Рыночный анархизм и либертарианство — время объединять теории
Если возможно каким-либо образом предоставить это право на самоопределение каждому отдельному человеку, это должно быть сделано.
(с) Людвиг фон Мизес — «Либерализм»
Децентрализация и сокращение государственной власти всегда хорошая вещь, независимо от мотивации, стоящей за таким движением.
(с) Джефф Дайст, президент Института Мизеса
Прочитав интервью Кевина Карсона, самого известного из сегодняшних теоретиков мютюэлизма, я в очередной раз задался вопросом: почему либертарианство и по сей день остается не слишком привлекательной идеологией для подавляющего большинства представителей других анархических течений, не смотря на то, что для меня, как для либертарианца, ни одна из этих других теорий анархии не выглядит неподходящей или недопустимой в либертарианском обществе?
Мютюэлизм, как и другие вариации рыночного анархизма, делает ставку на добровольную кооперацию, создание локальных коммюните, взаимовыгодные обмены, бартер и распределенные системы управления, одновременно отвергая необходимость бюрократии, вертикальной иерархии и того что левые называют «капиталистической ментальностью». Но все это ни в коей мере не противоречит и не может противоречить либертарианству, даже в своей радикальной форме отказа от современной денежной системы и кредита.
Либертарианцы никогда не выступали против идеи создания локальных сообществ с собственными взглядами на устройство общества, и напротив регулярно высказывались в защиту подобного культурного, политического и экономического плюрализма, как основы свободного общества (см. Чандран Кукатас «Либеральный архипелаг: теория разнообразия и свободы»). Равно как никогда и не утверждали будто бы «капитализм», используемый как составная часть второго самоназвания их идеологии — «анархо-капитализма» — это обязательно именно тот самый капитализм, что мы наблюдаем сегодня.
Конечно, тот же Карсон любит пройтись по, как он их называет, «вульгарным либертарианцам», защищающим, по его мнению, «статус кво», т.е. капитализм в виде той, безусловно несовершенной, экономической системы, господствующей последние 150-200 лет нашей истории, однако, здесь, как мне кажется, уместнее вспомнить крылатую фразу, приписываемую первому канцлеру объединенной Германской Империи Отто фон Бисмарку: «Политика — это искусство возможного». Либертарианцы, в своем подавляющем большинстве, не смотря на вполне четкие политические идеалы, никогда не были утопистами и не занимались абстрактными рассуждениями о неком далеком будущем, они были заняты критикой и проектами реформации существующей системы, и именно отсюда растут все эти многичесленные обвинения в недостаточном радикализме и коллаборационизме с правящими элитами со стороны представителей разнообразных левых идеологий.
Сразу хочу оговориться, что я, естественно, не разделяю здесь либертарианцев на минархистов и анархо-капиталистов, и именно к минархистам, как к наиболее многочисленной группе, относится мое высказывание выше. И это тоже вполне естественно, потому что, как мне это видится, разница между либертарианцами и мютюэлистами, равно как и между минархистами и анархо-капиталистами состоит вовсе не в идеологических взглядах, а в их генезисе и фокусе внимания.
Либертарианство возникло как ответвление либерализма, а сегодня уже и «классического» или «правого» либерализма, поэтому основная полемика в среде либертарианцев неизбежно происходит с другими либералами — правые либералы и либертарианцы без конца спорят и дискутируют с левыми либералами и центристами, и именно так со стороны социалистов и анархистов выглядит эта тусовка — как либеральный междусобойчик, спорящий о каких-то незначительных вещах внутри существующей системы производственных и экономических отношений. Однако, в реальности, именно этот внутрилиберальный дискурс и является той сферой, которая по настоящему влияет на политику современных стран и жизнь миллиардов людей. Либертарианцы апеллируют свои доводы к центристам, не столько потому что их позиции близки (хотя и поэтому тоже, но здесь просто причинно-следственная связь направлена в другую сторону — они близки именно генеалогически), а потому что именно центристы представляют собой правящее большинство, и именно здесь наша идеология может добиться максимальной отдачи от распространения своих взглядов.
Мютюэлисты же вышли из традиции классического анархизма, который никогда не имел значительного влияния в обществе и в принципе никогда не был направлен на перехват рычагов управления политической властью в каких-либо странах и государствах, и не был для этого приспособлен. Рыночный анархизм такого рода, сосоредоточенный ровно на двух направлениях: на практике и теории кооперации, большую часть своего времени был обращен в другую сторону — сталкиваясь, коаптируясь и конкурируя с другими анархистскими и социальными теориями и движениями, но практически никак не взаимодействуя с реальными центризмом и либерализмом, как последовательными политическими позициями. К чести теоретиков мютюэлизма, австрийская экономическая школа (во многом благодаря Мюррею Ротбарду) показалась им достаточно анархической, чтобы в конечном счете они смогли вступить в палемику и кооперацию и с либертарианцами тоже.
И вот мы собственно здесь, и я не вижу каких-либо кардинальных противоречий. Это само по себе довольно удивительно, когда два политических течения, происходящих из совершенно разных традиций, сходятся практически во всем, и при этом даже не являются «эффектом подковы», т.к. находятся ближе к середине, а не краям политического спектра. Я думаю, нам нужно ценить подобные совпадения и проявлять терпимость к неизбежным терминологическим разногласиям, потому что именно подобная удивительная согласованность двух методологически разных моделей реальности и должна свидетельствовать об истинности получившейся в результате теории.
Итак, давайте немного пробежимся по подобным согласованиям.
Экономика
Одним из главных расхождений между либертарианцами и мютюэлистами всегда был различный, условно "левый" и "правый", взгляд на экономическую теорию, приводящий к жесткому водоразделу и взаимному недопониманию и подозрительности, однако, вот что мы видим у современных теоретиков мютюэлизма:
Я думаю, что "австрийцы" также, по большей части, преувеличивают степень, в которой маржинализм/субъективизм является радикальным отходом от классической и трудовой теории стоимости. Честнее будет сказать, что маржинализм обеспечивает механизм для объяснения тенденций, которые описаны Рикардо и др. Маржиналисты/субъективисты утверждают, что "польза определяет ценность", что верно с технической точки зрения, если вы прибавите оговорку "в любой момент времени с учетом фиксации спроса и предложения на участке рынка".
Кевин Карсон.
Отдельно обратите внимание на оговорку касательно временных рамок. Дело в том, что современный неоклассический синтез в экономике появился из слияния неокейнсианской и неоклассической моделей, различие которых, по своей сути, заключается в рассматриваемом временном горизонте: неокейнсианство лучше работает в близкой временной перспективе, а неоклассика — в более долгосрочной. Таким образом большинство современных экономистов склонны полагать, что в разных практических ситуациях работают разные экономические модели. Но современная экономика принципиально не рассматривает бартер и другие локальные экосистемы, во всяком случае, она не уделяет им особо пристального внимания. И я думаю, что именно здесь есть место для работы разного рода гетеродоксальных теорий, описывающих подобные системы взаимопомощи и обмена, в которых могут сгодиться модели рыночных анархистов левого толка, тем или иным образом переосмысляющие трудовую теорию стоимости. Этот синтез становится тем более актуальным сегодня, когда у нас есть биткоин и другие криптовалюты, коммюнити которых работают очень мютюэлистским способом.
Другой интересной мыслью левых рыночных анархистов, которая вполне согласуется с выводами современной экономики является тезис о практической невозможности извлечения прибыли (скорее здесь следует говорить о ренте) на действительно свободном рынке, что собственно и приведет к необходимости обменивать товары по себестоимости.
Как многие наверно знают, моделью рынка с нулевой экономической прибылью является модель совершенной конкуренции, которая характеризуется:
- бесконечным множеством равноценных продавцов и покупателей;
- однородностью и делимостью продаваемой продукции;
- отсутствием барьеров для входа или выхода с рынка;
- высокой мобильностью факторов производства;
- равным и полным доступом всех участников к информации.
По сути это и является идеальным свободным рынком, а любые реальные рынки являются тем или иным приближением к данной ситуации. Способствуют ли либертарианские идеи приближению к подобным эффективным рынкам? Конечно да: отсутствие государственных монополий и государственных административных барьеров увеличивает конкуренцию и делает игроков равноценными по своим стартовым условиям, высокая мобильность людей и товаров является целевым показателем для глобальных преобразований экономической системы и порядков открытого доступа, а равный доступ к информации обеспечивается развитием информационных и других технологий и отказом от интеллектуальной собственности как формы государственной привилегии. Более свободный рынок с точки зрения либертарианцев действительно будет способствовать большему числу и большей доли малых предприятий, отсутствию сверхприбылей и выскокой человеческой и социальной мобильности. Вероятность превалирования на таком рынке кооперативов, индивидуальных предприятий и децентрализованных линий сборки конечных продуктов также оценивается как весьма высокая.
Также здесь можно сослаться на Родерика Лонга (см. Корпорации против рынка или чем опасно смешение), который, конечно, часто заявляет о себе как о "рыночном или либертарном анархисте", по совокупности своих взглядов является типичным либертарианцем:
...корпоративная власть и свободный рынок фактически противоположны; настоящая конкуренция – худший кошмар крупного бизнеса.
Родерик Лонг, старший научный сотрудник Института Мизеса
Другое дело, что когда либертарианцы не говорят о потенциальном свободном рынке неопределенного будущего, им приходится делать поправку на реальные технические и социальные возможности нашего общества и реальную же политику. К примеру, я несколько раз заявлял, что в мире победившего либертарианства и свободного рынка возможно существование корпораций и некоммерческих групп, которые будут превышать по своему размеру любые из сегодняшних корпоративных гигантов. И я не собираюсь отказываться от своих слов, просто хочу пояснить логику и контекст: сегодня в мире существует около 200 государств, около 50 из которых являются ничем иным, как огромными супермегакорпорациями, выстроенными на правовой монополии, административных барьерах и насилии, многократно превосходящими все, что существует на рынке, в том числе рынке ТНК. Если в какой-то момент истории эти государства исчезнут, их нишу (не забывайте об армии, ВПК, огромном количестве тяжелой промышленности и ядерном и другом оружии массового поражения, в конце концов) должен будет кто-то занять (даже если потом, в неопределенном будущем, свободный рынок придет к нерентабельности и избыточности таких крупных компаний). Делая простую аппроксимацию, мы и приходим к выводу о возможности занятия этой ниши некими агентами, размер которых будет промежуточным между размером текущих государств и крупнейших ТНК.
Еще одним подтверждением вывода о невозможности извлечения ренты на свободном рынке, являются старые и уже устоявшиеся рынки, на которых редко происходят какие-то инновации. Здесь речь идет уже не о модели совершенной конкуренции, а о том, что если весь техпроцесс понятен, прозрачен и изучен всеми игроками (значительная его часть просто автоматизирована), то даже при наличии на таком устоявшемся рынке очень небольшого числа игроков, они не смогут завышать цены на своих услуги именно по причине прозрачности всего процесса — любой игрок, увидивший неоптимальное использование ресурсов при четко регламентированном техпроцессе, сможет полностью воспроизвести всю схему, но исключить данную неоптимальность, получив таким образом рыночное преимущество. В итоге норма прибыли на таких рынках стремится к нулю, откуда, к слову, проистекает такая идея, как субсидирование сельского хозяйства. С/х является примером именно такого устоявшегося рынка с околонулевой рентабельностью, поэтому многие страны предпочитают спонсировать своих производителей, которые работают в минус относительно своих конкурентов с лучшим географическим положением (раз производственный процесс полностью понятен и улучшить его нет возможности, остается только конкуренция географических факторов), лишь бы не попасть в зависимость от импорта продовольствия.
Кооперативы
Ну для начала следует сказать, что мне очень нравится Мондрагон, я считаю, что это образцовый пример синтеза социалистических и капиталистических идей в построении предприятия. Также я, как и другие либертарианцы, крайне позитивно оцениваем такие примеры управления общественным пространством в виде совместной акционерной собственности, как деревня Хуаси в Китае или частный город Атлантик Стэйшен.
Есть ли у нас какие-то противоречия с взгдядами мютюэлистов на пострение кооперативов и федераций производителей? Судя по всему нет. Если мы обратимся непосредственно к Прудону, то найдем у него, что он никогда не хотел бы "запрещать или подавлять с помощью указов" ту или иную капиталистическую деятльность. Кооперативы и союзы предпринимателей должны победить в конкурентной борьбе. И мы не имеем ничего против.
Обеспечение же максимально честной и свободной конкуренции — это общая часть наших идеологий.
Я думаю, такая точка зрения не учитывает того, что существует предел, после которого капиталоёмкость становится источником высоких накладных расходов и перестает быть эффективной, а прибыль повышается искусственно, за счет субсидий и протекции государства. На самом деле производство как таковое становилось гораздо менее капиталоёмким на протяжении последних трех десятилетий: от старого массового производства, основанного на аутсорсинге и увеличении общего объема производства к гибким производственным сетям и предприятиям единичного производства, некоторые из которых сохранили немногим больше, чем контроль над маркетингом и "интеллектуальной собственностью". Развитие дешевых, мелких инструментов расчётных систем в 1970-е означало, что капитальные затраты, необходимые для производства, упадут на один или два порядка. Так начался долгий переход от старого массового индустриального производства к Эмилии-Романье, сети поставщиков Тойота, предприятиям единичного производства в Шэньчжэне и Шанхае и т.д. Революция, произошедшая в производстве персональных компьютеров в последние годы, ведет этот процесс еще дальше: дешевые домашние вычислительные машины распространились так же широко, как и небольшие магазинчики и ангары.
Кевин Карсон
Короче говоря, речь идет о наблюдаемой всеми нами тенденции к переходу от индустриального к постиндустриальному обществу, которая характеризуется гораздо большей востребованностью человеческого ресурса и "человеческого капитала", чем капитала материального, а производственные процессы становятся все более децентрализованными в силу распространения все той же вычислительной техники и доступности информации и документации по сборке цеховых линий. По сути производственный процесс превращается в своеобразный конструктур LEGO, в котором отдельные кубики стандартизированы и широко распространены, а решающими оказываются желание получить те или иные продукты в том или ином месте и идеи о том, каким образом это лучше всего сделать. Просто с нашей точки зрения это все тот же капитализм, а с точки зрения мютюэлистов это уже нечто принципиально иное, более близкое по духу к идеям Прудона.
Еще сильнее наши позиции сближаются, когда мы начинаем говорить о преимуществах шаринговой экономики и совместного потребления (понятия, кстати, не имею, некоторые ортодоксальные либертаранцы воротят нос от этих новшеств в использовании своей собственности). В свое время я написал целую статью о тренде на модульное строительство и уберономику, где рассказал об удивительных перспективах и экономической оптимизации, которые может дать подобный подход.
А это уже цитата из моей давней дискуссии касательно возможности существования полностью горизонатльного волюнтаристского общества:
Да даже банальное производство, нетребовательное к сложным техническим процессам - простая фармацевтика или бытовая химия, игрушки, украшения - все это можно разрабатывать на персональном компьютере, используя коллективно созданные открытые базы наработок кода и дизайна и распечатывать на персональных 3д-принетрах. Более сложные вещи можно также кооперативно и горизонтально собирать, объединяясь в производственные социальные сети, где создается идея (хочу создать нового дрона или новый корпус для компьютера) — все заинтересованные люди подключаются, задания автоматически распределяются в соотвествии с репутацией в системе, где отмечены прошлые заслуги, образование и специализация, каждый в собственной квартире, лофте или коворкинге собирает свою часть задания, отправляет по почте, дроном или курьером, кто-то третий собирает все вместе, кто-то четвертый размещает заказы (или это делает сама система), деньги (созданные децентрализовано по прицнипу биткоина) по блокчейну распределяются между всеми участниками.
Если это не описание кооперативного производства, то что же это?
Тактика и стратегия
С точки зрения либертарианцев то, чем занимаются мютюэлисты и другие рыночные анархисты, это безусловно полезные вещи, но они относятся не к экономической теории, а скорее к менеджменту или теории кооперации и коллективного действия, а потому и противоречий между анархо-капиталистическими взглядами и взглядами мютюэлистов не может существовать: они находятся на разных метауровнях рассмотрения общественной системы, целью анархо-капиталистов является такое изменение общественной системы, в котором все о чем говорят мютюэлисты в принципе стало бы возможным. Идея "прорастать сквозь" нравится также и многим либертарианцам, но это лишь одно из направлений движения, и усилия должны быть состредоточены по обоим фронатам: и по построению собственных локальных сообществ (включая экстерриториальные как Bitcoin или Bitnation) и кооперативов (в виде как коммерческих так и некоммерческих структур), и по политическим действия и политическому же давлению на существующие властные структуры с целью их реформирования или, как минимум, сдерживания от агрессии в сторону новых зарождающихся форм альтернативной кооперации.
Я думаю, безусловно, самой важной и самой интересной из наших задач является на самом деле создание общества, которого мы хотим, и мы должны делать это, по возможности без обращения к государству. Но здесь можно кое-что сказать об оказании внешнего давления на государство, а участие в политических коалициях должно настолько ликвидировать государственное вмешательство в нашу деятельность, насколько это возможно. Конечно, основной акцент при создании такой коалиции должен быть на формирование групп давления, а не на попытки стать частью правящей коалиции.
Кевин Карсон
По сути мы представляем собой уже практичеки сформированный Альянс из двух частей нашего антиавторитарного прорыночного и прокооперативного движения: либертарианцы являются группой политического давления, действующей преимущественно в легальном и реформистском поле, те же, кто предпочитает автаркию и построение сообществ здесь и сейчас, по своей сути, являются мютюэлистами и рыночными анархистами. Своей же задачей и задачей других постлибертаринцев и панархистов я вижу даже не столько теоретическое, сколько практическое объединение наших сообществ ради построения общей политической платформы, достаточно финансово и огранизационно независимой, чтобы не просто сдерживать авторитарные тенденции в обществе, а создать собственную контртенденцию, способную преобразовывать мир здесь и сейчас.
Автор: Вэд Нойман