Экорше. Жизнь и учение Макса Штирнера

Жизнь Единственного

Родился он 25 октября 1806 года в Байрейте от мастера духовых инструментов Генриха Шмидта и дочери аптекаря Софии-Элеоноры Рейнлен. Через год после рождения Каспара отец умирает от чахотки, и мать, снова выйдя замуж, переезжает в Кульм на Висле. Получив начальное образование, Каспар в 1818 году возвращается в Байрейт, где заканчивает гимназию. В 1826 году он поступает на философский факультет Берлинского университета. Там он посещает лекции Гегеля, Риттера, Шлеермахера. Однако, по семейным обстоятельствам, завершить свое образование Каспар смог только в 28 лет. Затем неудачный брак (жена умерла при родах), преподавательская работа в учебно-воспитательном заведении для девиц старшего возраста мадам Гропиус, ничем не примечательная жизнь не слишком обеспеченного человека.

Единственное, что отличало Шмидта от столь нелюбимых им филистеров, - это участие в литературном кружке "Вольница", начавшем собираться в одной из берлинских пивных в 1841 году. Организаторами этого сообщества мыслителей и поэтов были братья Бруно и Эдгар Бауэры. К кружку также принадлежали писатель Эдуард Мейен, журналист Фридрих Засс, журналист и поэт Герман Мирон и др.

Но в кружке "Вольница" Каспар Шмидт ничем особенным себя не проявил. Тем большей неожиданностью явился выход в ноябре 1844 года в издательстве Otto Wigand'а большой книги "Единственный и его собственность" (в первом русском переводе "Единственный и его достояние", М., 1906), выпущенной под псевдонимом Макс Штирнер (прозвище, полученное Каспаром еще в студенческие годы за свой высокий лоб, от нем. Stirn - лоб).

Выход "Единственного" - главной и наиболее значительной книги Штирнера перевернул всю его жизнь. Он оставил преподавание и целиком погрузился в литературно-публицистическую деятельность. Штирнер пишет ответы на критические статьи (среди оппонентов М. Гесс, К. Фишер, Л. Фейербах), сотрудничает в трехмесячнике Wigand's Vierteljahrsschift и других радикальных газетах и журналах. Ему принадлежит перевод учебника французского экономиста Жана-Батиста Сея "Руководство к практической политической экономии".

"Единственным" зачитывалась немецкая молодежь. Показателен тот факт, что в "Немецкой идеологии", написанной в 1845-46 годах, Маркс и Энгельс посвятили около 350-ти страниц "критике" Штирнера. Но в Германии 40-х годов прошлого века невозможно было существовать на литературный заработок. С 1846 года Макс Штирнер постепенно уходит в тень, занятый больше добыванием средств к пропитанию. В революции 1848 года он участия не принимает. В 1852 году под гробовое молчание критики выходит последняя работа Штирнера "История реакции". Умер Каспар Шмидт 26 июня 1856 года в Берлине.

Учение Единственного

Новый подъем интереса к Максу Штирнеру наметился только в связи с Фридрихом Ницше, когда выяснилось, что многое из того, что проповедовал Ницше, уже содержалось в "Единственном".

Нет смысла пересказывать всю книгу. Любой желающий может просто взять и прочитать ее самостоятельно. К тому же, написанная более 150 лет назад, она с неизбежностью несет на себе отпечаток своего времени, хотя, иной раз, даже полемические места, направленные против Бруно Бауэра или Людвига Фейербаха, становятся, к сожалению, мучительно актуальными для нас. Сегодня важнее осмыслить ту фундаментальную установку, базируясь на которой Штирнер выстраивает здание своей концепции.Если бы мы додумывали каждую мысль до конца, нам бы хватило всего одной. Достаточно прочесть первую (и последнюю) фразу "Единственного", чтобы вывести все остальное самому:

"Ничто - вот на чем я построил свое дело".

Мы живем в мире, полном призраков и одержимых, - говорит нам Штирнер. Везде и всюду нам стремятся доказать, что смысл и цель нашего существования лежат где-то вне нас. Что просто необходимо найти этот смысл и пожертвовать своими интересами и своей жизнью ради воплощения этой цели, другими словами, стать одержимыми. Не проще ли, не лучше ли, не выгоднее ли, наконец, отбросив жадные идеалы строить свое дело на себе самом - на "преходящем, смертном творце", короче говоря, на Ничто?Итак, на пути к полному самоосуществлению первым шагом явилось самоопределение, то есть тотальное освобождение от всего "не моего". А "то, что для меня свято, уже не мое собственное". "Бог", "Родина", "Народ" и прочие вызывающие ужас и благоговейный страх понятия, перед которыми веками преклонялись люди, были взвешены и найдены слишком легкими. Это - приведения, лучшим средством от них будет отсутствие веры.Несколькими десятилетиями спустя философы с "ужасом" скажут об укорененности человеческого существования в Небытии. Но Штирнеру нет никакого дела и до человека, ибо человек - это такой же миф, как и любое Верховное Существо, в честь которого производятся кровавые жертвоприношения. Поэтому Единственный станет свободным, только отбросив навязанного ему человека, и только вместе с кожей человеческого слезут с него ороговевшие наросты "святого": государство, нация, традиция.

"Небо человека - МЫШЛЕНИЕ, дух. Все может быть у него отнято, только не мышление, не вера".

Способность мыслить - критерий принадлежности к человеческому роду. Однако, что верно для человека, то не подходит Единственному. Мое мышление - это не я, не моя собственность. Наоборот, любые попытки придания мне формы и включения через это в иерархию основаны на моем стремлении к ИДЕАЛУ, который вначале необходимо ПОМЫСЛИТЬ. Штирнер идет дальше Декарта с его cogito, ergo sum: "Только бессмысленность спасает меня от мысли". Снявши кожу по небесам не плачут.Отказавшись от всякого обоснования чем-либо вне себя, Единственный вдруг очутился в той точке, где "зубы догматиков и критиков" уже не ранят его. Что Афины и Иерусалим Единственному? "Снявши кожу вашего шепота не слышу уже", - мог бы сказать нам Единственный, если бы не отказался бы и от слова:"Переход за пределы этой области (области мысли) ведет в неизречимое. "Слово" - ЛОГОС есть для меня "только слово"".Освобождение от одержимостей мира дает свободу от мира одержимых. Однако, находясь уже на границе абсолютной свободы, Единственный делает следующий шаг, когда освобождается и от идеала свободы."Быть свободным от чего-нибудь - значит только избавиться или не иметь чего-либо". Но отказавшись от следования "истине", от воплощения идеала, а значит, и от дуализма греха - святости, "единственная личность" выходит за рамки не только от всемирной истории, но и от своей собственной, "ибо совершеннейшее самоотрицание тоже сводится именно к свободе, к свободе от самоопределения, от собственного "я", и стремление к свободе как к чему-то абсолютному, за что стоит заплатить какую угодно цену, лишило нас своегосвоеобразия; оно создало самоотречение, самоотрицание".Поэтому, вместо мечты свободы, которая всегда будет вызывать раздражение против всего, что может ее ограничить, а, стало быть, против всего, что не является "Мной", Единственный начертал на своем знамени девиз своеобразия и особенности. Он снова возвращается в мир, но только для того, чтобы окончательно противопоставить его себе.Я не стану Единственным и свободным, пока между нами существует хотя бы одно взаимоотношение; и не стану Единственным и "своеобразным" пока не освобожу мир для того, чтобы сделать его Своей собственностью. Отныне только Моя воля и Моя Мощь ставят пределы моему отношению с реальным миром, созданным Мной лишь для того, чтобы стать Моим и доставлять Мне наслаждение. Nihil humanum a Me alienum puto.Однако Единственный не подпадает вновь под власть мира. Особенность не уничтожает свободу как раз потому, что мир - это всего лишь собственность Единственного, и потерю его он не считает потерей для себя. Даже то, что делает Единственного Единственным - его особенность, - остается, в итоге, не более чем предикатом, который он сам себе приписывает. Между Единственным и его качествами по-прежнему существует непреодолимая пропасть, на которую он указывает своим торжествующим смехом."Конечно, как собственник мыслей, я также буду защищать мою собственность, как и будучи собственником вещей, я не позволял посягать на них; но я буду с улыбкой на устах смотреть на исход битвы, с улыбкой прикрою щитом трупы моих мыслей и моей веры, с улыбкой буду торжествовать, если буду побежден".

Анархизм Единственного

Анархизм Макса Штирнера является закономерным выводом из всей его философии, проекцией учения о Единственном на социальный план бытия.Единственный не может жить в государстве, так как не признает над собой никакого авторитета ни в виде права, ни в виде отдельного человека; государство же не может терпеть Единственного, ибо он не работает "на благо общества", подрывая таким образом саму основу господства и власти.

"Государство хочет непременно что-то сделать из людей, и потому в нем живут только СДЕЛАННЫЕ люди; всякий, кто хочет стать самим собой, - враг государства и ставится им ни во что. "Он - ничто" означает, что государство не использовало его, что оно не предоставляет ему никакой должности, никакого служебного места, никакого промысла и т.п."

Чтобы существовать, государство должно создать из людей полезные для себя органы, сформировать из тел орудия производства, сфабриковать мысли и запрограммировать инстинкты с тем, чтобы големы никогда не восстали на Франкенштейна.Всего этого государство добивается, приучая к повиновению насилием. Важно, чтобы сама возможность причинения боли оставалась монополией системы. "ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ГОСУДАРСТВА ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В НАСИЛИИ; СВОЕ НАСИЛИЕ ОНО НАЗЫВАЕТ "ПРАВОМ", НАСИЛИЕ ЖЕ КАЖДОЙ ЛИЧНОСТИ - "ПРЕСТУПЛЕНИЕМ"".Единственный - самый большой преступник в государстве, ибо он - ничто. Лишившись кожи свойств, став телом без органов, он избегает попадания в сеть полезности. Потерявшего форму невозможно включить в иерархию. Однако про Единственного можно сказать, пользуясь словами Бланшо, что он "имеет власть и силу всецело осуществлять, то есть ПРЕОБРАЗОВЫВАТЬ В ДЕЙСТВИЕ свою негативность". Именно в сфере действия Единственный встречается с государством, которое посягает на его собственность - его своеобразие. И тогда, если он хочет самоосуществиться как "истинный эгоист", он вступает в непримиримую борьбу с государством.У Штирнера не было того, что принято называть "школой". Это не удивительно. Его учение не предполагает общения иначе, как через доведение противоположности между Единственным и Единственным до последней крайности, где "противоположность исчезает в совершенной ОБОСОБЛЕННОСТИ и единичности". "Значение противоположности понимают слишком ФОРМАЛЬНО и мелко, когда хотят устранить ее лишь для того, чтобы очистить место для "объединяющего" третьего. Напротив, противоположность настолько важна, что ее следует еще более ОБОСТРИТЬ". Только там, где двое не имеют ничего общего, что могло их разделить и заставить враждовать, возможно настоящее общение.Конечно, на основе временного совпадения интересов допустимо вступление единственного в союз или ассоциацию, пусть это и повлечет за собой ограничение его свободы. Разница между союзом и государством лежит не в отношении к свободе, а в отношении к особенности личности. Настоящая ассоциация возможна только как "беспрерывное объединение" эгоистов, уважающих своеобразие других и способных к самоограничению ради сохранения своей самобытности. Но у союза не может быть собственных целей, отличных от целей входящих в него эгоистов. Как только эти цели пришли в противоречие или были достигнуты - ассоциация должна распасться.Понятно, что у такой концепции не могло возникнуть последователей. Макс Штирнер создал учение Единственного для Единственного, поэтому возникновение некой "партии штирнерианцев" было бы абсурдной его профанацией. Также все попытки втиснуть Штирнера в узкие рами академической философии всегда будут "разговором не о том". Избежавший определений лучше знает свои границы. Кто скажет о Единственном точнее его самого:

"Я - СОБСТВЕННИК своей мощи и только тогда становлюсь таковым, когда сознаю себя ЕДИНСТВЕННЫМ. В ЕДИНСТВЕННОМ даже собственник возвращается в свое творческое ничто, из которого вышел. Всякое высшее существо надо мной, будь то Бог или человек, ослабляет чувство моей единичности, и только под ослепительными лучами солнца этого сознания бледнеет оно. Если я строю свое дело на себе, Единственном, тогда оно покоится на преходящем, смертном творце, который сам себя разрушает, и я могу сказать: "Ничто - вот на чем я построил свое дело" "

"Новый свет" # 38 весна 1997г.

Герберт Маридзе