Никогда не вспоминай прошлое
Её пизда щебечет. Действительно так. Увлажнённые стенки быстро сокращаются, похлюпывая, отчего, прислушавшись, слышишь что-то напоминающее щебет. Воробушек где-то вдалеке. Прислушиваешься к оргазму.
Её пизда на вкус, как кислое пиво. Когда она увлажняется, лёгкий пивной запах начинает распространяться. По телу - в сторону шеи. По телу - в сторону лодыжек. Где бы ты ни находился в этот момент, ты чувствуешь, что начинается, что можно следовать за запахом. И чем ближе, тем запах настойчивее. Но в самом эпицентре он вдруг совсем пропадает. Глаз торнадо. Остаётся только вкус.
Никогда не пиши по воспоминаниям дальше двух месяцев. Нельзя писать о том, что было более двух месяцев назад, как нельзя выбрасывать вещи усопших, как нельзя впускать птицу, истерически бьющуюся в окно, смотреть на красную луну, ронять зеркала или заговаривать с призраками, слоняющимися по городу, как нельзя произносить имена врагов возле болот. Ужо тебе. Всё, что было дольше двух месяцев назад - запретная зона. Глупые. Глупые литераторы. Зачем они заглядывают за этот край?
Ещё не прошло двух месяцев, как студент вернулась из своего маленького города за полторы тысячи километров отсюда. Мне так нравится видеть, какой она стала. Спокойной. Уверенной. Без этих панических атак, без слёз просто от одного звонка. Она больше не трясётся, глядя в одну точку, положив рядом телефон. Как было ещё в начале сентября. В радиусе допустимого взгляда назад. Где ещё не обитают эти демоны паранойи. Значит можно рассказать. Аккуратно, без предыстории. По краю.
В сентябре мы много гуляли. Познакомил её с сыном. Ходили на Ленфильм на выставку памяти Кобрина, режиссёра таких фильмов, как Явление радиоактивности, Homo Paradoksum, Третья реальность. В кинозале крутили подборку короткометражных, страшных, сюрреалистичных картин, а залы были заставлены странными инсталляциями, точно из подвала серийного убийцы. Что-то двигалось, что-то звучало и светилось, шипело и тикало.
Мелкий забился в маленькую чёрную комнату, где крутили Чаплина Новые времена. Историю о Великой депрессии и городе-муравейнике, кровавых рабочих восстаниях, тюрьме и сумасшедшем доме, о любви Бродяги, пережившего нервный срыв, и несовершеннолетней сиротки - единственное, кажется, что по-настоящему понравилось семилетнему ребёнку. И потому над всей этой лабораторией безумного гения, откуда-то издалека, то и дело раздавался заливистый детский смех.
26 сентября.
Утром в её родном маленьком городе, в котором все друг друга знают, шизофреник расстрелял учеников школы, которую он закончил семнадцать лет назад и о которой, видимо, думал все эти годы, гоняя мысли по кругу.
Муравьиная петля смерти. Изредка, какой-нибудь заблудившийся муравей, начинает снова и снова ходить по замкнутому кругу, оставляя за собой всё более и более интенсивный запах. Такой притягательный запах, будто он и вправду где-то там нашёл сокровище полное сладкой пищи. Натыкаясь на эту петлю новые и новые муравьи, опьянённые этим сигналом идут по его следу, по замкнутой траектории, которая становится с каждым витком всё более и более обещающей наслаждение. Через несколько десятков часов первый муравей падает замертво от истощения, но чёрная тьма набежавших просто переступает через него, как через Моисея, умершего в пустыне. Они продолжают кружить, веря в Землю Обетованную. Без сна и отдыха. Десятками и сотнями падая замертво вслед за пророком. До тех пор пока на этом месте не образуется гора муравьиных трупов. Также кружатся и воспоминания о прошлом. И редко какой мысли удаётся вырваться из петли.
Вечер. Бар на Среднем проспекте Васильевского острова. Студент и её подруга детства глушат кислое пиво и смотрят на меня стеклянными глазами. Время от времени они поглядывают в телефон, узнавая новые подробности. Вот ещё одна младшая сестра подруги не пострадала, но в свои семь уже видела лужи крови и мозги по стенам. Маленький город, в котором все друг друга знают. Муравейник.
Подруга студента только-только закончила юридический. Последние пять дней она не слезает с телефона, раздавая экспертное мнение по поводу мобилизации на фронт или срочного выезда из страны. Её телефон без конца вибрирует. Через раз: сообщения от родственников жертв вперемешку с паническими видео с границы, где организовали облаву.
На следующий день меня перестали пускать в школу к сыну. Теперь дверь всегда закрыта и родители ждут на площадке. Мелкий учится в школе при Министерстве Чрезвычайных Ситуаций. Когда приходит время забирать его с продлёнки, из школы высыпают толпы кадетов в защитной форме. Пятнадцатилетние девчонки и парни в камуфляже. Улыбаются. Смеются о чём-то.
Студент хочет, чтобы мы уехали. Я, она и мелкий. Осесть где-нибудь на острове и бить татуировки пляжным наглецам. Ты умеешь бить тату? Нет. Я тоже. Я смотрю на своего отца и, чёрт возьми, последнее, чего бы хотел - становиться эмигрантом. Оторванным в пространстве и времени. Никогда не пиши о прошлом.
8 октября.
Взрыв на Крымском мосту, главном символе фантомной империи, соединяющем полуостров и материк.
К вечеру на Васильевском, ближе к набережной перестали работать круглосуточные магазины, а улицы наводнили странные люди в чёрной одежде и с трупным макияжем на лице. Они стекались в одну точку, в небольшой дворик напротив площади Сахарова, где горел свет клуба Время N. Полнолуние.
Фестиваль готов, готических панков. Студент пищал от восторга. Настоящие живые готы! А расскажи, про готов! Расскажи, во что они верили в твоей молодости! В прошлое нельзя заглядывать. Тем более, об этом писать. Смотри: кто-то открыл учебник истории, и теперь у нас новая мировая война. И с каждым днём становится всё хуже. И с каждым днём всё ближе к ядерному концу. Если бы я мог, я снёс бы все памятники на всех площадях мира. Памятники сводят с ума. Они придут за тобой.
Мы забаррикадировались от готов в маленьком видеосалоне в том же дворике. Видеосалон Голый Вуд, названный в память об Эдварде Дэвисе Вуде-младшем, режиссёре Оргии мертвецов, Анатомии психоза, Мести девственниц и Некромании.
Что ты наделал? Это всего лишь кино. Пока его можно смотреть, Эд Вуд - есть и остаётся создателем этих фильмов. Автор - это вне времени.
А можно перечитывать старые дневники? Можно, если на момент их написания, события произошли не более, чем два месяца назад. Важно только положение пишущего. Знаешь, что случится, если пишешь о прошлом? Что?
Сначала ты ослепнешь. Перестанешь замечать детали. Чувствовать запахи. Те же симптомы, что во время пандемии девятнадцатого. Но это только начало. Лучше бы умереть от вируса. Потом на место пропавших чувств приходят видения. Ты начинаешь видеть то, чего не существует. Духов. Синдром Георга Вильгельма Фридриха. Состояние близкое к параноидальному бреду. Ты начинаешь видеть рифмы в никак не связанных событиях, выстраивать большой скрежещущий сюжет из мягкого домашнего хаоса случайностей. Структурировать прошлое из его будущего. Тебя затягивает нарратив, одиссея духа, муравьиная петля смерти. Ты начинаешь сходить с ума. Любое записанное буквами воспоминание - это окно в безумие.
Поэтому, например, нельзя начинать встречаться с людьми, которые только что закончили длительные отношения. На руинах своей любви, они начинают перебирать прошлое. Вспоминать и, что самое опасное, записывать на бумагу. Вести дневники. Понимаешь, как это опасно? После любых длительных отношений, нужно помещать человека в карантин, пока он не начнёт снова чувствовать запахи. Если сможет вырваться.
Полнолуние. Вечер ходячих мертвецов отжившей своё субкультуры. Двенадцатая годовщина моей свадьбы. Но об этом нельзя.
Мы заперлись в Голом Вуде, видеосалоне со старым выпуклым телевизором, кассетным видеопроигрывателем и огромной коллекцией старых фильмов на чёрных кирпичах VHS. Смотрели старое порно: от каких-то тантрических роликов Playboy до классики петербургской порнографии начала нулевых. Представляешь, этот фильм - мой ровесник. А вот я помню, как он вышел.
Одна из кассет: сборник всего околоэротического на русском телевидении за девяносто третий. Клип Анжелики Варум - Вавилон, полный обнаженных моделей, праздник Московского Комсомольца с конкурсом Мисс грудь, интервью с итальянским порнографом. Э-э-эх… Такую страну просрали! Прекрати ворчать, как дед. Обещаю. Обещаю, что не буду при тебе предаваться ностальгии. Никогда. Обещаю. Обещаю.
А может пойдём к готам? Ты правда хочешь во Время N? Ты этого хочешь? Поднимаемся по лестнице клуба. На сцене высокий чахоточный юноша поёт загробным голосом что-то нечленораздельное, между воем и хрипом. Музыка, не предполагающая улыбок. Поэтому мы так выбиваемся из столпы. На нас смотрят с недоверием и брезгливостью. Неуместно живые. Мало, кто смотрит, слава богу.
10 октября.
Армия наносит удары возмездия по территории Украины. Две сотни ракет по электростанциям крупнейших городов. Города погружаются во мрак.
Сидим в гостях у моего старинного школьного друга, давно простившего мне все мои школьные издевательства над ним. Последние его дни в стране. Спешно собирается, распродавая всю технику. Он живёт со страшным диагнозом - рассеянный склероз. Чего тебе боятся? Ты же точно не попадаешь на фронт. Они перепутали мне категорию в военном билете. Пожалуй, я не стану проверять. А ты как? У меня только бабка с ума сходит. Как появились первые сообщения об облавах на улицах, её как подменили. Стоит мне приехать к ней в гости - всё. Даже в магазин не выпускает. Сиди дома! Завешивает шторы. Не подходи к окну! Бабуль, это уже черезчур. Т-с-с! Не кричи. Она начала разговаривать шепотом. Они довели мою бабушку до паранойи.
Я заехал к другу не только попрощаться. Надеюсь, не попрощаться. Ему сейчас нужны деньги. Покупаю его оборудование тату-мастера. Он - автор всех рисунков на моём теле. Теперь это будет студент. Передаю эстафету. Передаю тело.
Спасибо, что покупаешь. Очень сейчас нужны деньги. Всё, чем могу, дорогой.
Рассеянный склероз. Хроническое аутоимунное. По всей центральной нервной системе, хаотично, без какой либо логики начинают возникать очаги поражения. Не справляющиеся с ударами, головной и спинной мозг начинают отключать органы. Один за другим. Неизбежно. Неизлечимо.
Впрочем, есть один экспериментальный препарат замораживающий этот процесс. Другу повезло. Он стал той самой лабораторной крысой, которой теперь до конца жизни обещали ставить капельницы. Американская программа в России.
Одна за другой начали отваливаться международные проекты и программы. В том числе образовательные. Один за другим по стране стали закрываться университеты, созданные по западным программам и стандартам. Факультет свободных искусств Президентской академии в Москве закрыли за разрушение традиционных ценностей. Студент учится на таком же факультете свободных искусств Петербургского Университета. Факультет именуемый в народе Смольный и все сопутствующие шутки про институт благородных девиц. Смольный не закрывают. Но реорганизовывают так, что ничего не остаётся. Убийство, оформленное, как модернизация.
В конце сентября одна из благородных девиц, знакомая студента, жила у меня в мастерской. Ушла из дома из-за позиции родителей по вопросу войны. Надеюсь, не слишком пугает берлога нищего художника? Всё, чем могу.
Впрочем, настроения студенчества, я знаю не только по студенту или её знакомой петербуржской беженке. С начала сентября я пошёл вольным слушателем всё в тот же институт благородных девиц на курс мусульманской философии. Поначалу студент тоже ходила со мной, но выдержала только пару лекций, переключившись на экспериментальное французское кино. А мне нужна мусульманская философия. Проходим муравьиный язык. Мастера Озарения. Шихабуддина Абуль-Футух Яхья ибн Хабаш Сухраварди. Убитого Шейха. Метафизику Света и Тьмы. Всё что мне нужно сейчас. Мусульманская философия. И понимать, что происходит у студентов. Я вижу их лица в саду. Я слышу их разговоры. Слишком седой, чтобы меня принимали за своего. Я слушаю.
Мой знакомый гей рассказывал, что лучшие любовники - патриоты. Да ладно! Почему? Говорит, они меньше думают. Не рефлексируют. Не ведут нудных бесед после секса. Просто ебут, как звери. И что с твоим знакомым? Тоже теперь везде чертит руну. Время Z. Патриотизм передающийся анально. Грязная бомба.
Вечером после лекции я снова оказываюсь между её ног. Её пизда щебечет. Пизда любимая. Студент улыбается: повтори ещё раз. Пизда любимая. Пойдём досматривать документалку.
Меня достало так учиться. То эпидемия, то война. Ни одного спокойного года, когда можно было бы просто заниматься наукой, а не думать обо всём этом. Не представляю, если честно, как вы вообще в таких условиях учитесь. Когда мы поступали, это была совершенно другая страна. Медный всадник уже в твоём городе. Я даже не знаю, как это тебе описать. Вот, правда. Мы учились с абсолютной уверенностью, что находимся в самом центре большой европейской культуры, в лучшем городе, в лучших стенах. Когда кто-то критиковал империю, это звучало, как смех. Смеялись над абсурдом. Вот вокруг обычная, текучая, хаотичная, но осмысленная, размеренная жизнь ума и тела. А вот вспышки какого-то сюрреализма. Очередной идиотский закон, который не объяснить никакой логикой. Абсурд, как он есть. Медный всадник уже на твоей улице. Сегодня больше никто не пишет про абсурд. Что бы ни случилось, каждый комментатор преисполнен абсолютной уверенности, что понимает смысл того, что происходит. Все пребывают в опьянении Знанием. Я скучаю по ощущению абсурда происходящего. Первый закон, который уже начинал становится в общую структуру, затягивать эту петлю приняли только в год моего диплома. Первые студенческие бунты, тоже связанные с реорганизацией, начались уже через год после моего выпуска. Как и ты, мы были последней сменой, доучивавшейся по устраивавшей всех системе. Поганое положение. У тебя нет причины быть несогласным. Всё страшное случится уже после. Потом волнения студентов слились с общими протестными настроениями. И всё начало двигаться в эту точку. Медный всадник уже у твоей двери.