Вестник 12
Как-то лежали, и перед сном я подумал, что у меня нет ничего своего. Точнее, конечно, есть какие-то вещи, но я к ним не привязан. Я не могу, даже представить себе, ситуацию, в которой у меня есть моя земля, мой дом и все это находится в безопасности. Когда я начинаю представлять такую картину, у меня практически сразу появляется ощущение, что это у меня заберут. Что мне нельзя иметь это и быть уверенным в этом. А сразу после этой мысли приходит грусть. Я не знаю, откуда она взялась. Рационально я думаю, такое возможно и стоит пробовать. Но эмоционально, удивительно на сколько то самое, мое легкое отношение к вещам, которое делает мою жизнь такой простой во многих отношениях, основано на нежелании сталкиваться со страхом и ужасом потери этого.
И удивительно, что так было всю дорогу. В этом же проявляется мое отношение к стране сейчас. Но я вижу, как иногда, это играет со мной злую шутку, что не привязываясь ни к чему, я не во что не включаюсь и со многим я не могу познакомиться из-за этого. Или я пытаюсь убедить себя в этом. Какую-то свою часть.
Внутри меня живет красный комиссар, который врывается в избу и спрашиват "есть ли еще что у вас забрать?" и я отвечаю ему "нет батюшка, уже все отдали, уже сами бедные сидим голодные". Но он знает что я вру, а я боюсь, что он найдет что-то. Боюсь умереть. И продолжаю жить в страхе. Год за годом. Век за веком. Комиссар за комиссаром.
Я говорил и продолжаю говорить, что мне интересно иметь опыт долгого проживания в другой стране для того, чтобы пересмотреть свои взгляды и отношения с родиной. И изжить твердолобый патриотизм. Твердолобый он именно по причине того, что я, включаясь в него, перестаю думать. Например, у меня есть внутренняя установка, что я должен пойти на войну и не важно, что я по этому поводу думаю. И если я умру, ну значит тело мое удобрит почву для будущих поколений моей страны. Этот пример, конечно, прямолинейный, и я хоть и чувствую этот твердолобый патриотизм, уже к 30 годам я мог спокойно его останавливать и думать.
А теперь есть более солжные конструкции того же принципа. Например, я считаю, что война государств - это идиотия, и участвовать в ней я не хочу. Но если я думаю о том, что нападут на мою страну, я должен выезжать и защищать ее. Мне нужно какое-то время, для того, чтобы осознать этот диссонанс и примитивную ошибку в рассуждении. Ведь я же поеду воевать на стороне государства, я попаду в эту мясорубку, где решать мне будет ничего нельзя. Здесь можно возразить, что в демократических режимах такого быть не должно, потому что мы выбрали правителей, и мы идем с ними в одном русле. Хотя тоже, а если я был в меньшинстве на выборах? Ладно.
Что я хочу сказать, я чувствую себя глупым человеком. Мне не нравится и то, и это, я ни за кого, всё мне это остачертело, и я ищу свой вариант. Я чувствую себя человеком, у которого мир требует ответа про то, что я выбираю, а мне нужно больше времени, больше данных и даже со всеми данными, я не могу принять решение. И вопрос не в нерешительности, а вот такая у меня скорость. Может, я всю жизнь буду думать и так ни к чему и не прийду, и я хочу, чтобы у меня было это время. В диктатуре мне не нравится, что все решает горстка людей, в демократии мне не нравится, что решается количеством голосов. Да, у меня есть возможность продолжить бороться и отстоять свои права и желания на следующих выборах, но я не хочу. Я хочу чтобы у меня было время сейчас.
Я чувствую себя как мой сын, когда он не может что-то выбрать, а меня раздражает, что он не может сделать такой простой выбор. И я начинаю на него раздражаться.
Сейчас мне 34, я не верю ни в один государственный строй, я не считаю здоровым или хоть сколько-нибудь порядочно применимым практическим занятием - интересоваться политикой в странах, когда они исчисляются сотнями миллионов людей (только если это не исторический и наблюдательный интерес). Я придерживаюсь мысли о том, что я плачу тому или иному государству деньги в виде налогов, за то что могу ходить по улицам, что из крана течет вода, а в магазинах есть продукты.
Мне интересно жить, вокруг столько всего разного, а сраный патриотизм продолжает меня дрочить. И я чувствую себя в этом одиноко. Может быть, когда-нибудь, я пойму патриотизм иначе. Посмотрим, сколько мне понадобится на это времени.
Читал Ролло Мей "Открытие бытия". Не уверен, что отрывки вырванные из контекста могут создавать правильное впечатление или навести на мысли, о которых они рассуждают, но все же, вот некоторые вырезки.
Когда мы имеем дело с людьми, то истина не существует в реальности сама по себе; она всегда зависит от реальности непосредственных отношений.
Если психология по Фрейду, Кьеркегору, Ницше и вообще в целом занимается тем, что увеличивает сознательное в противовес бессознательному - я, в своих поисках смысла, анархизма, дзена, двигаюсь в другую сторону от расширения сознания. В не-сознание. Это страшно.
Наконец, смог понять, что означает выражение Ницше "Ошибка есть малодушие".
Так вы хотите жить согласно природе? О, благородные стоики! Это же насквозь лживые слова. Представьте себе свое существование в природе, чрезмерно расточительное, чрезмерно безразличное, без цели и размышлений, без сострадания и справедливости, плодовитое и запущенное и в то же время сомнительное. Представьте себе само безразличие как силу. Каким образом вы могли бы жить согласно этому безразличию?"
Теперь мы переходим к очень важной проблеме, и для того, чтобы понять ее, нам необходимо сделать одно предварительное разграничение: провести грань между понятием разума, которое использовалось в семнадцатом веке и в эпоху Просвещения, и техническими разумом нашего времени. Фрейд поддерживал концепцию разума, а именно "исступленного разума", возникновение которой связывают с эпохой Просвещения. Он приравнивал ее к науке. Подобное использование разума, которое мы отмечаем у Спинозы и других мыслителей семнадцатого и восемнадцатого веков, дает уверенность в том, что сам по себе разум может постичь все проблемы. Но те мыслители обращались к разуму наряду со способностью выходить за пределы непосредственной ситуации и постигать целое, и тогда не исключались жестко такие функции, как интуиция, инсайты, поэтические образы. Общее представление о разумном также включало в себя и этику: разум в европейском философском течении 18 века предполагал и справедливость. Иными словами, многое из того, что в наши дни называется "иррациональным", тогда входило в понятие разума. Это объясняет и ту огромную и полную энтузиазма веру, которую тогда можно было обрести. Но к концу девятнадцатого века этот экстатический взгляд был утерян, что наиболее ярко показал и обосновал Тиллих. Разум предстал лишь как "технический разум": соединенный с техникой разум как механизм, наиболее совершенно функционирующий тогда, когда он занят отдельными проблемами; разум как дополнение к индустриальному прогрессу и подчиняющийся ему, разум как нечто отдельное от эмоций и воли, разум как действительная противоположность существованию; наконец, разум, против которого так неистово боролись Кьеркегор и Ницше.
Достаточно сложно дать определение бытию и Dasein, но наша задача становится вдвойне сложной, поскольку, используя эти определения и их коннотации, мы сталкиваемся с сильным сопротивлением. Кто-то из читателей может подумать, что эти слова (которые используются в достаточно пренебрежительном смысле и являются "смутными") представляют собой всего лишь новую форму "мистицизма". Но пренебрежительное отношение к этому подходу демонстрирует очевидное увиливание от ответа. Интересно, что определение мистический используется в этом уничижительном смысле и означает все то, что мы не можем разделить на сегменты и пересчитать. В нашей культуре все еще распространено странное убеждение, согласно которому предмет или опыт нельзя считать реальным, если мы не можем произвести с ним математические расчеты и он, так или иначе, должен быть реальным, если его можно свести к цифрам. По это означает абстракцию; математика главным образом абстрактна, что и снискало ей успех и послужило причиной для такого широкого использования.
Таким образом, современный Западный человек оказывается в странной ситуации: стоит ему свести что-то к абстракции, как потом приходится убеждать себя в том, что это реально. Это очень тесно связано с чувством изоляции и одиночества, свойственным современному Западному миру; так как единственным опытом, который мы позволяем себе считать реальным, является тот опыт, который на самом деле таковым не является. Таким образом, мы отрицаем реальную сущность нашего опыта.
Съездили в Пуэрто-Мадрин. Впервые нырял в глубину на открытой воде. Необычное состояние, когда очень далеко от берега, ныряешь в океан, не видишь дна, опускаешься все ниже и ниже, на 10-12 метрах начинаешь смутно различать дно, а на 20 метрах дно становится более реальным, чем поверхность воды. На дне ничего нет. Песок. Немного камней. Пустыня под водой. Опускаешься и останавливаешься. Висишь в воде.
Вообще все не так красиво, как можно себе представить. Полутьма, тишина и холод. Температура воды 7 градусов. А во фридайвинге главное - расслабление, тишина в голове, спокойствие - все, чтобы расход кислорода был медленным. А в такой температуре, даже в гидрокостюме, нужно время чтобы расслабится. На первых парах лицо, единственная не покрытая часть тела, деревянеет. Губы от соленой воды и холода в первый день у меня завернулись внутрь. Но если продолжать нырять, смотреть за состоянием, дать телу адаптироваться, то оказываешься в тишине. Именно это мне нравится во фридайвинге. Я шучу, что он мне нравится потому, что под водой тихо и нет людей, но на деле я люблю состояние, когда ты под водой, погруженный внутрь себя, и ничего не происходит. Все внимание собирается внутри головы и вдруг исчезает, а ты просто висишь в невесомости, и окружающая среда медленно двигает тебя. Сердце медленно постукивает.
Некоторые фридайверы любят плавать под водой, что-то смотреть, куда-то залазить и исследовать. Иногда мне тоже интересно, но по большому счету, это просто уникальное состояние, в которое я люблю попадать и ничего в нем не делать.
А потом я чувствую, что кислорода осталось совсем мало, кровь уже отхлынула от конечностей и надо медленно всплывать, компенсируя перепад давления, чтобы снова проснуться в мире людей.
Недавно я думал о том, почему нет психологов счастливого человека. Вообще, конечно, думаю что они есть, но не уверен что они позиционируют себя именно так. Большинство психологов позиционирует себя как те, кто помогает справляться со сложностями, а здесь идея в том, чтобы быть психологом для человека, у которого и так все хорошо. Надо же помочь таким людям пережить свое счастье, радость, справиться с вдохновением. Вот так живет счастливый человек и не может справится со всем этим, начинает чувствовать тревогу, переживать, бояться, суетиться, и в итоге попадает к обыкновенному психологу, который будет ему со всем этим помогать. А пошел бы сразу к психологу, который работает с счастливыми людьми - и все было бы в порядке.
Вот я например, начинал работать с тяжелых клиентов, с суицидов, смертей, боли и одиночества, за все эти годы, я могу сказать точно, я стал работать иначе, и, соответственно, и люди ко мне приходят другие. Сейчас я работаю, по большей части, с достаточно успешными, хорошими людьми, у которых базово все в порядке. Так, возможно, однажды я дойду до того, чтобы стать психологом счастливого человека. (Привет Женя!)
Посмотрим. Тут конечно не идет речь о всех клиентах. Все разные, я имею ввиду именно вектор. Еще например факт в том, что последние 2 года у меня мужчин больше, чем женщин. И от этого я тоже меняюсь. Я меняюсь, и это меняет мою практику.
Никогда не интересовался в серьез Волошиным, и не уверен, что многие из моих знакомых его знают, а, тем не менее, когда нахожу таких людей, всегда удивляюсь, почему он сейчас не известен повсеместно. Так было с Рыжим, Ерофеевым, Фанте, Кармиггельтом и многими другими, кого я для себя открыл за последние 15 лет.
Я вижу в стихах Волошина то, что чувствую и не способен выразить.
Стихотворение "Россия" 1915 год.
Враждующих скорбный гений
Братским вяжет узлом,
И зло в тесноте сражений
Побеждается горшим злом.
Взвивается стяг победный…
Что в том, Россия, тебе?
Пребудь смиренной и бедной —
Верной своей судьбе.
Люблю тебя побежденной,
Поруганной и в пыли,
Таинственно осветленной
Всей красотой земли.
Люблю тебя в лике рабьем,
Когда в тишине полей
Причитаешь голосом бабьим
Над трупами сыновей.
Как сердце никнет и блещет,
Когда, связав по ногам,
Наотмашь хозяин хлещет
Тебя по кротким глазам.
Сильна ты нездешней мерой,
Нездешней страстью чиста,
Неутоленною верой
Твои запеклись уста.
Дай слов за тебя молиться,
Понять твое бытие,
Твоей тоске причаститься,
Сгореть во имя твое.
отрывок из стихотворения "Государство" 1922 год
А в наши дни, когда необходимо
Всеобщим, равным, тайным и прямым
Избрать достойного —
Единственный критерий
Для выборов:
Искусство кандидата
Оклеветать противника
И доказать
Свою способность к лжи и преступленью.
Поэтому парламентским вождем
Является всегда наинаглейший
И наиадвокатнейший из всех.
Политика есть дело грязное —
Ей надо
Людей практических,
Не брезгающих кровью,
Торговлей трупами
И скупкой нечистот…
Но избиратели доселе верят
В возможность из трех сотен негодяев
Построить честное
Правительство стране.
Есть много истин, правда лишь одна:
Штампованная признанная правда.
Она готовится
Из грязного белья
Под бдительным надзором государства
На все потребности
И вкусы и мозги.
Ее обычно сервируют к кофе
Оттиснутой на свежие листы,
Ее глотают наскоро в трамваях,
И каждый сделавший укол с утра
На целый день имеет убежденья
И политические взгляды:
Может спорить,
Шуметь в собраньях и голосовать.
Из государственных мануфактур,
Как алкоголь, как сифилис, как опий,
Патриотизм, спички и табак, —
Из патентованных наркотиков
Газета
Есть самый сильнодействующий яд,
Дающий наибольшие доходы.
Где-то месяц назад понял, вдруг, что все еще, где-то внутри, считаю себя "психологом в городе Москва". Уже больше года как я не он, и в целом, не собираюсь быть им в ближайшие годы, а внутренне, в какой-то настройке внутри головы, остался старый статус. Увидел это и удивился. Я знал, а теперь вдруг понял, что нужно перестраивать практику, иначе искать клиентов и вообще как-то внутрненее позиционирование изменить. Понял это, напугался и заинтересовался одновременно. И продолжил дрейфовать в ту сторону более сознательно.
Думаю, что новая пандемия людей - это глобальная рефлексия. Хотя, вряд ли она новая. Но этого точно больше, чем того требуется. И рефлексия уже давно захватила часть территории, котораю исконно занимает реальность. Анексия получается. Это что получается, через несколько лет глава рефлексирующего блока поведет войска на оставшуюся территорию реальности, и все мы окажемся в ситуации неподъемного ужаса, в которой рефлексия скуёт нас цепями, и мы умрем, не в силах сдвинуться с места. Возможно. Рефлексия такого рода - это как рак. Уничтожает своего носителя, хотя цель её только лишь в том, чтобы разрастись. Такой вот новый мировой порядок. И важно помнить во всей этой беготне, что все люди умирают, все государства рушаться, все системы падают, ничего не будет вечно, и это тоже. Поэтому оставайтесь на уровне человека. И, как автор вышеприведенного стиха во время гражданской войны 1918 года прятал у себя красных, когда приходили белые и прятал у себя белых, когда приходили красные, оставайтесь верны простым истинам. И помните иногда: рефлексия - яд, его нужно использовать осторожно.
Кстати, недавно говорили про возобновившуюся войну в Израиле и мне вспомнилась отличная притча, которая очень наглядно объясняет мою точку зрения на это. Привожу ее текст ниже:
Между правдой и истиной
Вот уже 3 года продолжалась война между кланами черных и красных муравьев. Причиной раздора стал большой муравейник возле старой яблоки, на который и те и другие утверждали свои права.
- Это муравейник построили наши предки! - кричали красне муравьи!
- Наши семьи живут здесь уже множество поколений! - возражали черные.
- При нас этот муравейник достигнет процветания! - говорили красные.
- Вы превратите этот муравейник в трущобы! - зло отвечали черные.
- Вы украли его у нас! - возмущались одни.
- Вы отобрали его у нас! - зверели другие.
А когда слова заканчивались, муравьи убивали друг друга. Жители дикого леса устали от жестокой войны и многочисленных жертв, но не могли ничего изменить. Каждый клан был абсолютно уверен в своей правоте и не допускал никаких компромиссов, кроме капитуляции врага. Дело осложнялось тем, что затянувшийся конфликт унес множество жизней с обеих сторон, и, вскоре, речи о примирении быть не могло: муравьи жаждали мести. Эта война неизбежно закончилась бы взаимным истреблением, если бы не счастливая случайность. К тому времени, когда с каждой стороны осталось не больше двух дюжин, в диком лесу появился муравьиный лев, знаменитый всему миру пророк и учитель истины, безоговорочно чтимый всем муравьиным видом. Муравьи не смели продолжать войну в его присутствии, и в диком лесе на время воцарился мир. Жители дикого леса обратились к пророку с просьбой об окончательном усмирении враждующих. Муравьиный лев согласился помочь и пригласил оставшихся в живых муравьев на общую проповедь.
Проповедь муравьиного льва было подобно грому и молнии, в нем говорилось о братской любви, о единстве всего сущего и опасности иллюзий, сеющих вражду и кровопролитие. Никто из присутствующих не остался равнодушным: некоторые плакали, другие потупили взгляд, на морде третьих отражалась вся боль и ярость их чувств. Казалось, муравьи вот-вот примирятся в братских объятиях, но этого не случилось. Кто-то спросил о судьбе муравейника. Слово за слово, укором за укором, спор разгорелся со старой силой, муравьи приготовились к схватке. Драку остановил внезапный рык муравьиного льва, который обвел всех взглядом и заговорил: «Вы спорите о том, кто из вас прав, вы готовы убивать за свою правду, но знайте: ваша правда, какой бы правдивой она не казалась, — ложь и вздор перед лицом истины. Среди вас нет правых. Даже если белое вы называете белым, а черное — черным, нарушив высшую истину любви и жизни, вы лишены права на какую-либо меньшую правду. Все вы — преступники перед вечностью, проклинающие и убивающие тех, кого считаете врагами, не замечая, что самый главный ваш враг и преступник — вы сами. Какая теперь разница, кому принадлежит муравейник? Прошли те времена, когда вы могли задать этот вопрос. Теперь лишь один вопрос должен волновать ваши головы и терзать ваши сердца: «Что я творю?» и «Как это остановить?». Не за дешевую правду, не за мнимую справедливость и не за кровавую победу должны вы теперь сражаться между собой, а за право искупить вину друг перед другом и перед истиной. Не копья и крики должны быть вашим оружием, а слезы и объятия, дела и клятвы в вечной дружбе и вечной любви». Сказав так, пророк ушел.
Что в этой истории правда и чем все кончилось на самом деле, не известно, так давно это было. Но вот что точно известно: муравейник тот стоит и по сей день, что в нем живут и красные, и черные муравьи, и даже белые. И что в самом центре стоит памятник муравьиному льву. А на постаменте его надпись: "Отстаивая правду, помни про истину". И что у этого памятника всегда лежат цветы».
Иногда я все таки натыкаюсь на коллег в интернете, которые вызывают во мне удивительные чувства. Например, зависти. Смотрю, как много они делают, курсы запускают, видео снимают, и ассоциации целые собирают, и выступают, и книги пишут. Задаю себе внутренний вопрос "Хочешь так же?" - и … не всегда могу на него ответить. Честно говоря, не хочу. Но, какая-то часть хочет, цепляется, говорит: "Нет! Надо, давай, хочу!". "Можешь?" "Кажется что да." "Силы есть?" "Есть." "Делай!" "Нет, не буду." "Почему?" "Не знаю." И это вопрос, на который я не хочу находить ответ. Почему? Не знаю.
Вот еще мысль, на которой я законсу этот ветсник.
Сейчас все вокруг используют психологические термины, анализируют себя и чем только не занимаются. Я думаю, что важно заметить факт, что психологические понятия, теории и т.д. - это инструменты. Ими надо уметь пользоваться, понимать их ограничения и сферы применения. И вообще, они не нужны всем, по моему мнению. Можно счастливо жить без них. А можно начать применять их для своей жизни и загнаться, что этот абьюзер, эта с детскими травмами, этот пограничный, этот в депрессии и т.д.. Во-первых, эти термины в итоге обесцените, во-вторых, себя и других в замешательство введете.
Это как если бы у вас был гаечный ключ, и вы его всегда с собой таскали, и говорили, что это очень важный инструмент для приготовления пищи.