Сон-кольцо.

Читать 3 минуты. Сотни рассказов на t.me/biblio

Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.

Пастернак

— Товарищ! Эй, товарищ!.. Гражданин, стой!

Ворошилин не послушался. Ворошилин побежал быстрее: в теплых валенках снег расшвыривался споро и весело, волнами. Ворошилин бежал по тропинке, поднимая столбы снега.

Казалось, снег расступается и дает дорогу этому странному человеку, одетому в медвежью шкуру. На голове нелепо болтаются мягкие уши, лапы-перчатки беспомощно висят вдоль туловища, сильные ноги в валенках не видно за фонтанами снега.

— Ну, добегаешься у меня щщщас… — злобно прошипел майор. Он выслеживал Ворошилина, как кабана: поймал его взглядом прищуренных глаз, взвел курок — “щщик-щщик”.

— Да ты погоди, служивый. — Палыч отечески заботливо обхватил его плечо. — Пусть побегает. Далеко не убежит, оттепель не скоро теперь.

Вокруг темнел лес. Шкура отдала все тепло и теперь висела на Ворошилине мокрой, заиндевелой шерстью. Волоски превратились в маленькие сосульки. Ворошилин дрожал. Прикрываясь шкурой, он оглядывался по сторонам: где заветный огонек? Он заметил его на станции, но с тех пор мерцающую белую точку будто потушили: вокруг была только темень, ночь, звездное небо прорезали кометы-черточки.

Союз уверенно накрывало пятьдесят девятым годом, а Ворошилин, взрывая снег, погружался в пустоту.

В общем-то, потери огонька он не боялся. Ему казалось, что он не потерял направление. Его больше беспокоило, что он больше не слышит погони. С погоней ведь как — когда начальство преследует с гончими собаками или гончими людьми, хотя бы представляешь, где оно. “Эрику” под кровать, рукописи в зубы и бежать, бежать — ты ведь знаешь, откуда они идут.

А тут — тишина.

Где?..

Рука в перчатке без напальчников — словно ледышка. Рукопись тоже затвердела. Затвердела, но хотя бы цела. Добежать бы до огонька…

Ворошилину показалось, что он увидел пруд. Темная гладь на прогалине, озеро — не озеро, лужа — не лужа. Ворошилин подбежал, упал в снег, зачерпнул стылость обколотыми холодом ладонями.

А это не вода, это лед.

Ворошилин увидел свое лицо: мясистое, морщинистое, с застывшей щетиной. Вглазах смятение. Не человек, снеговик.

Прорубил бы лунку, как в былые времена на Сетуни, да нечем.

Ворошилин присел на бревно. Обхватил себя руками. Опустил лицо в ладони и шумно, глубоко, страстно задышал. Согреться бы…

Тепло сочилось тонкой струйкой — по капле. Вот-вот отключат.

Рука нащупала что-то жесткое. Еще одна шкура?.. Тоже медведь, но это шкуру кто-то снял, швырнул на бревно. Оставил рядом незажженную керосинку. Керосинка была бы очень кстати, но масло застыло бы…

Если не доберусь до огонька, умру. До него идти и идти. Клонит в сон. Нельзя. Надо идти.

Возле шкуры какая-то стопка бумаги. Стоп, это же…

Ворошилин трясущейся рукой достал свою рукопись, теплую, у сердца пригретую, — и сравнил с тем, что лежало возле чужой шкуры.

Да, это был его роман. Та же рукопись.

Может, копия… Но он не делал копий, и пометки те же самые…

Спасу обе, решил Ворошилин. Бегло сгреб в охапку рукописи, огляделся на лес, — все ще никого, — и пустился снова в бег.

Огонек он нагнал где-то через полчаса. Он думал, уже не успеет. Уже пропадет в ночи. Но нет, вон он — белый, квадратный, яркий. Осталось немного.

К следующей станции Ворошилин прибежал через двадцать минут. Над дверями горела белая слепая керосинка, облокотился о косяк, не в силах стоять. Устало постучался в дверь, сильно — но боли не почувствовал, настолько замерзла рука.

Прежде чем распахнуть дверь, майор предусмотрительно взвезл курок.

— Что…

Снаружи никого не было. На крыльце лежала шкура — не шкура, а тряпка с множеством торчащих из нее сосулек, — и смятые подмороженные бумажные листы.

бандитский чикенбург, [28.05.18 10:53]

Роман.

Краем глаза майор поймал движение.

— Товарищ! Эй, товарищ!.. Гражданин, стой!

Ворошилин не послушался.

Автор https://t.me/chickenchicken