Волшебный корабль (Робин Хобб). Глава 35

Глава 35

Пираты и пленники

Это же пираты, глупец несчастный! – выкрикнул Кайл, обращаясь к Са’Адару. – Зови своих людей, чтобы дали отпор! У нас есть еще шанс улизнуть! Пока Уинтроу на руле, Проказница непременно…

– Ага, пираты, – торжествующе кивнул священник. – И на мачте у них флаг Ворона. Это те самые пираты, на которых молится каждый раб в Джамелии и окрест. Они захватывают невольничьи корабли и освобождают рабов. А команды скармливают их же собственным паскудным змеям! – Это последнее он скорее прорычал, что плохо вязалось с восторженной улыбкой на его лице. – Воистину, Са явил свое милосердие! – повторил он.

И ушел прочь, на шкафут, где уже собирались бывшие невольники. Они указывали друг дружке на флаг Ворона и кричали от радости.

Новость распространилась по кораблю быстрее пожара. Вот «Мариетта» приблизилась вплотную, и были брошены абордажные крючья. Уинтроу ощутил испуг и тревогу Проказницы, когда острые крючья оцарапали палубу и впились в фальшборт.

– Тихо, маленькая, успокойся, – прошептал он уже в который раз.

Он сам тревожился и боялся не меньше ее. У них не было команды, чтобы отбиваться от нападающих, – даже если бы у него хватило духу затеять новое кровопролитие. Беспредельная усталость окутывала Уинтроу, словно тяжелое мокрое одеяло. Он держал штурвал, а другой корабль подтягивался все ближе… И вот через борта, словно муравьи из разворошенного муравейника, посыпались пестро одетые моряки. Кто-то на шкафуте уже выкрикивал команды, обращаясь как к своим, так и к рабам. Пираты ринулись вверх по мачтам – причем с быстротой и слаженностью просто непостижимой. Паруса как по волшебству оказались убраны – мгновенно и притом очень аккуратно. Загремела, вываливаясь наружу, якорная цепь. У того, кто командовал, было столько властности в голосе, что рабы живенько сгрудились в сторонке, более не мешая пиратам управляться на корабле.

Уинтроу стоял неподвижно, стараясь быть как можно незаметнее в толпе прочих невольников. Чувство, которое он испытывал, было сродни облегчению. Пираты забирали у него его судно… Но они были, по крайней мере, очень сноровистыми моряками. Проказница угодила наконец в руки мастеров своего дела.

Однако блаженное облегчение длилось недолго. За борт с плеском полетели тела. Белый змей, который, как Уинтроу полагал, затерялся во время шторма далеко за кормой, тотчас пробил огромной головой поверхность и немедленно раскрыл пасть, хватая еду. А в отдалении из воды высунулись еще несколько, окрашенные пестрее. Они созерцали корабль с опаской и любопытством. Один из них вдруг раздул великолепную гриву и замотал головой, исторгая вызывающий рев.

При виде змей у Проказницы вырвался невнятный крик.

– Нет! Уберите их от меня! Нет! – кричала она. А потом Уинтроу услышал: – Нет, только не Гентри! Не отдавайте его этим ужасным тварям, не отдавайте! Уинтроу, пускай они остановятся! Скажи им!

В ответ раздался только ужасающий хохот.

Уинтроу посмотрел на отца. Глаза у Кайла Хэвена были мертвые.

– Я должен пойти к ней, – извинился Уинтроу, – оставайся здесь.

– Можешь не беспокоиться, – фыркнул отец. – Ты ее уже потерял. Ты послушался идиота-жреца и пустил пиратов на борт. Ты стоял и ничего не делал, пока они ее забирали. В точности как прошлой ночью, когда ты даже не попытался нас предупредить о восстании в трюме. – И он покачал головой. – Ночью я на какое-то время даже решил, будто неверно судил о тебе… А теперь вижу, что был-таки прав. Прав от начала и до конца!

– А еще, – сказал Уинтроу с горечью, – я стоял и ничего не делал, пока ты превращал мой корабль в невольничий! – И он медленно, с расстановкой смерил глазами отца. – Боюсь, и я тоже с самого начала был прав!

Он закрепил штурвал и ушел с юта, ни разу не оглянувшись. «Корабль! – твердил он себе. – Я делаю это ради корабля!» Он оставил отца там одного, и притом раненого, не потому, что ненавидел его. Не потому, что втайне надеялся – кто-нибудь возьмет и добьет его. Нет. Он ушел просто потому, что в нем нуждался его корабль.

Уинтроу шел на бак. Добравшись до шкафута, он постарался пробраться сквозь толпу сгрудившихся там рабов, привлекая к себе как можно меньше внимания.

При ярком свете дня бывшие невольники являли собой зрелище еще более богомерзкое, нежели в трюме при скудном свете огарка. Одежда висела клочьями, бледнокожие тела были сплошь в потертостях от цепей и из-за вынужденного лежания на твердых досках. Скудная пища успела превратить многих в ходячие скелеты. Кое-кто уже приоделся, нацепив более-менее приличное платье, снятое с убитых или позаимствованное среди имущества команды. «Расписные», похоже, успели поживиться гардеробом его отца и вообще выглядели гораздо увереннее прочих. Многие непрестанно моргали, точно животные, которых слишком долго держали в темных клетках – и вдруг выпустили на солнце.

Корабельный провиант также не избежал их внимания. Бочонки с галетами были вытащены на палубу и немедля раскупорены. Кто-то прижимал к груди целые пригоршни галет, наслаждаясь ощущением близости еды, которую теперь никто не отнимет. Освобожденные от цепей невольники все еще, казалось, с трудом вспоминали, как это – свободно двигаться, поступать согласно собственной воле. Большинство выглядели полностью ошарашенными, а друг на друга эти люди смотрели с туповатым животным узнаванием. У них отняли их человеческую сущность. Понадобится немалое время, чтобы восстановить ее.

Уинтроу пытался двигаться так, словно на самом деле был одним из рабов, – от одной плотно сбившейся кучки к другой. Са’Адар со своими «расписными» стоял посредине, по-видимому приветствуя пиратских вождей. Жрец разговаривал сразу с тремя. До слуха Уинтроу долетело несколько слов: то была цветистая речь, исполненная благодарности. Ни на одного из троих она, впрочем, не производила видимого впечатления. Самого рослого от нее, похоже, вовсе тошнило. Уинтроу вполне разделял его чувства.

А впрочем, ему до них не было дела. Его заботой оставалась Проказница. Ее тщетные жалобы успели смениться тихими бессвязными всхлипами. У подветренного борта стояли двое «расписных»; они размеренными движениями выкидывали за борт тела убитых матросов и погибших рабов. Лица у «расписных» были отрешенные, и говорили они разве что о ненасытной прожорливости белого змея, хватавшего тело за телом. Уинтроу как раз попался на глаза вылетавший за борт Майлд. Он навсегда запомнил эту картину: босые ноги его друга, торчащие из ободранных штанин, исчезают в пасти белого чудища…

– Да простит нас Са… – выдохнул он краткую молитву.

Отвернулся от страшного зрелища и ухватился за поручни трапа, что вел на бак. Он уже поднимался по ступенькам, когда услышал сзади голос Са’Адара, приказывавшего одному из «расписных»:

– Ну-ка приведи сюда капитана Хэвена.

Уинтроу на миг замер, потом бросился вперед, к самому форштевню.

– Я здесь, Проказница, я пришел, – проговорил он тихо и быстро.

– Уинтроу! – задохнулась она.

Повернулась к нему, протянула руку. Он нагнулся через борт, чтобы достать ее. Обращенное к нему лицо изваяния было искажено ужасом и потрясением.

– Как много убитых! – прошептала она. – Сколько людей прошлой ночью погибло! А что теперь будет с нами?

– Не знаю, – ответил он сущую правду. – Могу только пообещать, что, доколе будет на то моя воля, больше никогда тебя не покину. И еще я сделаю, что смогу, чтобы предотвратить дальнейшие смертоубийства. Только придется тебе мне помочь. Ты должна мне помочь, Проказница!

– Но как? Никто не желает слушать меня. Я для них никто…

– Зато для меня ты – все. Будь же сильной! Будь смелой!

На шкафуте вдруг началось какое-то движение, зазвучали громкие голоса, быстро сменившиеся звериным ревом. Уинтроу даже не понадобилось туда смотреть – он понял, что случилось.

– Мой отец… Надо, чтобы он остался в живых!

– Зачем? – Неожиданная резкость в ее голосе обдала его холодом.

– Потому что я пообещал ему, что попытаюсь его спасти. Он ведь помогал мне ночью, он стоял рядом со мной у штурвала. Он и тебя выручил. Что бы там ни было между мною и им – он помогал мне провести тебя невредимой между скал! – Уинтроу перевел дух. – А еще потому, что я не в силах спокойно стоять и смотреть, как убивают моего отца. Я с этим жить не смогу.

– Но мы все равно ничего сделать не сможем, – горько вздохнула она. – Я и так уже ни Гентри, ни Майлда спасти не сумела. Я не выручила даже Финдоу, который так славно мне на скрипке играл… Эти рабы перенесли столько страданий, что не задумываясь платят другим той же монетой. Боль – это теперь единственное, что они признают. – Судя по голосу, она была недалека от истерики. – Боль – это то, чем они меня наполняют… Своей болью… и жаждой другим ее причинять… и…

– Проказница, – начал он мягко. Но это не помогло, и он продолжал жестче: – Послушай меня, корабль! Ты отправила меня в трюмы, чтобы я вспомнил, кто я такой. Отправила – и не спорь, я знаю, что говорю! И ты была права, поступив так. А теперь твой черед вспомнить, кто ты такая и какие люди водили тебя по морям. Вспомни все, что тебе известно о мужестве! Нам это понадобится!

И как бы в ответ прозвучал повелительный голос Са’Адара:

– Уинтроу! Иди сюда! Твой отец утверждает, что ты готов высказаться в его пользу!

Вздох… другой… третий… Ощутить себя в центре всего сущего. А у себя внутри ощутить Са. Вспомнить, что Са есть все – и все есть Са…

– Не думай, что спрячешься! – зычно прогремел голос жреца. – Выходи! Капитан Кеннит тебе приказывает!

Уинтроу убрал с лица волосы и выпрямился как только мог. Подошел к краю носовой палубы и посмотрел на них сверху вниз.

– Никто, – сказал он, – не отдает мне приказов на палубе моего собственного корабля!

Он швырнул в них эти слова и стал ждать, как они их воспримут.

– ТВОЕГО корабля? Ты, которого собственный отец сделал рабом, предъявляешь права на этот корабль?

С ним по-прежнему разговаривал Са’Адар, а не пираты. Уинтроу собрал все свое мужество… И заговорил не со жрецом, а с пиратами, обернувшимися на него посмотреть.

– Да, – сказал он. – Этот корабль принадлежит мне. А я принадлежу кораблю. По праву кровного родства. А если вы думаете, что кто-нибудь может это святое право оспорить, спросите моего отца, сильно ли он в том преуспел! – Уинтроу набрал в грудь как можно больше воздуха и произнес голосом, шедшим из самой глубины грудной клетки: – Живой корабль Проказница ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ!

– Схватить его и притащить сюда, – раздосадованно приказал Са’Адар своим «расписным».

– Только троньте его – и умрут все! – Голос Проказницы больше не был голоском перепуганной девочки, это говорила могучая властная женщина, оскорбленная в лучших чувствах. Даже стоя на якоре, даже связанная с «Мариеттой» абордажными канатами, она умудрилась весьма ощутимо накрениться. – Горе усомнившимся!!! – взревела она. – Вы насквозь пропитали меня своей мерзостью – я не жаловалась! Вы залили мои палубы кровью, испоганили их кровью и смертью, которые я всегда теперь буду в себе носить, – я ни разу вас не ослушалась! Но посмейте тронуть Уинтроу – и моя месть не будет знать удержу, пока вы все не умрете!!!

Крен опасно нарастал, крен, противостоять которому пришвартованная «Мариетта» уже не могла. Жалобно заскрипели канаты… С точки зрения Уинтроу, самое скверное было то, что державшиеся в отдалении змеи дружно забили могучими хвостами, вопросительно трубя. Жуткие головы раскачивались туда и сюда, пасти щерились, словно в предвкушении поживы. Самая маленькая змея вдруг бесстрашно кинулась вперед – и налетела на белого змея, который истошно завизжал и принялся отбиваться, лязгая бесчисленными зубами. На палубе «Проказницы» поднялся испуганный крик: рабы отхлынули от бортов, шарахнулись с носовой палубы, сбиваясь в плотное стадо. Уинтроу понял по вопрошающим голосам – очень не многие из них понимали, что вообще происходит.

И в это время от группы пиратов отделилась женщина. Она стремглав промчалась по палубе и в несколько прыжков взлетела на бак. Таких женщин, как эта, Уинтроу еще не видал. Она была высокая и худая, с коротко остриженными волосами. Роскошные ткани ее юбок и свободной рубахи сплошь вымокли, облепив тело, как если бы она всю ночь несла вахту на палубе, но походила она не на мокрое чучело, а скорее на вымокшую тигрицу.

– Пойдем! – сказала она Уинтроу. Она приказывала ему не голосом, а скорее взглядом. – Пойдем, не заставляй его ждать!

Уинтроу ей не ответил. Вместо этого он обратился к кораблю.

– Не бойся, – сказал он Проказнице.

– Бояться надо не нам! – отрезала та.

Уинтроу испытал немалое удовлетворение, увидев, как женщина попросту побелела от неожиданности. Одно дело – слушать голос живого корабля, и совсем другое – стоять совсем рядом, заглядывая в глаза разгневанному изваянию. Проказница же презрительно и сердито смотрела на женщину, а потом вдруг тряхнула головой, отбрасывая за спину черные пряди. Очень женственное движение. Очень женственная угроза. Пиратка ответила тем же: смахнула со лба короткие черные прядки и не отвела глаз. На какой-то миг Уинтроу внутренне ахнул от изумления: какими разными были эти две женщины… и тем не менее – как пугающе похожи! Он не стал больше ничего дожидаться. Легко спрыгнул с бака на главную палубу. И, высоко неся голову, пошел навстречу пиратам. На Са’Адара он даже не взглянул. В этом последнем он с каждым разом видел все меньше жреческого.

Пиратский вожак оказался мускулистым богатырем. Темные глаза опасно посверкивали, а на щеке красовался шрам от ожога. Бывший раб, тут уж не ошибешься. Его непокорная шевелюра была заплетена в косицу и для верности прихвачена головным платком золотого цвета. Как и женщина, он был богато разодет – и так же мокрехонек. «Не чурается моряцкой работы», – понял Уинтроу. И помимо воли ощутил уважение к этому человеку.

Он твердо встретил его взгляд и назвался:

– Я – Уинтроу Вестрит из торгового семейства Вестритов, живущего в Удачном. И ты стоишь на палубе живого корабля Проказница, также являющегося членом семейства Вестритов.

К его некоторому удивлению, ему ответил не здоровяк, а стоявший рядом с ним высокий, очень бледный мужчина.

– Капитан Кеннит – это я. Ты говорил с моим высокочтимым старпомом Соркором. Корабль же, принадлежавший тебе, отныне принадлежит мне.

Уинтроу смерил его взглядом… и от потрясения на некоторое время утратил дар речи. Как ни притерпелось его обоняние к вони страдающих человеческих тел – он явственно ощутил исходивший от этого человека запах тяжелейшей болезни. Он посмотрел на обрубок капитанской ноги, заметил костыль, заметил опухшую культю, распиравшую ткань штанины. А когда вновь посмотрел в бледно-голубые глаза Кеннита, то отметил, какими большими они кажутся на смертельно исхудавшем, с заострившимися чертами лице, как лихорадочно они горят. И когда Уинтроу заговорил снова, он повел речь мягко, как и положено обращаться к умирающим:

– Этот корабль никогда не будет твоим. Это живой корабль. И принадлежать он может только кому-нибудь из Вестритов.

Кеннит сделал короткое движение рукой в сторону Кайла:

– Тем не менее вот этот человек утверждает, что владелец – именно он.

Отец Уинтроу как-то еще умудрялся стоять, и притом почти прямо. Он не позволял себе показать им ни страха, ни физической боли. Он ничего не сказал своему сыну. Он просто ждал.

Уинтроу ответил, тщательно подбирая каждое слово:

– Владелец – да, в том смысле, в каком кто-либо может обладать вещью. Но на самом деле корабль мой. Хотя я не претендую на владение. Не более чем отец может претендовать на «владение» своим ребенком.

Капитан Кеннит окинул его пренебрежительным взглядом:

– Больно ты соплив, по-моему, чтобы рассуждать об отцовстве. А судя по отметине на физиономии, я бы скорее сказал, что это корабль владеет тобой. Насколько я понял, твой отец породнился со старинным семейством через женитьбу, так что ты принадлежишь к ним по крови?

– Да, – ровным голосом ответил Уинтроу. – По крови я Вестрит.

– Ах вот как? – И опять тот же жест в сторону Кайла. – В таком случае нам необходим только ты, но не твой отец. – И Кеннит вновь повернулся к Са’Адару: – Можете его забирать, как вам того хотелось. И тех двоих – тоже.

Тотчас же послышался всплеск, и за бортом взревел змей. Уинтроу оглянулся и увидел, как двое «расписных» выкидывают за борт второго моряка-джамелийца. Тот с воплем полетел вниз… лязгнули челюсти белого чудища, и крик оборвался. На крик самого Уинтроу: «Погодите!!!» – никто не обратил никакого внимания. Проказница заголосила в страхе и принялась кулаками отмахиваться от змеев, подобравшихся слишком близко, – впрочем, недостаточно близко, чтобы она могла дотянуться. А «расписные» уже изготовились схватить отца Уинтроу. И Уинтроу ринулся вперед – не на них, на Са’Адара.

– Ты пообещал им жизнь! – прокричал он, хватая жреца за грудки. – Ты говорил, что, если они помогут кораблю выстоять в бурю, ты их оставишь в живых!

Са’Адар лишь пожал плечами и усмехнулся, глядя на него сверху вниз:

– Не я приказал убить их, мальчик мой, а капитан Кеннит. Его данное мной слово ни к чему не обязывает.

– Видно, таково твое слово, что вообще никого ни к чему не обязывает! – выкрикнул Уинтроу яростно. И крутанулся к «расписным», схватившим его отца: – Руки прочь!

Они точно не слышали. Кайл тщетно пытался отбиваться – его подхватили и потащили к фальшборту. Уинтроу знал, что бросаться на помощь бесполезно, против этих людей он все равно ничего поделать не сможет. Он снова повернулся к капитану Кенниту и быстро проговорил:

– Вели отпустить его! Ты же видел, как корабль относится к змеям! Если ты бросишь им члена ее семьи, Проказница вконец разъярится!

– Вне всякого сомнения, – ответил Кеннит лениво. – Но ведь по крови он ей не родственник, так? Ничего, переживет…

– Зато я не переживу! – яростно рявкнул Уинтроу. – И вскоре ты убедишься: если порезать одного из нас, мы кровоточим оба!

Его отец еще боролся за жизнь, но молча, и силы его убывали, да, правду сказать, немного их и осталось. За бортом несыто трубил белый змей. Физически Уинтроу ничего не мог противопоставить ни «расписным», ни пиратам. Но вот что касается самого капитана…

Мгновенным движением, словно бросающаяся змея, Уинтроу сгреб Кеннита за кружевную грудку рубашки. И рванул его к себе так, что костыль со стуком свалился на палубу, а не ожидавшему этого Кенниту пришлось ухватиться за Уинтроу, не то и он свалился бы на палубу. Резкое движение вырвало у него болезненный вскрик… Могучий старпом с рыком устремился на выручку…

– Назад! – заорал Уинтроу. – И вели им остановиться! Не то я так лягну его по больной ноге, что ошметки по всей палубе разлетятся!!!

– Остановитесь! Отпустите капитана Хэвена! – приказ отдал не Соркор, это крикнула женщина-тигрица.

«Расписные» замерли, неуверенно поглядывая то на нее, то на Са’Адара.

Уинтроу не стал тратить время на переговоры с ними. Капитан Кеннит едва только не терял сознание в его хватке. Уинтроу еще раз хорошенько встряхнул его и зарычал ему прямо в лицо:

– Ты горишь в лихорадке, и пахнет от тебя разложением! Ты стоишь на одной ноге, но, конечно, можешь одним словом убить и моего отца, и меня. Только знай, что в этом случае моим кораблем тебе не владеть – через денек-другой и ты сам последуешь за нами на дно морское. И с тобою все, кто останется на палубах Проказницы. Уж мой корабль сумеет о том позаботиться! Так что лучше нам с тобой договориться полюбовно.

Капитан Кеннит медленно поднял руки и ухватился за оба запястья Уинтроу. Мальчику было все равно – пусть хватается. Одно движение Уинтроу могло причинить пирату настолько непредставимую боль, что у него, возможно, прямо тут и остановилось бы сердце. И Кеннит это осознавал – Уинтроу понял это по его лицу. У него и так уже весь лоб был осыпан крупными бусинами пота. Еще вниманием Уинтроу на какой-то миг завладел очень странный браслет на запястье пирата: деревянное личико, выглядевшее уменьшенным портретом самого Кеннита, глядело на него и кривилось в предвкушающей улыбке. Уинтроу не стал играть с ним в гляделки. Он посмотрел на самого Кеннита, устремив взгляд в холодную глубину его глаз. Пират ответил ему тем же. Это был человек, которого ох как непросто сломать…

– Ну? Что скажешь? – требовательно спросил Уинтроу, сам понимая, что еще немного – и голос предательски задрожит. – Будем договариваться?

Губы пирата едва-едва шевельнулись, и слуха Уинтроу достиг еле различимый шепот:

– А он подает некоторые надежды, этот пострел. Может, и удастся из него воспитать… что-нибудь толковое…

– Что?!! – заново рассвирепел Уинтроу.

Чтобы этот человек еще и насмехался над ним – еще не хватало!

А между тем на лице пирата возникло выражение по меньшей мере странное. Кеннит смотрел на него с высоты своего роста словно бы зачарованно… На миг Уинтроу даже показалось, будто капитан некоторым таинственным образом узнал его. И самого Уинтроу посетило странное и жутковатое ощущение – ему померещилось, будто некогда он уже стоял здесь, делал и говорил то же самое… Было в глазах, во взгляде Кеннита некое невероятное принуждение, нечто такое, с чем невозможно было не считаться. И даже воцарившееся молчание, казалось, связывало их друг с другом.

И тут Уинтроу ощутил острый укол в ребра. Оказывается, сзади к нему приблизилась женщина, и у нее был в руках нож. Она сказала:

– Соркор, забирай Кеннита, только осторожно. А ты, сосунок, только что упустил свой шанс умереть быстро. Все, чего ты добился, – это того, что ты и твой отец будете умирать вместе и очень долго, и каждый из вас станет молиться, чтобы умереть первым!

– Нет! – сказал Кеннит. – Нет. Отойди от нас, Этта. – Он мужественно справлялся с болью, его голос звучал внятно и не дрожал. Все же ему понадобилось перевести дух и собраться с силами, но он продолжил: – Ну и как ты собираешься договариваться, мальчик? Что у тебя осталось, чтобы предложить мне? Хочешь по доброй воле передать мне свой корабль? – И Кеннит медленно покачал головой. – Так или иначе Проказница уже принадлежит мне. А посему я весь внимание. Мне любопытно – что же за товар у тебя есть на продажу?

– Жизнь за жизнь, – медленно выговорил Уинтроу. Говоря так, он вполне сознавал, что предлагаемое им вполне может оказаться за пределами его возможностей. – Я обучался целительству, – продолжал Уинтроу, – ибо некогда, согласно обету, я был отдан в святое служение Са. – И он посмотрел вниз, на больную ногу пирата. – Тебе нужны мои умения и мое знание. Ты сам это знаешь. И я сохраню твою жизнь, если ты позволишь жить моему отцу.

– Судя по всему, – презрительно отозвался пират, – ты намерен откромсать от моей ноги еще кусок?

Уинтроу поднял глаза и прямо выдержал его взгляд.

– Ты сам уже понял, что это должно быть сделано. И теперь попросту дожидаешься, пока мука, причиняемая разложением, достигнет предела, чтобы боль от отнятия ноги показалась тебе облегчением. – И вновь покосился на бесформенный обрубок. – Ты промедлил уже слишком долго… почти. Но тем не менее я готов заключить с тобой сделку – и все исполнить. Твоя жизнь – за жизнь моего отца!

Кеннит пошатнулся, и Уинтроу поймал себя на том, что помогает ему удержать равновесие. Кругом них неподвижно стояли люди, замершие в напряженном ожидании. «Расписные» прижали Кайла Хэвена к самым поручням так, чтобы он мог во всех подробностях рассмотреть змея, нетерпеливо крутившегося под бортом.

– Скверная сделка, – заметил Кеннит слабеющим голосом. – Ты должен поднять ставки. Жизнь твоего отца – и твоя. – И он болезненно усмехнулся: – Чтобы, если я перехитрю тебя и все же помру, никто из вас в выигрыше не остался.

– Странные у тебя понятия о том, что значит перехитрить, – сказал Уинтроу.

– А ты, – вдруг сказала Проказница, обращаясь к Кенниту, – можешь в таком случае включить в свою ставку всю вашу команду. Потому что, если ты у меня отнимешь Уинтроу, я всех вас в морской воде упокою! – И добавила, помолчав: – И больше я ничего вам не предложу!

– Высокие ставки… – заметил Уинтроу негромко. – Как бы то ни было, я приму их, если примешь ты.

– Я вынужден держаться за тебя, а значит, рукопожатие отменяется, – заметил пират. Его тон оставался по-прежнему спокойным и даже светским, но Уинтроу отлично видел: силы капитана быстро шли на убыль. Вот он чуть улыбнулся. – Надеюсь, ты не собираешься от меня требовать, чтобы я вернул тебе твой корабль, если поправлюсь?

Настал черед Уинтроу медленно покачать головой. И улыбнуться такой же едва заметной улыбкой.

– Ты все равно не властен забрать ее у меня. Как и я не властен отдать ее кому бы то ни было, тебе в том числе. Я думаю, ты сам это поймешь. Со временем. Пока же для заключения сделки мне требуется твое слово. А также слово твоего старпома и женщины, – добавил он, подумав. И сказал еще, пристально глядя именно на женщину: – Если же рабы, присутствующие на борту, причинят моему отцу какое-либо зло, договор будет сразу расторгнут.

– На борту этого корабля нет рабов! – торжественно заявил Са’Адар.

Уинтроу пропустил его слова мимо ушей. И ждал, пока женщина не ответила ему медленным кивком.

– Если ты заручился словом моего капитана, то, стало быть, вот тебе и мое, – буркнул Соркор.

– Ну и отлично, – объявил Уинтроу. Повернул голову и обратился прямо к Са’Адару: – Все с дороги! Надо проводить пиратского капитана в бывшую каюту моего отца и уложить там в постель. А мой отец пусть пойдет в каюту Гентри и там отдохнет. Его ребрами я займусь позже.

Глаза Са’Адара сузились. Что творилось в эти мгновения у него в голове, Уинтроу не взялся бы сказать. Ясно было только одно: этот человек ни с чьим словом считаться не пожелает. Даже с тем, которое сам даст. Надо будет держать ухо востро…

Рабы подались в стороны, освобождая проход на корму. Одни сдвинулись неохотно, другие бесстрастно. Кое-кто смотрел на Уинтроу и, похоже, припоминал мальчугана с ведерком воды и влажной, прохладной тряпицей. Уинтроу проводил глазами отца, которого повели в каюту покойного Гентри. Кайл Хэвен не оглянулся на сына и ни слова ему не сказал.

Уинтроу решил для пробы испытать, сколь далеко простирается его власть. Он посмотрел на «расписных», стоявших подле Са’Адара.

– У нас на палубах беспорядок, – заметил он негромко. – Надо убрать канаты и парусину и все хорошенько отмыть. А потом заняться нижними палубами и трюмом. Свободным людям не пристало валяться в грязи!

«Расписные» косились то на Са’Адара, то на него… Вмешался Соркор:

– Не худо бы вам послушать мальчишку, он дело говорит. А если не его, так меня! Главное – это должно быть сделано, причем как можно быстрей. Ну-ка живо все за работу!

И отвернулся от них к собственной команде. «Расписные» один за другим отошли от Са’Адара, занявшись уборкой. Жрец остался стоять, где стоял.

– Кори – к штурвалу! Брик – за старшего на палубе! – отдавал распоряжения Соркор. – Поднимете якорь и поставите паруса, как только «Мариетта» двинется с места! Идем назад, в Бычье устье! Живей, ребята, живей! Покажите им, как настоящие матросы работают! – Старпом окинул глазами медленно разбредавшихся «расписных» и заметил жреца: тот все так же стоял на месте, сложив руки на груди. – А ты что к палубе присох? Работы на всех хватит! Ждешь, пока Брик тебя носом во что-нибудь ткнет?

Ему понадобилось два шага, чтобы оказаться рядом с Уинтроу. Мальчик больше не угрожал его капитану – он его просто поддерживал. Могучий старпом поднял Кеннита на руки с такой осторожностью, словно спящего ребенка потревожить боялся. И улыбнулся Уинтроу, показав больше зубов, чем ощерившийся бульдог:

– Ты наложил руки на капитана – и ухитрился остаться в живых. Знай, второго раза не будет!

– Нет. Надеюсь, мне не понадобится, – ответил Уинтроу.

Правду сказать, в животе у него было холодно, но не из-за оскала Соркора, а из-за черных глаз женщины, неотрывно устремленных ему в спину.

– Я тебя в каюту отнесу, кэп, – предложил Соркор.

– Только после того, как меня представят кораблю, – возразил Кеннит.

Он заставил Соркора поставить его на палубу и… принялся охорашиваться, разглаживая кружево на рубашке.

Уинтроу невольно улыбнулся:

– Я рад буду представить тебя Проказнице, капитан.

Однако сердце у него упало, когда он увидел, как медленно и осторожно, с каким мучительным трудом тот пробирался на бак. Этого человека поистине поддерживали только самолюбие и железная воля. Если то или другое изменит ему – он обречен. Если он сдастся, лучшие врачи мира уже не смогут его спасти. Но доколе он намеревался жить, у Уинтроу в его целительских трудах имелся могущественный союзник.

Трап, что вел на бак, явился для капитана препятствием почти неодолимым. Соркор как мог старался и поддержать Кеннита, и достоинство его притом соблюсти. Этта же, опередившая всех, свирепо повернулась к пялившимся рабам.

– Вам что, делать больше нечего, кроме как глазеть? – спросила она зло. И обратилась к Брику: – Там, внизу, в трюмах, наверняка есть больные. Пусть те, кому нечего делать, помогут выносить их на воздух.

Кеннит выбрался наконец на носовую палубу. Этта попыталась поддержать его под руку, но он лишь отмахнулся. Когда наверх взобрался Уинтроу, Кеннит, опираясь на костыль, дошел уже почти до форштевня.

Проказница оглянулась на него через плечо… Смерила его взглядом зеленых глаз. И негромко, сдержанно приветствовала:

– Капитан Кеннит.

– Госпожа моя Проказница, – ответил он.

И отвесил поклон. Не столь низкий, как подобало бы здоровому человеку, но уж всяко это был не просто кивок. Выпрямившись же, он начал смотреть на нее не менее пристально, чем она – на него. Уинтроу стало немного не по себе, ибо ноздри капитана раздувались, а в восхищенной улыбке была-таки изрядная доля алчности. Так или иначе, его неприкрытый восторг не оставил Проказницу безучастной. Разволновавшись, она очень девическим жестом поднесла руки к груди. Улыбка Кеннита только сделалась шире. Глаза Проказницы округлились, но на устах появилась ответная улыбка. Она просто не смогла ее удержать.

Она первой нарушила молчание.

– Ума не приложу, чего ты от меня хочешь, – сказала она. – Зачем ты пытался присвоить меня именно таким образом?

Кеннит сделал еще шаг вперед.

– Ах, моя повелительница ветра и волн, стремительная и прекрасная! Мое желание таково, что проще и не выдумать. Я желаю сделать тебя своей. А потому мой первый вопрос к тебе: чего бы ты от меня хотела? Что мне сделать, дабы завоевать тебя?

– Ну, я не… Никто еще никогда… – Она замялась, смутившись, и повернулась к Уинтроу: – Я принадлежу Уинтроу, а Уинтроу принадлежит мне. И нам обоим пришлось убедиться, что этого ничто не в силах переменить. И уж конечно, ты не сможешь встать между нами.

– Так говорит всякая девушка, любящая своего брата. Но потом является возлюбленный и похищает ее сердце.

Уинтроу просто не находил слов. И кажется, сходные чувства испытывала женщина Кеннита. У нее даже глаза превратились в щелки, точно у кошки, встретившей недружелюбного пса. «Ревность, – сообразил Уинтроу. – Она ревнует его из-за нежностей, расточаемых им кораблю… А я? – И пришлось честно сознаться: – Я тоже ревную, потому что Проказницу явно смущают и радуют его комплименты».

У нее даже румянец прорезался на деревянных щеках, и дыхание, колебавшее прикрытую ладошками грудь, сделалось чаще.

– Я не женщина, а корабль, – заметила она. – Моим возлюбленным ты быть не можешь.

– Не могу? А разве я не поведу тебя по волнам, которые ни один человек еще не решался рассекать, разве мы вместе не увидим земли и берега, о которых издавна слагают легенды? Разве мы вместе не окажемся под небесами, где горят звезды, коим еще не даны имена? Разве мы вместе не сложим такую повесть о наших странствиях, чтобы весь остальной мир язык проглотил от благоговения и восторга? Ах, Проказница, говорю тебе: я непременно завоюю тебя. Говорю тебе это и ничего не боюсь!

Она смотрела то на Кеннита, то на Уинтроу. Смущение необычайно красило ее, а паче того хорошела она от слов капитана.

– Что бы ты ни говорил, а место Уинтроу рядом со мной ты не займешь, – выговорила она наконец. – Мы с ним семья.

– А я и не собираюсь занимать его место, – с теплотой в голосе сказал ей Кеннит. – Мне оно ни к чему. Если при нем тебе безопаснее – да пусть остается с нами хоть навсегда! – И вновь он ей улыбнулся, улыбка была озорная, даже хищная и вместе с тем мудрая. – С кем с кем, а со мной тебе, госпожа моя, о безопасном существовании останется только мечтать! – Он скрестил руки на груди, и – нога не нога, костыль не костыль! – умудрился предстать великолепно лихим. – Я-то тебе в младшие братишки ни в коем случае не набиваюсь!

Как ни увлекся Кеннит ухаживанием за Проказницей, несчастная нога дала о себе знать. Жестоко и в самый неподходящий момент. Он ахнул от боли, и улыбка погасла, сменившись гримасой страдания. Кеннит поник, шатнулся – и тотчас рядом с ним возник Соркор.

– Да ты же ранен! Тебе больно! – воскликнула Проказница, прежде чем успел подать голос кто-либо другой. – Ступай, пожалуйста, отдохни!

– Боюсь, в самом деле придется, – согласился Кеннит настолько смиренно, что Уинтроу понял: забота Проказницы более чем пришлась ему по душе.

Мальчик задался даже вопросом: был ли приступ боли таким уж неожиданным? И так ли некстати произошел? А Кеннит продолжал:

– Итак, госпожа моя, сейчас я вынужден оставить тебя. Но я еще загляну, если ты мне позволишь. Ты позволишь мне? Как только я почувствую себя чуточку лучше?

– Конечно. Обязательно заходи. – И она убрала руки от груди.

А потом… протянула одну руку ему. Как бы приглашая соприкоснуться ладонями.

Пират сумел отвесить ей еще один глубокий поклон, но не сделал попытки прикоснуться к руке.

– До встречи, дорогая моя, – сказал он ей, и в словах прозвучала приязнь. Он отвернулся и совсем другим голосом, тихо, хрипло позвал: – Соркор… Мне, кажется, опять нужна твоя помощь…

Богатырь легко поднял своего капитана и отправился с ним на корму, а Уинтроу успел перехватить взгляд, которым наградила корабль женщина. Приятным этот взгляд никак нельзя было назвать.

– Соркор! – неожиданно властно окликнула Проказница, заставив всех вздрогнуть и обернуться. – Поосторожнее с ним, Соркор! И вот что: когда уложишь его, не забудь прислать сюда несколько стрелков с луками. Пусть они хоть напугают этих тварей, если ничего больше не получится!

– Капитан?.. – спросил Соркор.

Кеннит тяжело обвисал у него на плече. По его лицу стекал пот, но капитан улыбался.

– Обязательно исполни желание дамы… Живой корабль… мой наконец. Поухаживай за ней вместо меня, парень, пока я сам не смогу заняться ее обольщением…

И со вздохом, очень напоминавшим предсмертный, он совершенно обмяк на руках у старпома. Соркор живо поднял его на руки и понес в бывшую каюту Кайла Хэвена, а Уинтроу все пытался истолковать про себя странную улыбку, так и оставшуюся у Кеннита на устах.

Женщина шла позади, ни на миг не отрывая глаз от лица капитана.

Уинтроу повернулся и медленно подошел к форштевню, туда, где только что стоял Кеннит. И отметил про себя, что никто не сделал ни движения, чтобы ему помешать. Он был совершенно свободен в своем перемещении по кораблю – в точности как когда-то.

– Проказница, – окликнул он негромко.

Она все смотрела вслед Кенниту. Очнувшись от задумчивости, она подняла глаза на Уинтроу. Глаза были по-прежнему круглыми от изумленного недоумения. И в них горели искорки.

Она протянула руку, и он, перегнувшись через фальшборт, вложил руку в ее ладонь. Слова были навряд ли нужны, и все-таки он выговорил вслух:

– Смотри… будь с ним осторожна…

– Верно, человек он опасный, – согласилась она. – Кеннит…

Ее губы произнесли имя капитана, точно обласкав его.

Он открыл глаза в хорошо убранной каюте. Даже рисунок дерева на стенных панелях был тщательно подобран. Светильники были бронзовые: стоит их лишь заново отполировать – и они засияют. Для карт была устроена особая стойка, и пухлые свитки покоились в ней, как несушки на гнездах. Воистину куры, несущие золотые яйца! Целая сокровищница сведений – фамильное собрание карт торговой семьи из Удачного! Да и, кроме карт, всяких маленьких приятностей в каюте было хоть отбавляй. Взять хоть умывальник с фарфоровой чашей и кувшином – явно парными. По стенам висели картины, надежно укрепленные против качки. Толстые стеклянные иллюминаторы закрывались тщательно сработанными резными деревянными ставнями. Все элегантно, со вкусом… Увы, недавно здесь произошел вполне понятный разгром, и повсюду валялись вещи, принадлежавшие прежнему капитану, но Этта уже сновала туда и сюда, восстанавливая порядок.

В воздухе чувствовался запах дешевых курений, так и не сумевший превозмочь всепроникающую вонь работоргового корабля. Тем не менее было понятно, что невольничьим судном Проказница недолго успела пробыть: грязь вполне можно было отскрести, а смрад – вывести. И вновь станет она опрятным и радостным кораблем. А каюта эта воистину была настоящей каютой для настоящего капитана!

Он огляделся. Он лежал совсем раздетый, лишь ноги прикрывала простынка. Он спросил Этту:

– А где наш мальчишка-капитан?

Она обернулась на звук его голоса и сразу бросилась к его постели.

– Мальчик пошел осмотреть голову и ребра своего отца. Он сказал, это не займет много времени. Он попросил убрать хлам из твоей каюты, прежде чем попробует тебя полечить. – Этта посмотрела на Кеннита и покачала головой. – Как ты можешь доверять ему, не понимаю! Он же знает: пока ты жив – ему этим кораблем не владеть. И еще я не возьму в толк, с какой стати ты доверяешь сопливому мальчишке то, о чем и подумать не позволял троим искусным лекарям в Бычьем устье.

– Потому, – ответил он негромко, – что он – часть дара госпожи удачи. Той самой госпожи удачи, что с такой легкостью отдала мне в руки этот корабль. Неужели ты не видишь, что это тот самый корабль, что был мне предназначен? Мальчик, скажем так, входит в оплату.

Едва ли не впервые ему почти захотелось, чтобы она поняла. Но никто не должен был знать, какие слова произнес талисман, когда они с мальчиком так глубоко заглянули друг другу в глаза. Никто не должен был знать о связи, возникшей между ними в мгновение ока, о связи, которая дразнила любопытство Кеннита и пугала его. И он сказал еще, ограждая себя от дальнейших вопросов:

– Мы уже подняли якорь?

– Соркор ведет нас в Бычье устье. Кори стоит у руля, Брик командует на палубе. Мы следуем за «Мариеттой».

– Ясно. – И Кеннит улыбнулся своим мыслям. – Ну и как тебе нравится мой живой корабль?

Этта тоже улыбнулась – горько и сладко одновременно.

– Она красавица. И я уже ревную. – Этта сложила на груди руки и посмотрела на него искоса. – Не думаю, что мы с ней скоро подружимся. Она слишком странное существо – и не женщина, и не дерево, и не корабль! Я не в очень большом восторге от тех блистательных речей, которыми ты так щедро осыпал ее. И мальчишка, Уинтроу, мне не слишком-то по душе.

– А мне, как и всегда, нет особого дела до того, что там тебе нравится или не нравится, – нетерпеливо перебил Кеннит. – Но что я мог ей предложить, кроме слов, чтобы завоевать ее? Она ведь не женщина в том же смысле, что ты! – Шлюха еще продолжала дуться, и он добавил со всей свирепостью: – Эх, не болела бы так нога! Сей же час бы на кровати-то тебя разложил – да и показал тебе, кто ты такая для меня есть.

Черный лед в ее глазах мгновенно сменился темным огнем.

– Вот бы так оно и случилось, – тихо сказала она.

И необыкновенно возмутила его теплой улыбкой, которой вознаграждена была его грубость.

Кайл Хэвен лежал на ободранной койке Гентри и смотрел в потолок. То малое, что оставили после себя рывшиеся в пожитках рабы, валялось на полу. Уинтроу переступил через цепочку, вырезанную из дерева, и лишенный пары, брошенный кем-то носок. Все прочее, еще сутки назад принадлежавшее Гентри, – его книги, одежда, инструмент для резьбы по дереву – было отсюда унесено либо валялось изничтоженное. Кто тут больше потрудился – рабы, потрошившие каюты команды, или пираты с их гораздо лучше организованным сбором добычи?

– Это я, отец, – сказал он, тихо закрывая за собой дверь. – Я, Уинтроу.

Дверь больше не запиралась: во время восстания кто-то сломал замок ударом ноги, даже не удосужившись сначала попробовать повернуть ручку. Впрочем, дверь была притворена, и двое «расписных», поставленные Са’Адаром нести стражу, не попытались заново ее распахнуть. Человек на койке не пошевелился.

Уинтроу поставил тазик с водой и приготовленные тряпки на расколотые останки столика Гентри и повернулся к отцу, чтобы торопливо прижать пальцы к его шее: бьется ли сердце? Сердце билось, и прикосновение привело отца в себя. Он с невнятным восклицанием дернулся прочь от его руки, потом торопливо сел.

– Все в порядке, – успокаивающе проговорил Уинтроу. – Это всего лишь я.

Кайл Хэвен показал зубы в пародии на улыбку.

– Да, – сказал он, – всего лишь ты. Но насчет того, что все в порядке, – будь я проклят, если это действительно так!

Вид у него был жуткий, даже хуже, чем когда рабы пытались скормить его змею. «Да он постарел! – подумал Уинтроу. – Постарел за один день!» Его щеки покрывала щетина, залепленная кровью из раны на голове. Уинтроу пришел сюда с намерением промыть и перевязать раны отца, но теперь им овладела странная неохота прикасаться к нему. Нет, крови он не боялся и отнюдь не был слишком горд для такого рода дел; если в нем когда и было подобное, время, проведенное в трюме с немощными рабами, давным-давно его от этого излечило. Нет. Он не хотел прикасаться к Кайлу Хэвену потому, что это был его отец, и ему казалось, что прикосновение могло некоторым образом засвидетельствовать эту кровную связь.

Уинтроу не попытался прятаться от собственных чувств. Их следовало принять и признать. Но как же ему хотелось, чтобы этот человек был ему совершенно чужим!

– Я тебе воды умыться принес, – сказал он ему. – Правда, немного. Запасы пресной воды у нас как раз на исходе. Ты, может, проголодался? Если хочешь, попробую галет или сухарей тебе раздобыть. Больше, боюсь, просто ничего нет.

– Ничего мне не надо, – ответил отец. – И вообще, можешь поменьше обо мне беспокоиться. У тебя более важные друзья завелись, вот им и прислуживай.

Уинтроу не стал обращать внимания на слова, которые пожелал выбрать его отец.

– Кеннит спит, – сказал он. – Пусть отдохнет как следует и сил наберется. Тогда у меня будет хоть какой-то шанс его вылечить.

– Вот как? Ты, значит, и вправду намерен… Ты вылечишь человека, отнявшего у тебя твой корабль!

– Да. Чтобы спасти тебе жизнь.

– Чушь! – фыркнул отец. – Ты бы все равно это сделал. Даже если бы они меня тому змею скормили. Такова уж твоя сущность – под всякого, кто при власти, ложиться!

Уинтроу попытался беспристрастно поразмыслить над услышанными словами. Потом сказал:

– Возможно, ты и прав. Возможно, я все равно сделал бы это. Но не потому, что у него власть. Кто он такой – это тут вообще ни при чем. Дело в жизни, отец. Жизнь – это Са. Это значит: пока не утрачена жизнь, всегда есть возможность совершенствования. И потому я, как священнослужитель, вижу свой долг в том, чтобы сохранять жизнь. Даже его.

Отец мрачно рассмеялся:

– Только еще не добавил – даже мою.

Уинтроу молча кивнул.

Кайл Хэвен повернул к сыну голову той стороной, где была рассечена кожа.

– Ладно, жрец, приступай. Больше ты все равно ни на что не годишься.

Уинтроу не попался на удочку. Он сказал:

– Давай сначала посмотрим, что там у тебя с ребрами.

– Как скажешь.

Отцу было явно трудно двигаться, но все же он сам стащил драные остатки рубашки. Вся левая сторона груди у него была сплошь в синяках. Уинтроу внутренне содрогнулся, увидев на его теле явственно отпечатавшийся след сапога. Значит, этот удар достался уже лежачему… И опять единственными лекарскими припасами Уинтроу были вода и влажные тряпки: врачебный сундучок, имевшийся на корабле, подевался неизвестно куда. Он очень осторожно приступил к перевязке, чтобы помятые ребра причиняли поменьше страданий. Его отец ахал и вздрагивал от каждого прикосновения, но не отстранялся. Когда Уинтроу завязывал последний узелок, Кайл Хэвен сказал ему:

– Ты ненавидишь меня, ведь так, парень?

– Не знаю. – Уинтроу намочил тряпку и начал промокать кровь у него на лице.

– А я знаю, – сказал отец. – У тебя на физиономии все написано. Ты едва можешь себя заставить в одной каюте со мной находиться, а прикасаться ко мне – и подавно!

– Ты ведь действительно пытался меня убить, – проговорил Уинтроу ровным голосом.

– Да. Пытался. Пытался! – У отца вырвался недоуменный смешок, но смеяться было слишком больно, и он, вздрогнув, умолк. – Провалиться мне, если я знаю, почему тогда поступил так. Но в те минуты мне казалось, что ничего более умного и придумать-то невозможно.

Уинтроу понял, что более вразумительного объяснения не дождется. Да он и не был уверен, что ему вправду хотелось понять. Он устал от бесконечных попыток понять отца. Он совсем не хотел его ненавидеть. Он вообще не хотел ничего чувствовать к этому человеку. А больше всего ему хотелось, чтобы отец вообще в его жизни не существовал.

– Почему все должно было случиться именно так? – вырвалось у него вслух.

– Ты сам сделал выбор, – заявил Кайл Хэвен. – Все могло быть совершенно иначе. Если бы ты хоть попытался сделать по-моему… просто делать, что тебе говорят, не задавая вопросов, – все было бы хорошо. Неужели так трудно было раз в жизни поверить, что кто-то другой лучше знает, где твое благо?

Уинтроу обвел глазами комнату так, словно обозревал весь корабль.

– Я думаю, – сказал он тихо, – это никому из нас не во благо.

– Только потому, что ты все испортил! Ты – и корабль! Если бы вы оба вели себя как положено, мы уже на полпути в Калсиду были бы теперь! И Гентри, и Майлд, и… и все… все они были бы живы! И виноват во всем ты! Ты, а не я! Ты это выбрал!

Уинтроу попытался придумать ответ, но ничего путного ему в голову не пришло. И он принялся молча, тщательно перевязывать отцу голову.

Как же здорово они работали у нее на палубе и на мачтах, эти пестро разодетые морские разбойники! Со времен капитана Ефрона не доводилось ей наслаждаться командой, составлявшей с нею такое органичное целое! Она обнаружила, что с облегчением воспринимает их многоопытное обращение с ее такелажем и парусами. Исполняя распоряжения Брика, бывшие невольники выстроились правильными цепочками, таская из-за борта ведерки с водой и передавая их вниз – отмывать испоганенные трюмы. Другие уже качали помпы, выплескивая в море застоявшуюся грязь. Третьи вооружились кусками пемзы и скребли палубу… Они пытались оттереть кровавые пятна, но вотще: диводрево сохранит эти отметины навсегда. Она знала это, но помалкивала. Люди сами поймут тщетность своих усилий. Несколько человек трудились в трюмах, снимая цепи, гроздьями свисавшие с переборок. Медленно, но верно все они возвращали ей прежний облик. Можно сказать, возвращали ей ее прежнюю…

С самого дня своего пробуждения Проказница, пожалуй, не испытывала большего удовлетворения. Но помимо удовлетворения было и еще кое-что, кое-что беспокоящее, но вместе с тем завораживающе интересное.

Она расширила свое восприятие… В каюте старпома на краешке узкой койки сидел Кайл Хэвен, а Уинтроу молча промывал ему рану на голове. Ребра Кайла уже стягивала повязка. Тишина в каюте была не просто тишиной, но чем-то бо?льшим: так молчат друг с другом люди, говорящие на разных языках и не имеющие ничего общего. Болезненная это была тишина, и Проказница не стала к ней прислушиваться.

В капитанской каюте беспокойно дремал предводитель пиратов… Проказница не ощущала его с такой остротой, с какой чувствовала Уинтроу, однако ее достигал и снедающий его жар, и неровный ритм дыхания. Она потянулась к нему, точно мотылек – к пламени свечки… «Кеннит». Она заново примерилась к его имени. Лихой, злой человек. И опасный… Но до чего ж обаятельный. Его женщина ей не слишком понравилась. Зато сам Кеннит… Он сказал, что завоюет ее. Не завоюет, конечно, ведь он не член ее семьи. Однако Проказница обнаружила, что ожидает этих его попыток, пожалуй, даже с нетерпением. Как он ее называл? «Моя повелительница ветра и волн, стремительная и прекрасная…» Ну не глупо ли человеку так говорить с кораблем?

Проказница откинула с лица волосы и глубоко вздохнула всей грудью. Возможно, Уинтроу был-таки прав. Возможно, настало ей время подумать, какой жизни она хотела бы для себя.