячи архангелов с архидьяволами, а я был чёрным драконом и управлял битвой…
— В героев переиграл? — смеётся Лысый.
— Ну опять ты за своё! — ещё сильнее обижается Вартан. — Больше не буду ничего тебе рассказывать!
Но через неделю он снова вцепляется Лысому в уши и рассказывает очередную историю про дар, хождение людьми, чёрную магию и хлеб с волшебным маслом. Лысый смеётся над ним, но никогда никому об этом не рассказывает: Вартанчика, во-первых, засмеют ребята, а во-вторых — ему назначат интенсивное лечение врачи.
Конечно, здесь лежит ещё много людей, но описывать всех — вряд ли идея хорошая. Достаточно будет этих примеров. В пятой палате всегда дружная и положительная атмосфера, пока сюда не придёт кто-то сторонний. Хотя здесь лежит и Кащей — тот самый, который двадцать лет назад зарубил семью топором, а будучи здесь, убил двух новорождённых котят, — атмосферу это редко нарушает. Здесь почти не бывает драк, скандалов, шума, и даже некоторые принудчики, решив пролежать остаток лечения спокойно и мирно, иногда от греха подальше просятся в пятёрку.
36. Кофеин
Как же приятно с утра выпить чашечку кофе! Этот волшебный напиток наполняет энергией и помогает настроиться на рабочий лад. С каждым глотком вы ощущаете прилив сил, и мир уже не кажется таким серым и мрачным — можно идти покорять новые вершины. Но если вы привыкли пить бодрящий напиток каждый день, а его вдруг с утра под рукой не оказалось — ваше состояние оставит желать лучшего. Кофеиновая зависимость сродни наркотической.
И это одна из немногих причин, из-за которых в любой психиатрической лечебнице с кофеиносодержащими напитками дела обстоят не очень хорошо. Если вы привезёте больному в передачке чай или кофе, то с большой вероятностью получите ответ:
— У нас чай и кофе запрещены. Они плохо влияют на лечение.
И действительно: в больших дозах кофеин нейтрализует побочные эффекты нейролептиков и даже их основное действие. Бывает, что больному, у которого от больших доз галоперидола начался сильный гиперкинкез, колят внутримышечно несколько кубиков кофеина — и это помогает. В нашем отделении чай и кофе раньше были под строгим запретом и проносились тайно, но с приходом к власти Игоря Николаевича ситуация изменилась. Чай и кофе принимают, но выдают во время передачек под строгим контролем персонала: не больше двух пакетиков чая или ложки кофе на одного человека. Как нетрудно понять, эти правила соблюдаются крайне редко.
Заглянем в четвёртую палату — здесь сейчас происходит нечто странное. У дверного проёма стоит на стрёме Лысый, изредка выглядывая на коридор. На кровати справа сидит Стас Барлеев со сложенным вдвое тетрадным листом — «засыпухой». Рядом с ним сидит молодой принудчик Никитос и один за другим потрошит в засыпуху чайные пакетики. На шестом пакетике Стас жестом останавливает его, берёт листок в руку, высыпает содержимое себе в рот и запивает большим количеством воды из поданной Никитой бутылки. Возможно, вам этот процесс покажется диким, но в любой психушке такой способ употребления чая или кофе — повседневная норма. Это называется «засыпаться». Обычно так делают в тех случаях, когда нет возможности заварить нормально, но многие пациенты вообще перестают пить чай и употребляют его только таким способом — не надо выпрашивать у персонала кипяток. Но есть ещё одна причина, почему многие переходят на употребление чая нестандартным способом — при заваривании немалая часть кофеина остаётся в чайных листьях.
И это тоже отдельная статья. Заварка от чая — её также называют «вторяки» или «нифиля» — тоже достаточно ценный продукт. Если вы будете пить чай на передачках, то с большой вероятностью к вам подойдёт Масяня и жалобно спросит:
И он далеко не единственный любитель нифилей — каждый третий обитатель дурдома не прочь полакомиться вашими вторяками. Этим иногда пользуется дядя Гена, собирая после передачек чайные пакетики и обменивая их на продукты и иногда даже на сигареты. Опытным путём было выяснено, что употребление нифилей даёт примерно тот же эффект, что и засыпание чаем с соотношением три к одному, то есть скушав пятнадцать использованных чайных пакетиков, можно получить такой же эффект, как от средней засыпки.
Если даже нифиля имеют свой спрос, то что уж говорить о чае? В любой психушке чай и кофе — полноценная валюта, ведь это не только наркотик, но и лекарство. Многие из тех, кого насильно кормят галоперидолом, перед приёмом таблеток засыпаются чаем — это сильно сглаживает негативный эффект. Конечно, такое пресекается персоналом, и именно поэтому Лысый тогда стоял на стрёме.
Но засыпаются чаем не только те, кого не кормят нейролептиками. Как известно, психически больные люди в большинстве случаев имеют проблемы с любыми наркотическими веществами, и кофеин — не исключение. Кто-то знает меру и «кайфует» разумно, но у некоторых пациентов с этим серьёзные проблемы.
Вот, к примеру, уже известный вам Майсян. К нему сегодня приезжал отец, привезя передачку, и Масяня умудрился пронести в отделение в трусах пачку кофе. Половину пачки он раздал, а второй половиной засыпался. Вставило Масяню не по-детски: он бесился и бегал по отделению, танцевал под хиты девяностых на МУЗ-ТВ, смеялся, громко подпевал. Но даже половины пачки кофе ему оказалось мало, и на передачках он по традиции выпрашивал нифиля. Никто ничего не давал, и Майсян был крайне расстроен. Но в половину шестого вечера его окликнул Герман:
Наш герой сразу же понял, зачем его зовут, и сломя голову откликнулся на зов. Герман повёл его в туалет, завёл за угол и раскрыл перед ним прозрачный целлофановый пакет. В нём было 23 пакетика нифилей.
— МОЛЧАТЬ! — огрызнулся Герман. — Я отдам тебе это с одним условием.
— С каким? — расстроился Масяня. — Я готов на что угодно! Ко мне папа во вторник приедет, и привезёт…
— Закрой рот. Свою передачку в очко себе засунь. Моё условие таково: ты сжираешь все эти нифиля сам. В одно рыло. Прямо сейчас.
— Но я не смогу столь… — начал Масяня.
— Молчать! — рявкнул Герман. — Либо сейчас, либо я это выкидываю.
— Не выкидывай, хорошо! Я попробую…
И Масяня начал процесс. Один за одним он высыпал содержимое из пакетиков себе в рот, после чего запивал водой из-под крана. На пятнадцатом пакетике делать это было уже сложнее, с двадцатого он уже с трудом запихивал в себя чай, но с задачей справился.
— Спасибо, братик, спасибо! — радовался Масяня.
— Не брат ты мне, гнида черножопая! — отшутился Герман.
Возможно, происходящее вызывает у вас недоумение. Зачем он это делает? — спросите вы, но всё просто: сегодня работает Жанна Ивановна, а с ней у Германа, мягко сказать, очень натянутые отношения, и таким образом он ей мстит, нарушая порядок в отделении.
Уже через пятнадцать минут Масяню конкретно закружит, он полностью разденется и будет голый бегать по коридору, а потом присядет в углу и начнёт дрочить. Когда будет принято решение его привязать, бегать за ним придётся по всему отделению, сопровождаться это будет криками и визгами. Всю ночь Масяня будет орать как бешеный, и больше всего это будет бесить именно Жабу Ивановну. Так что подобная практика тоже не редкость — Масяню, Алхимика и многих других часто специально кормят нифилями и даже сухим чаем, чтобы насолить кому-то из персонала.
В отсутствие других наркотиков кофеин и никотин получают монополию, и поэтому в любой психушке нет ничего ценнее чая, кофе и сигарет. Из-за них ругаются, дерутся, и порой даже идут на верное наказание.
Например, Дима Алхимик. Он сегодня набрал в мусорном ведре туалета одиннадцать пакетов вторяков. Довольный собой, начал потрошить содержимое в импровизированную засыпуху, но тут в туалет зашла Жанна Ивановна.
— ГОЛЕНКОВ! — заревела она, направляясь к нему. — А НУ БЫСТРО ВЫКИНУЛ!
Алхимик действовал быстро, и зайцем вылетел из туалета, едва не сбив Жанну Ивановну с ног. Та в силу своей грузности не могла передвигаться с такой скоростью, и пошла за Димой быстрым шагом. Он направился во вторую палату — наиболее отдалённую от туалета.
Проникнув в двойку, Алхимик в скорейшем темпе начал потрошить остатки нифилей в засыпуху. В тот момент, когда зашла Жаба, оставалось ещё два пакета, но Дима, точно рассчитав время, тут же при ней высыпал содержимое засыпухи в рот и запил водой. Когда Жаба схватила его за руку, он уже всё проглотил.
— ГОЛЕНКОВА НА ВЯЗКИ, БЫСТРО! — заорала Жаба.
Но Алхимику было наплевать. Он уже засыпался.
37. Попёнок
С Жан-Жаком Руссо порой сложно не согласиться: религия всегда была поводом для бесконечных войн, крестовых походов, сжигания неугодных на кострах; повсеместная религиозность нехило так тормозит технологический прогресс. Но в противовес вышесказанному есть и другая точка зрения. «Атеизм — это тонкий слой льда, по которому один человек может пройти, а целый народ рухнет в бездну» — так говорил Фрэнсис Бэкон. И хотя сказано это было в далёком прошлом, слова остаются актуальными и по сей день.
Спорить на эту тему можно бесконечно, и с каждой стороны будет множество доводов; однако следующий персонаж, о котором мы вам расскажем, наглядно склоняет чашу весов в пользу первого варианта.
Представьте себе: мужчина, ростом где-то метр шестьдесят, ужасно горбат, отчего осанкой напоминает заглавную «Г» или вопросительный знак. На необременённом интеллектом лице отражается беспечность, беззубый рот улыбается в оставшиеся пятнадцать зубов. Нос — горбатый и слегка склоняется в правую сторону. Знакомьтесь: это Игорь «Попёнок» Попов, также известный как Монах, Квазимодо, Горбун из Нотр-Дама или Карлик Нос. Ему 43 года, и если к кому можно применить термин «Православие Головного Мозга», то именно к нашему герою.
Попёнок — завсегдатай N-горской психушки: он знаком со всеми заведующими, бывал во всех мужских отделениях, его знает весь медперсонал больницы.
— О, Попёнок приехал! — смеётся Тася.
Попёнок боготворит юную медсестру: при всех называет её девой Марией, молится и целует ей ноги. Это тешит её самолюбие.
— О, Карлик Нос! На манеже одни и те же! — смеётся Палыч.
По пьяни он любит гонять Попёнка по отделению со шваброй в руках. На это зрелище часто выходят посмотреть люди со всех палат.
— Попов! Опять начудил? Неудивительно! Ну ничего страшного, мы тебя подлечим, — строго говорит Жанна Ивановна. Она всегда рада Попёнку, ведь он боится её как огня и беспрекословно слушается.
Попёнок провёл здесь четвёртую часть своей относительно сознательной жизни. За последние десять лет не было такого, чтобы его не привезли сюда хотя бы пару раз за год. В этот раз он стоял у церкви и читал проповеди. Когда вокруг собралось около десяти человек, Попёнок начал рассказывать, что для того, чтобы уберечься от греха, он поставил себе малую печать, то есть удалил яички. Когда кто-то усомнился в его словах, Попёнок прямо у церкви разделся и убедил людей в их достоверности. Конечно же, его сразу забрала скорая и увезла в психушку.
Попёнок любит рассказывать о своей малой печати и с удовольствием демонстрирует её всем желающим. Где он только этого не делал: на улице, в магазине, на врачебной комиссии, на психиатрической экспертизе, в парке, в общественном транспорте. Сам герой говорит, что яички отрезал себе ножницами и потом смыл в унитаз. Возможно, это так и есть — в истории болезни ничего не написано по поводу оскопления.
Но отсутствие яичек не особо сказывается на либидо Попёнка: его часто можно застать мастурбирующим в седьмой палате. Нередко он занимается этим во время таблеток:
— ПОПОВ, ЁБ ТВОЮ МАТЬ! — заорал медбрат, но отклика также не последовало.
Когда Палыч послал санитарку в седьмую палату за Поповым, тот открыто дрочил, даже не накрывшись одеялом.
— Попов, иди на таблетки! — сказала санитарка.
— Подождите, мне нужно закончить! — ответил Попёнок, не прерывая процесс.
Однажды Попёнок занимался этим делом во время врачебного обхода. Когда к нему подошла Дарья Алексеевна, он начал работать интенсивнее, глядя прямо на неё. Дашу это сильно возмутило.
— Не уходите, пожалуйста, Дарья Алексеевна, ради Христа! — крикнул он ей.
Но Даша ушла, назначив ему четыре-два.
Каждый раз, приезжая сюда, Попёнок принимается освящать отделение: заходит с иконкой в каждую палату и крестит каждый угол, бормоча под нос переделанные на свой лад молитвы:
— Отче наш иже еси на небеси! Во славу бога! Христосе на небесе! Хлеб насущный! Избави каждого от яичек, да накорми рыбой и вином! Аллах воскрес! Аллах воскрес!
И если седьмую и шестую палаты ему всегда удаётся «освятить», то в пятой у него получается перекрестить максимум два угла — оттуда его пинками выгоняет дядя Гена. Но Попёнок не останавливается и идёт дальше. Он как Дон Кихот: куда бы ни пошёл — везде получает по башке; но ни перед чем не останавливается, хотя в первой палате его бьют достаточно сильно.
А ещё Попёнок помешан на иконках. По отделению их достаточно много — стоят на каждой второй тумбочке. А наш герой любит их тайком красть, а потом прятать в трусах. Однажды у него в нижнем белье нашли одиннадцать иконок.
— Какой ужас! — возмущаются верующие пациенты. — Это богохульство! Бог тебя накажет!
— Пути Аллаха неисповедимы! — отвечает Попёнок.
— Во имя отца и сына, и святаго духа, Христа ради, оставьте покурить сыну божьему Попёнку! — скажет он Вам.
Если Вы откажете, то услышите:
— Завещал сын божий: возлюби ближнего своего как самого себя! Оставьте покурить рабу божьему Попёнку!
— Храни вас Аллах, добрый вы человек!
За каждое упоминание Аллаха Попёнок получает по голове от Фарика, но всё равно не прекращает это делать.
Каждая суббота для нашего героя — настоящий праздник, ведь приезжает христианская благотворительная организация. У них всегда можно получить иконки или Евангелие в мягком переплёте, а также досаждать расспросами Полину Михайловну. Она относится к Попёнку снисходительно, и стоически отвечает на все его вопросы, ведь сказано в Евангелии от Матфея: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».
Впрочем, вряд ли бы Полина Михайловна была к нему так благосклонна, если бы знала, что Попёнок собирает у церквей средства на постройку храма, а потом на эти деньги напивается и показывает случайным прохожим свою «малую печать».
38. Преступник
Казалось бы, какое отношения психиатрия имеет к преступному миру? Но уголовная традиция тонкой нитью проходит сквозь все сферы жизни в России. Что уж говорить, если даже в некоторых школах старшеклассники собирают общак? Свои блатные найдутся везде, но они таковыми являются лишь до тех пор, пока не приедет кто-то посерьёзнее.
Николай Ганов прибыл в отделение в сопровождении двух сотрудников полиции. Это был плотного телосложения мужчина, выглядевший где-то на 45 лет, коротко постриженный, в очках с толстыми линзами. Он был «доизлеченцем», то есть по документам на момент совершения преступления был вменяем, но обрёл заболевание уже в местах лишения свободы; такие находятся в психушках под строгим контролем и очень недолго — до тех пор, пока врачи не посчитают, что болезненное состояние прошло.
К доизлеченцам со стороны принудчиков всегда повышенное внимание — свои, как никак. К Ганову сразу же подошли знакомиться Стас с Фариком.
— Здоровы были, — протянул руку Стас. — Меня Стас зовут, Добрый дразнят. Какими судьбами?
— Очень приятно, — ответил Ганов. — А я Коля, Шахматист погоняло.
— Да ну нахуй! — удивился Фархад. — Это вы депутата в пятнадцатом на пять лимонов обчистили?
— Меня там не было, — ответил Коля Ганов. — Мусора интриги плетут.
— Да это лет десять минимум… — удивился Фарик.
— У меня ещё и рецидив. Прокурор пятнадцать запросил.
— Ну смотри, — начал Фарик, — нас тут много со спеца, все по-людски живём, общаком. Будешь с нами кушать.
Коля Шахматист был небезызвестной личностью в узких кругах преступного мира. Он попал за решётку ещё в пятнадцать лет, украв с рынка шахматы для приёмного отца, за что и получил своё прозвище. С тех пор началась карусель «тюрьма-свобода-тюрьма-свобода», где второго было сильно меньше, чем первого: Шахматист выходил, гулял на свободе максимум пару лет — и садился обратно в тюрьму; в итоге к своим пятидесяти двум годам он имел двадцать пять отсиженных. В блатном мире Шахматист часто был при делах, но славился тем, что за всё это время ни разу ни на кого не поднимал руки, решая все вопросы исключительно на словах.
Гостя приняли очень тепло — посадили за общий стол, накормили. Но у него возникли некоторые вопросы:
— Пацаны, это кого же из вас так греют? — спросил Шахматист, глядя на обильно накрытый стол.
— Это нас угощают, — ответил Стас.
— Вот сегодня к Лунтику приезжали и к Вартанову…
Коля Ганов ничего не говорил в ответ. Он лишь молча следил за всем тем, что происходит в отделении, лишь изредка интересуясь, какой была обстановка в отделении всё это время. Но спустя две недели он собрал всех принудчиков и некоторых других больных в двойке — самой большой палате в отделении, предварительно выведя оттуда всех лишних, и объявил:
— Сейчас вы будете пояснять мужикам за базар.
В палате замолчали. Все услышали, как кто-то нервно сглотнул слюну.
— Вот ты, Стас, поясни, пожалуйста, почему ты вчера Никиту, порядочного мужика, назвал гондоном. Я думаю, всем будет интересно.
— Да я не называл, я… — принялся оправдываться Стас.
— Ты хочешь сказать, что я ввожу сейчас всех в заблуждение? Уверен?
— Нет, но… — обычно агрессивный Стас выглядел нашкодившим ребёнком.
— Тогда поясни. Мы все тебя слушаем.
— Ну а хуле он так тупил? — вдруг возмутился Стас. — Я ему сказал чая принести, а он забыл.
— Во-первых, через хуй не базарь. А во-вторых — почему он должен тебе чай носить?
— Ну он не должен, он чисто по-братски.
— Лунтик тоже чисто по-братски отдал вам всю свою передачку и восемнадцать пачек сигарет? К пацану приезжают раз в полгода.
— Ну мы его тоже греем всегда…
— Лунтик, — обратился Шахматист, и многие только в этот момент увидели, что Лунтик тоже находится в палате. — Стас часто тебя греет?
— Да, ребята всегда меня угощают… — неуверенно ответил Лунтик.
— А теперь посмотри мне в глаза и скажи правду, — сказал Коля Ганов.
Лунтик посмотрел на Шахматиста. В его взгляде было что-то гипнотическое. Лунтик сглотнул слюну.
— Нет… По правде говоря, никогда. Мне только покурить иногда оставляют.
Стас посмотрел на Лунтика взглядом, как бы говорящим «тебе кранты», но Лунтик не увидел этого, так как смотрел в пол.
— То есть, — продолжил Шахматист, обращаясь к Стасу. — Ты меня сейчас при всех обманул.
— Но он же пидарас! — возмутился Стас.
— А кто ты? Поясни мне, кто ты?
— Мужик, — неуверенно ответил Стас.
— Мужик это тот, кто знает цену своим словам. А ты сейчас при порядочном люде позволил себе меня обмануть.
Стас уже совсем поник, и просто виновато молчал.
— Но есть вопросы и посерьёзнее. Я слышал, что ты собирал с мужиков на общее.
Стас уткнулся взглядом в пол, а его сердце ушло в пятки.
— А потом эти деньги спустил на некий запрет. Ты вообще в курсе, что это нелюдской кайф? Ты в курсе, что по тюрьмам и лагерям на него запрет? Но я даже проще поставлю вопрос. Ты собирал деньги на общее, а с общего должно уделяться. Ты этого не сделал. Значит все эти деньги, что ты собрал, ты вернёшь, и поставишь на общее, как и должно быть.
— Я не буду этого делать! — возмутился Стас.
— Тогда скажи, от кого ты двигаешься?
— От Данияра, — пробормотал Стас.
— Тогда давай я сейчас на него зайду и курсану, что ты тут с общака деньги себе на отраву нелюдскую берёшь? — сказал Шахматист.
— НЕТ! — Стас встал. — Не надо!
— Тогда ты поставишь на общее эти деньги. Все, которые брал, до копейки, — твёрдо ответил Стас. — У тебя время до послезавтра. Если я в чём-то неправ, мужики, поправьте меня. Тут больные люди. Это лечебница, а не тюрьма, тут не должно быть того, что происходит. И я не несу сюда никакой ход — я чисто за людское. В Евангелии написано: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Вот ты, Стас, хочешь, чтобы с тобой так поступали?
— Я мусульманин! — ответил Стас.
— Что-то я не видел, чтобы мусульмане сало ели.
Больше Стас не возражал, да и не было возможности — разговор быстро закончился. Коля Ганов больше не садился ни с кем за стол и кушал исключительно то, что давали в столовой, хотя каждый хотел его угостить. Через два дня Стасу привезли три тысячи рублей наличкой. Шахматист, отправив в магазин Палыча, поручил ему купить четыре блока сигарет, которые потом раздал больным — Лунтику, кстати, перепало аж четыре пачки, и никто не смел забрать у него ни одной — а вот себе Коля Ганов из этих четырёх блоков не взял ни одной сигареты. Обстановка в отделении стала куда более мирной, и это радовало всех, кроме Стаса.
Но ничто не может длиться вечно. Спустя месяц своего нахождения в больнице Шахматист подозвал Фарика на разговор:
— Завтра я встаю отсюда на лыжи, — сказал Ганов. — По-хорошему я должен всех порядочных курсануть, но у вас тут мыши имеются, и кроме тебя я доверить это не могу никому. Чтобы вас мой побег минимально коснулся, цинкани всем пацанам, чтобы к полуночи все спали как убитые или хотя бы делали вид. Причины никому не объясняй, особенно Стасу — он барабанит.
Фарик всё понял и сделал ровно так, как сказал Шахматист.
Следующей ночью где-то в половину третьего тётя Рая подняла переполох: сбежал, доизлеченец сбежал! Как так? Куда смотрели сопровождающие полицейские? Почему он был не в наручниках, когда вообще должен был не отходить от кровати?
Но дело было сделано настолько чисто и тихо, что никто даже не понял, как именно: все решётки были на местах, все стёкла на окнах целые, ни один ключ не пропал. Сначала решили, что Ганов где-то спрятался, и до утра его искали, выворачивая всё в отделении наизнанку — каждый шкаф, каждый сейф, любое мало-мальски подходящее для этого места. Но Шахматист будто испарился.
Утром в первом отделении работала полиция. Осматривали каждый уголок, допрашивали больных и персонал, снимали отпечатки. Потом ещё раз осматривали отделение: не мог же он просто исчезнуть? Способ, которым Ганов сбежал, выяснить так и не удалось, хотя всё было проще простого: Палыч выпустил преступника на улицу, где его ждали сообщники, а потом закрыл за ним дверь.
Обстановка в отделении немного накалилась: начали каждое утро проверять двери и решётки, у двоих принудчиков забрали телефоны. Этому событию радовался только Стас:
— Да кто он такой, этот шахматист? — кричал он, брызжа слюной. — Хуесос старый! Да не боялся я его. Я ему в ебало харкну, если он вернётся! Предъявлять мне решил! На Данияра он зайдёт! Да Даник за меня тебя в рот выебет!
Лунтик впоследствии пострадал за сказанную Шахматисту правду. Стас с Фариком сильно избили его, и со следующей своей передачки он отдал уже все двадцать пачек. Через какое-то время обстановка в отделении вернулась на круги своя: Стас снова начал собирать «на общее», перестали проверять двери и решётки, вернули конфискованные телефоны. Про Николая Ганова все постепенно забыли.
Все, кроме Стаса. Ему до сих пор по ночам снятся кошмары, где Шахматист, собрав вокруг людей, требует пояснить мужикам за базар.
39. Дети в психушке
Как правило, если у ребёнка в раннем возрасте проявляются проблемы с психическим здоровьем, то его отправляют к хорошим специалистам, и за его состоянием внимательно следят. Поэтому дети — нечастые гости нашей больницы. Но всё же они тут бывают.
Скорее всего вы думали, что где-то должно быть отдельное, детское отделение — как можно пускать ребёнка в этот ад?! Ни один здравомыслящий родственник не допустил бы такого. Ключевое слово «здравомыслящий».
Сказать, что Тимур Сариев родился в неблагополучной семье — ничего не сказать. Отец беспробудно пил и часто избивал его вместе с матерью, которая не выдержала и повесилась, когда мальчику было семь. Тимур долго обнимал висящее на проводе мамино тело, удивляясь, почему оно такое холодное, и так до конца не осознал, что тогда случилось. Единственный человек, который любил Тимура — его дедушка. Но когда Тимуру было тринадцать, дедушка умер у него на глазах.
С тех пор Тимура начали преследовать тени — он сам их так называл. Описывал по-разному: иногда это были лёгкие блики, иногда искажения в пространстве, иногда — чёрный дымок. Примерно в то же время умер его отец, захлебнувшись рвотой во сне во время очередного запоя. Ребёнок остался один в этом мире — оставшиеся родственники передавали его друг другу, как эстафетную палочку.
Тимур попал в первое отделение N-горской больницы, когда ему было четырнадцать. С ним особо не церемонились — сразу положили в седьмую палату, укололи и на всякий случай привязали: «Пусть полежит так, а потом посмотрим» — сказал Игорь Николаевич. Тимур сразу отключился, и пролежал в бессознательном состоянии почти сутки.
Когда его отвязали, он пожаловался на тени. Вокруг собрались зеваки и начали над ним смеяться:
— Тени боится! — закричал Собака. — Я тень! Уууу-у!
— Посмотри! — Масяня показал руками фигурку, как в театре теней. — Страшно?
— ТЕНЬ ЭТО ОТ СОЛНЦА, ДЕБИЛ! — закричал сифилитик Чуча. — У ТЕБЯ МОЗГОВ ВООБЩЕ НЕТУ!
— Наелся тени, нету тени, поспи без затика тени! — бормотал на коридоре Ванечка.
Куча незнакомых людей, смеющихся над ним, вывели его из себя. Тимур громко заплакал.
— Отстаньте от малого! — крикнул пришедший на шум Фарик. — Кто тронет пацана, тому ебало набью! Малой, что с тобой?
— Тени… Мне страшно… — ответил мальчик.
— Малой, не ссы, нет никаких теней.
Фарик позвал медсестру Леночку.
— Тимур, почему ты плачешь? — спросила она.
— Тени… — дрожащим голосом ответил Тимур.
— Солнышко, не бойся, тебя никто не обидит… — с состраданием ответила Леночка. У неё тоже был маленький сын.
Казалось, Тимур забыл все другие слова. Его безуспешно пытались успокоить. Нашлись среди пациентов и «целители».
Ренат Каменский, называющий себя не иначе как «Римма, потомственный шаман в третьем поколении», начал читать у мальчика по рукам, потом проводить обряд экзорцизма. К счастью, его быстро прогнали от Тимура — мальчик был готов разреветься. С попаданием в больницу теней стало больше, и вести себя они стали намного агрессивнее.
Был и другой «целитель». Угрюмый сорокалетний принудчик Толя Пинчук, попавший сюда за изнасилование маленького мальчика (по понятным причинам с такой статьёй ехать на зону не хочет никто), сразу приметил Тимура.
— Иди сюда, я тебя вылечу. — сказал он ребёнку.
Пинчук постепенно втирался к нему в доверие: угощал конфетами, успокаивал. Говорил, что прогоняет тени. Мальчик привязался к нему, и теней действительно стало меньше.
Со временем Пинчук начал проявлять странные наклонности — иногда трогал мальчика за внутреннюю сторону бедра, говоря, что там сидят тени. Иногда гладил по голове. Тимуру такое не нравилось, но он верил, что это поможет прогнать тени навсегда.
Однажды их застали вместе в душе — оба были голые, мальчик плакал. До сих пор ведутся споры, как Пинчук это устроил и как подобное допустил персонал, но после этого он был жестоко избит всей компанией принудчиков.
— АХ ТЫ УБЛЮДИНА, ТВАРЬ! — кричал Фарик, не в силах подобрать слова. — Мразота педофильная!
— Да мы просто купались! — начал было оправдываться Пинчук, но тут же получил от Фархада ногой в лицо. Изо рта вылетело несколько окровавленных зубов.
Никто не препятствовал избиению. Игорь Николаевич, узнав о происшествии, не наказал никого из ребят и даже пожал им руки. То, что произошло, было мерзко, и в этом была часть его вины. Чужих детей не бывает.
Пинчука после этого случая направили в лечебницу специализированного типа, и Игорь Николаевич позаботился о том, чтобы местный контингент узнал о причинах перевода. Педофилу пришлось несладко.
Но наказание не исправило произошедшего. После этого случая Тимур окончательно замкнулся в себе и ни с кем не разговаривал. Не реагировал ни на какие слова — либо молча смотрел в потолок, либо громко плакал. Игорь Николаевич созвал комиссию по делу мальчика, но и она не принесла результатов — никакие назначенные лекарства не помогали Тимуру. Его перевели в другую больницу, а позже — в психоневрологический интернат, где он и находится по сей день.
За всё это время родственники его ни разу не навестили.
40. ВИЧ, туберкулёз и другие мужские удовольствия
Обычно люди ложатся в больницы, чтобы поправить здоровье и прийти в себя. Это вполне логично. Но на просторах нашей необъятной существует множество больниц, где вы не только не поправите здоровье, а необратимо его угробите. Особенно это касается психиатрических лечебниц.
Идёт раздача таблеток. За столом обычно сидят двое: один человек называет фамилии больных и перечисляет лекарства, которые им назначены. Другой выбирает нужные таблетки в нужном количестве, а потом громко повторяет названную фамилию. Когда пациент подходит, ему выдают таблетки и направляют к стойке слева от стола с лекарствами. И здесь начинается самое интересное.
У стойки стоит санитарка, которая выдаёт пациентам мензурки и проверяет, добросовестно ли они принимают лекарства. Кого-то для галочки просят показать рот, особо неадекватным типа Масяни проверяют пространство под верхней и нижней губами, под языком. Но сейчас не об этом.
На стойке находится ведро с водой, небольшой ковшик и три мензурки, которые выдают больным. После того, как пациент выпил воду, мензурку ставят на место и снова наполняют. Её не промывают. Совсем. А в отделении множество больных сифилисом, туберкулёзом, ВИЧ, не говоря уже о более лёгких заболеваниях.
Возмутительно — скажете вы. Куда смотрит санэпидемстанция? Но на время комиссий и проверок на стойку с мензурками ставят ёмкость с дезинфицирующим раствором. После каждого пациента мензурку окунают в эту ёмкость, а потом ополаскивают водой. Но это более затратно и трудоёмко. Как только комиссия уходит — всё возвращается на круги своя.
Конечно же, все более-менее адекватные пациенты ходят запивать таблетки со своими бутылками и кружками, но, во-первых, не всем и не всегда это позволяется, а во-вторых — подавляющее большинство пациентов пользуется только мензурками. Только что из мензурки попил полоумный сифилитик Чуча с гноящейся язвой во рту. Запить свои лекарства ему удалось только с третьей попытки — за предыдущие две он просто напускал в мензурку слюны. Далее — пациент с открытой формой туберкулёза. После них из этой мензурки попьет ещё человек двадцать — это только сегодня. Медперсонал закрывает на это глаза.
Но это ещё не самое печальное. Есть ещё ВИЧ-инфекция.
Официально в первом отделении ВИЧ-инфицированных всего двое — Лысый и Каменский. Но на деле их количество переваливает за десяток.
Полгода назад произошёл один случай:
Стасик, заплатив Палычу мзду в виде двух бутылок водки, пронёс в отделение шесть граммов порошка и два пятикубовых шприца. Не кололся (по понятным причинам) только Лысый — ему пообещали оставить. Но не оставили. Шприцы выкинули.
Для Лысого это не было препятствием. Он достал оба шприца из мусорного ведра, набрал в оба воды и укололся ей. Остатки наркотика ударили ему в голову.
— От души, братва, я так вас всех люблю! Стасик, братик, дай обниму! — полез он к Барлееву.
— Нахуй пошёл! — Стас, употребивший больше всех, был в ужасном состоянии. — Хуле ты такой весёлый?
— Да я вашими баянами двинулся. Пацаны, от души!
— Ну и долбоёб… — сказал Стас.
Лысый отправился дальше гулять по отделению и рассказывать больным о том, как ему хорошо. Нашлись желающие уколоться остатками.
— Но там уже ничего нет! — отвечал Лысый. — Я всё проколол!
Но тем было наплевать. В психушках всегда много наркоманов, не видевших никакого кайфа уже очень много лет, и ради того, чтобы хотя бы на секунду вспомнить старые ощущения, они готовы на всё.
Один шприц достался дяде Коле, другой — неприметному пациенту по кличке Гуля, бывшему героинщику. Оба знали, что у Лысого ВИЧ. Оба знали, что в шприцах ничего не осталось, потому что остатки прогнали уже несколько раз. Знали. Но им было плевать — они даже не потрудились промыть шприцы. При таком контакте вероятность заражения близка к 100%.
Тем временем Стасу становилось всё хуже. А в его нагрудном кармане была щепотка порошка, которую он случайно просыпал. Состояние ухудшалось, а желание догнаться становилось сильнее, но настоящий торч никогда не станет нюхать порошок — только внутривенно, только хардкор.
— Слышишь, ты, хуета лысая, где баяны? — заорал Стас на Лысого.
— Ты охуел? — возмутился Стас — А если они пыхнут?
То, что Лысый заразил людей ВИЧом, Стаса совсем не волновало.
— Да не пыхнут, братик, не пыхнут! — уверял Лысый.
— Если через десять минут не принесёшь мне оба баяна, я тебя в рот выебу!
Лысый пошёл на поиски. Один баян он нашёл у дяди Коли, второй, которым кололся Гуля, куда-то исчез. Но Стасу было достаточно и одного, хотя для виду он громко наорал на Лысого и дал ему пощёчину.
Ночью, когда почти все вокруг спали, Стас вышел в туалет, насыпал в шприц щепотку порошка из нагрудного кармана, разбавил водой и вколол себе в вену. Он как-то и не думал о том, что получил ВИЧ. Это были бы не самые удобные мысли, тем более — под наркотиками.
Через два месяца после этого Палыч в крайне нетрезвом состоянии будет брать кровь у больных. Взяв анализы у Гули, он тем же шприцем возьмёт их ещё у троих пациентов.
Они узнают о своём заболевании нескоро. Если ВИЧ диагностировать на ранней стадии, то при должном лечении можно минимизировать последствия и прожить почти столько же, сколько и без него; но если ВИЧ развился в СПИД — а это разные вещи, — то тут уже пиши пропало: организм становится уязвимым к любым болезням и инфекциям и может лопнуть в любой момент, словно мыльный пузырь. Первые симптомы проявятся у них где-то года через три, а через пять-шесть лет вызовут серьёзное беспокойство. В лучшем случае «случайный» ВИЧ обнаруживается через три-четыре года, иногда — лет через восемь-девять, уже развившись в СПИД. В последнем случае что-то предпринимать уже поздно — с таким диагнозом люди редко живут больше двух лет.
А утерянный Гулей шприц обнаружится через несколько дней, когда кот Маркиз на глазах у Жанны Ивановны будет играючи носиться с ним по всему коридору.
41. Алкоголизм. Кусака
Каждый третий пациент психиатрических лечебниц попадает туда по причинам, так или иначе связанным с употреблением алкоголя. Алкоголиков в дурдомах почти вдвое больше, чем наркоманов, хотя различие между ними чисто терминологическое.
Один напился и натворил дел, другой пропил всё имущество, третий попал на принудительное лечение, совершив по синьке что-то серьёзное — причины у всех разные.
Здесь часто говорят: «Алкаш — друг принудчика». И действительно: алкогольные завсегдатаи трутся около местной банды уголовников. Если приезжают в адекватном состоянии, конечно.
У таких завсегдатаев есть традиция, соблюдаемая всеми неукоснительно уже много лет: ложишься в «единичку» — прямо у входа перед поступлением обязан употребить 0.5 в одно рыло. Типа, раз уж месяц не бухать, надо перед этим хорошо наебениться. Такие ребята исполняют концерты примерно первую неделю или две, а потом приходят в себя и помогают персоналу, сидя по ночам вместо них на дежурстве — ведь знакомы со всеми уже много лет.
Вот, например, Вахтанг. Ему 45. Он продаёт арбузы на центральном рынке N-горска. Выпивает каждый день прямо на рынке во время работы, а по её окончании напивается вдрызг. Утром похмеляется и идёт работать. И так каждый день. Где-то раз в сезон он приезжает сюда прокапаться на две недели. Его знают все, он знает всех — с ним особых проблем не бывает. Первую неделю он отходит и чистит кровь капельницами, вторую — можно сказать, подрабатывает: дежурит вместо Палыча по ночам, гоняет больных, привязывает, ездит с ними на суды в качестве санитара. Таких завсегдатаев здесь человек пять, но они особого интереса не представляют.
Алкогольный делирий — а именно так это явление по-научному называется — обычно проявляется не в момент пьянки, а тогда, когда эта самая пьянка заканчивается. Если вовремя не похмелиться, то потом будет уже поздно — выпитый на белочку алкоголь только ухудшит состояние. Но так обычно и бывает.
Начинается всё с того, что у человека путается речь: он начинает складывать слова в предложения случайным образом — это похоже на шизофазию. Может резко подняться температура. А потом начинаются галлюцинации — визуальные, слуховые, тактильные.
Чего только не чудится людям в таком состоянии! Вот вам только некоторые примеры галлюцинаций:
За алкашом Зёмой бегал с топором по отделению его парализованный отец. Он хотел отрубить Зёме ноги, чтобы они «были наравне».
Другой молодой алкоголик всё время стряхивал с себя шершней, тараканов, жуков, муравьёв и других насекомых. В попытках согнать их пациент расцарапывал себе кожу до крови, и его приходилось привязывать.
Дядя Вася, местный алкаш, когда-то отсидевший восемь лет за убийство, кричал, что его «пытаются обоссать по беспределу», после чего ревел: «Братва, меня фаршманули, не берите у меня ничего». Из первого во второе состояние он переключался по несколько раз в день.
Ещё один кадр жаловался, что у него украли пенис, и искал его по всему отделению. Когда с него снимали штаны и указывали, что хозяйство на месте, он говорил «это не мой, я его не чувствую, верните мой хуй». В поисках члена он копался по всему отделению, пока его не привязали. На следующий день сказал, что «они испугались кипиша и вернули хуй на место». Ещё через день он всё забыл.
Но самым ярким экземпляром последствий алкоголизма за всё время был Кусака.
Николай Берёзко родился в семье генерала, всю жизнь посвятил военной службе. И когда в середине восьмидесятых все молодые ребята в страхе прятались от военкомата, Николай гордо пошёл защищать Родину. Он прошёл афганскую войну без единого ранения, но, едва вернувшись домой, начал пить.
Пил он беспробудно и беспощадно. Успел жениться, завести детей, на некоторое время тогда бросил, но спустя время начал снова и куда сильнее. Его кодировали, водили к гадалкам, экстрасенсам и прочей черни, но те, забирая у жены и матери последние кровные, только кормили их обещаниями. Николай всё чаще приходил в состояние алкогольного психоза, и постепенно галлюцинации стали для него привычным явлением. К 2010-му году он окончательно перестал отличать их от реальности — тогда его впервые положили в психушку. И с тех пор он большую часть времени проводит в больницах.
Когда Николая привезли в отделение, он вёл себя крайне агрессивно. Ему казалось, что враги взяли его в плен.
— ПЫТАЙТЕ, СУКИ, НИЧЕГО НЕ СКАЖУ! — орал он на всё отделение.
Иногда он успокаивался, но ровно до тех пор, пока его не отвязывали — едва освободившись, он пускал в ход ногти, кулаки и зубы, за что и получил своё прозвище. На его совести было пятеро укушенных пациентов и медбрат Палыч. Кусал Николай больно и глубоко — несмотря на возраст, он имел острые зубы и сильную челюсть.
Периодически у Кусаки менялось состояние, и он становился добрым и приветливым. Даже осознавал, где находится. В такие моменты он танцевал под МУЗ-ТВ, шутил, кривлялся, пел «яблочко» и «катюшу». Звал замуж каждую из медсестёр и санитарок. Поначалу их это умиляло. Но потом начинались такие монологи:
— Вот возьму я тебя в жёны, возьму. Поедем в кругосветное путешествие. Я подарю тебе все цветы на свете. А во время первой брачной ночи я отрублю тебе руки и ноги.
И если до этого все над ним смеялись, то после — испуганно отходили: пришла его очередь смеяться.
— ОТРУБЛЮ ТЕБЕ РУКИ! ХАХАХАХА, А ПОТОМ НОГИ, ТЫ БУДЕШЬ МОЯ БЕЗРУКАЯ И БЕЗНОГАЯ НЕВЕСТА! — лицо Кусаки в этот миг преображалось, теряя последние оттенки разумности. — СУКИ! НИЧЕГО НЕ РАССКАЖУ! ХОТЬ УБЕЙТЕ!
И начиналось по новой — вязки, уколы. Куски ткани, которыми его привязывали к койке, выглядели для него цепями, уколы он считал то ли сывороткой правды, то ли орудием пыток и химическим оружием. Иногда он пытался откусить себе язык, чтобы не выдать врагам военную тайну.
Ему всюду слышался звон цепей, выстрелы, взрывы. Когда его куда-то вели, он ждал пулю в затылок. Когда кормили, а кормили его только с ложки — думал, что его хотят отравить. Иногда он видел в окружающих людях своих мёртвых боевых товарищей. Иногда — вооружённых афганцев. Реже — своих детей.
Однажды он счёл Тасю своей дочерью, называл ласковыми словами. Она смеялась, заигрывала с ним, а потом в шутку сказала, что раз уж она его дочь, то он должен оставить ей что-то в наследство. Тогда Кусака мёртвой хваткой вцепился в Тасину шею и едва её не задушил. Возможно, всё потому, что настоящая дочь Кусаки перестала навещать отца после того, как оформила ему недееспособность.
Многие считали, что Кусака тронулся умом на войне, но он один из немногих вернулся домой без каких-либо видимых признаков психического расстройства. Официальный диагноз гласит: «органическое поражение головного мозга на почве алкоголизма». Конечно, здесь сыграл огромную роль болезненный опыт, полученный в боевых действиях. Но вполне вероятно, что при должной психологической поддержке Николай Берёзко и по сей день оставался бы полноценным членом общества.
Как и многие другие. От хорошей жизни люди не прячутся в запоях.
42. ВК. Костик
Каждый четверг пациенты со всех отделений слетаются в приёмное на ВК.
Нет, ФСБшная соцсеть здесь ни при чём. В психиатрических кругах под этой аббревиатурой обычно понимают кое-что другое.
Врачебная комиссия — крайне важное событие для любого пациента. Именно здесь зачастую решаются судьбы людей, именно здесь решают, здоров пациент или нет, готов ли к выписке.
В вестибюле второго отделения столпотворение. В небольшой комнате где-то 6 на 8 метров ютятся 17 человек с разных отделений и ждут своей очереди на ВК. Кому-то повезло пристроиться на диване, кто-то уселся на сломанный стул, а самые нерасторопные обречены провести ближайшие часы стоя. Иногда приходится ждать по полдня.
В некоторых случаях комиссия — чистая формальность. Например, когда общаются с допризывниками. Ну не хочет юноша в армию — и хорошо. Ему для галочки зададут пару вопросов, с умным видом поводят по бумаге пером, и вуаля — свободен. В армию не пойдёт, если, конечно, сам этого не хочет. То же касается и завсегдатаев-алкашей, которые приезжают, чтобы отдохнуть от алкоголя и прокапаться — с ними церемонятся ещё меньше:
— Бухать будешь? — спрашивают у Вахтанга на комиссии
— Никак нет! — отвечает тот. Врачи смеются: он говорит им по это три-четыре раза за год.
Но то ли дело острые больные и принудчики. В этих случаях к вопросу подходят куда более тщательно, особенно когда пациент подходит под оба пункта.
Косте Панченко тридцать три года. Последние десять лет он лежит на принудительном лечении за очень серьёзное преступление — он украл в магазине две бутылки водки.
В связи с тем, что многие пытаются избежать уголовного наказания через психиатрию, по судам ходит директива: принудчиков с тяжёлыми статьями признавать больными до тех пор, пока не пройдёт хотя бы половина срока предполагаемого наказания. Если в начале нулевых можно было грохнуть пять человек и выйти за полгода, то спустя десять лет гайки сильно закрутили. Но, несмотря на это, количество косящих не уменьшается. Они наивно полагают, что отлежатся в психушке максимум год, а потом пойдут на свободу. Увы, всё не так просто, хотя сократить срок нахождения в неволе таким путём всё ещё можно.
Но только не в случае Кости Панченко. Он действительно серьёзно болен. После того, как в армии его избили сослуживцы, под конец огрев по голове арматурой, у Кости начали проявляться психические отклонения. Едва дембельнувшись, он начал пить, и эти отклонения усугубились. Он потерял всё, и в итоге попал в тюрьму. Экспертиза признала его невменяемым и отправила в специализированную психушку для преступников. Там его опустили.
Достоверно не известно, как это произошло. После того, как его объявили петухом, люди начали интересоваться: как так? Костя рассказал, что Чиря, местный блатной, насильно заставил его это сделать в туалете, воспользовавшись болезненным состоянием. Позвали Чирю.
— Кому вы верите? Пидарасу? Ты охуел, мразь, на порядочного человека такое говорить? — крикнул тогда Чиря, нанеся Косте пару ударов по голове. — Ты во мне чё, насильника увидел?
С тех пор Костя говорил, что ему самому захотелось и никто его не заставлял. Спустя год он ещё раз заикнулся про Чирю и принуждение, но был жестоко избит «за пиздёж». Теперь говорит, что ничего не помнит. Может быть, и правда забыл — крыша у Костика тогда съехала окончательно.
Если бы его признали вменяемым, ему светило бы максимум несколько лет, даже если бы прилепили 162-ую. А если бы он сам действительно был вменяемым, его выпустили бы максимум через год лечения.
Комиссия у принудчиков проходит раз в полгода. По её результатам направляют документы в суд либо на продление, либо на перевод на амбулаторный режим. В первом случае исход один — раз уж врачи говорят, что пациент нездоров, то пусть лечится. Но если врачи говорят, что пациент здоров, это вовсе не значит, что его выпишут. По той же негласной директиве ему будут продлевать лечение до тех пор, пока не истечёт определённый срок. В крайнем случае назначат независимую экспертизу, которая подтвердит, что пациент нуждается в лечении. Вне зависимости от состояния его здоровья.
Как часто говорят психиатры, «Нет здоровых людей — есть недообследованные». Или другой вариант — «Был бы человек, а диагноз поставим«. В каждой шутке есть доля правды, как говорится. Только это не шутка.
Но Косте Панченко фиктивный диагноз точно не грозит. Бывает, он приходит в нормальное состояние. Осознаёт, где находится, что происходит. Общается с людьми. Помогает работой по отделению — моет коридор и туалет. Иногда по нему и не скажешь, что он болен — у него даже проходит привычное всем заикание. Но всё меняется, когда приходит ВК.
Стоит только сообщить Костику, что у него скоро комиссия — он мгновенно возвращается в прошлое состояние. У него в голове появляются голоса, он стоит в углу и смотрит часами в потолок. Разговаривает с воображаемыми друзьями. Во время комиссии ведёт себя так, что при всём желании его ну никак не выпишешь: может уписаться, попросить бычок, засмеяться, заплакать, закукарекать. Однажды он вскочил с места и разбил головой стекло в кабинете. В другой раз плюнул главврачу в лицо. Каждый раз состояние Кости обостряется перед комиссией и улучшается сразу после неё.
— Панченко, приди в себя, тебя же так никогда не выпишут! — кричит ему Игорь Николаевич. — Костя! Тебе не надоело тут лежать?
— Иггггорь Ни-ни-Николаевич, в меня кто-то вселился, помогите! — бормочет Костик, глядя на врача бешеными глазами.
В него каждый раз кто-то вселяется. И этот кто-то явно не хочет, чтобы Костю выписывали.
Обычно на комиссии с пациентом активно общаются два человека, а ещё двое поддакивают и записывают всё, что он говорит. Вопросы могут быть совершенно разные, но один задают абсолютно всем:
Это ловушка. Нужно отвечать «да», даже если ты так не считаешь. Даже если тебя незаконно упекли родственники, даже если ты симулируешь, даже если ты самый здоровый человек на земле. Считается, что первый признак выздоровления — признание своего заболевания. Даже если его нет. Иначе не выпишут.
43. Побег из шопсихушки
Какие у вас ассоциации со словом «побег»? Наверное, в вашем сознании сразу возникает образ — например, Майкл Скофилд. Этакий расчетливый гений, знающий все ходы наперёд и распланировавший всё до мелочей на несколько лет. Но нет.
Жизнь — не кино, Россия — не Америка. А дурка, в конце концов, не тюрьма. Здесь всё по-другому.
И когда однажды в пятницу в половину первого дня Игорю Николаевичу заявили об успешном побеге, тот не поверил своим ушам, услышав фамилию сбежавшего пациента.
Тут стоит упомянуть, что попытки побега в психушке — обыденность. Они случаются чуть ли не каждый день, и внимания на них никто не обращает. Одни пытаются украсть ключи, другие — сломать решётку или растолкать персонал, пока их ведут из отделения в приёмку или на ЭКГ/флюрографию. Таких просто колют и привязывают. Вполне естественно, что человек, находясь в таких условиях не в самом здравом рассудке, будет пытаться бежать, принимая отчаянные решения и не думая о последствиях.
Но успешных побегов из N-горской психушки было не так много, хотя сбежать оттуда куда проще, чем, скажем, из тюрьмы. Когда бежал Шахматист — это было понятно и объяснимо: в конце концов, серьёзный преступник, имеющий связи и средства. Но в тот день сбежал…
— Зелинаев?! — Игорь Николаевич оторопел. — Я не ослышался? САБИР ЗЕЛИНАЕВ? ЗЕЛИБОБА? СБЕЖАЛ?!!!
Организованного и спланированного побега можно было ожидать от кого угодно из принудчиков, от кого-то из относительно адекватных больных, но от Зелибобы…
О нём уже была целая глава, но сейчас стоит освежить в памяти его образ: огромный, толстый кавказец, ужасно волосатый, с горбатым носом и монобровью, который с гордостью рассказывает о том, как ебал коз, коров, собак и лошадей. Всеобщее посмешище и клоун, не раз танцевавший за бычок под песни с МУЗ-ТВ. Над ним не смеялся только ленивый.
Родился Зелинаев в Узбекистане, но он не узбек, а татарин с кучей разных примесей. Семья была неблагополучна, Сабир в возрасте тринадцати лет покинул родное село и больше не возвращался, кочуя сначала по Узбекистану, а потом по всей России. Подрабатывал где придётся, в основном в деревнях; за работу часто платили самогоном, и у Сабира от одиночества и алкоголизма начала потихоньку съезжать крыша. Отовсюду, где он хоть недолго задерживался, его с позором выгоняли за пьянки и скотоложство.
Когда ему было 25, его приютили дальние родственники в N-горске. Тётя Сабира пыталась его образумить, найти ему работу, но тщетно — тот нигде долго не задерживался и отталкивал всех своими возмутительными дикарскими повадками. А также не переставал пить. Тогда он первый раз попал в психушку и с тех пор стал её частым гостем. На момент побега он пролежал безвылазно восемь с половиной месяцев.
Но как? Почему же то, что не получалось у некоторых здравомыслящих принудчиков, получилось у Зелибобы — этого слабоумного посмешища? Но всё отнюдь не так, как может показаться на первый взгляд. Зелибоба, конечно, не Энди Дюфрейн, но хитрости у него тоже было не занимать.
За три месяца до побега Сабир попросился на беседу к Игорю Николаевичу и попросил отменить ему галоперидол, жалуясь на сильный гиперкинез. Игорь Николаевич, естественно, ничего не отменил, но назначил Зелинаеву циклодол, на что тот и рассчитывал. Прятать таблетки Зелибоба научился, едва попав в психушку, но если раньше он все выбрасывал, то теперь все таблетки циклодола тщательно откладывались и прятались в дырку в матрасе. Когда их скапливалось достаточное количество, он угощал ими больных, помогавших работой, втираясь таким образом к ним в доверие, а также менял на сигареты, которые потом тоже играли роль взяток. Через две недели один из работников столовой порекомендовал его тёте Рае, сказав, что Сабир часто ему помогает и вообще идёт на поправку. Но в столовую Сабира взяли не сразу. Две недели он занимался самой грязной работой — мыл полы в туалете. Иногда, когда сильно уставал, давал больным циклодол и сигареты, чтобы они делали работу за него.
Потом он снова попросился на беседу к заведующему.
— Игорь Николаевич! — заявил Зелибоба с сильным акцентом. — Не могу так больше! Всю жизнь бухал, мама-папа-тётя расстраивал, людей пугал, стыдно! Хочу жизнь новый! Не хочу так! Хочу семья, хочу жена и дочка!
После этих слов Зелибоба разрыдался. Игорь Николаевич не был совсем уж бессердечным — Сабир об этом знал и на это рассчитывал.
— Так, а ну не плакать! Ты же мужчина! — врач немного вышел из себя. — Ну успокойся! Успокойся!
— Домой хочу, Игорь Николаевич! — продолжал плакать Сабир. — Я буду хорошо себя вести!
— Но тебе нельзя домой. Ты в прошлый раз тоже говорил, что будешь хорошо себя вести, а что в итоге? Ты на следующей же день сбежал, напился и пытался с собакой совокупиться на улице…
— Но я больше не буду! Никакой овца, никакой собака! Никогда!
— Не верю, Сабир. Хочу верить, но не могу. Может, ты сейчас искренне говоришь, но не могу. К тому же тётя Эльвира сейчас не сможет тебя принять. Нужно время.
— Помогите мне начать новая жизнь! Всё буду делать! Таблетка буду пить! Водка не буду пить! Животный не буду трогать! Мамой клянусь! — Сабир опять разрыдался. — Работать буду, семья заведу!
— Как ты собираешься работать? А ты способен вообще на труд, Зелинаев?
— Я уже тружусь! Хочу больше трудиться! Вы увидите, я хороший работник, не подводить, хорошо работать! Могу больше! Я выздоровел, Игорь Николаевич!
Заведующий ещё долго успокаивал Сабира, а после беседы позаботился о том, чтобы его загрузили работой. Теперь он мыл полы не только в туалете, но и во всех палатах, коридорах и столовой. Когда приехала тётя Эльвира, она не могла нарадоваться тому, что сказал ей врач — появилась надежда на выздоровление. А Сабир попросил тётю, чтобы она в следующий раз тайно ему немного налички — сказал, что есть возможность купить сигареты.
Постепенно ему доверяли всё больше и больше. И хотя он продолжал рассказывать истории типа «ебу барашек, а он такой БЕЕЕЕЕ», продолжал кривляться и терпеть унижения от Стаса и Фарика, от работы он никогда не отлынивал. Однажды Сабир дал Лунтику пачку сигарет, чтобы тот напрочь отказался идти за обедом в пищеблок, и пообещал дать ещё пачку, если он исполнит своё обещание. Лунтик сделал то, что был должен. Идти за обедом было некому, и взяли Зелибобу. Многие были против — на такие работы нельзя никого брать без разрешения заведующего — но Игорь Николаевич, позже прознав об этом, не был сильно зол на смену и дал добро Зелибобе ходить в пищеблок за едой.
Целый месяц Сабир делал эту работу три раза в день, и каждый раз он смотрел по сторонам, изучая территорию больницы и продумывая возможные пути и планы отступления. Также он подружился с дядей Лёшей — старожилом дурдома, который лежал тут уже больше десяти лет — и посвятил его в свои планы. Тот пообещал помочь.
Когда настала та самая пятница, ничто не предвещало беды:
— Зелибоба, расскажи, как козу ебать? — спросил Лысый.
— Ээээ, коза ебать дело сложный. Тут смекалка нужна, — усмехнулся Сабир.
— Два передний нога в сапог, рука за хвост, другой рука в дырка, писюн вставляешь и пошёл, а коза такой БЕЕЕЕЕЕ!
Всё отделение дружно смеялось над тем, что Зелибоба повторял уже в сотый раз.
— Ебать он баран! — сказал Фарик Стасу.
— Да пиздец тупой! — ответил Стас. — Как он вообще живой ещё, а?
Когда Сабир вместе с тётей Раей, Лунтиком, дядей Лёшей, ещё двумя больными и молодым санитаром Кириллом пошёл за обедом, у него колотилось сердце. Этот момент настал. «Сейчас или никогда» — сказал себе он. Считал шаги, повороты, и вот это заветное здание…
— Дядь Лёш, я бегу! — сказал он своему товарищу. — Прикрой!
Дядя Лёша «случайно» споткнулся и опрокинул кастрюлю с борщом.
— Ах ты старый пердун! — разозлилась Тётя Рая. — Чё больные жрать теперь будут?
— Спина болит! Оооой-ой! — прокряхтел дядя Лёша. — Радикулит! Помираю!
— Да ты уже десять лет помираешь, да никак не помрёшь! — пошутила тётя Рая. — А где Зелинаев. ЗЕЛИНАЕВ???!!
Когда его спохватились, он был уже где-то в тридцати метрах от группы. Конечно же, все за ним побежали — все, включая больных. Надуманное братство и дружба уходят в никуда, когда есть возможность хорошо показать себя перед персоналом и повысить шансы на выписку.
Зелибобу едва не поймали. Санитар догнал его и схватил за майку, но воля к свободной жизни у Сабира была сильнее, и тот вырвался, оставив в руках у санитара кусок белой ткани. Он перемахнул через забор, а за забором его ждал собутыльник Вазген на тонированной девятке. Как позже выяснилось, Сабир заплатил тысячу рублей дяде Коле, чтобы тот в тайне от блатных дал ему сделать один звонок.
Так как Зелибоба не был принудчиком, с ним особо не церемонились — просто выписали задним числом; молодого санитара Кирюху уволили, сделав в этой ситуации козлом отпущения.
Никто не ожидал от Зелибобы даже десятой части того, что он сделал. Никто даже в теории не мог предположить, что он на такое способен. А всё потому, что за его фальшивой клоунской маской никто не видел личности. Каждый видел волосатого татарина-зоофила Зелибобу с гомосексуальными наклонностями и смешным акцентом, но никто не видел Сабира Зелинаева — человека с тяжёлым детством и огромным грузом на душе. Игорь Николаевич лечил его тоннами галоперидола, когда нужны были честность, внимание и тепло.
Сабир не был таким, каким казался другим, да и скотоложнического опыта имел не так много, как заявлял — это была маска, образ. За наигранным эпатажем стоял, как оказалось, не самый глупый человек: ему удалось сделать то, что не получалось у людей, обладавших куда большими ресурсами и возможностями. Как и многие другие. Тот же Котя, заявляя, что он Лада Дэнс или Диана Гурцкая, вопреки мнению большинства не думает так на самом деле. Просто некоторые люди примеряют на себя такие маски, не зная, как вести себя в обществе, и такими способами обращают на себя внимание. Это касается не только обитателей психушки.
А Зелибоба, вопреки прогнозам персонала, больше никогда не попадался. Как вождь Бродмен, притворявшийся немым, Сабир обманул всех и получил шанс на другую, свободную жизнь. Говорят, его видели пьяным и счастливым в родном селе в Узбекистане, но никто не знает, правдивы ли слухи.
44. Приятного аппетита
Сейчас на YouTube довольно популярны видео в духе «как прожить на 1000 рублей в месяц» или «блюдо ресторанного уровня на пятерых за 300 рублей». Посмотришь какой-нибудь «дневник еврея», увидишь кастрюлю аппетитного борща из продуктов за сто рублей и подумаешь: да, на такие деньги действительно можно питаться. И даже на меньшие.
На питание одного пациента нашей больницы официально выделяется 412 рублей в день. Какой-нибудь славный друже Обломов за эти деньги мог бы накормить целую роту солдат, и ещё на добавку осталось бы. Но жизнь не терпит сослагательного наклонения.
На эти условные 412 рублей закупаются продукты, и уже на этом этапе часть денег и продуктов пропадает, да и параллельно с этим какой-нибудь грузчик тайно прикарманит себе пару брикетов маргарина или пачку чая. Потом часть забирает себе старший повар пищеблока, далее — простые повара, но очень аккуратно. Это напоминает водоворот в третьих Героях: каждый раз, проходя через него, вы теряете часть войск; точно так же исчезают и продукты. Чтобы достигнуть цели, им нужно пройти минимум четыре таких «водоворота». А если на столовой в отделении будет работать кто-то не особо совестливый — то все пять. Очень часто санитары, раздающие еду, прямо в столовой не брезгуют прикарманить себе часть провизии. Тётя Рая умудряется воровать даже борщ — просто переливает себе сколько нужно, передаёт мужу, а остатки разбавляет водой. Взять домой пару булок хлеба, пачку масла, упаковку кефира и кусок сыра — это вообще в порядке вещей. А когда больные потом на коленях умоляют дать им хотя бы кусочек хлеба, на тех громко орут и могут даже пожаловаться заведующему. «Хочешь жрать — иди работай, мой полы, подметай. У нас на всех не хватает.» — говорят они.
Меню в N-горской больнице зависит от дня недели. Те, к кому хоть иногда приезжают с передачками, ходят в основном только на обеды, потому что это единственное, что ещё как-то можно есть. В обед на первое дают почти всегда борщ, на второе — рис, гречку или кашу, почти всегда с мясом. Мяса дают полное ведро на отделение, и если раздавать его поровну всем больным, то на каждого придётся по нескольку маленьких кусочков, но нет. Иногда его просто могут не донести до столовой, в иной раз — спрячут в столовой и скажут, что мяса не было или оно было пропавшее, в третий — дадут только половину. Также имеется так называемая «диета» — дополнительный паёк питания, предназначенный для тяжело больных, например, туберкулёзом или ВИЧ-инфекцией. «Диетчикам» предоставляется настоящее пиршество: там и мяса в достатке, и масло, и порции в разы больше. Но «диетчики» об этом даже не знают — их порции получают врачи. Да-да, те самые врачи, которые ворочают миллионами и отписывают на себя чужие квартиры, забирают у всеми брошенных тяжело больных пациентов их порции. Sad but true. Если врачи отказываются, «диету» дают младшему персоналу. Если отказывается младший персонал, то кому-то из помощников. Но такое бывает редко.
Чтобы вы примерно понимали, как здесь кормят, приведём вам меню одного дня как пример.
1) Слипшийся комок безвкусной овсяной каши без масла и сахара;
2) Кусок чёрствого чёрного хлеба, на нём пол-ложечки маргарина и маленький кусочек сыра (если смена тёти Раи, про сыр и масло можно забыть);
3) Стакан так называемого «чая» — воды коричневого цвета.
1) Тарелка безвкусного борща (если смена Раи — наполовину разбавленного водой);
2) Полполовника рисовой каши с куриными костями и остатками мяса (если смена тёти Раи — кости уйдут её собакам);
3) Полкружки безвкусного компота (иногда разбавленного);
1) Три полусырых картофелины диаметром 3-4 см (это здесь называется «соус») и кусок рыбы. Рыба настолько отвратительная, что её брезгует воровать даже тётя Рая. Что уж говорить: её не едят даже кошки. Но некоторые больные не брезгуют;
Ещё два раза в неделю бывает «второй завтрак», на который положен кусок хлеба и стакан кефира. На деле же кефира наливают четверть стакана. Да, это не шутки, четверть стакана — это совсем на донышке! Кефир начинают воровать ещё в самом начале пути, поэтому до больных доходит очень мало. Порой даже эти 50 мл. доходят до больных разбавленными.
Иногда бывает «сок». Каждому больному положен стакан «сока». Пробовали такие сладкие напитки из трёхлитровых банок? Но даже их разворовывают. За последние пять лет не было ни одного раза, чтобы хоть кто-то получил полный стакан. Наливают где-то по половине, и то — вдвое или втрое разбавленного. В итоге получается полупрозрачная еле сладкая жидкость.
Стоит ли этот набор 412 рублей? Едва ли. Куда деваются выделенные государством средства? Выводы делайте сами.
Остаётся только добавить, что во времена комиссий и государственных проверок размер порций увеличивается в несколько раз. Но стоит такой комиссии уехать — и всё возвращается на круги своя. Знакомо? Можете промолчать: ответ очевиден.
45. Исповедь
В тот день от Палыча ушла жена. Ну как ушла. Такое периодически случалось: она просто громко хлопала дверью, выключала телефон и пропадала на неопределённый срок. В глубине души Палыч каждый раз надеялся, что жена не вернётся и этот кошмар наконец закончится, но она всегда возвращалась и после этого вела себя как ни в чем не бывало. Они никогда не говорили о том, куда она ездила — это было негласным табу. И все эти табу скапливались в сознании Палыча в постоянно растущий комок, жгущий душу изнутри.
С утра очень сильно болела голова и хотелось похмелиться. Но последние остатки ответственности не позволяли ему этого сделать — нужно было идти на работу, а на приёмке его всегда проверяют на трезвость. Палыч хватался за свою работу, как за последнюю соломинку, способную удержать его от того, чтобы спиться окончательно. Конечно, ему прощали многое — готовых работать в таком аду за такие копейки всегда мало; но одно дело, когда о пьянках на работе знают только в отделении, другое дело — когда вся больница. Поэтому Палыч помимо медицинской формы положил с собой в рабочую сумку две бутылки водки, а перед выходом из дома воспользовался специальным спреем.
Полдевятого утра. Палыч сидит в раздевалке. Сегодня он старший по смене — ему предстоит раздавать лекарства, вести журнал наблюдений, делать уколы. Не самый удобный день для такой работы — хочется провалиться сквозь землю и сдохнуть прямо там. Единственное спасение — в сумке. Хотя бы немного. Рюмочку — и станет легче.
Палыч налил себе полный стакан и смотрел на него с минуту. Да, это отвратительно — бухать на работе. Но сейчас без этого никуда. Все и так всё знают. Никто не уволит — в лучшем случае грозит выговор от Игоря Николаевича. Могли бы ещё премии лишить, но её Палыч не получал уже несколько лет. Он собрался с духом, закрыл глаза и выпил полстакана. Сморщился. Как же это противно, как же всё осточертело. Он закурил прямо в раздевалке.
— Паша! — возмутилась пришедшая на смену Тася.— Паша, ну опять! — она взяла стакан и вылила остатки в раковину. — Прямо с утра! Ну что нам с тобой делать?
— Да всё нормально будет, я просто похмелился, — ответил он. — Тась, не ссы.
— Сегодня Гуркова дежурит, ты в курсе? И Мышкин до вечера в отделении. Что нам с тобой делать? Если дежурная спалит, то пиздец всей смене. Паш, ну чего ты так с утра? У тебя проблемы какие-то?
— Всё нормально, — сухо ответил Палыч. — Всё нормально будет, не бойся.
И какое-то время всё действительно было нормально. Палычу, как заядлому алкоголику, сто грамм водки даже поверх выпитого вчера особой погоды не сделали, и по его виду сложно было что-то понять. Раздача таблеток шла своим чередом, и Палыч, как обычно, язвил и шутил над самыми острыми больными.
Кучин подошёл к посту и протянул руку за таблетками.
— Хуле ты свою граблю тянешь, дырка ебаная? У тебя вон якорь из жопы торчит!
— НИКАКОГО ЯКОРЯ НЕТ! — Чуча, как обычно, снял памперс и продемонстрировал отсутствие там посторонних предметов.
— Паша, ну нахуя ты это делаешь? — спросила Тася. — Не хочу я на него смотреть!
Палыч проигнорировал её замечание.
— Так он у тебя выпал! — крикнул он Чуче и указал на пол в метре от него.
— ТЫ БРЕХЛО! — заорал Чуча. — МОЙ БРАТ ВАС ВСЕХ ПОСАДИТ И ЕБАЛО НАБЬЁТ! ПИДАРАСЫ ВСЕ! НЕНАВИЖУ ВАС! НИКАКОГО ЯКОРЯ НЕТ! ЯКОРЯ У КОРАБЛЕЙ, А Я НЕ КОРАБЛЬ! Я ЧЕЛОВЕК!
Такую браваду слышать из уст Кучина все уже привыкли, но многих она продолжала смешить. Гнев беспомощного и слабого существа провоцирует у людей в таких условиях проявление не лучших качеств.
— Та твой брат пида'ас! — выкрикнул Собака. — Он хуй сасау!
— Видишь, даже Собака знает! — посмеялся Палыч.
— ЭТО БРЕХНЯ! ВСЕМ ПИЗДА ОТ БРАТА, ВАС ВСЕХ ПОСАДЯТ БУДЕТЕ В ТЮРЬМЕ ГНИТЬ! — Чуча громко топнул ногой и замахнулся кулаком на Собаку.
— Стас! Тут успокоить надо человека! — злорадно крикнул Палыч. — Если этот кусок дерьма можно вообще назвать человеком.
И «блатной» Стас Барлеев, отсидевший больше десяти лет, как сорванный с цепи пёс пошёл избивать больного немощного Чучу под всеобщее улюлюканье.
— НЕ БЕЙ МЕНЯ! — кричал Чуча. — Пидарасы все! НЕНАВИЖУ ВАС! НЕ БЕЙ МЕНЯ МНЕ БОЛЬНАААААААААА! АААААА-ААААААА!
Кричал Чуча достаточно нелепо, и над ним смеялось почти всё отделение, включая даже молодую медсестричку Тасю, ещё минуту назад проявлявшую к нему сочувствие. А сам Палыч питался Чучиными гневом и беспомощностью — для него это было отдушиной.
Неподготовленному человеку на такое смотреть страшно: как, как они могут над таким смеяться? Таким отвечают: «полежишь здесь с полгодика, тоже смеяться будешь». В итоге почти со всеми так и получается. Мозг человека адаптируется под обстановку — лучше смеяться, чем страдать и сочувствовать людям, наблюдая такой беспредел и нарушение всех возможных человеческих прав. Мало какое сердце выдержит такую нагрузку — тут и у здорового человека крыша поедет, хотя по идее здесь должны лечить таких недугов, а не наоборот.
— Кутунов! — сказал Палыч. — Кутуна-матата, пиздуй сюда!
Валера Кутунов — сорокалетний шизофреник из второй палаты. Десять лет назад он начал постепенно сходить с ума, причины этого так и не удалось выяснить. Он относительно безобидный, но очень назойливый и болтает без умолку. Иногда рассказывает о себе всякие нелепые истории.
— Иду, иду, дядь Паш! — крикнул Валера. — Хорошие таблеточки, вкусные таблеточки, да, дядь Паш?
— Хуяш! — ответил Палыч. — Держи свой галоперидол, чмошник ебаный. А циклодол хуй получишь. Его забронировали, ха-ха.
— Дядь Паш, а оставите покурить? — жалобно спросил Валера у Палыча, курящего прямо на посту.
— Оставляют хуй в жопе, и то ненадолго! — отрезал медбрат.
— Ну пожалуйста, дядь Паш! — Кутунов встал на колени. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
Палыч кайфовал от чужих унижений и питался ими, как вампир.
— Оставлю, чмошник ты ебаный. Но ты расскажешь историю о том, как ты пизду лизал, — улыбнулся Палыч.
— Ну Паша! — для виду возмутилась Тася.
— Тась, ты не пожалеешь, там такая история! Давай, Кутуна-матата, вещай!
— Мне тогда двадцать четыре было, двадцать четыре. Я тогда ещё не заболел, ещё не так сильно болел, — Кутунов часто повторял фразы по нескольку раз, — и я в очереди за пивом познакомился с тётей, а она уже пьяная была. Схватила меня за писюн, за писюн схватила. И мы за гараж пошли.
Отделение охватила волна смеха. Тася закрыла уши, делая вид, что не слушает, но вникала в слова Кутунова с интересом.
— И за гаражом она у меня в рот писюн взяла, писюн взяла. И сосала. Две минуты и две секунды. А потом проглотила, проглотила. Я лежал, лежал, просто лежал.
— Ты давай к самому главному ближе! — настаивал Палыч.
— Ну потом она юбку задрала, а трусов не было. И села на лицо мне. И я попробовал. Но недолго пробовал, всего четыре с половиной секунды.
Уровень смеха в отделении перешёл все возможные нормы. Даже Тася перестала закрывать уши строить из себя целомудренную девочку, разразившись хохотом.
— А откуда ты знаешь, что ровно четыре с половиной секунды? У неё чё, из жопы секундомер торчал? — спросил Фарик.
— Не, пусть лучше расскажет, как его в очко долбили! — крикнул Стас.
— А покурить оставите, дядь Паш?
— Давай сначала про жопу расскажи, а то я не слышал эту историю, — усмехнулся Палыч.
— Ну оставьте покурить, ну пожалуйста, дядь Паш! — жалобно молил Валера, глядя на тлеющий в зубах Палыча окурок.
— Я тебе целую сигарету дам, только расскажи про жопу. Всем интересно. Так ведь?
— Да! — хором ответило первое отделение.
Раздача таблеток, естественно, шла очень медленно. В отделении настала гробовая тишина — все хотели услышать историю. Валера принялся рассказывать:
— Ну это давно было. И недолго. Мой лучший друг это сделал. Сказал мне трусы снять. Ну я снял, а он своё дело сделал. Писюн мне туда всунул, а потом высунул и всё. Но недолго держал, восемнадцать секунд всего, всего восемнадцать секунд.
Отделение разразилось ещё большим хохотом.
— Нихуя у тебя лучший друг! Реально лучший!
— Восемнадцать секунд! Вы слышали? Восемнадцать секунд хуй в жопе!
— Человек-таймер, ебать ту Люсю!
— У него там в жопе атомные часы!
А Валера грустно смотрел на всё это. Ему плевать было, что над ним смеются — он сейчас получит сигарету.
— Дядь Паш, дайте сигаретку, сигаретку. Вы же обещали, обещали.
— Нахуй пошёл! — злорадствовал Палыч.
Ему не жалко было сигареты. Ему нужно было наблюдать свою безграничную власть и чужую отчаянную беспомощность — только ради этого он всё и затеял.
— Так нечестно! Нечестно, нечестно, нечестно! ОБМАНУЛИ! ДАЙТЕ СИГАРЕТУ! ДЯДЯ ПАША, НУ ДАЙТЕ СИГАРЕТУ! — Валера закричал так, что его услышали в соседнем отделении.
— На вязки его, — констатировал Палыч, а потом добавил, обращаясь к Тасе, — два-один ему сделай.
Стас и Герман пошли вязать кричащего и сопротивляющегося Кутунова. Палыч смеялся, но в душе ему было противно и тошно от самого себя.
Едва закончилась раздача таблеток, он пошёл в раздевалку, достал открытую бутылку и залпом осушил её, не запивая и не закусывая. Легче не стало. Со злости он взял стакан и швырнул на пол. Осколки разлетелись по комнате. От выпитого клонило в сон, он сел на полу и, сам того не заметив, уснул.
Тася, узрев картину в раздевалке, не стала будить Палыча. Она подмела осколки, выкинула пустую бутылку, укрыла своего коллегу одеялом и ушла раздавать дневные таблетки вместо него, надеясь, что он выспится и протрезвеет.
Палыч встал только под вечер, и ему стало только хуже. Едва проснувшись, он открыл сумку, выпил прямо из горлышка почти полбутылки водки и снова закурил. Ему стало ещё более противно от происходящего. Со злости он ударил кулаком по окну. Стекло разлетелось по раздевалке, рука закровоточила. Палыч снова сел на пол, выкурил в таком три сигареты подряд, а потом направился в служебный туалет — промыть руку и привести себя в порядок.
Когда Палыч вернулся в отделение, был уже ужин — трапезничала третья партия больных. Ему это было кстати — он встал напротив сифилитика Кучина и принялся его дразнить.
— Ну что, Чуча, пидарас ты старый, якорь не потерял?
— НИКАКОГО ЯКОРЯ НЕТ! — заорал Кучин, не прекращая есть.
— Как это нет? А из жопы у тебя что торчит, дырка ты старая?
— ЭТО БРЕХНЯ! — запел Чуча всю ту же песню. — ЯКОРЯ У КОРАБЛЕЙ!
Кучин кричал так яростно, что его стошнило прямо в тарелку, из которой он ел. Успокоившись, он ко всеобщему отвращению продолжил есть перловую кашу вперемешку с собственной рвотой. Палыч злобно смеялся. Больные из третьей партии возмущались и отсаживались от Кучина подальше. Кучин как ни в чем не бывало продолжал трапезу. Довольный Палыч вышел из палаты.
Из седьмой палаты были слышны крики — это орал привязанный Валера Кутунов. Его так возмутил наглый обман Палыча, что он просто кричал без остановки:
Укол «два-один» его никак не успокоил, только раззадорил ещё сильнее. Палыч подошёл к Валере.
— Хуле орёшь, мразота? Гнида такая? Ты же, блять, тварь, недочеловек! — сказал Палыч и плюнул привязанному пациенту прямо в лицо.
— Собака! — позвал Палыч. — Видишь, Кутуна-матата хавальник не закрывает, сунь ему хуй в рот, а я тебе пачку сигарет дам!
Палыч показал пачку крепкого «донского табака». Собака пошёл выполнять приказ. Подошёл к кровати, снял штаны, трусы…
— КАКОГО ХУЯ? — вмешался Фарик. — ТЫ, ХУЕСОС ДЫРЯВЫЙ, ТЫ ЧЁ ТВОРИШЬ?
Фархад Мамедов прописал Собаке двойку прямо в лицо, а потом ногой ударил его по спине. Собака дал дёру и спрятался под кровать, зная, что Фара за ним не побежит.
— Паш, чё это за дела? Что за гнилая синяя движуха? Это уже беспредел конкретный, ты понимаешь? — наехал на медбрата Фарик. — Иди бля протрезвей, слышишь? Так нельзя!
Будь на месте Фары кто-то другой, Палыч бы не церемонился, но Фархад был в авторитете даже у персонала. Медбрат промолчал. Ему стало стыдно. Фарик понял, что дело дальше не пойдёт, и поспешил уйти. Собака продолжал стонать от боли под кроватью, а привязанный Кутунов всё так же громко кричал.
Палыч ушёл в раздевалку, достал бутылку и допил до дна, после чего взял за горлышко и разбил об стол. Снова сел на пол и закурил. Одну, другую, третью. Достал телефон и позвонил жене. Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Медбрат взял телефон и со всей силы швырнул его в стену. Старенькая Nokia разлетелась вдребезги. Палыч уже давно не покупал себе хороших телефонов — они у него долго не жили. Он посмотрел на осколки телефона и разрыдался.
Через пять минут истерики он в слезах ворвался в отделение. Направился прямиком в седьмую палату.
— Простите меня! Блядью буду, простите меня, на коленях прошу! Серёга Кучин! Валера! Блядью буду, простите! Я ёбаный кусок дерьма, думаете, мне нравится над вами издеваться? Да я сдохнуть хочу!
Он сел на койку к орущему привязанному Кутунову и, рыдая, положил голову ему на грудь.
— Валера! Прости меня, я, бля, мудак последний, гондон конченный! Дам я тебе сигарету! Да хоть целую пачку дам, хоть блок донского табака тебе привезу! Я не человек, я говно, от меня даже жена и то ушла. Вы думаете, мне бля не стыдно? Убейте меня нахуй! Да я сам на колени встану, хочешь?
Палыч встал на колени перед привязанным Кутуновым, как тот перед ним десять часов назад. Кутунов никак не реагировал. Палыч бросился к нему на шею и продолжил рыдать. Куча зевак собралась на зрелище — такого ещё ни разу не было.
— Я уже жду, когда меня уволят нахуй, чтобы напиться и сдохнуть, когда уже жена меня бросит, она-то у меня блядь, но я ещё большее говно, я ебал эту жизнь, ебал я эту жизнь… Блять, да я бы нахуй в котле жарился, если бы после смерти что-то было…
Больше ничего вразумительного от Палыча слышно не было — только всхлипывания и рыдания. Он пропитал слезами майку Валеры Кутунова, целовал ему руки, стонал и всхлипывал.
Тася и Фарик оттащили Палыча от койки и отвели в процедурку. Медсестра дала ему лёгкое успокоительное, тот послушно выпил, а позже согласился на укол феназепама и уснул. Утром, не заходя в отделение, свалил из больницы и на следующую смену не пришёл.
Никто не верил в реальность произошедшего: неужели Палыч одумается и изменится? Неужели в нем наконец взыграет совесть, и он перестанет издеваться над больными?
Он просто всё забыл. А придя в следующий раз на работу, вёл себя даже более жестоко, особенно по отношению к Кутунову и Кучину: первому он снова плюнул в лицо, а второго избил шваброй.
А когда ему рассказывали о событиях того вечера, он просто отказывался в это верить.
46. Ровная движуха
В конце десятых годов ситуация с наркоманией в России серьёзно обострилась: с появлением синтетических наркотиков их доступность и аддиктивность перешла все возможные границы. Конечно же, эта ситуация не могла обойти стороной пенитенциарную систему: 80% заключённых тюрем и колоний сидят по 228-й статье, а из оставшихся 20% больше половины также являются наркозависимыми, хоть и сидят за другие преступления.
Синтетические наркотики в местах заключения под строгим запретом, и речь отнюдь не о законодательстве: если про кого-то из заключённых станет известно, что он тянул в места заключения «дизайнерские наркотики» — такого человека ждёт суровое наказание со стороны вышестоящих в уголовной иерархии. Подход будет, как там говорят, «по всей строгости воровской жизни» — провинившемуся точно не позавидуешь. В этой среде считается, что синтетические наркотики — «не людской кайф». И это небезосновательно.
То ли дело психиатрические лечебницы. Даже в психушках специализированного типа дизайнерские наркотики — давно привычное дело. А уж в стационарах общего типа…
Это была обычная ночь с пятницы на субботу. На часах было без пяти четыре, и все в отделении крепко спали.
Вернее, почти все. Когда город засыпает, просыпается мафия.
— Карен, или как там тебя? Какие в пизду полчаса? — кричал в телефонную трубку Стас, нервно расхаживая по второй палате. — Ты два часа назад должен был уже всё сделать? Мы тут на фоксе с десяти вечера! Подожди? Да какие дожди?! Ты там объебался этой хуетой конкретно!
Стас бросил телефон и уселся на кровать Фарика.
— Слышь, Лысый! — рявкнул он. — Чё за гнилую движуху ты мутишь? Твой кентофурик вообще там дупля не отстреливает!
— Да Каренчик ровный пацан! — уверял Лысый. — Всегда всё чётко мутит.
Происходило вот что: товарищ Лысого сказал, что нашёл в парке нереально большую партию амфетамина. Через месяц этого товарища посадят, и выяснится, что он просто устроился наркокурьером и кинул магазин на партию товара, но поначалу в легенду все поверили.
Конечно же, это был не амфетамин, а его куда более доступный синтетический аналог, и конечно же этот человек не прекращал его употребление с того момента, как «нашёл» вес — именно поэтому он так долго не мог добраться до больницы. Но внезапно взыгравший в одурманенном мозге альтруизм утихать всё же не хотел, и Карен, периодически прячась в тёмных местах, чтобы догнаться, постепенно двигался в направлении N-горской психушки.
Он не первый раз проходил этот маршрут и прекрасно знал места, где можно перелезть через забор, не будучи задетым колючей проволокой. Прошло сорок минут, когда телефон во второй палате снова зазвонил.
— Говори давай! — гневно ответил Стас. — Если ты щас опять будешь задвигать, что надо ждать, я тебя, блять, найду и выебу нахуй! Что? Уже тут? Лысый! — Стас оглянулся. — Фара, где эта лысая хуйня? ЛЫСЫЙ!
— Я тут, братик! — крикнул Лысый из четвёртой палаты.
— Хуле я тебя искать должен? Коня тащи, дорогу ставить будем!
Лысый побежал в четвертую палату и достал из-под плинтуса «коня» — длинный моток верёвки. Один конец привязали к решётке у углового окна, второй — к заранее заготовленному для этого пакету. В пакет положили телефон со включённым фонариком, чтобы Карену было легче увидеть пакет в темноте, после чего пакет через открытое окно выбросили вниз.
— Давай резче там! — крикнул Стас. — Где этот Карен?
— Братан, мы с двойки коня скинули, кидай груз в пакет и быстро на лыжи отсюда! — крикнул он Карену, выглядывая в окно палаты. — Вон там светлячка видишь? Давай бегом!
Карен в темноте выглядел максимально подозрительно. Если бы на посту в приёмном всегда следили за камерами, расставленными по территории больницы, то замысел стал бы очевиден; увы, за камерами никто никогда не смотрел. Карен бросил «заряженную» пачку сигарет в пакет со светящимся телефоном, а затем быстрым шагом отправился прочь.
— Давай тяни быро! — крикнул Стас.
Лысый подбежал к решётке и потянул за верёвку. Через десять секунд пакет уже был в палате. Стас вырвал пакет из рук у Лысого, достал оттуда заряженную пачку сигарет, открыл её и от неожиданности присел.
В ней был пакет с надписью «20 г».
— Я того маму ебал! — воскликнул Стас, едва придя в себя после увиденного. — Фара! Фарик, родной, зацени сколько нам фена подвезли!
— Да ну нахуй?! — Фара не поверил своим глазам. — А это точно фен? Может, блять, вообще мел ебучий. Дай попробую.
Фархад послюнявил палец, запустил его в пакет, после чего попробовал содержимое на язык.
— Не фен, — констатировал Фарик. — Но и не мел точно. Слышь, Лысый, твой кент нас травануть не может?
— Сплюнь, братишка! Карена я с детства знаю, — ответил Лысый.
— Тогда ты и будешь дегустировать. А то какая-то нездоровая хуйня. С чего ему нам 20 грамм порошка подгонять?
— Ну вот он нашёл, а ты попробуешь. Дерзай.
— Да не вопрос, братик, я только рад! Дай парлик!
Фархад протянул Лысому пачку «парламента». Лысый достал одну, взял её обратной стороной, набрал себе «колпак» и затянул в левую ноздрю. Потом сделал то же самое с правой и потянулся за третьим колпаком, но Фара остановил его.
— Братан, да у меня толер, меня не разгонит! — уверял Лысый.
— Какой толер, придурок, ты полтора года уже тут лежишь… Давай, вещай! Картинку поменяло?
Лысый встал, расправил плечи, постоял так секунд десять, вдохнул полную грудь воздуха, выдохнул и посмотрел по сторонам одурманенным взглядом.
— Братан, это пушка! — крикнул он. — Ебал того рот, Карен красавчик! Но меня совсем чуть-чуть взяло, мне бы догнаться, а то вообще еле-еле прёт, ну совсем децл.
— Да тебя ебашит шо скота! — засмеялся Стас, а потом добавил, обращаясь к Фарику:
— Братан, я не знаю, что это за хуйня такая, но по факту у нас двадцать грамм порошка! Я того маму ебал! Лысый, ты красавчик, дай я тебя расцелую! Вообще лев! Ну не лев, но львиного дохуя!
— Реально дохуя! — добавил Фарик. — Ну там, грива, кошачья жопа…
— Братва, да мы всё отделение нанюхаем! — радостно воскликнул Лысый. — Кайфуем! Сегодня мыыы с тобой кайфуем!
Фарик со Стасом высыпали на тумбочку немалую порцию порошка.
— Братан, погоди, ты охуеешь, что у меня припасено для таких моментов… — сказал Фара, залез под матрас и достал оттуда банковскую карточку. — Гляди! Всё как у людей!
Они расчертили кредиткой дороги, каждый втянул в себя по две.
— Стасян, ебать мой хуй, это в натуре пушка! — Фара был в эйфории. — Не ебу, что это, но в натуре бомбезный порох! Лысый, дай трубу, я Карена поблагодарю!
Но телефон Карена был выключен.
— Слышь, Лысый, а чё твой кент баянов не подвёз? — спросил Стас. — Я бы этой хуйнёй поставился.
— Дарёному коню в зубы не смотрят! — ответил неадекватный Лысый.
— Слышишь ты, конь! — возмутился Стас. — Я тебе щас так в зубы посмотрю, что по полу их собирать будешь! Ты так не базарь, понял?
— Да ладно, братан, остынь, — вмешался Фара. — Лысый нас так подогрел, нам недели на две хватит…
— Ну это вряд ли! — усмехнулся Лысый, и был более чем прав.
Первое время все было хорошо: игра в карты, задушевные разговоры. Слегка утомляла бесконечная болтовня Лысого, который употребил больше всех, но Стас с Фарой не обращали на него внимания и не слушали его, воспринимая как фон. Вскоре ему это надоело, и он пошёл гулять по палатам в поисках свободных ушей. Благо, смена позволяла. А Стас с Фарой тем временем уменьшали интервал между следующими дорогами порошка, и остатки здравого смысла таяли на глазах.
— Братан, а мы не отъедем? Порошок ядерный нахуй! — спросил Фара. — Может, сделаем паузу?
— Давай ещё по две дороги и тогда паузу?
Так и поступили. На улице светало, наступала пересменка, и тут ребят ждала неприятная неожиданность:
— Жаба на смене! Пацаны, Жаба на смене! — испуганно влетел в палату Лысый. — Она нас не спалит?
— Да я её мамы рот ебал, этой Жабы! — пафосно крикнул Стас.
— Ну с ней в натуре поосторожнее, а то обратно на спец поедем, — сказал Фарик, — к тому же она злая в последнее время.
Началась раздача лекарств, пациентов будили на таблетки. Каждый из компании принудчиков, завидя Стаса, Фарика или Лысого, сразу понимал: тут в деле наркотики, причём тяжёлые — с каждого из них ручьём лился пот, Лысый не умолкая болтал, Стас чесался, а Фара совершал странные движения челюстью. Во второй палате собралась целая толпа. На стрём сначала поставили Лысого, но он забыл об этом и ушёл гулять. Вместо него пост занял молодой принудчик Никита — ему пообещали после этого сделать пару хороших дорог. К угловой тумбочке во второй палате стояла очередь; на раздаче был постоянно догоняющийся Фарик, пребывающий в сильной эйфории, и поэтому «разнюхаться» мог почти каждый желающий.
Но из троих людей, начавших марафон, хоть какие-то крупинки адекватности сохранил только Фарик. Стас ушёл в туалет, стал в угол и, никого не стесняясь, начал дрочить. Лысый же, гуляя без конца по чужим палатам, сильно разозлил Жанну Ивановну. Она почему-то показалась ему отличным собеседником, и он завязал с ней разговор. Понятное дело, неадекватное состояние не ускользнуло от зоркого взгляда тучной медсестры. Лысого привязали. Но отряд не заметил потери бойца.
Тем временем Фарику стало не по себе — как никак, он взял на себя больше всех. А при употреблении синтетических аналогов амфетамина почти у любого наркомана неизбежно начинается то, что на наркосленге называется «шиза».
Иметь при себе почти 20 граммов порошка — это в любом случае риск. Зная, как Игорь Николаевич не любит наркоманов, можно было предположить, что после обнаружения этого пакета он вызовет полицию, и тогда в лучшем случае Фархад поедет на спец. режим, а в худшем — даже думать страшно. Жанна Ивановна, хоть и старая и сумасшедшая, отнюдь не слепая, и в какой-то момент заметит неладное и всё поймёт.
Здравые мысли, скажете вы. Так вот, умножьте их на десять и примерно поймёте, что чувствовал Фарик.
В какой-то момент он понял, что Жанна Ивановна сразу всех раскусила и давно уже вызвала ментов. Точно так же он совершенно ясно понял, что Стас стучит Игорю Николаевичу — что, как ни парадоксально, было правдой, — но это он сочтёт за глупость, когда его отпустит. Фархад осознал очень многое, и ему стало не по себе. Надо было что-то предпринять. Он уже собрался было высыпать весь порошок в унитаз, но тут его окликнул Герман.
— Фара, где порох? — спросил он. — Братан, ты в порядке?
— Да закусывает, братик, — ответил Фархад, с трудом держащий себя в руках. — Есть феники? Срочно нужны. Хуёвит пиздец.
— На нычке есть транквизепама матрас, могу достать. Так чё, дашь порох?
— Братан, Жаба нас выкупила, надо сворачивать удочки, — сказал Фара.
— Да не гони, братик, ничё она не выкупила. Дай мне порох, всё чётко будет. А я тебе за фениками сгоняю.
Фархад нехотя отдал Герману порошок. «Если и найдут, то не у меня» — подумал он. Герман из-под плинтуса в четвёртой палате достал конвалюту транквизепама и отдал Фаре, тот проглотил десять таблеток и попытался лечь спать. Уснуть не вышло. Появились лёгкие галлюцинации, но паранойя немного утихла.
Стас тем временем никак не мог завершить начатое. Он старался, тяжело дышал, работал усиленно до боли в мышцах, но ничего не получалось — даже порнографические ролики по телефону не помогали. И тут он увидел Серёжу Букина…
— Бука, животное ебаное, сюда пиздуй! — сказал он, а потом заорал: — ВСЁ НАХУЙ ВЫШЛИ ИЗ ТУАЛЕТА! НА СЧЁТ ТРИ! КТО НЕ ВЫЙДЕТ, ТОГО ВМЕСТО БУКИ В РОТ ВЫЕБУ!
Туалет быстро опустел. Лунтик стал на стрём, никого туда не пуская, а Бука принялся за работу. Ему было не привыкать.
Тем временем Герман не сдержался, увидев такое количество наркотика — отсыпал себе несколько грамм, завернул в бумагу и спрятал в то место, где лежал транквизепам. «Никто не заметит» — подумал он. Ему стало немного стыдно, но после пары дорог полегчало. Через час он повторит эту процедуру и спрячет ещё несколько грамм под трубу — после таких движений не заметить пропажу будет сложно, хотя порошка по-прежнему останется больше половины.
Жанна Ивановна к этому моменту уже начала догадываться, что происходит, но виду не подавала. Может быть, всё так бы и закончилось, если бы не следующее происшествие.
Лёша Комаров — естественно, тоже обдолбанный — отобрал у одного из больных две двухлитровых бутылки колы и принёс пацанам во вторую палату. Одну быстро распили, а вот вторую Герман решил пустить «на дело»: отпил оттуда пару глотков, чтобы освободить место, высыпал туда несколько граммов порошка, разболтал и вышел в коридор.
— Эй вы, долбоёбы! — крикнул он. — Кто колу будет? Тащите кружки!
Тут же сбежалась толпа чаек: Лунтик, Горшок, Масяня, Бегемот Аркадий, Собака, Хрюша, Попёнок…
— Ванечка добоёбы! Налейте колы добоёбы! Нету затика добоёбы, проспал затик! — прибежал Ванечка.
— Ваня, тебе особая порция! — засмеялся Герман.
— Гойкий кокакола! Неукусный кола! — ответил Ваня, отведав напитка с наркотиком.
— Вали давай, уёбище! — засмеялся Герман.
И тут началось самое интересное. Лунтик начал делать массаж Бегемоту Аркадию и зашёл в этом деле слишком далеко. Это увидела Жанна Ивановна. Обоих на вязки в седьмую палату. Потом взбунтовался Ванечка, и Жаба уколола ему 4-2 — Ванечку вырубило. Попёнок начал бегать голый по коридору и креститься — его привязали. Масяня тоже начал дрочить — привязали и его. Вскоре в отделении закончились вязки — такого не было ещё никогда. Жанна Ивановна окончательно поняла, что произошло, и позвонила Игорю Николаевичу. На приёмке проверили записи с камер наблюдения и увидели, что через окно второй палаты ночью поднимали какой-то пакет. В отделение направился дежурный врач и санитар. Запахло жареным.
Тем временем Фархад словно шестым чувством почуял неладное.
— Герман! — крикнул он. — ГЕРМАН, ТЫ ГДЕ, СУКА?!
— Я тут, братик, — отозвался Герман.
Фара отвесил ему смачную пощёчину.
— Ты совсем берега попутал? ГДЕ ПОРОШОК?!
— СУКА, НЕ ЗЛИ МЕНЯ, ПОКА Я ТЕБЯ НЕ ЗАДУШИЛ НА МЕСТЕ!!!
Герман, опустив голову, отдал Фарику пакет с порошком. Фара, увидев количество, всё понял.
— ГДЕ ОСТАЛЬНОЕ???! — заорал он.
— ЕСЛИ ТЫ МНЕ, УБЛЮДОК, НЕ СКАЖЕШЬ, Я ПОДНИМУ ЭТОТ ВОПРОС НА ОБЩЕЕ! — Фарик орал так, чтобы все услышали. — У тебя три секунды! Раз, два…
— Под плинтусом в четвёрке… — виновато ответил Герман. — Братик, только не говори нико…
— ИДИ НАХУЙ, ПОКА Я НЕ ПЕРЕДУМАЛ! — крикнул Фара, и Герман замолчал.
Фархад молнией метнулся в четвёртую палату, одним движением оторвал плинтус, забрал порошок, побежал в туалет, высыпал всё и смыл водой, а зип-лок от наркотика сжёг. И сделал это максимально вовремя. Стас, который несмотря на старания Буки всё ещё не мог кончить, не обратил на друга никакого внимания.
— ВСЕ ВЫШЛИ ИЗ СВОИХ ПАЛАТ! ВСЕ В СТОЛОВУЮ! ВСЕ ДО ЕДИНОГО!
Пришёл Игорь Николаевич. С ним был дежурный врач четвёртого отделения и пятеро санитаров.
Такого кипиша в отделении не было уже много лет. Больных обыскивали, заставляя раздеться. Перевернули вверх дном всё в каждом углу каждой палаты. Привязали всех, кто был хоть немного не в адеквате и даже нескольких непричастных к действу людей. Мест в седьмой палате не хватило, и Стаса, которого заведующий застал за актом мужеложества, положили на вязки в шестую.
Забрали все телефоны, кроме двух особенно надёжно спрятанных, также конфисковали все провода, зарядки, одежду — всё, что только можно было конфисковать. Фара, Герман, Лысый и Комар пролежали на вязках по четыре дня. Стаса отвязали на второй день, когда он попросился к заведующему, и больше почему-то не привязывали и не кололи, но Фара отказывался верить в то, что пришло ему в голову под наркотиками.
Герман очень сильно извинялся перед Фархадом и молил его о прощении. Фара обнял его и простил, после чего Герман матерью поклялся больше никогда в жизни не употреблять эту дрянь. Ему было очень стыдно.
Но на следующий же день он достал из ненайденного тайника под трубой пакет с несколькими граммами и раскумарился. После этого стыд куда-то испарился.
47. Коронавирус
— Тише ты, блять, не кашляй! — огрызнулся Фарик на Стаса. — Нас сейчас Жаба спалит!
Стас не отвечал. В левой руке он держал бутылку с дыркой, в правой — сигарету, на которой тлел чёрный комочек. На подоконнике лежал камень размером с ноготь. Долгие приступы кашля Стасик прерывал очередными порциями едкого чёрного дыма, и после каждого вдоха кашлял так, что было слышно даже в третьей палате. Но время было позднее, больные во всём отделении спали, опасаясь грозной руки Жанны Ивановны.
— Стасян, бля буду, хуле ты тянешь как не в себя? Не огорчай меня. Ты, блять, кашляешь так, что на провизорке слышно!
— Да похуй, кхе-кхе, — ответил Стас, пока бутылка наполнялась дымом. — Если чё, скажу, что у меня коронавирус.
Сначала Фарик со Стасом дружно засмеялись, а потом в один момент остановились, посмотрели друг на друга и ужаснулись.
— Бля, братан, а прикинь, если у нас реально коронавирус? — сказал Стас полушёпотом, а потом вдохнул дым и снова начал кашлять.
Фарик, также находящийся под сильным воздействием пьянящего дыма, словил измену:
— Стасян, а у тебя же такого кашля никогда не было… Ты же прикуренный…
Стас не отвечал, только закашлял ещё сильнее.
— Братик, а у тебя температуры нет?
— Нездоровая хуйня! Бля, это, я лучше пойду!
Как вы уже догадались, пандемия коронавирусной инфекции COVID-19 не обошла стороной и N-горский психоневрологический диспансер. В любой больнице такого типа для большинства обитателей дни не особо отличаются друг от друга, и любое мало-мальски интересное событие, произошедшее в мире, становится предметом обсуждения для всех его обитателей, кто сохранил ещё какие-то элементы здравого рассудка. К середине апреля 2020-го года о пресловутом коронавирусе говорили круглые сутки в каждой палате.
— Хуйня этот ваш коронавирус! Хуйня! — хрипел Дядя Гена. — Заговор мирового правительства! Мне мой друг говорил, а он очень важный человек, что…
— Гена, какой нахуй друг, какой важный человек? Ты семь лет на дурдоме, дядя, очнись! — смеялся в ответ Герман.
— У Чучи ко'онави'ус! У Чучи ко'онави'ус! — орал Собака. — Че'ез ды'ку в жопе зашёл!
— ДУРАК КОНЧЕНЫЙ, ЭТО У ТЕБЯ КОРОНАВИРУС, МОЗГОВ ВООБЩЕ НЕТ!
— Кучин, тебя успокоить? — спросила Жаба.
— А ЧТО ОН ОБЗЫВАЕТСЯ? СОБАКА ГОВОРИТ, ЧТО У МЕНЯ КОРОНАВИРУС!
— Я ТЕБЕ СЕЙЧАС, СУКА, ТАКОЙ ВАКЦИНОЙ ЖОПУ НАШПИГУЮ, ЕСЛИ ТЫ НЕ ЗАТКНЁШЬСЯ! — заорала Жаба и стукнула кулаком по столу. — ЗАКРЫЛ СВОЙ ГНИЛОЙ ЕБАЛЬНИК МИГОМ!
— У Чучи ви'ус! Чуча за'азный! — заорал Собака и показал Кучину задницу.
— ПИДАРАСЫ ВСЕ! ПИДАРАСЫ! — заорал Чуча, взял со своей кровати подушку и запустил в Собаку. Собака увернулся, подобрал подушку и метнул Кучину прямо в голову. Тот взбесился ещё сильнее:
— ПИДАРАСЫ! ПИЗДА ВСЕМ ОТ МОЕГО БРАТА! ОН ВАМ ПОКАЖЕТ КОРОНАВИРУС!
— Чуча ви'усный, Чуча ви'усный!!!
Жанна Ивановна стукнула кулаком по столу.
— Я НЕ ПОНЯЛА! ЗАТКНУЛИСЬ ОБА!
Жаба стукнула кулаком ещё раз.
— ОБА В ПРОЦЕДУРКУ! — заорала она. — СЕЙЧАС ЖЕ! БУДЕМ ВАКЦИНУ ОТ КОРОНАВИРУСА ПРИМЕНЯТЬ!
— Жанна Ивановна, не надо, поза'уста… — Сомакин мигом успокоился.
— НЕ ОБСУЖДАЕТСЯ! — заорала Жаба, а потом тихо добавила, обращаясь к проснувшейся медсестре Елене. — Леночка, Кучину четыре аминазина, а Сомакину 4-2 сделай, чтобы наверняка…
— Во имя Отца, Сына и Святаго Духа, изыди, коронавирус, изыди! — Попёнка тема пандемии задела особенно сильно. — ОООТЧЕ НААААШ, ИЖЕ ЕСИ НА НЕБЕСИ! ПРОГОНИ ЗАРАЗУ ИНОЗЕМНУЮ!
Теперь Попёнок носил с собой минимум по пять икон — по одной в каждом носке, в каждом кармане и в трусах. Санитары сначала проводили постоянные досмотры, но Попёнок всегда доставал новые, и в какой-то момент даже Игорь Николаевич махнул на это рукой.
— ХВАЛА АЛЛАХУ ЗА КОРОНАВИРУС! — кричал Попёнок. — АЛЛАХ ВОСКРЕС! ВСЕ КОРОНАВИРУСНЫЕ ПОПАДАЮТ В РАЙ! ХАРЕ КРИШНА!
В туалете Попёнок за бычок накладывал православную защиту от коронавируса, а за целую сигарету мог даже подарить благословлённую икону и перекрестить со всех сторон. Как ни странно, это пользовалось некоторым спросом — возможно, оттого, что «Красный Крест» после объявления пандемии временно перестал посещать больницы.
— А мне кажется, опасность преувеличивают. И статистику рисуют. Как-то подозрительно всё это. Я слышал, даже деньги предлагают за то, что подтверждаешь смерть родственника от коронавируса, когда он естественной смертью помер…
— Это где предлагают? Какого хуя не предложили мне? Как выпишусь, ёбну свою тёщу и ещё бабок получу.
— А я слышал, что в Китае это специально вывели. Чтобы старикам пенсии не платить.
— Да не, это Билл Гейтс сделал. Он же сторонник теории Золотого Миллиарда. Слышал про такую?
— Да! Он ещё принудительное чипирование хочет ввести. И это правда! Я точно знаю. Всё сходится.
— А может быть это инопланетный вирус? Подумайте, если смертность такая маленькая, может быть, он медленно превращает нас в других существ? Мы ведь не знаем, может быть, главные симптомы проявятся через много лет…
— А мне кажется, он не опаснее обычного гриппа. Вон от испанки сколько людей умерло…
— А почему власти России не вводят режим ЧС?
Персонал N-горской больницы каждый день должны были проверять на симптомы COVID-19 при входе. На каждое отделение выделили по инфракрасному термометру, но все эти приборы куда-то пропали. Также выделили в большом количестве средства защиты — маски и перчатки, но эти средства тоже бесследно исчезли. Говорят, их втридорога продавали на улицах ближайшего к N-горску мегаполиса. Некоторые врачи и медсёстры приносили с собой свои средства защиты, дабы предостеречься от заражения. Некоторые писали заявления на увольнение по собственному желанию, но потом почему-то забирали их обратно.
Социальную дистанцию в отделении, естественно, никто не соблюдал даже приблизительно. Периодически про того или иного больного запускались слухи, что тот заражён, и другие пациенты его избегали, но это длилось максимум неделю. Врачей и младший персонал, как ни странно, никто не боялся, хотя по логике вещей именно они могли занести в больницу инфекцию.
Сами же работники зачастую сильно переживали по поводу рисков заражения. Палыч даже стал бухать ещё сильнее, уверенный в том, что алкоголь защищает его от инфекции.
— От коронавируса! — сказал он, чокаясь с Тасей стаканами в процедурке.
А в целом — жизнь шла своим чередом. Подтверждённых случаев COVID-19 в больнице выявлено не было. Но было ли кому их подтверждать?
48. Да здравствует чистота
«Чистота — залог здоровья» — верно гласит известная пословица. И, казалось бы, в месте, предназначенном для улучшения здоровья, с чистотой всё должно быть максимально круто, но… Как тюрьма для большинства заключённых в России не место исправления, а школа новых преступлений, так и в некоторых больницах вы не поправите здоровье, а наоборот — угробите его.
Сразу справа от туалета находится душевая комната, где на девять квадратных метров приходится два душевых крана. Дверь в неё почти всегда распахнута: во-первых, запирается только на ключ, а во-вторых — Игорь Николаевич так поручил. Больные всегда должны быть как на ладони!
Сегодня четверг — банный день. Дверь в душевую настежь распахнута, перед ней постелены полотенца, рядом скамейки с чистыми (нет) пижамами и трусами, поодаль куча грязного белья. На крючках висят две мочалки. Свои мочалки под строгим запретом, официально — «чтобы антисанитарию не разводить», но о том, что все больничные мочалки должны регулярно стираться и дезинфицироваться, почему-то умалчивают. В тесной душевой толкаются шесть человек. Шесть. На два душа. Периодически случаются драки, а иногда и кое-что похуже:
— Что за вонь… ЧУЧА, ПИДАРАС ЕБАНЫЙ! ЭТОТ ПИДАРАС ОБОСРАЛСЯ! ТЁТЯ РАЯ, КУЧИН ОБОСРАЛСЯ! — кричит Бегемот Аркадий, завидев внизу огромную лепёшку.
— ЭТО НЕ Я!!! — орёт Чуча. — ДУРАК КОНЧЕННЫЙ, САМ ОБОСРАЛСЯ!
— Так, Серёжка! — кричит тётя Рая. — Опять обделался, и не стыдно тебе? Вон какую кучу наложил!
— ЭТО НЕ МОЯ! — заревел Чуча и топнул ногой прямо в лепёшку.
Коричневые брызги покрыли стены душевой и тела всех, кто был в комнате; тело Серёжи Кучина покрыла серия ударов от недовольных соседей. Чуча выбежал голый на коридор с криками «ВСЕ ПИДАРАСЫ!!!», «НЕНАВИЖУ ВАС!!!» и «ПИЗДА ВАМ ВСЕМ ОТ МОЕГО БРАТА!!!» — в общем, картина привычная для нашего отделения.
Жутко, не правда ли? Но если вы хотите принять душ, то это единственная возможность. Даже в летний зной, только раз в неделю — утром в четверг, в толпе дураков, на виду у всего отделения. За тем, чтобы больные действительно мылись, а не просто стояли под водой, обычно никто не следит, поэтому несложно представить, какая обычно вонь стоит летом, особенно в седьмой палате.
Конечно, такие условия лишь для простых смертных. Если вы более-менее нормально выглядите и связно говорите, на хорошей смене можно договориться с персоналом и вас пустят в душ. Стас, например, когда уколется какой-нибудь дрянью, ходит в душевую по шесть раз в день, иногда вместе с Букой. Но если вы обычный больной — будьте добры, ждите четверга.
Каждое утро примерно в половину пятого дядя Коля из второй палаты ходит по наблюдательной и проверяет, не произошло ли у кого конфуза. Не было ни одного дня, чтобы в седьмой палате никто ночью не сходил в туалет прямо в кровати. Таких моют каждое утро, и особо отчаянные больные даже специально ходят под себя, чтобы пустили в душ — своеобразный дурдомовский лайфхак. Надеюсь, вам не пригодится.
Многие из тех больных, для кого душ открывают по утрам, не могут помыться сами, и для этих дел обычно будят Буку, Лунтика или ещё кого-то, кто за сигарету готов заниматься такой чёрной работой. Если вы живёте недалеко от душа — например, в первой палате, — велика вероятность проснуться в полпятого утра от криков тёти Раи:
— Жопу, жопу ему мой шампунью! За что я тебе сигареты даю?! Я сказала жопу! Давай, Вовка, пальцами прямо туда, чтобы чисто было! И не забывай, у него ещё яйца в говне…
По понятным причинам в душевой всегда плохо пахнет. Каждое воскресенье там проводят генеральную уборку, но чистота держится не более суток.
А ещё два раза в неделю — по вторникам и субботам — в душевой проводится бритьё больных. Посреди душа ставится стол с ведром воды, ковшиком и маленькими железными пиалами для полоскания станков. Тех, у кого нет своих принадлежностей, бреют общим станком с одним лезвием. Никакой дезинфекции, даже после тех, у кого ВИЧ, гепатит и сифилис.
— Я не буду бриться после Лысого, он спидозный! — возмутился кто-то.
— А ну брейся! — закричала тётя Рая. — Не хочешь? Хорошо, скажу Игорю Николаевичу, назначит тебе лечение…
После того, как с пищеблока принесут хлеб, его нарезают и кладут в пластмассовый тазик. В этом же тазике больные иногда моют ноги. На завтрак дают слегка высохшие куски хлеба, нарезанные ещё вчера, и когда тазик с хлебом берут в руки, оттуда в большом количестве разбегаются тараканы. Некоторые больные, однажды увидев это зрелище, больше не едят в столовой хлеб, если он не был порезан только что. Но многим и на это наплевать.
Хотя и с другой едой тоже не всё гладко — общие ложки и тарелки доверяют мыть больным за сигареты и еду, и эти больные редко добросовестно выполняют свою работу, хотя это в целом очень сложно — вместо губки для посуды маленькая тряпка, вместо моющего средства кусок хозяйственного мыла. Блатным типа Стаса и Фарика разрешают приходить со своими ложками и тарелками, но простым смертным такого права не дают.
— Не хотите кушать? — возмущается тётя Рая. — Грязные тарелки, видите ли, ишь какие наглые! Совсем зажрались. Ну ничего, проголодаетесь — как миленькие придёте…
И правду говорит. Когда проголодаются, приходят как ни в чем не бывало. Не всем привозят передачки.
После пандемии коронавирусной инфекции никто не считает параноиками людей, постоянно моющих руки и не касающихся дверных ручек. Раньше, до коронавируса, на таких смотрели косо, но только не в таком месте, как N-горский психоневрологический диспансер. Здесь этих мер предосторожности может быть даже недостаточно. Взявшись за дверную ручку и не помыв после этого руки, вы можете получить глистов. Присев на чужую кровать, рискуете заразиться чесоткой. Искупавшись в душе без тапочек, можете получить грибок стопы. И это далеко не полный список.
Да здравствуют чистота и порядок!
49. Интернат — последняя мечта
— Как думаешь, а есть ещё в мире люди, кроме нас? — спросил как-то Лунтик у автора.
— Я думаю, что нет. Наша больница — центр вселенной, а мы — последние люди на Земле.
— А как же МУЗ-ТВ? Вот вчера концерт был, там в прямом эфире певица Зара выступала, а по первому новости показывали…
— Нам крутят старые записи. На самом деле сейчас три тысячи тридцатый год, пепелище крестовых походов, и мы живём в инопланетной колонии. Ты хоть раз видел других людей не по телевизору? Только персонал и больные, больше никого…
— Но ко мне тётя приезжает! — возразил Лунтик.
— Родственники больных были воссозданы только для видимости. На самом деле они существуют только здесь, а когда выходят за пределы больницы — исчезают, потому что там никого нет.
— Вот оно что… Теперь буду знать!
— Только тёте об этом не говори, а то не приедет.
— Конечно, не скажу, я же не дурак! — сказал Лунтик и громко засмеялся.
Конечно же, он понимает абсурдность беседы, но, тем не менее, этот вопрос задаёт всем и каждому. Когда лежишь в психушке такое долгое время безвылазно, волей-неволей начинаешь задаваться такими вопросами. И он такой не один.
Хотя есть люди, которые действительно в это верят. Коля Бацык, также известный как Коля Банан — главный старожил этой больницы — лежит здесь двадцать девять лет. Двадцать девять лет, Карл! Он попал в психушку, когда ему едва исполнилось двадцать, а сейчас ему без году пятьдесят. Всё своё время Бацык проводит, гуляя по отделению и разговаривая с голосами.
— Чё, Бацык, опять голоса? — спросите Вы его.
— Да нет никаких голосов, нет голосов! — говорит Бацык и ненадолго замолкает. Но стоит вам отойти — опять начнутся беседы с собой.
Он боится признаться в том, что происходит, потому что ему в таком случае назначат лошадиную дозу нейролептиков. Голоса не пройдут, а судороги, неусидка и бессонница появятся как миленькие. На комиссиях Банан всегда говорит, что он выздоровел, но скорее по привычке — на выписку уже не надеется.
И когда Лунтик задал Бацыку свой вопрос, тот в недоумении ответил:
— Не знаю, нет наверно, наверно нет. Никого нет! — и пошёл дальше разговаривать с голосами.
Таких здесь много. И если чью-то жизнь можно назвать просто существованием, то именно их. Это не день сурка — это даже не день. Единственное, чем отличаются будни дурдома — это передачами по телевизору. Спустя пару лет ты привыкаешь к своему положению. Спустя пять забываешь всех своих прошлых друзей. Спустя десять многие из-за лекарств уже не помнят, что в них вообще когда-то была какая-то другая жизнь. Они просто механически ходят туда-сюда по отделению, на автомате просят оставить покурить или дать им добавку хлеба. Когда в жизни ничего не меняется и все действия выполняются на автомате, активность мозга сводится почти к нулю — это показывали даже научные исследования.
Про Банана даже сочинили песню на мотив хита «я солдат» группы «5`nizza»:
По углам в туалете собираю бычки
Мне покурить сто лет не оставляли
Ги-ги-ги-гиперкинез опять от галоперидола,
Так крутит, пиздец, жаль, что нет циклодола
Тридцать лет как в психушке лежу
Или, может быть, в психинтернате
Психоневрологический интернат — последняя мечта и надежда всех отчаявшихся. Это такое место, где на постоянной основе содержатся психически больные люди. И несмотря на то, что интернаты бывают разные, почти в любом из них условия лучше, чем в N-горской больнице.
Если хорошо себя зарекомендовать, то будет всё: прогулки по территории в другое время, встречи с противоположным полом и даже семейные отношения (женщины в интернатах тоже есть), а в выходные некоторым разрешают выходить за пределы интерната и вести обычную жизнь. С каждым больным тесно общается местный психолог, который и решает, кому что можно. Первые месяцы, конечно, ко всем присматриваются.
Никакой карательной медицины, никаких блатных, издевающихся над больными и забирающих у них последнее. Пенсию не заберёт Игорь Николаевич, больные тратят её сами — кто-то ходит в магазин сопровождении сотрудников интерната, кто-то просто заказывает продукты по списку. 75% отчисляется интернату на содержание, а остальные 25 тратит сам больной. Конечно же, случаются случаи эксплуатации больных и присваивания себе их средств, но здесь такое происходит намного реже. Люди, что работают в интернате, как правило, в разы более доброжелательные и честные люди, а за годы нахождения там относятся к его жителям как к своим детям — особенно те, у кого своих детей нет.
В некоторых интернатах организованы кружки самодеятельности: вышивание, оригами, шахматные клубы, настольный теннис. Бывают занятия гимнастикой и даже литературные вечера, а где-то можно даже получить профессию — например, маляра или штукатурщика. Самым адекватным жителям в хороших интернатах даже предоставляют возможность съездить летом на море за счёт их накоплений с той доли пенсии, которая им достаётся. В общем, по сравнению с N-горской больницей даже не самый лучший интернат покажется раем. Этакое подобие летнего детского лагеря, только для всех возрастов и на круглый год. Здесь всё будет зависеть от адекватности больного. И стоит помнить, что как в психинтенратах, так и в психбольницах, многие люди находятся вовсе не из-за хронических болезней и психических расстройств, а просто из-за недостаточности умственного развития.
Если вы здоровый адекватный человек, но попали в нормальный интернат — часто у вас даже будет возможность с концами освободиться, если насчёт вас не было распоряжений свыше. Есть и те, кого и в интернате продолжают пичкать лекарствами, чтобы держать в полубессознательном состоянии — но такие люди лежат в отдельных корпусах и не пересекаются с другими, к тому же эта практика не повсеместна.
Самодеятельность, социальная жизнь, забота, человеческие условия — кому-то из жителей интерната даже разрешают плееры, телефоны, планшеты и прочие гаджеты. Для таких завсегдатаев N-горской больницы, как Коля Банан, все эти условия кажутся чьей-то больной фантазией. Такого просто не может быть, это вымысел — думает Коля, и скорее всего для него это фантастикой и останется — государственные психинтернаты переполнены. Для того, чтобы туда попасть, простые ждут своей очереди по десять лет, а то и больше — а очередь всегда можно подвинуть, заплатив круглую сумму.
У Лунтика ещё есть такой шанс — его Тётя, живущая в его квартире на его пенсию, вполне может из жалости устроить племяннику такие условия. Он лежит в больнице безвылазно уже десять лет, и подвинуть его в очереди будет не таким дорогим удовольствием. Но для тех, у кого никого нет, интернат остаётся несбыточной мечтой и последней надеждой.
Таких больных здесь достаточно много. Всеми оставленные и брошенные, забывшие о нормальной человеческой жизни, которой жили когда-то, они уже привыкли к тупому существованию в этой клетке без стимула к какой-то деятельности. И если Колю Бацыка выпустить на волю, он просто не выживет там. Когда таких людей выпускают — иногда такое случается, — они чаще всего сбегают от опекуна и попадают в беду: кто под машину, кто под поезд, кто ещё куда; в лучшем случае их видят в безумном состоянии и вызывают скорую — и больные попадают обратно в психушку. А даже если и не сбегают — держать таких людей у себя на захочет ни один опекун. Бытовые неудобства почти всегда перевешивают альтруизм по отношению к даже самым близким родственникам.
Это всё вызывает ужас и сочувствие, но человеческая природа такова, что ко всему можно быстро привыкнуть, а уж за тридцать лет — тем более. А много ли надо для счастья? Покушать и покурить — всего-то. Да и в этом случае можно довольствоваться малым. Вот сейчас Коля Банан нашёл в мусорном ведре коробку от вчерашнего йогурта и очень обрадовался — для него это деликатес. Он нальёт туда стакан воды из-под крана, взболтает, выпьет — и будет улыбаться безумной детской улыбкой. «Я йогурт пью! Йогурт пью!» — кричит в такие моменты он, и все над ним смеются; но знают ли они, какой радостью для него бывает хоть какое-то необычное ощущение и новый вкус?
Один из таких больных, чуть более разумный, чем Коля Банан, часто напевал в отделении свою любимую песню:
А я бычок подниму, горький дым затяну,
Не жалейте меня, я прекрасно живу
И несмотря на то, что песня поётся от лица бездомного, многим здесь она пришлась по нраву, в том числе и Бацыку. Ведь каждое слово в ней актуально для него. Такие условия делают его чувствительным к любым удовольствиям.
И если ему что-то перепадает — например, сигарета и бутерброд с колбасой, — это делает его радостным и весёлым на целый день, и даже голоса в голове в такие моменты к нему благосклонны. Этим людям так мало нужно для счастья. Но даже эти крупицы удовольствия они получают крайне редко.
Большая часть обитателей дурдома когда-то отсюда уедет — кто домой, пусть и ненадолго, кто в интернат. Всех их ещё ждут в жизни какие-то события — плохие или хорошие, но события, какое-то разнообразие. А для таких, как Коля Банан, наивысшим удовольствием в жизни навсегда останется взболтанная с йогуртом вода, упаковка сухарей и сигарета «Капитан Блэк».
50. Эпилог
Пройдёт пять лет. Первое отделение N-горской больницы закроют на ремонт, а после переделают под специализированный тип. Его обитателей раскидают по разным местам — одних в другие отделения, вторых в другие больницы, третьих — в психоневрологические интернаты. Например, в интернате окажется Лунтик. Безо всякой поддержки со стороны, но он всё ещё будет верить, что тётя заберёт его домой. Кто-то выпишется и потом снова вернётся, а кто-то и вовсе не доживёт до этого момента.
Дядя Коля умрёт от сердечного приступа на прогулке. Кащей будет задушен подушкой во сне, как Рэндл Макмёрфи. Чуча умрёт от сифилиса, Алхимик — от отравления. Некоторых людей из числа персонала тоже ждёт печальная участь: Жаба сойдёт с ума и попадёт во второе отделение, а Палыча всё-таки уволят за пьянки, после чего он окончательно сопьётся и спустя полгода умрёт во сне, захлебнувшись собственной рвотой.
Лысый выпишется с принудительного лечения, но спустя месяц попадётся с наркотиками и угодит обратно за решётку, а позже — на принудку в это же отделение. Такая же участь ожидает большую часть местной уголовной тусовки: все они, привыкшие блатовать и не привыкшие работать, продержатся на свободе не более полугода. Кто-то снова на принудку, а кто-то, уставший от больниц и уколов, попросится в колонию и получит 11 лет строгого режима за разбой и тяжкие телесные.
Из блатных не попался только Фарик. Едва выйдя за пределы больницы, он выбросил старую симку, удалил все номера и аккаунты в соцсетях — в общем, начал новую жизнь. По крайней мере, хотелось бы в это верить.