19. Этого никогда не было
BySF
Beta — чримп
Когда Эндрю просыпается, он по привычке долго смотрит в потолок, готовясь к еще одному тяжелому и бессмысленному дню, который бетонной плитой придавит его к земле. Он слегка потягивается, когда боковым зрением замечает то, что заставляет его сердце биться не просто чаще — заставляет за секунду разогнаться до 200.
На его кровати — его — домашней кровати в — его — тайной квартире, где не было даже Жана или Джереми, на его кровати лежит человек.
Эндрю смотрит в потолок. Он надеется, что этот человек дышит.
Он переводит взгляд на стену, сжимая пальцами простыни, закрывая глаза, мысленно перебирая события прошлой ночи.
Алкоголь, Эденс, фейерверк. Нил.
Он не уверен, что хочет открывать глаза. Это почти тот самый третий вид его кошмаров — наяву. Те самые, которые должны казаться приятным сном, теплым воспоминанием, но никак не колючим одеялом, не позволяющим вытянуться во весь рост.
Те самые, в которых Нил — сам, по своему собственному желанию, остается с ним. Сам лениво открывает шторы, по привычке целует Эндрю в честь того, что они прожили еще один день, и идет варить кофе. Те самые, в которых солнце заливает его квартиру и блеском отражается у Нила в глазах.
Эндрю не может встать. Сегодня тот самый плохой день, на который накладывается похмелье, стыд, режущий и болезненный, стягивающий его живот в узел, заставляющий забиться под раковину как можно глубже, чтобы никогда больше не высовываться. Выключить свет, никогда больше не видеть красок и притвориться, что его жизнь медленно не тает под гнетом времени.
Почему он решил, что Нил хочет знать правду? Нил Джостен — мерзкий ебаный лжец. Он говорит, что готов. Он говорит, что хочет знать все версии Эндрю. Он говорит, что Эндрю может быть счастливее. Говорит, что сможет остаться. Пока. На пока — на чуть-чуть, ненадолго. Никаких привязанностей.
Эндрю не может встать, не может дотянуться до сигарет и буквально не может доплюнуть до потолка.
“В те дни, когда ты не можешь делать ничего, ты можешь… просто жить?” — говорила Би. Он следует ее совету. Эндрю встает, почти с закрытыми глазами перелезает через тело на его кровати, как будто если делать вид, что здесь никого нет — то так и будет.
Он может делать простые рутинные дела. Он идет на кухню. Серые, под цемент, блоки шкафчиков привычно бесшумно позволяют достать кофе, сахар и банку печенья — единственную разноцветную вещь, которая есть в его квартире.
Интересно, как это убежище отражает его сущность? Стоило ли добавить пару ковров или хотя бы чуть больше света? Он открывает шторы, ставит на стол пепельницу и включает идеальную бесшумную вытяжку, которая стоила целое состояние, но позволила избежать очередного скандала с соседями.
Он неторопливо пьет кофе, еще медленнее надкусывает протеиновое печенье, которое должно помочь поставить галочку “Полезные привычки” в его вымышленном трекере. Слышит, как звонит телефон. Прошло два часа с момента, как он проснулся. Пепельница переполнена.
Пропущенные звонки от Жана и Джереми уже не удивляют. Тея звонила четыре раза, оставив несколько голосовых своим томным бархатным голосом, которые Эндрю сейчас не готов слушать.
Он все сказал Нилу, и каким бы идиотом тот ни был, он должен был понять.
Нужно принять душ. Но тогда нужно будет пройти мимо спальни.
В которой все еще кто-то есть.
Этот кто-то бесшумно встает, как только Эндрю появляется в дверном проходе. Бесшумно проплывает на кухню, когда Эндрю достает сменное белье из комода. С легким щелчком включает кофемашину, когда Эндрю вытягивает из гладильного шкафа пару футболок и штаны.
Душ делает только хуже. Он старательно игнорирует следы на своей коже, пытаясь стереть мочалкой фиолетовые пятна, почти до крови раздирая шею. Не хочется смотреть в зеркало, видя перед собой не просто труса, но и предателя — своих собственных принципов?
На кухне звенит таймер на микроволновке.
Кто-то слишком самовольно распоряжается вещами в его квартире.
Эндрю вытирает волосы, тщательно размазывает увлажняющий гель по всему телу, наносит помадку на волосы. Патчи под глаза.
Ему почти все равно на то, как он выглядит, но в такие дни только банальные маленькие действия помогут не сойти с ума.
Он все еще не пересекается ни с кем в своей квартире. Только микроволновка еще горячая и на кухне стоит запах кофе. Эндрю хочет резко обернуться, чтобы хотя бы краем глаза увидеть, что происходит. Но не делает этого.
Вместо этого он забирается на диван в гостиной, кидает на ноги мрачный плед с черепами — насмешливый подарок Джереми на прошлый день всех влюбленных, и берет в руки кусок пиццы.
Телевизор, огромная тонюсенькая плазма, включает тупое шоу про кондитеров.
Эндрю может расслабиться. Ноги затекают и начинают мерзнуть, когда плед подтягивается повыше. Эндрю берет еще один кусок пиццы.
Нил берет кусок себе, презрительно осматривая кусочки ананасов. Логично предположить, что это самое сладкое, что было в меню пиццерии за углом.
— Не хотел оставлять тебя одного.
Конечно, Нил все понял. Иногда он умнее, чем кажется. Конечно, кто-то сказал ему: “И проследи за ним, это же Эндрю”.
Скорее всего, Роланд. Или Жан. Им нужны были гарантии, что Эндрю не будет их игнорировать следующий месяц или что-нибудь похуже. Это все еще не объясняет, почему?
Эндрю хочет это услышать — увидеть разочарование в глазах, отрицание и отторжение. Проследить вместе с Нилом за этой ублюдской логической цепочкой, которая наверняка закончится вполне справедливым вопросом: как Эндрю может быть доминантом, если…
Если он не стабилен, если он не в порядке и никогда не будет, если он не может контролировать себя, а все его поступки варьируются от бесполезной апатии до желания напиться до невозможности, то…
Нил облизывает пальцы, по которым крайне не эротично стекает масло, удерживаясь от того, чтобы не вытереть их об идеально матовую обивку дивана. Он пожимает плечами.
— Потому что я хочу быть здесь?
Это невозможно: невозможно одновременно так просто и обреченно это признавать.
Эндрю внимательно рассматривает его. Никаких внешних повреждений. Никакого страха, робости или сомнений. Словно это так привычно для них — вот так есть пиццу, сидя у него дома. Почему они вообще здесь?
— Ты был слишком пьян. Сказал мне адрес, потом сказал остаться. Ничего не было, — лаконично поясняет Нил.
— Тебе нравится ночевать в чужих квартирах?
— Мне было любопытно, — Нил старательно скидывает ананасы обратно в коробку, за что Эндрю испытывает дикое желание ударить его по рукам. — Плюс, Кевин просил проверить, есть ли у тебя пыточная, а Джереми делал ставку, что где-то в квартире будет стоять деревянный крест.
Эндрю оглядывает свои апартаменты. Ничего такого.
Его коллекция приспособлений и, условно, инструментов, идеально помещается в огромный выдвижной ящик, спрятанный под кроватью. Никогда в жизни — никогда — ему не приходило в голову проводить сессии вне Эденс. Тем более, дома. Тем более, приглашать сюда кого-то типа Нила.
Который украдкой все-таки вытирает палец о диван.
В ответ тот только наклоняет голову и широко раскрывает глаза. Кажется, что еще немного, и он высунет кончик языка и будет точной копией кота. Даже без своих дурацких ушек.
Нил скатывается на пол, стягивая половину пледа за собой, чтобы укрыться им с головой.
— У тебя слишком сильное похмелье, чтобы меня наказывать.
Странно, что он не говорит про депрессию, приступ панической атаки и серию признаний о своем прошлом, которыми Эндрю буквально рвало вчера.
Он убьет его. Своими руками. Спрячет в своем этом подземелье и укутает в несколько слоев синего бархата. И закроет там навсегда.
Вместо этого Эндрю только делает громкость больше, вытягивает ноги так, чтобы касаться Нила, который тут же подлезает ниже и сворачивается клубочком. Эндрю готов поклясться, что тот мурчит.
— Петплей не входил в список твоих интересов.
Почему они все еще игнорируют факт, что они вдвоем в квартире Эндрю?
Это все. Имя — все, на что у Эндрю сейчас есть силы. Почему они здесь?
Нил трется плечом об его ступню, окончательно стягивая плед. Он теребит рукой тоненький бархатный чокер, который прятался все это время за воротником бескрайней футболки, — и как только Эндрю не заметил?
— Потому что я боялся, что если оставлю тебя одного, то больше не увижу, стоит входной двери закрыться.
Они имитируют спокойствие и безмятежность еще пару часов, пока Нил не устает притворяться и изображать невинность. Он почти резко поворачивается к Эндрю, пытаясь показать максимальную незаинтересованность на своем лице.
Эндрю не мигая смотрит на него. Какой же глупый, наивный и… Он даже не представляет, что Эндрю может с ним сделать.
Например, выгнать из своей квартиры. Как будто давно пора. Ему должно быть сложно. Должно быть тяжело и тоскливо, он должен страдать от собственной ничтожности, но вместо этого смотрит на Нила, на его ресницы, на глаза, наполненные любопытством и готовностью бросить вызов. И — и у него нет ни единого шанса закапываться сейчас в своем одиночестве, нет ни малейшей возможности сказать “стоп”, отменить свои действия, отменить сегодняшний день, и, чтобы было бы совсем идеально, последние несколько месяцев.
Он говорит как можно более равнодушно. Ему хочется, чтобы Нил нашел. Чтобы ощутил, осознал, с каким трепетом и тщательностью Эндрю выбирал каждый предмет, уделяя внимание качеству и мастерству исполнения. Нет, это не был какой-то фетиш, — стоит вспомнить его собственный ошейник, — но в этом так грациозно раскрывалась вся его эстетская сущность, что да, он хотел, чтобы Нил нашел.
Это занимает у Нила около десяти минут. Он легко простукивает стены, проводит рукой по полу, легко толкает плечом шкаф, прежде чем поддеть ногой выступ под кроватью. Щелк. Плотный кусок корпуса ящика, идеально мимикрирующего под бетон, выскальзывает из-под кровати. Нил светится.
Эндрю пожимает плечами. Растрепанный и взбудораженный Нил выглядит еще лучше, чем он мог себе представить в самом наивном сне.
Нил также носком откатывает ящик наружу, замирая на мгновение. Эндрю готов поспорить, что у того сейчас расширились зрачки.
Это действительно впечатляющая коллекция. Мысли обоих — да, тяжело держать свои фетиши при себе — сейчас крутятся вокруг этого набора предметов, каждый из которых может стать идеальным продолжением этого вечера.
Но когда в жизни Эндрю что-то было идеально? Потому что Нил, конечно, не позволит этому случиться. Он садится на колени перед ящиком, искоса поглядывая на Эндрю, который каменной статуей стоит у входа в спальню. Нет, ни один его жест не выдаст, на что нужно смотреть. Нил проводит рукой по флогеру, пристально изучая всю его коллекцию, как будто они в музее.
Эндрю почти фыркает. Еще бы, большая часть — эксклюзивная работа, выполненная на заказ, которая…
— Ты пробуешь их на себе, как ответственный доминант?
Вообще, да. Он знает примерный уровень боли, который может нанести каждый предмет. Нет, он не пробовал на себе именно эти кольца, но понимает, как они работают. Пробки тоже не пробовал, но это как будто не высшая математика? Нил берет флогер в руки, именно тот, на который нельзя было смотреть. Не сказать, что это вершина БДСМ-искусства, но — у него изящная бархатная ручка, такие же мягкие бархатные полосы ткани чередуются с кожаными вставками и маленькими, едва заметными шипами.
Он не помнит, когда в последний раз его использовал.
Скорее всего никогда, потому что после такого саб будет покрыт маленькими красными точечками — как будто болеет ветрянкой — и ему будет очень-очень больно.
— Я заслужил приз за то, что нашел сокровищницу?
— Что случилось с подземельем?
— Ну, формально, это подкроватье.
Играй в тупые игры, выигрывай тупые призы.
Нил не отводит глаз с флогера.
Он точно не похож на мазохиста в прямом смысле этого слова. Никогда. Скорее — на маленькую потерявшуюся зефирку, которая просто молит о том, чтобы ее сожгли на костре.
Нил цепляется пальцем за крючок, специально слегка надрывая кожу и завороженно смотря на капельку крови, медленно появляющуюся на месте катастрофы.
Он наконец переводит взгляд на Эндрю, тряся головой, словно просыпаясь от глубокого сна. Нил резко одергивает руку, с удивлением смотря на кровь, автоматически засовывая палец в рот.
— Я не хотел, — бормочет он, еще раз медленно проводя взглядом по флогеру. — Это больно.
— Да, — Эндрю пожимает плечами. — Бывает больно.
Он кивает, и Нил, получая разрешение, медленно разворачивает пласты бумаги, в которые аккуратно завернуты остальные предметы. Конечно, больше всего его веселит кляп, который Эндрю так и не довелось опробовать.
Он вообще не помнит, как он у него оказался.
Это маленькая кожаная косточка, которую нужно зажать между зубами. Но Нилу, конечно, нравится. Он вертит его в руках, забывая обо всем остальном (хорошо, что он пока достает только то, что есть на нижнем уровне ящика), все ближе поднося к собственному лицу.
Они не обязаны ничего делать. Эндрю все еще может отвезти его домой, верно?
Но Нил все еще здесь. Он остался, несмотря на Эденс, фейерверки и алкоголь. Несмотря на то, что даже в идеально отглаженной футболке Эндрю меньше всего сейчас похож на доминанта, Доминанта, простите, с большой буквы, а скорее — на позера, который бездумно скупал всякие побрякушки, чтобы впечатлять наивных сабов.
Руки Нила подрагивают, когда он перебирает ремешок, но нет, он ничего не просит и не говорит. Наверное, если оставить его так на какое-то время, он вообще забудет, что Эндрю еще здесь.
— Нил? — он садится рядом, на мягкий ковер со слишком длинным ворсом, который заменяет ему тапочки по утрам. Эндрю аккуратно забирает у него аксессуар, ища ответной реакции, отрицания или негатива. Но Нил пытается выдать все за игру:
Нет, этого не должно происходить. Ничего из этого. “Почему ты все еще здесь?”
— Ты хочешь, чтобы я наконец заставил тебя замолчать?
Ему должно быть неловко. Ему должно быть стыдно, Нил должен, просто обязан его осуждать. Должен был еще ночью позвонить всем их общим друзьям и спросить, что с Эндрю не так. Должен был рассказать всем, что ему страшно, некомфортно или мерзко. Заметить, что Доминанты должны быть стойкими, сильными и надежными.
(А не сбегать от своих собственных кошмаров в чертоги разума).
Но Нил сидит на ковре, запустив руку в ворс, смотря на кляп, и в его глазах нет ничего из этого. Ни одного намека.
Они могут ничего не делать, но Нил хочет, и Эндрю хочет вместе с ним. Это как лавина, чертов снежный ком, где как будто каждый кинул всего по снежку, по фразе, которая сейчас обрушится на них с огромной скоростью и снесет к чертям.
Эндрю закрывает глаза и считает до десяти. Это не может быть наказанием. Но Нил — такой любопытный и непосредственный в такие моменты — Нил наклоняет голову.
Многие сабы просили Эндрю о наказании. Более того, многие из них действительно были просто мазохистами. Ничего больше: они могли слать нахуй за любые попытки доминации, но каждый раз умоляющие приносили в зубах плетку.
Никто не просил его об этом с азартом.
— Мы не на сессии, — Эндрю не готов, точно не после вчерашнего. Точно не сегодня, не завтра, и скорее всего, не в этой жизни. Ты никогда не можешь быть готов к такому.
— Нил, — Эндрю забирает у него кляп, на что Нил слегка поворачивается и открывает рот.
Эндрю задумывается. Нет, он ничего такого не планировал. Нил всего лишь хочет узнать, довел ли он его уже до красного, или еще есть место для маневра.
Любой другой саб на месте Нила уже был бы выкинут в окно. Но он все еще здесь в этой странной футболке, которая едва закрывает голые бедра, и стоит ему потянуться, как…
Он помогает Нилу подняться. Берет его за руки и доводит до места на стене, которое не жалко отдать под холст для слюней. Эндрю прижимает его руки к двум точкам, которые отмечает маркером, заставляя Нила встать на носочки.
— Твои руки должны быть на этих местах. Это понятно?
— Ты получишь 10 ударов и еще 10, если сдвинешься.
Но нет, возможно, он зря это начал. Должно же быть какое-то, например, настроение?
— И ты скажешь мне, когда это изменится?
Это даже не похоже на сессию, так, на зарядку или пару легких упражнений на руки.
То есть — парная тренировка. Очень удобно.
Нил ерзает, но его руки остаются на месте. Эндрю делает шаг назад, чтобы проверить позу, добавляя финальный штрих:
Не то чтобы, он не предполагал, что там, но Нил все еще колеблется. Но будет странно пороть футболку, верно? Она как будто ни в чем не виновата и ни о чем не просила. Нил думает также, поэтому уточняет:
— Но тогда мне нужно будет убрать руки?
Почему когда не надо, он такой сообразительный? Эндрю готов добавить еще ударов. Ему нужно тренировать трицепс.
— Да. Но снять футболку тоже нужно.
Какое-то время они медлят вместе. Эндрю — из-за того, что ему нужно немного поспать, чтобы не создавать таких ситуаций, Нил — из-за того, что пытается найти здесь подвох.
Эндрю достает из ящика нож — тонкий, похожий на скальпель, который, по большому счету нужен только для того, чтобы ловко резать веревки, и вот, наконец, одежду. Самый-самый финальный жест: косточка. Он тянет Нила за волосы, резко наклоняя голову назад и приоткрывая ему рот, чтобы вставить кожаную косточку, в которую Нил тут же вцепляется зубами. Ни звука.
— Три пальца — зеленый, два — желтый, один — красный.
Эндрю берет легкий флогер, примеривая его в руке, размахивая несколько раз, словно разминая руку и рассекая воздух с эффектным звуком вращения.
Нил интуитивно прислоняется к стене сильнее, его руки подрагивают, а пятки пританцовывают.
Эндрю почти на размахивается, но первый удар обжигает кожу с приятным свистом.
Возможно, он немного по этому скучал.
Возможно, те рамки, которые были так бережно расставлены им самим много лет назад, на самом деле — полная хуйня.
Эндрю делает шаг назад, смотря на тонкую полоску, которая проявляется на тонкой коже. Это завораживает. Это дает надежду.
Он проводит кожаным хвостом по бедрам, не решаясь портить такую красоту, но Нил дергается. Эндрю наносит еще по два удара с каждой стороны.
Нил показывает “зеленый”, но уже переступает с ноги на ноги от усталости, неудобства позы и тупых точек на стене. Интересно, он уже жалеет об этом?
Эндрю хочет растянуть процесс, насладиться каждой минутой, но… сегодня у них тренировка. Они оба — скорее на дне, с которого маленький всплеск эйфории сможет поднять их только на уровень, где вдалеке виднеется солнце через толщу воды.
Еще два удара на спине, еще один чуть выше, и у Эндрю дрожат руки.
Нет, не то чтобы это вся его выносливость. Просто…
Какие-то критические алгоритмы в его голове сейчас нарушены, потому что первый раз в жизни ему жалко саба, первый раз в жизни он действительно воспринимает это как наказание, и…
Эндрю почти облегченно вздыхает. Он вытаскивает кляп, позволяя стенам-таки быть испачканными.
Тот делает несколько вдохов, но не может подобрать слова. Эндрю опускает его руки, почти ловит в охапку, когда тот срывается с носочков.
— Кажется, мне нужно больше тренироваться.
Они оба сегодня не были к этому готовы. Но Эндрю дал слабину, и пошел на пути у глупого, глупого Нила. Он только надеется, что этот кризис накроет его хотя бы не сегодня.
Он поднимает Нила на руки, чтобы положить его на живот на диване в гостиной. Они все еще могут смотреть тупую передачу. Он смазывает полосы на спине кремом, помогая надеть сверху новую футболку. Можно заказать еще пиццы. Нил не просил заботы и ухода после, но Эндрю кладет его голову себе на колени, чтобы чувствовать, как выравнивается дыхание.
— Пора домой, — говорит Эндрю, когда Нил сонно просыпается у него на коленях спустя почти два часа.
— Кевин просит передать, чтобы ты перестал поощрять его капризы, — Джереми пытается как можно более эротично съесть вишенку со своего милкшейка. — В его шкафу и комоде уже нет свободного места.
— Пусть выбросит старое, — Эндрю закатывает глаза, прикидывая, с чего начать поглощение своего огромного молочного коктейля с мармеладом, сахарной ватой и куском торта посередине.
— Ну, пока что он выставил часть коробок в гостиную, и Кевин бесится, — протягивает Джереми, морща нос от вида синего зефира в стакане Эндрю. — Я не думаю, что в твоем возрасте стоит это есть.
Жан хмыкает, закусывая эмоцию дольками яблок.
— Ну, я имею в виду, если вы с Нилом теперь как бы…
— Мы — нет, блять, — Эндрю тыкает в него сахарной палочкой, нервно дожевывая кусок сахарной ваты. — Ничего из этого вас вообще не касается.
— Да, именно поэтому Нил скупил все доступное кружевное белье и устроил в своей комнате алтарь?
— Он может делать все что хочет.
— Он студент. У него нет таких денег. Поверь мне, я чуть не подавился слюной, пока он показывал мне все эти подвязки по видео…
Жан усиленно хрустит морковкой.
— Ясно. Так вот, про сахар. Ты же знаешь, да, что с годами метаболизм замедляется? Это сейчас ты хорошенький стройный полуэльф, а спустя пару таких коктейлей — еще немного, и Гимли будет лучше смотреться на твоем фоне?
Эндрю все-таки кидает в него трубочкой, оставляя липкие сладкие капли по всему столу и Джереми. Жан тут же слизывает часть с его щеки. Фу. Нет, на них все еще мерзко смотреть. Чуть менее мерзко, чем на Роланда, — хорошо, когда у людей остаются хотя бы какие-то принципы, но все равно не самое приятное зрелище.
— Полуэльф, — шепчет Жан своему нижнему в ухо, поощряя того на очередной комментарий.
— Как половина эльфа, понимаешь? За хоббита он нас проклянет, — также шепотом отвечает Джереми, хотя все за столом точно-точно уверены, что Эндрю их слышит.
— Тея выиграла 500 баксов? — Жан задумчиво заказывает еще морковку.
Возможно, Эндрю нужен не только свой спортзал, но и морковка. Больше овощей?
— О да, есть смысл спросить ее саму. Так что за фишка с бельем?
Эндрю закатывает глаза и засовывает в рот весь кусок торта, химозно выкрашенного в синий. Даже если он пожалеет потом.
Они с Нилом планировали следующую сессию. Да, планирование все еще важно. Да, после крови Эндрю хотелось чего-то легкого и простого, типа закутать саба в шелковые простыни и щекотать до слез. Он не знает, из каких детских травм появилась сейчас эта ассоциация.
Нет, конечно, никакой щекотки, он серьезный, уважаемый доминант. Поэтому на следующий раз была запланировала порка, несколько удушений, месть за кошачье поведение и горловой минет.
Ничего такого — но Нил спросил про дресс-код, Эндрю выбрал черный цвет, и оказалось, что у Нила, ну, нет такого комплекта? Тот очень расстроился, о чем сообщил грустным селфи со сдвинутыми бровями.
В милом свитере с романтичными оленями (похоже, из ранней коллекции ко Дню всех влюбленных) и носочках (похоже, из поздней коллекции к Рождеству).
Тогда Эндрю просто отправил ему какую-то подарочную карту в магазин нижнего белья. Откуда он мог знать, сколько это стоит? Откуда он мог знать, что там распродажи и у Нила скидка постоянного клиента?
Так что он вообще ни в чем не виноват (в следующий раз они отправятся мерить и выбирать все вместе). А Кевину стоит поучиться отстаивать свои границы.
— Боже, с каких пор ты стал таким скромным? Что, больше никаких публичных сессий? — Джереми почти восторженно закатывает глаза, рискуя потом быть наказанным за такую фривольность. — Хотя, я бы на твоем месте тоже не стал бы никому его показывать.
Эндрю почти жалко мармеладных акулок, но Джереми заслуживает быть съеденным сегодня. Это все погода — и Нил, который шлет ему фото, все еще пытаясь выбрать наряд. В его телефоне уже порядка 27 разных комбинаций, но они никак не могут остановиться на одной из них. Это все погода, слишком солнечная для конца января, когда тебе на удивление не хочется умирать под тяжелым одеялом, а хочется, чтобы мармеладные акулы съели Джереми Нокса за его фривольности. Он кидает в него одну за одной.
— Нет, серьезно, поверь, я-то уж насмотрелся, и… — очередная акула прилипает к его скуле, на что он обиженно хмурится и взглядом призывает Жана на помощь.
— О нет, я слишком мудр и опытен для этого.
— Вы оба иногда ведете себя как дети, — Джереми скидывает акулу на пол. — Ты уже выбрал ему подарок на День Святого Валентина?
Эндрю задумывается. Они не вместе. Они не пара. Формально, они миллионы раз обсуждали контракт, но дальше разговоров дело так и не зашло. Между ними ничего нет. Ни-че-го.
Кроме пары сессий, пары поцелуев, ковра и слишком растянутых ожиданий.
Кстати, про ожидания. Он проверяет свой телефон, чтобы увидеть еще одно уведомление от Нила. Там все еще селфи, но на этот раз он подозрительно одет и подозрительно сладко и натянуто улыбается. На фото позади него стоит его почти полная копия. Голубые глаза, легкий намек на веснушки, очень светлая кожа, волосы, с рыжим отливом. Их отличает только помада на ее губах.