Агорическая классовая теория
ПОСВЯЩЕНИЕ
Эта работа посвящается Сэму, который начал это дело.
Предисловие
Уже само это понятие ассоциируется, и вполне справедливо, с кровавыми тиранами и их апологетами – от «полей смерти» в Камбодже до кровавой расправы в лесах Катыни; от недалёких государственников, требующих усиления власти правительства для «борьбы с бедностью», до побочных идейных внучат Троцкого, называемых «неоконсерваторами».
Оно стало фиговым листком для бандитизма и ненасытной жажды власти и крови. Оно стало мантрой тех, кто вступает в сговор, чтобы претворить в жизнь оруэлловское кошмарное видение тоталитарного сапога, вечно топчущего лицо человека.
Я имею в виду другую войну – классовую войну.
Марксистское учение, по сути, утверждает, что отношения между простым народом (пролетариатом) и элитой (капиталистами) – это всё те же древние отношения хозяина и раба, и что любые средства, направленные на прекращение этой чудовищной несправедливости, вне зависимости от того, каким очевидным злом они могут казаться, будут оправданы.
После краха практически всех открыто марксистских государств в конце 1980-х – начале 1990-х годов понятие классовой борьбы должно было отправиться на свалку истории вместе с остальными инструментами обмана марксистской идеологии.
Но есть одна проблема: Маркс, анализируя окружающий мир, был где-то неправ, а где-то прав. И то, что является правдой – существенно. Настало время для либертариев стряхнуть пыль с понятий классовой борьбы, классового сознания, и классовой войны, с тем чтобы поместить их в более продуманный либертарный/анархический идейный контекст под началом Принципа Отсутствия Агрессии. Одним из недостатков мысли Маркса, как мы видим, является его теория эксплуатации. Либертарии признают, что нет ничего по сути «эксплуататорского» в любых реально добровольных соглашениях, например, в согласии работать за плату. Кроме того, нет ничего хорошего в скрытом принуждении к согласию с выполнением работы, потому как это навязывается условиями, в том числе заработной платой. Маркс был прав в своем анализе в том, что в рамках государственного капитализма (в отличие от по-настоящему свободного рынка) существуют эксплуататорские отношения между финансовыми кругами и простыми людьми. Хотя он и неверно идентифицировал класс угнетателей.
И что это за класс угнетателей, спросите вы? Реальный класс угнетателей – это «политический класс», как он был первоначально определен французами Шарлем Комтэ и Дунойером более 150 лет назад. К «политическому классу» относятся те, кто получают средства для существования не от рынка, а от государства. Политический класс является паразитарным классом, он обеспечивает своё существование «политическими средствами» – через «конфискацию, налогообложение и другие формы принуждения». Его жертвами становимся все мы – класс производителей – те, кто зарабатывает на жизнь любыми мирными и честными способами, как работники или предприниматели.
Государственный капитализм, который обычно путают со свободным рынком, наиболее правильно рассматривать как одну из форм социализма в хайековском смысле государственного контроля. То есть это бандитизм под прикрытием закона. Кроме того, было бы экономически точно маркировать его как фашизм, меркантилизм, или корпоративное государство. Напротив, по-настоящему свободный рынок (или «капитализм» в рэндианском смысле ненападения, если отбросить личное пристрастие Рэнд к крупному бизнесу) будет, я полагаю, иметь поразительное сходство с видением антигосударственных социалистов и дистрибутистов.
Уолли Конгер изложил в своём тексте суть незавершенной экспозиции этой классовой теории, «Агоризм против марксизма» Сэмюэля Эдварда Конкина III. Для меня большая честь представлять «Агорическую классовую теорию».
– Брэд Спенглер
Введение
В США «только правые психи и комми говорят о правящих классах и классовой структуре», заметил покойный Сэмюэль Эдвард Конкин III еще в 1980-х годах.
Конкин не был ни правым психом, ни комми. Но его теория правящих классов и классовой структуры остается сегодня блестящей либертарной альтернативой поношенной марксистской теории классовой борьбы. И эта теория может служить основой, на которой следует строить сильное, здоровое либертарное движение.
Родившийся в Саскачеване, Канада, 8 июля 1947 года, Сэм Конкин (также известный друзьям и не только как «SEK3») был значимой фигурой в «современном» либертарном движении второго поколения. Он был последователем Мюррея Ротбарда, возможно, наиболее важного участника движения первого поколения. В самом деле, Конкин был последовательным, радикальным ротбардианцем, даже в большей степени, чем сам Ротбард. SEK3 провозгласил крайнее ротбардианство – которое выступало за мирное безгосударственное общество черного рынка – агоризм.
Около двух десятилетий назад, Конкин собирался подготовить книгу под названием «Контрэкономика» – колоссальную, научную работу, которая, как он говорил, была бы для агоризма тем же, чем был «Капитал» для марксизма. Но книга не появилась. Конкин, тем не менее, стал автором большого стратегического руководства по достижению чаяний агоризма – «Нового либертарного манифеста», – который стал для новорожденного Движения Либертарных Левых, тем, чем Коммунистический Манифест был для коммунизма, или тем, чем Порт-гуронская декларация была для раннего движения Новых Левых в 1960-х годах. Помимо этого манифеста, SEK3 публиковался за более чем 30-летний период, во множестве «андеграундных» либертарных изданий, таких как New Libertarian, New Libertarian Notes, New Libertarian Weekly, Strategy of the New Libertarian Alliance, The Agorist Quarterly и New Isolationist. Во много благодаря этим изданиям, Конкин разрабатывал свою философию отдельными деталями.
Основным принципом агоризма является его уникальная теория классов. В статье под названием «Кому выгодно? Введение в либертарную классовую теорию» (см. приложение), которая была опубликована в 28 номере New Libertarian Notes в 1973 году, Конкин заключает:
- Государство является главным механизмом, под началом которого люди живут грабежом, в отличие от него рынок – это сумма продуктивных человеческих действий.
2. Государство, своим существованием, делит общество на класс грабителей и класс подвергающихся ограблению…
3. Государство исторически было управляемо теми, кто получает наибольший доход от его существования – «высшим классом», правящим классом, высшими кругами, или «закулисой».
4. Высшие круги будут бороться за сохранение своего привилегированного положения, и делают это, вопреки стремлению либертариев свергнуть их и возвратить награбленное тем, у кого оно было отнято.
5. Политики действуют как «гладиаторы» на политической арене, занимаясь урегулированием внутренних споров высших кругов (которые не являются монолитными).
Десять лет спустя, Конкин начал работу над книгой, которая показала бы отличие агорической классовой теории от марксистской теории классов, под названием «Агоризм против марксизма». Только введение и первая глава были ранее опубликованы (во втором выпуске Strategy of the New Libertarian Alliance), а книга – как и большинство других проектов SEK3 – осталась незавершенной на момент его смерти в 2004 году.
Этот краткий труд представляет собой мою попытку обобщить (и несколько осовременить) этот материал.
– Уолли Конгер
Провал марксизма.
Марксизм мертв. Об этом знают везде, кроме университетских стен, в среде косных старых леваков, а также дезинформированных медийных гуру .«[Марксистская] мечта умерла. – писал Сэмюэль Эдвард Конкин III – Институты изменились, декаденствующие зомби нуждаются в расчленении и захоронении. «Гробокопатели капитализма» сами нуждаются в погребении»
Марксизм потерпел неудачу на большинстве фронтов, возможно, на всех. Наиболее основательно при этом его экономическое поражение. «Модель мира» Маркса — его классовая теория — была глубоко ошибочна, и экономика явилась мерой, которой философия могла быть проверена в действительности. Экономический провал привел к неспособности марксизма претворить в жизнь его политические и исторические прогнозы.
Сэмюэль Эдвард Конкин III писал:
«Помните, что Маркс обрисовывал в общих чертах историю и терпел несущественное отклонение от установленного курса. Если История не развивается согласно определённому «научно» доказанному пути, вся марксистская теоретическая конструкция рушится...»
«Марксизм был не в состоянии произвести «выполнимую модель действительности». Но, с другой стороны, он покорил сердца и души миллиардов в прошлом столетии. Чтобы похоронить Маркса, необходимо иметь дело с его очевидным успехом, а не его провалами. Должны быть преодолены его сильные стороны, а не слабые, если [радикальные Ротбардианцы, агористы] надеются заменить его видение, как главное вдохновение левых.»
Марксистская концепция
Сам Карл Маркс утверждал, что если история будет не в состоянии подтвердить его правоту, он признал бы свою ошибку.
Историей вынесен приговор.
Подобно тому, как Людвиг фон Мизес прогнозировал в своей книге Социализм
(1922), в которой была продемонстрирована невозможность экономического расчета при марксистском этатизме, экономика Маркса оказалась ужасной. Этот экономический упадок неизбежно привел к провалу Маркса, его политических и исторических предсказаний, и управляемые марксистами учреждения сегодня на берегу интеллектуального капитала и исторической инерции.
Но марксизм еще завоевывал сердца и души миллиардов людей в прошлом
столетии, и продолжает завоевывать до сих пор. Почему? В чем привлекательность марксизма? Сэмюэль Эдвард Конкин III писал:
«Самой привлекательной частью марксизма, возможно, было видение социально-политической революции как светского откровения. В то время как другие предлагали объяснения революции, только Маркс дал ей такое значение. Угнетённые не просто вытеснят старые власти, чтобы ввести новый режим, жестокий несколько иначе. Революция была бы так много, что ни в каких дальнейших революциях не было бы необходимости. Уловки Маркса были на самом деле глубоко консервативны: как только революция закончилась, революций больше бы не было. Даже убежденные монархисты вздрогнули от такого застоя.
Но непревзойденное сочетание было политической мотивацией
активистов: одноЪ всеобщее усилие и успех обеспечен. ЪБолее реалистичные представления Революции, Ъкак правило, Ъвызывают меньше самоотверженности и обязательств.»
Но от истины никуда не деться: Ъсегодня Ъмарксизм несостоятелен. ЪУ левых пропала вера, упала Ъмораль и парализована активность. ЪЛевым необходима новая идеология, Ъчтобы заменить ею не состоявшийся и дискредитированный марксизм. Агоризм – Ъсамая чистая, Ъсамая последовательная Ъи революционная форма либертарианства – подходящая для такой замены идеология. АгоризмЪ может мотивировать и направить борьбу низшего класса против высшего – Ъи вернуть левых к их антигосударственным, Ъантивоенным, защищающим собственность и рынок историческим корням.
SEK3 объясняет:
«Агоризм и марксизм достигают соглашения по следующему вопросу: человеческое общество может подразделяться по крайней мере на два класса, один из которых характеризуется контролем государства и извлечением непроизводственных богатств другого класса. Кроме того, и агористы, и марксисты дают основание надеяться таким людям, как членам высшего или низшего класса, особенно приходя к согласию относительно того, что каждый принимает во внимание наиболее очевидные доказательства. Разногласия появляются к середине социальной пирамиды.
Агористы и марксисты рассматривают классовую борьбу, которая должна продолжиться до тех пор, пока не произойдет наивысшее событие, разрешающее конфликт.
Обе стороны выделяют группы, которые ведут жертв против их угнетателей. Марксисты называют эти группы высшего класса сознанием «авангарда» и затем выделяют еще более осведомленных, назначенных «элитой авангарда». Агористы признают наличие спектра сознательности среди жертв, причем видят более сознательных первыми рекрутами революционных кадров. Но за исключением «интеллигенции», марксисты и агористы категорически не соглашаются в том, кто является этими прогрессивными элементами.»
Предшественники марксистской классовой теории.
Хотя сегодняшние академики во многом доверяют доктрине классового конфликта Маркса и Энгельса, историк Ральф Рэйко долгие годы XIX века развивал классическую либеральную разработку теории Комте и Дунойера, как во многом превосходящую предшествующую марксистскую классовую модель. Однако Конкин начал свое исследование классовой теории гораздо раньше, чем Комте-Дунойер или Маркс. Он писал:
«В Риме имелось три законодательно закреплённых класса граждан и четвертый класс чужестранцев. Средневековая Европа продолжала эти концепции и большая часть остального мира придерживалась различных их вариаций. Высший класс, а именно, королевская власть и аристократия, которые контролировали землю и управляли ресурсами. Низший класс – те, кто обрабатывал эту землю, крестьяне, рабы, холопы. Большинство людей принадлежали к низшему классу, но тех, которые не принадлежали ни к одному было не меньше, чем членов высшего класса. Многие из них были торговцами и, так как они превращали деревни в города, а затем и в большие влиятельные города, они называются средним классом или терминами, означающими горожан: бюргеры, мещане и т.д.»
Приступим к изучению Комте, Дунойера и остальной части «французской школы». Но позже доберёмся и до либертарной (и агорической) классовой теории.
Сначала… Карл Маркс.
Марксистские Классы
Маркс признавал, что тысячелетняя классовая структура Европы была решительно и значимо изменена, и что он жил в революционное время. Как писал Сэмюэль Эдвард Конкин:
«Старый порядок расчистил путь для нового. Аристократия подошла вплотную, либо к своей ликвидации (как во Франции и Соединенных Штатах), либо к рудиментарному положению, сохранению для церемониальных целей сентиментальной буржуазии. Буржуазия участвовала во власти в первой половине девятнадцатого века – период становления Маркса и наиболее активные годы.
«Многие будущие события могли и были объяснены этой теорией классовой борьбы: общеевропейские восстания 1848 года, уничтожившие значительную часть аристократической власти, восстановленной после наполеоновского поражения. Американская Гражданская война была способом северной буржуазии разрушить остатки земледельческой аристократии, сохраненной на юге.
Хотя это явление уже было широко признано (несмотря на то, что оно слабо применимо к Франко-Прусской войне 1870–1871), Маркс был заинтересован в превращении низшего класса в высший класс. Крестьяне отделены от своих хозяйств, крепостным предоставлена свобода перехода в город, чтобы стать промышленными работниками. И это центральная точка понимания Маркса.»
Во-первых, в основе трудовой теории стоимости Адама Смита Маркс видел развивающихся рабочих как единственный действительный производственный класс. Он видел, как буржуазия превращается в маленькую аристократическую группу, которая владеет новыми средствами производства: заводами, сборочными линиями, дистрибьюциями/транспортными системами и т.д. Сейчас мир, говорил Маркс, четко разделен между непроизводящим классом (бывшей буржуазией, теперь капиталистами) и производящим классом, квалифицированным в использовании средств производства, но не владеющим ими (пролетариатом). Капитал будет контролировать государство. По Марксу, это был мир будущего, что очевидно из его представления.
Второе представление Маркса базировалось на диалектическом материализме Гегеля. История представляла собой непрерывное столкновение идей: существовал тезис, антитезис усиливался в оппозиции, и столкновение их создало синтез (новый тезис). SEK3 писал: «Вот почему марксистские воззвания всегда призывают к «борьбе» – делать всё это им позволяла их теория!»
Точно также, как буржуазия вытеснила аристократию, создавая капитализм (синтез), Маркс заявил, что новый пролетариат вытеснит капитал и синтезирует в ничто. Победа пролетариата, предсказывал Маркс, в итоге, завершит классовое расслоение и классовый конфликт. При условии, что пролетариат (вернее сказать, его правящая элита) будет временно управлять государством. Но однажды классы исчезнут, не будет классовой борьбы, и государство будет «отмирать».
Агорическая критика классовой теории Маркса
Марксистская классовая теория не заметила за тем, что рабочие, обычно считавщиеся пролетариатом, стали стремительно исчезать. В Северной Америке объединенные в профсоюзы квалифицированные работники переживали кризис, поглощались новой предпринимательской деятельностью (франчайзинг, свободный договор и консалтинг), сферой услуг, научными исследованиями и разработками, усилившейся управленческой функцией без эксплуатации человеческого труда и бюрократией. Как писал SEK3:
«Проблема предпринимателя для Марксизма нерешаема, по той причене, что Маркс не смог распознать эту экономическую категорию. Лучшее, что могут сделать Марксисты – это смешать их в одну кучу с новыми, возможно видоизменёнными, формами капитализма. Но если предпринимателей попытаться вписать в старую систему классов, то они – мелкие буржуа, та самая группа, которая обречена либо провалиться в пролетариат либо подняться в категорию капиталистов-монополистов. Малый бизнес не будет расти в «высшей, загнивающей стадии капитализма».»
Кроме того, марксизм не имеет дела с устойчивой контрэкономикой (например, мирным черным рынком или подпольной экономикой). Существует целый спектр работников, предпринимателей и даже капиталистов, «запятнаных» контрэкономикой. Как утверждает Конкин:
«Учёные, руководители, и даже чиновники не только принимают взятки и любезности, но и активно пытаются найти второй неофициальный заработок на чёрном рынке. И чем более «социалистическим» является Государство, тем больше «работа налево» – чёрнорыночная или подпольная компонента экономики… Это ставит Маркса с ног на голову… в противовес, «развитой капитализм» порождает выходящее из под контроля свободное предпринимательство (старомодного вида). Чем более упадочным (государственным) является капитализм, тем яростнее противодействие и больше контрэкономика.
Но ещё хуже обстоит дело с классом контрэкономистов. То есть, в соответствии с марксистской классовой структурой, дельцы чёрного рынка не могут быть классом: рабочие, капиталисты и предприниматели в активном сговоре против общего врага, государства. Это правда, что многие не воспринимают друг друга как принадлежащих общему классу, а некоторые даже пытаются не признаваться в своих «чёрных» деяниях даже самим себе, скажите спасибо религиозному и общественному навязыванию чувства вины. И тем не менее, когда возникают агенты государства, чтобы привести в исполнение «законы» правящей элиты, все контрэкономисты, от уклоняющегося от налогов бизнесмена до торгующего наркотиками хиппи, от нелегального иммигранта до акушерки-феминистки, готовы предупредить друг друга понятным каждому сигналом : «Осторожно, менты/фараоны/козлы/федералы/и т.п.!»
Даже в крайнем случае, общность контрэкономистов порождает экономический детерминизм такой силы, какой Маркс называл связью «классового единства». Но это ещё не самое страшное.
Это классовое единство не такое же, как у рабочего класса (хотя рабочие сильно связаны) или у класса капиталистов (хотя капиталисты тоже связаны), или класса правителей – этот класс основан на общности риска, возникающего из общего источника (государства). И риск этот – не риск рабочих (и редко капиталистов); он исключительно предпринимательский.
Повторимся, чтобы сделать всё окончательно ясным: если предпринимателей следует отнести к классу капиталистов, то марксисты должны посмотреть в лицо противоречивому участию «капиталистов» в войне против государства, управляемого капиталистами. С этого момента, марксистскую классовую теорию можно считать порванной в клочки. Совершенно ясно, что угнетение существует, но для его описания требуется другая модель.»
Либертарный классовый анализ
Классовый анализ Маркса, с его непреодолимой проблемой кросс-классовой природы этатистов и анти-этатистов, порвана в клочки. Очевидно, что притеснение имеется, но требуется другая классовая модель для объяснение того, как оно работает. Либертарная классовая модель, выдвинутая Мюрреем Ротбардом, основывается на отношении человека к государству, что проистекает из парадигмы эволюции государства Франца Оппенгеймера. На протяжении истории, писал Оппенгеймер, существовал большой класс паразитов, непрерывно трансформирующий себя в соответствии с новыми религиями и идеологиями, чтобы узаконить своё существование и регулярно обманом заставляющий класс производителей обслуживать себя. Как объяснял SEK3:
«Сегодня государство использует демократию (жертва участвует в собственном ограблении), либерализм (цепь для государства, делающая его более приятным), консерватизм (спускание государства против «врагов»: комми или капиталистов, извращенцев или обычных, еретиков или ортодоксов, тех или иных) и другие панации, ханойские бальзамы или анти-принципы чтобы дезориентировать своих жертв относительно постоянных грабежей (налогов), убийств (войн и казней) и рабства (воинской повинности и, опять же, налогов).»
Социализм, включая марксистские варианты, является просто ещё одной догмой, используемой для оправдания существования государства, причём одна из самых притягательных. Почти все либертарии признают, что государство делит общество на два класса: тех, кто выигрывает от существования государства, и тех, кто теряет. Большинство либертариев также согласны, что общество могло бы стать лучше, если бы государство было уничтожено или хотя бы значительно сокращено. Но несмотря на попытки позднего Ротбарда и других повысить либертарную классовую сознательность, большинство американских либертариев, похоже, находят дискуссию о классовой теории отвратительной, «грубой» и «неприличной». Вероятно, они считают, что только правые придурки и комми говорят о правящих классах и классовых структурах. Тем не менее, попытки расширить либертарную классовую теорию во всеобъемлющую модель продолжились.
Радикальный либертарный классовый анализ
Мюррей Ротбард продолжал расширять либертарную классовую теорию. Его корни из «старых правых» привели его к популистским теориям вроде «заговора банкиров». Были добавлены классовые точки зрения левых-этатистов и ранних анархистов. Он обнаружил, что правящими классами, властными элитами, политико-экономическими закулисами и высшими кругами обозначают примерно одну и ту же банду на верху социлогической пирамиды.
Ротбард привнёс разработки трех аналитиков из числа левых ревизионистов в либертарную классовую теорию: Габриэля Колко, Карла Оглсби, Дж. Уильяма Домхоффа.
«Триумф Консерватизма» историка Колко раскрывает как «капиталисты» разрушили относительно свободный рынок конца 19-го века и вступили в заговор с государством, чтобы стать «воровскими баронами» и монополистами. Точка зрения Колко в адаптации Ротбарда призывает к союзу между радикалами и консерваторами – сторонниками свободного рынка. Оглсби, бывший президент Студентов за Демократическое Общество, был соавтором «Сдерживания и Перемен» в 1967, где приводились доводы в пользу объединения «новых левых», либертариев и противников интервенционизма из «старых правых» против империалистической внешней политики Соединённых Штатов. В «Войне янки и ковбоев» (1976) Оглсби связался с современными теориями террористических заговоров, чтобы представить разделение внутри правящего класса. Важное и для Ротбарда, и для Оглсби разделение среди высших кругов; внутренний конфликт между теми, кто контролирует государство, проявляется в политических выборах, коррупции, «подставах», терроризме и, наконец, тотальной войне. Как писал Конкин: «Классовое сознание суперэтатистов, хоть и является сильным, не включает классовую солидарность». Что же это за «высшие круги»? Термин был придуман Домхоффом, профессором психологии, который обозначал им едва различимую аристократию с теми же обычаями и объединяющими характеристиками, что и у других держателей государственных власти и привилегий. Произведённые Ротбардом исследование и расширение работы Домхоффа дали цельный базис для его анализа правящей элиты.
Почти в каждой теории правящего класса вершину этатистской пирамиды оккупировали рокфеллеровские корпоративисты, международные финансовые круги, банда придворных интеллектуалов, корпоративные союзники Министерства Иностранных Дел, Трёхсторонняя Комиссия и менее известные группы. Раз правящая группа идентифицирована, её природа может быть глубоко исследована, а деятельность отслежена и даже иногда предсказана.
Два громадных препятствия останавливают даже радикальных либертариев от того, чтобы предлагать исчерпывающую классовую модель, которая могла бы конкурировать с мёртвыми, в сущности, марксистскими альтернативами. Первым препятствием является «культурное отставание», особенно заметное в Соединённых Штатах, где разговоры о классах воспринимаются как «оскорбительные» и «грубые». Как заметил SEK3, «Только правые придурки и комми говорят о правящих классах и классовых структурах».
Вторым блокпостом является ограничение либертарной теории. За исключением агористов, даже самые радикальные либертарии ищут политические решения для этатизма. Конкин писал:
<цитата>
«При создании политических коалиций с целью штурма вершины государственного контроля, нет возможности думать о классовых интересах твоих спонсоров или временных союзников…
Это ограничение может быть понято другим путём. Когда либертарные идеологи атакуют сомнительных либертариев за отказ освобождаться от государственных институтов, субсидий или настоящих государственных рабочих мест, они отвечают: «вы тоже». То есть как могут «пуристичные» либертарии наслаждаться воображаемой пользой государственных дорог, монополизированной почты и даже муниципальных тротуаров, а затем осуждать их, продающихся под либертарной вывеской путём избрания на посты, получения облагаемых налогами зарплат и обладанием реальной политической властью – для «испепеления государства», несомненно.
Агористы не имеют такой проблемы разграничения, равно как не разделяют средства и цели. Более того, предпосылки агорической классовой теории – это просто моральная природа (в либертарной теории) и практическая природа каждого индивидуального человеческого действия. Таким образом, агористы имеют всеобъемлющею классовую теорию, готовую для замены марксистской парадигмы, которая избегает недостатков, имеющихся в наполовину либертарной, наполовину – больной теории и сопровождающих компромиссов. Как и следовало бы ожидать, она начинается с контрэкономики»
<конец цитаты>
Агорическая классовая теория
Мюррей Ротбард взял у Франца Оппенгеймера разделение политическим способом приобретения благ (государственный грабёж) и экономическим способом (производство) и описал их как государство против рынка (в своей книге «Власть и рынок»). Тем не менее, большинство либертариев не применяют концепцию Ротбарда полностью и тщательно. Конкин объяснил это так:
«С тех пор как многие либертарии пришли к анархии от позиции ограниченного правительства, позиции классических либералов, они сохранили в памяти своеобразную треугольную концепцию борьбы: государство в одном углу, «настоящие» преступники – в другом и невинное общество – в третьем. Те, кто совершает преступления без жертв, с минархистской точки зрения часто могут помещаться в преступный класс, не за своё не преступное действие без жертв, но за избегание государственного контроля без последствий. Хотя многие анархисты уже полностью освободили себя от пережитков классических либеральных этатистов.
Имейте в виду, либеральные этатисты хотят сдерживать государство, чтобы увеличить объёмы производства, чтобы максимизировать периодический паразитизм. Они «контролируют свои аппетиты», но сохраняют систему грабежа. Последний политический пример из области экономики предложения ярко иллюстрирует основную этатистскую природу таких идей: налоговая ставка уменьшается с целью стимулирования большего экономического производства и, следовательно, большего объёма собранных налогов в долгосрочной перспективе.»
Подобным образом, консерваторы «за свободу предпринимательства» и «либертарные» минархисты призывают к сдерживанию государства путём такого или иного уменьшения или обуздания. Они являются врагами агористов, свободного рынка и полной свободы. Они находятся с этатистской стороны классовой границы. «Либертарная риторика, предлагаемая ими – писал Конкин – может быть «повёрнута» или продолжена до последовательной путём преодоления возможных маргинальных и сбивающих с толку преобразований, но они не предлагают материального содержания свободы. Таким образом, они являются объективными этатистами.» Что означает, когда человек или группа называется объективными этатистами? Агористы используют этот термин для обозначения тех, кто имитирует государство убивая, воруя, мошенничая, насилуя и нападая. «Эти «участники красных рынков» (имеющие дело с кровью, а не с золотом или товарами) – объясняет SEK3 – лучше всего могут быть рассмотрены, как дегенеративная фракция правящего класса, противостоящая государственной полиции как ковбои воевали с янки, Морганы воевали с Ротшильдами или Рокфеллерами, а советские этатисты воевали с американскими этатистами.» Эти «участники красных рынков», говорят агористы, являются преступниками.
В то же время, все так называемые (государством) «преступники», которые не связаны с инициацией насилия или угрозой им (принуждением) являются контрэкономистами, а соответствующие «преступные деяния» – контрэкономическими актами. Поскольку они противостоят государственным интересам (реальным или ощущаемым), и обычно весьма продуктивны, они запрещены государством. Такие люди, следовательно, являются объективными агористами и, следовательно, объективно революционны.
Конкин пишет:
«Агорическая классовая теория имеет преимущества обоих вариантов: чёткая классовая граница и плавный спектр. Индивиды комплексны и смешанны. Индивид может совершать некоторые контрэкономические действия и некоторые этатистские; тем не менее, каждое действие является только одним или другим. Люди (и группы людей) могут быть отмечены на спектре в соответствии с преобладанием агоризма над этатизмом. В каждый заданный момент можно рассмотреть деятельность, незамедлительно оценить её и, если будет сочтено нужным, оказать конкретное противодействие или поддержку.»
Что насчёт мотивации, осведомлённости, осознанности действий или последовательностей действий и добровольных профессиональных? Всё это не релевантно; агористы оценивают кого-либо только по его действиям. И каждый несёт ответственность за полное восстановление жертв до состояния, предшествовавшего агрессии, это касается всех и каждого действия (см. «Новый Либертарный Манифест», главу 2). Конкин объясняет: «Регулярные, повторяющиеся шаблоны агрессии делают обычного преступника этатистом (или «чистым этатистом»). Эти люди не заслужили богатства и не имеют собственности. Награбленное ими будет конфисковано революционными агористами, как агентами жертв. Подкласс чистых этатистов включает всех занимающих политические посты, полицию, армию, госслужащих, получателей грантов и пособий. Существует также специальный подкласс чистых этатистов, которые не только допускают воровство, усиливают и обслуживают государственную машину, но действительно направляют и контролируют её. В «социалистических» странах это занимающие верхние посты правящей партии, которые обычно (хотя не всегда) имеют высшие государственные посты. В «капиталистических» странах эти супер-этатисты редко появляются в правительстве, предпочитая непосредственно контролировать доходы своих связанных с государством корпораций, обычно это банки, энергетические монополисты и армейские поставщики. Здесь мы находим правящую элиту, высшие круги, невидимое правительство и тайную ложу, что позволяет обнаружить и идентифицировать остальные идеологические группировки.
«В противоположном [этатистам] конце спектра находятся работающие на полную ставку контрэкономисты. – объяснял Конкин – Они отклоняют правительственное предложения и игнорируют государственное регулирование. Если они декларируют какие-то доходы, то это малая доля того, что они действительно получают; если они отправляют декларации, то они вводят в заблуждение, но выглядят благовидно. Их занятия удовлетворяют спрос, который государство стремится сдерживать и уничтожать. Они действуют не только свободно, но часто и героически.»
Также как суперэтатисты понимают принципы работы государства и последовательно применяют их, в контрэкономическом конце спектра существуют те, кто понимает чистую либертарную последовательность и моральность своих действий; это агористы. «Правящей элите противостоит антиправительственная элита – Революционные Агорические Кадры (или Новый Либертарный Альянс)» – писал Конкин.
Но что насчёт «среднего класса» в спектре? Что насчёт тех, кто смешивает совершение некоторых контрэкономических актов (чёрные точки) с некоторыми этатистскими актами (белые точки), их жизни будут суммироваться в серость? Конкин описывал средний класс следующим образом:
«Для этатистов они являются жертвами, стадом скота на убой, овцами для стрижки. Для агористов они являются внешним рынком, на котором можно путём торговли приобрести почти всё, кроме доверия.
В один день они либо заполучат контроль над своими жизнями и поляризуются тем или иным способом, либо не смогут этого сделать и будут тонуть в этатистском болоте или замерзать на ветру революционных перемен.»
Конкин предложил сценарий, использующий агорическую классовую теорию, для иллюстрации различия между либертарными сторонниками ограниченного правительства и агористами: «Предположим, индивид стоит на углу улицы. Он видит перед собой две стороны здания напротив. Его окликают и, обернувшись, видит знакомого из местного либертарного клуба, следующего в одном из направлений. Последний защищает «работу в системе» и является вооружённым государственным агентом. С другой стороны здания идёт другой знакомый, такого же возраста, пола, степени близости и так далее, который является практикующим контрэкономистом. Он тоже может быть вооружён и несомненно несёт тот самый вид контрабанды, пресечением которого занимается государственный агент. Увидев вас, он подаёт знак, подтверждающий, что он действительно имеет нелегальный продукт – и он близок к тому, чтобы столкнуться с «либертарным этатистом» на углу улицы. Оба немного отвлечены глядя на вас.
Ситуация не похожа на те, что случаются слишком часто, но она вполне возможна. Только удаление «мешающих факторов» выглядит неестественно. Если вы будете бездействовать, то контрэкономиста застанут врасплох и арестуют или убьют. Если же он будет предупреждён, то может – в последнюю минуту – решить защитить себя перед бегством и ранить агента. Вы понимаете это и должны действовать – или бездействовать.
Агористу может быть непросто скрыть предупреждение, чтобы не попасть под перекрёстный огонь, но он будет действовать. Социалист столкнётся с проблемой, если государственный агент работает на социалистическое государство. Даже «либертарий» столкнётся с проблемой. Можно сделать её более выпуклой: государственный агент активно помогает местному «либертарному» клубу или партии (по любой причине; автор знает много таких людей).
Контрэкономист отказывается принимать участие в группе иначе чем социально. Какую прибыль может принести «политическое либертарное» действие?
Подобные акты выбора будут увеличивать частоту государственных репрессий или частоту агорической защиты. И то, и другое возможно в ближайшем будущем.
Агорическая классовая теория полностью практична.»
Агорические решения марксистских проблем
Марксистская проблема: революционный класс выступает против своих собственных интересов, пролетариат поддерживает реакционных политиков.
Агорическое решение: Контрэкономический класс не может выступать против своих интересов до тех пор, пока он совершает контрэкономические действия. Люди, поддерживающие этатистов политически, безусловно имеют внутренние психологические проблемы, но с классовой точки зрения, эти действия замедляют ослабление государства. (Кто-то, кто зарабатывает $60,000 без уплаты налогов и вкладывает $3000 в политику, революционен на несколько тысяч долларов, несколько сотен процентов!)
---
Марксистская проблема: «Революционные» государства «продаются» реакции.
Агорическое решение: Таких государств не бывает. Поддерживается сопротивление всем государствам во все времена.
---
Марксистская проблема: Революционные партии часто предают угнетённый класс для прихода к власти.
Агорическое решение: таких партий не существует; поддерживается сопротивление всем партиям и во все времена.
---
Марксистская проблема: Очень немногого, говоря о конечной цели освобождения, можно достичь реформистскими действиями (агористы согласны!). Поэтому, для того, чтобы уничтожить систему, нужно ждать революции. Пока этот момент не наступил, революционная деятельность является преждевременной и «авантюрной». Производительный же класс остаётся жертвой до тех пор, пока весь класс целиком не достигнет сознательности.
Агорическое решение: Каждый человек может освободить себя прямо сейчас. Стимулы для поддержки коллективных действий являются встроенными и растут по мере того, как растёт самоосознанная контрэкономика (агора).
---
Марксистская проблема: Черта, разделяющая классы, размывается со временем, что противоречит предсказаниям.
Агорическое решение: Линии, разделяющие классы, со временем становятся более чёткими – как и было предсказано.
Приложение
Кому Выгодно? Введение в Либертарную Классовую Теорию (1973)
Сэмюэль Эдвард Конкин Третий
Либертарианство осуждается Вильямом Ф. Бакли как «крайний априоризм» (со ссылкой на Мюррея Ротбарда в «Notes Toward an Empirical Definition of Conservatism»). Тем не менее, либертарии могут добровольно принять суть этого обвинения, если не уничижительные еретические следствия. Фундаментальное допущение либертарианства, неагрессия – непреклонное противостояние всем формам инициируемого насилия и принуждения по отношению к жизни и собственности – даёт либертарию анализ его социального контекста и возможности для применения логической «бритвы» чрезвычайной остроты. С ней он может срезать жир лживых заявлений разных идеологий и добыть постное мясо настоящего вклада в его понимание. Пожалуй, никакая другая идеология, даже марксизм, не имеет широкой интеграции и глубокой последовательности такого качества, что демонстрируется потрясающей быстротой, с которой эту новую и комплексную теорию восприняли новые либертарии.
Далее следует отличный пример применения «бритвы Ротбарда» для синтезирования метода и понимания в области, почти лишённой либертарных источников.
Автор охотно признаёт, что его оригинальный вклад на этой ниве заключается только в объединении и упорядочивании разрозненных работ, накпленных им в течении своего интеллектуального развития, которое удачно совпало с развитием либертарианства. Особенно автор благодарит «The Libertarian Forum», Мюррея Ротбарда и вдохновлённых им учеников.
I. Экономический анализ либертарной классовой теории
Доктор Ротбард писал об открытии, которое сделал Джон Кэлхун, что государство – которое мы определяем как монополию на узаконенное принуждение – делит людей на два класса. Систематические государственные грабежи широкой публики и последующее перераспределение этого богатства с необходимостью искажает размещение собственности, которое могло существовать на свободном рынке. Под свободным рынком либертарии подразумевают такой, на котором все товары и услуги обмениваются добровольно. Анализ видов недобровольного обмена содержится в работе доктора Ротбарда «Власть и рынок». Как минимум, ресурсы, потребляемые индивидами, создающими государственную бюрократию, представляют собой чистый выигрыш для этих обладателей власти (иначе они бы не стали этим заниматься) и чистую потерю для их жертв, даже если распределение производиться настолько беспристрастно, насколько это возможно. На практике, гораздо больше потребляется этатистами и избранными ими получателями и теряется жертвами. Это фундаментальное разделение рассматривается Кэлхуном и Ротбардом: разделение общества на класс эксплуататоров – тех, кто получает чистый выигрыш от существования государства, и эксплуатируемый класс – тех, кто несёт чистые потери от существования государства.
Немедленно возникает возражение, что почти каждый человек в современной смешанной экономике получает выигрыши и потери от государственной деятельности. Разделение и учёт чрезвычайно сложны. Либертарии вынуждены согласиться, но сначала ответить, во-первых, что каждый может улучшить моральность своей жизни стремясь понять источники своего богатства, увеличивая не связанные с принуждением и уменьшая связанные с принуждением, а во-вторых, что можно заметить и принять во внимание крайнюю диспропорцию этих удовольствий и страданий. Те, кто очевидно переживает тяжёлое угнетение, заслуживают приоритетного внимания либертарных гуманистов, заинтересованных в помощи жертвам государства. Те, кто очевидно чрезвычайно выигрывает благодаря государству («правящий класс») могут быть закономерно заподозрены в управлении государственной политикой и стать приоритетными целями для либертарных активистов, заинтересованных в достижении справедливого общества.
II. Исторический анализ либертарной классовой теории
Здесь Ротбард активно использует анализ немецкого социолога Франца Оппенгеймера («Государство») и его американского последователя Альберта Джея Нока («Наш враг, государство»). Оппенгеймер различает два метода получения богатства – экономический метод и политический метод. Они соответствуют богатству, полученному добровольно с помощью рынка, и богатству, полученному принуждением с помощью власти.
Я люблю следующую парадигму рассмотрения утверждения Оппенгеймера. Мирные фермеры и агористы (агора = открытый рынок) вовлечены в производство и обмен, имеют судей, возможно, священников и вождей, которые организуют защиту против хищнических племён и кочующих банд грабителей. Эти банды дикарей устраивают набеги на производительные сообщества ради своей собственной паразитической выгоды, забирают всё движимое богатство, а недвижимое уничтожают с помощью огня, насилия и убийства. Даже если набеги постоянно удаются, лидеры грабителей быстро замечают, что иногда источники богатства иссякают. Первый шаг к цивилизации совершается, когда при набеге оставляется некоторое количество богатства и население, достаточное для восстановления, чтобы их можно было ограбить ещё раз. Паразиты перестают быть смертельными для своих носителей. Конечно, угроза ежегодного набега во время уборки урожая, например, вовсе не стимулирует производительность жертв. Наиболее просвещённые варвары делают следующий шаг – оккупируют сообщества агористов, институциализируют и регулируют грабёж и насилие (например, налоги, право первой ночи). Эти правители борются с разочарованием, возмущением и восстаниями объединяясь со священниками (или подкупая их), чтобы превозносить правящий класс и убедить жертв, что они, на самом деле, получают пользу от этих «хранителей порядка». В более поздней истории, когда религия пошла на спад, эта функция создания замораживающей разум мистики перешла к придворным интеллектуалам.
Грабители могут возникать и изнутри. Может случиться, что военные вожди и священники, видя вокруг примеры, решают, что они тоже нуждаются в мощной защитной силе для защиты сообщества от вторжения других государств. Создавая такую же мистику, защитники становятся грабителями, и новое государство родилось.
Теория Оппенгеймера прекрасно дополняет анализ Ротбарда-Кэлхуна, объясняя происхождение сегодняшних государств. Для изучения современных национальных государств и их классовых структур мы обращаемся к историкам-ревизионистам.
III. Ревизионистский вклад в либертарную классовую теорию
Первая мировая война расколола либеральных и радикальных интеллектуалов. Даже анархисты разделились по военному вопросу. Антивоенная группа историков начала копаться в свидетельствах, чтобы доказать правильность своего сопротивления и продемонстрировать наиболее идеалистичным сторонникам войны то, как их обманом втянули в услужение плутократам, получающим от войны «прибыль», политическим крючкотворам и тайным империалистам. Массовое разочарование после Версальского Договора помогло этим ревизионистам и их разоблачения получили всеобщее одобрение. Чарльз Бирд, Гарри Элмер Барнс, Сидни Фэй, Дж. У. Пайн и У. Л. Лэнгер в Соединённых Штатах; Дж. С. Эварт в Канаде; Моррел Бизли, Диккинсон и Гуч в Англии; Фабр-Люк, Ренуави и Демартиа во Франции; Стив, Мортегелас, фон Вегерер и Лутц в Германии; и Баржалло, Торре и Ламброзо в Италии: эти историки стали знаменитыми, особенно после того как в побеждённых странах возникли лидеры, стремящиеся к пересмотру условий Договора, а «миротворцы» в странах-победителях стали им помогать.
Вторая Мировая Война вызвала новое разделение, между Бирдом, Барнсом, Чарльзом Тэнсилом в Соединённых Штатах и Ф. Дж. П. Вилом и А. Дж. П. Тэйлором, которые оставались (или стали) ревизионистами относительно Второй Войны, и остальными, купившимися на идею «войны, которая положит конец всем войнам». В этот раз победители сумели вызвать «историческую пелену» с помощью огромного влияния придворных интеллектуалов в государственных университетах и исторических журналах, гораздо большем, чем у ревизионистов. Отважные инакомыслящие поносились как замаскированные сторонники нацистов, хотя многие из -них несомненно были либералами или социал-демократами. Ревизионисты Тихоокеанского Фронта достигли некоторого успеха, но ревизионизм Европейского Фронта почти прекратил деятельность, покрытую дурной славой.
Ревизионизм Холодной Войны воспринимается немного хуже, чем Первой Мировой Войны, но лучше, чем расследования и разоблачения Второй Мировой. Обнадёживает, что историки из числа Новых Левых и «уклонистских марксистов», которых вовлекла в ревизионизм неприязнь к войне во Вьетнаме, начали оглядываться назад, на истоки современной внешней политики.
Из левых, Вейнштейн и Габриэль Колко интегрировали исторический ревизионизм внешней политики с изучение внутреннего правящего класса. Среди правых, берчисты понемногу стали устраивать меньше истерики относительно своих «теорий заговоров», бросая свои теории международного коммунистического дьявола ради разоблачений махинаций американских плутократов.
«Высшие круги» Г. Уильяма Домхоффа начинается с синтеза различных ветвей ревизионизма в один разумный тезис, с добавлением социологических наблюдений из исследований «властной элиты» Райта Миллса. Домхофф, несмотря на свои левые взгляды, уделил главу своей книги раннему правому теоретику заговоров, Дэну Смуту, и нашёл его большую часть его теорий приемлемыми. После этого Смут был вытеснен «Никто не смеет называть это заговором» (None Dare Call It Conspiracy) Гэри Аллена.
IV. Либертарная классовая теория – Применение во внутренней политике
Бирд в своей Экономической интерпретации Конституции начинает с отделения Америки от Британский империи. Либертарии чаще начинают с периода лессе-фэр второй половины девятнадцатого века США, освещенного Колко в его блистательном Триумфе консерватизма. Колко отклоняется от общепринятого марксизма, утверждая что проклятые капиталисты добились господства не из-за неизбежной при капитализме концентрации экономической власти, но скорее сговором получить государственное содействие для уничтожение прям-сверх-успешного конкурентного полусвободного рынка, угрожавшего стабильности их доходов в долгосрочной перспективе. Колко разоблачительно показывает как масштабное регулирование грузоперевозок и антитрестовское законодательство, предложенное антимонопольным движением Прогрессивизма, активно поддерживалось такими влиятельными предпринимателями как Эндрю Карнеги, Меллон, Морган и Рокфеллер. В 1905 сформирована Национальная гражданская федерация (NCF) для борьбы с "анархичными" течениями склонявшейся к лессе-фэр Национальной ассоциация промышленников (в основном мелкие предприниматели и немного истеблишмента, жаждущие роста, а не стабильности). Участников NCF убедили поддержать нормы регулирования и трудовое законодательство, чтобы пристроить рабочую аристократию в качестве младших компаньонов нового правящего класса. Через несколько лет высшие круги создали Совет по международным отношениям, чтобы влиять на внешнюю политику США (связанную через "билдербергеров" с похожими группами в Западной европе) и Комитет экономического развития для внутренней политики США.
Недавно Ральф Нейдер был поражен, узнав что регулирующие советы управляются теми самыми производствами, для контроля над которыми их создавали. Можно представить как люди из CFR-CED осуществляют контроль над заработной платой и ценами. В CLIC claque в равных долях представлены большой бизнес, большие профсоюзы и большое правительство. Какая неожиданность.
V. Либертарная классовая теория – Применение к внешней политике
О финансировании Первой мировой войны ходят забавные истории. Например, из братьев Варбург, один финансировал Германию, а другой Союзников. Французские бокситовые рудники, снабжавшие алюминием и немецкую военную авиацию и "торговцев смертью", т.е. производителей снаряжения продающих его всем сторонам, выглядели бы забавней, если б не миллионы смертей.
Современная ревизионистская теория начинается с попытки Банка Англии восстановить цену фунта. Огромная инфляция в течение войны сделала невозможным его восстановление к довоенной стоимости в золоте. А изнуряющие репарации вызвали в Германию гиперинфляцию и кризису, разорившему немецкую экономику (и путчу в 1923). Банкир Эшли Монтегю встретился с американскими финансистами в Джорджии, чтобы обесценить американскую валюту ради улучшения репутации фунта. Одновременно британцы понуждали восточно-европейских сателлитов (созданных между СССР и Германией по вероломным Договором) придерживаться своего экономического курса.
Устроенная Советом Федеральной резервной системы инфляция в бурные двадцатые (подъем питаемый этой денежной экспансией) привела к краху и депрессии. Рузвельтовские фашисты из NRA и грабители из IRS обыскивали дома, чтобы конфисковать запрещенный металл - золото. И, конечно, европейские фашистские автаркии, распоясавшись без надзора мировых плутократов, увлеклись соревнованием в бартере из собственных интересов и привели ко Второй мировой войне в отместку.
На этот раз американский военно-промышленный комплекс не был демонтирован. (См. "Ревизионистские точки зрения", Revisionist Viewpoints, James J. Martin; распечатка весьма шокирующего выступления, состоявшегося в 1940 г. в поддержку именно таких мер и советующего бизнесменам смириться с "этим" - "это" подразумевало приближающийся новый мировой порядок.) Новая международная угроза миру была необходима, не прошла и пара лет после окончания Второй мировой войны ради "окончания всех войн", как Черчилль заявил: "Железный занавес опустился на европейский континент". Важное расследование о плутократических заказчиках Вьетнамской войны уже идёт, а также немного о выгодополучателях конфликтов на Ближнем востоке. Некоторые либертарии уже начали строить предположения об интересах эксплуатирующего класса мировой элиты, чтобы предсказать следующую войну.
VI. Альтернативные интерпретации
А. Маркс
Хотя марксистский исторический детерминизм приводит многих ученых своего лагеря к выводам аналогичным либертарианским, он содержит несколько фатальных ошибок вдобавок к очевидному экономически ошибочному толкованию. Марксисты вынуждены любой ценой выносить суждения и делать выводы, жестко придерживаясь интерпретации классовой борьбы основанной на владении богатством, а не способах его получения, а также на идее о неизбежности пролетарской революции возглавленной рабочими армиями. Как ни странно, но марксизм сейчас - "религия", служащая оправдание существованию дюжин государств в мире, а марксисты играют роль придворных интеллектуалов и подавляют ревизионистов в своих кругах.
Б. Консенсус
Школа "консенсуса", преобладающая группа придворных историков на западе, отвергает существование классов. Хотя в прошлом имелись проклятые эксплуататоры, они все повержены и превлечены к ответственности программами Эпохи прогресса, Нового курса, Ясного курса, Нового рубежа, Великого общества и тому подобными. Можем лишь предположить, что все эти плутократы получают сверхприбыли из-за неспособности предыдущих реформаторов, выявить все лазейки и экономические несовершенства свободного рынка.
И если плутократы, выигравшие больше всего от государственных интервенций, поддерживали Рузвельта, Вильсона, Рузвельта, Трумена, Кеннеди, Джонсона и кого-либо после Никсона... должно быть много случайностей, совпадений для людей, неспособных добиться желаемого, но все равно удачливых?
В. Рэнд
Айн Рэнд не упрекнешь в бытие сведущим историком или лидером школы историографии. К сожалению, она все же внушает неявную интерпретацию истории, таящуюся в перебежчиках из Объективизма в Либертарианство. По ее версии, аналогичной школе "Консенсуса", но с перевернутым моральным суждением, мирные трудолюбивые капиталисты в 19 веке старались сделать всем хорошо, но вдруг нагрянули Прогрессивные коллективисты, опьяненные этатизмом и укуренные альтруизмом, отобрали у капиталистов доход и наложили липкие ручонки на их деятельность (строго между согласными взрослыми). Пропитавшись альтруистичным коллективизмом, капиталисты сдались в интеллектуальной борьбе за свободу и пытались прагматично приспособиться к новой системе, влекущей их к поддержке прагматичных бандитов наподобие никсоновских "сантехников".
Хотя я не могу не согласиться с необходимостью наставить многих бизнесменов на путь истинный философией и этикой, Рэнд, игнорируя (или не осознавая) влиятельных заинтересованных в государстве, дает объективистам лишь тактику комнатных дискуссий и полемик против стволов и тюрем этатистов. Каково должно быть разочарование объективиста, узнавшего, что Ричард Никсон прочитал "Атлант расправил плечи", но так и не прозрел! Если б только Дэйвид Рокфеллер прислушался на минутку...
VII. Ценность либертарной классовой теории
В этой статье уже были упомянуты несколько весомых причин в пользу освоения и практического применения либертарной классовой теории. Понимание природы противника никогда не помешает, чтобы справиться с ним. Перетасовать колоду власть имущих ради выявления и разоблачения плутократических червей, может пробудить общественное давление и заставить властную элиту прислушаться к недовольству и отказаться от неугодной деятельности. Способность убедить Новых левых и Бёрчеров, что вы абсолютно в курсе проблемы и можете еще лучше объяснить заговор правящего класса, может помочь в вербовке. Указание как придворные интеллектуалы служат инструментами в интересах, неподобающих в поиске Истины и Просвещения, могло бы встряхнуть несколько академий и скомпрометировать доверие этих современных жрецов изощрённо колдующих Вуду.
Мюррей Ротбард заставляет либертарного активиста пылать страстью к справедливости. Если в этом наша миссия, то либертарная классовая теория незаменима в поиске тех, кто ввергнул нас в пучину этатизма, и чьи кровавые руки прячут добычу. Старая добрая справедливость необходима ради новой свободы.
[Эта статья была впервые опубликована в New Libertarian Notes № 28, декабрь 1973 г.]
Оригинал: AGORIST CLASS THEORY (http://agorism.info/docs/AgoristClassTheory.pdf)
Перевод: Nm Realname, анархист Иванов, venyk, sprache, jamesgorinich, enu, Dripfeeder, Andy7777777, S.ANCAP.