игра в чёрную магию

Раз в год студент просит написать меня страшную сказку. Это наша вторая.

Пересматриваю классические фильмы ужасов. Мертвые дети. Мёртвые матери. Вода, поднимающаяся вверх, вопреки закону гравитации. Рука из темноты. Насекомые, питающиеся человечиной. Человекообразные чудовища. Бесконечный холод, как неизбежный финал.

Новые метафизики сходят с ума по Говарду Лавкрафту. Динамика слизи Бена Вударда. Хаосмос. Мир грибов. Лавкрафт был расистом.

Зачем закрывать глаза, когда смотришь ужасы? Самое страшное происходит не на экране. Не вдруг. Не сейчас. Пока ты, не отрывая взгляда, смотришь в волшебный экран чьего-то больного воображения, ты в безопасности. Самое страшное начинается тогда, когда фильм кончился. Хочется, чтобы хоррор длился как можно дольше. Не оставляй меня одного после титров.

Из-за очередного кино страшно быть одному в своей мастерской. Страшно выключать свет. Страшно, когда вдруг начинает стучать и также вдруг останавливается холодильник. Принимать душ с задёрнутой шторкой, из-за которой не видно, открыта ли дверь. Стирать ладонью запотевшее зеркало. Слышать шум на лестничной площадке, выходя в магазин за новой порцией энергетика. Ты выливаешь в ржавый унитаз банку красного Адреналина, которая стоит на столе уже месяц. На дне напиток превратился в желе, пахнущее гнилью. Ты то, что ты пьёшь. Ужас может вызывать не только головокружение, но психофобию. Стигматизация. Девочка с детским церебральным параличом смотрит на тебя в метро. У тебя хронический недосып. Это одна и та же девочка, которую ты встречаешь всю жизнь. В разном возрасте. В разных местах.

Кинематографическое присутствие в зрительском опыте.

***
Двадцатое сентября. Петербург. В тайном пространстве встреча с порноактёром Тимом. Петербург - порностолица экс-империи. Все нелегальные студии и большинство звёзд живут здесь. Тим рассказывает, как они закачивают в уретральный канал искусственную сперму из крахмала и лекарств, чтобы в нужный момент выстрелить ей, правильно надавив пальцами. Как в тридцатиградусную жару на скользком кожаном диване рвутся кишки. Пока он развлекает гостей историями, я веду студента на второй этаж. Ей больно. Я не успокаиваюсь, пока не кончаю. После она уходит. Это наша вторая сказка.

Что произошло за этот год? Я люблю ещё одну женщину. Суккуба. У её мамы татуировки на лице. Её пёс залез в заросли борщевика и ему пришлось удалить глаза. Но на месте глазниц нет шрамов. Они заросли седой короткой шерстью, будто там никогда и не было глаз. На её животе, внизу, свежий шрам. Ей прописан половой покой. Я могу просто положить руку? Да. Мы моем друг друга в душе. Шторки задёрнуты.

Сколько прошло? Кажется, у нас не будет годовщины. Мы так медленно подкрадывались друг к другу со спины. Ты не имеешь права умирать, пока не трахнешь меня, - говорит мне мой суккуб, которой только что вырезали опухоль в матке. Мы договариваемся, что я не умру, пока этого не случится.

***
Герои историй поступают так, как совершенно точно не надо было. Если в дверь стучится призрак, они откроют дверь, чтобы посмотреть, кто там. Если в подвале слышен подозрительный шорох, они спустятся в подвал ступень за ступенью. Если на камне написано - путь в загробный мир - они пойдут прямиком по этой дороге.

Слушатель сказки, зритель в кинотеатре, читатель, кричит: не делай так! Как можно быть таким идиотом! Мы чувствуем своё интеллектуальное превосходство перед героями сказок ужасов. Ты думаешь, что это поучительная сказка?

Если я запрячу в свой шкаф что-то самое ценное, разве не придумаю я страшную историю, оберегающую меня от желающих туда заглянуть? Что такого бесконечно ценного ты найдёшь, выключив свет и не оборачиваясь? Куда ведёт эта дверь? Что ты узнаешь в темноте, если позволишь шорохам пугать тебя и дальше? Что спрятано за границей панической атаки? Найти наслаждение за границей паники и отчаяния. Готическая тантра.

Суккуб рассказывает мне о древних мистических учениях. Одиннадцать лет она работает в эротическом массаже. С девятнадцати. Богатые московские джентльмены ложатся к ней на стол. Когда в салон входит джентльмен, она уже точно знает, какую из девочек он выберет. Её выбирают опасные. Те, чьи глаза наливаются кровью, стоит им чуть-чуть перебрать. Те, чьи руки тянутся к шее. Часто ветераны одной из войн экс-империи с посттравматическим синдромом. Она всё ещё жива, потому что знает кое-что о магии.

Одиннадцать лет в эротическом массаже. Ей тридцать. Никогда ещё не был с женщинами старше двадцати пяти. Мой суккуб рассказывает мне про то, как избивала кого-то на сессии. Мы смеёмся на Ленинградском вокзале. Случайное свидание. Моменты воспоминаний. Она говорит, что до мельчайших деталей может запоминать то, что происходит в её личной жизни. Но джентльмены. Джентльмены сливаются в одно туманное облако. В одно лицо.

Нейросеть нарисовала студента с белыми пустыми глазами. Похожа? Да, - отвечаю.
Говорят, на периферии зрения нет цветов. Нейросеть в голове достраивает цвет по памяти.

***
Шестнадцатое сентября. Москва. Похороны.

Бесконечные узкие тёмные коридоры со скелетами на стенах. Четыре этажа лабиринта. Кутья и кинопоказ загробной классики. На четвёртом этаже, посреди оргии - гроб. Минет мертвецу в гробу. Рядом людей крестят огнём, пронося над обнаженным телом горящую саблю. На втором этаже восковая оргия Секты. Десятки обнаженных тел, поливающих друг друга обжигающе-горячим воском перед алтарём. Погребение в латексный саркофаг, из которого выкачивают весь воздух. За процессом следит Анубис, девиант с пёсьей головой египетского бога погребальных ритуалов. В зале с таинственными деревьями - дорога гвоздей, которую нужно пройти до конца.

Ночь на пятнадцатое сентября. Поезд Петербург-Москва. Тамбур. Паническая атака. Бологое.

Демон Зигмунда больше похож на Зверя. Демон Лакана - сказка. Профанное мышление мышление представляет бессознательное, как нечто противопоставленное разуму. Сон разума. Война между светом и слизью. Но война идёт внутри слизи. Бессознательное животного и бессознательное сказки воюют друг с другом. Сознание же - мечется в панике где-то в тамбуре на станции Бологое. Криптомнезия - ключ к пониманию мышления.

Двадцать второе сентября. Петербург. Ночь. Английская набережная. Подожди. Мне надо присесть. Сидя на Трезини, пытаюсь собраться с мыслями. Рядом заколоченный взорванный ресторанчик. Фотография жертвы теракта, получившего в руки ту самую статуэтку. Ещё через три метра - импровизированный алтарь памяти другому погибшему. Тому, кто недавно шёл танковыми колоннами на Москву. Фото и цветы. Надпись на венке: Музыка, которая будет жить вечно. Ты чего сел? Потом расскажу. Götterdämmerung

На её ступнях тонкая плёнка, отслаивающейся кожицы. В раннем детстве это было моё главное сексуальное наслаждение - медленно сдирать белую плёнку со своих ступней. К двенадцати мои ноги перестали преть и отслаиваться. Первая фрустрация. Стал использовать клей ПВА. Широкой кистью медленно наносил слой за слоем, давая слоям схватиться. Пока вся поверхность ладони ни превращалась в одно большое белое эластичное пятно. Давал высохнуть ещё. Чтобы плёнка перестала быть липкой. Столько требовалось терпения в эти последние три минуты. И потом - волна наслаждения. Снова и снова. Весь вечер. Как я завидую её ступням. Ей двадцать два года, и у неё всё ещё детские пятки.

В её кухне завелись мухи. Жирные трахающиеся мухи. Быстрые. Гораздо быстрее человеческой руки. С каждым днём их всё больше. Комнатная муха питается экскрементами, тухлым мясом и гнилыми растительными остатками и является переносчиком различных холеры, чумы, дизентерии, брюшного тифа, глазных болезней, туберкулёза, дифтерии, сибирской язвы и чего-то там ещё. Я сворачиваю в трубочку один из выпусков журнала “Если” и пытаюсь прихлопнуть одну из них. Снова и снова она ускользает.

Двадцать четвёртого сентября. В маленьком провинциальном городке, откуда я родом, у сестрёнки конкурсный концерт в филармонии. Она певица. Мама просит приехать хотя бы на один день. Поддержать сестру. Отказываюсь, сославшись на работу. Начинается истерика. Ты вообще перестал приезжать к нам! Твои пёзды тебе важнее семьи. Молча блокирую. Никому не позволю так относится к моим любимым женщинам.

Её пизда как-будто слегка смазана маслом. Чуть горьким. Возможно это из-за регулярного ультрафиолета. Требование салона - равномерный загар. Летняя маслянистость. Надеваю презерватив. Через несколько минут она начинает плакать на мне. Всё хорошо? Я так долго этого ждала. На презервативе - густая кровь. Только через полторы недели врач должен будет сказать, стоило ли нам сейчас делать это.

Мы лежим в кровати. Она кладёт мне руку на яремную впадину. Пальцы слегка вибрируют. Я начинаю задыхаться. Готическая тантра. Продолжай.

Первое октября. Киноклуб. Смотрим Американского психопата. Перед показом небольшое вступление. Образ антигероя в современном кино. Общество потребления. Вы же в курсе, что кино с рейтингом для взрослых? Не беспокойтесь, это жертва педагогического эксперимента. Вон там в углу его отец, он разрешил. Выключается свет. Студент пробирается в мой дальний угол. Ты точно уверен, что это нормально? Вместо ответа больно кусаю её за губу. Кинематографическое присутствие в зрительном опыте. Финальные титры.

***
Какое-то августа. А мы съездим на дачу? К дяде Коле? Нет. Больше никогда мы не съездим к дяде Коле. Никуда.

А ведь я тоже крёстный отец одному ребёнку в этом городе. Живущему в доме, куда меня больше никогда не пригласят.

Нас было трое. Я, дядя Коля и ещё один. Мы учились в Академии, именуемой в народе “Муха”. В последний раз нас было трое, мы расписывали стены ритуальными мексиканскими фресками и сценами жертвоприношений в одном из мексиканских ресторанов. Пятнадцатый год. По локоть в краске я убегал в роддом к жене. Моему крестнику был год или что-то около того. Сейчас я не помню ни лица, ни имени. Потом остался только дядя Коля.

Последние годы дядя Коля оставался моим единственным другом из реального мира. Каждый раз, когда в тайном пространстве кто-то начинал говорить, о том, что нам следует боятся внешнего мира, боятся тех, кто оттуда, не доверять, не пускать их к себе, каждый раз, когда кто-то рисовал их страшными и тёмными, жестокими и глупыми монстрами, я вспоминал крёстного моего сына. Доброго православного христианина. Я защищал нормальных людей, не посвященных в наши таинства, всегда имея в виду именно его.

У него есть ключи от мастерской. Иногда он приходит, когда я ещё сплю. Я ложусь спать под утро. Он знает всё. И ничто из рассказанного не соблазняет его. Но и не вызывает отвращения ко мне. Он спокоен в своей вере и в своей любви.

Я просыпаюсь. Мы не виделись месяц. Что нового? Я впервые в жизни ходил на охоту. В это время у лося полные яйца спермы. Гон. Лоси буквально безумны от желания. Потерявшие страх. Я встал в яму. На полтела торчу из земли. Ссать и срать нельзя. Стою, от каждого треска пугаясь. Сова напала. Летает кругами и пикирует на мою шапку. Пошла, - шиплю, сквозь зубы. Треск где-то в кустах. Манок нажимаю. Звук текущей самки. Важно вовремя перестать нажимать. Когда самец слишком близко, он легко распознает подставу. Потом мой напарник выстрелил. Показывает мне видео. Вот он лежит раненый. Потом мы его добили и разделали.

Он не знает, что кое-что между нами уже непоправимо изменилось. Не из-за того, что он перерезал горло раненому зверю. Раньше.

Какой-то день лета. Приедешь ко мне в гости на дачу? Конечно. Я бы хотел приехать не один. Со своей новой? Да. Расскажешь про неё? Я рассказываю. Долгая пауза. Я бы не хотел видеть вас у себя. Я бы не хотел, чтобы она пила из моих кружек. Ты не обидишься?

Я не обижусь, мой дорогой. Я не обижусь. Я всё так же люблю тебя. Я всё также рад видеть тебя всегда. Я больше никогда не ступлю ногой в твой дом.

Я никому не прощу брезгливо смотреть на моих любимых.