Последовательная либертарианская позиция по открытым границам

Михаил Светов оказывает удручающе пагубное влияние на российское либертарианское сообщество. Светов всеми усилиями способствует чудовищной профанации либертарианства. Будучи человеком, совершенно не разбирающимся в нюансах теории, он всё же оказывает большое влияние на движение и формирует образ всего либертарианства в глазах неофитов и приверженцев альтернативных взглядов.

Есть много позиций, по которым можно критиковать Светова. Но одной из самых вопиющих, где уровень искажений теории преодолевает все мыслимые пределы, является его позиция по вопросам миграции. К счастью, даже среди стандартных «правых» либертарианцев многие понимают, что позиция Светова — чушь, которая не имеет ничего общего с либертарианством. В конце концов, даже ведущий современный теоретик ротбардианского анкапа Уолтер Блок критикует схожую со световской позицию Ганса-Германа Хоппе. Так что ещё не всё потеряно.

Но в то же время многие, даже зная о несовместимости либертарианства и закрытых границ, по-прежнему плохо понимают, почему они несовместимы. Многие либертарианцы, опять же в совершенно световской манере, утверждают, что любое государственное вмешательство плохо просто потому, что оно государственное. Соответственно, закрытые границы в их картине мира недопустимы только потому, что являются результатом вмешательства государства.

Однако такой взгляд необычайно наивен. Ни в практическом, ни в теоретическом плане либертарианцы ничего не выиграют, если продолжат просто проводить знак равенства между «государственным» и «плохим». Даже если либертарианцы хотят радикально выступать против государства, их должны заботить нормативные основания их позиции. Проще говоря, чтобы поставить знак равенства между «государством» и «злом», надо объяснить, в чём именно состоит зло государства. Чтобы прояснить это, мы попробуем более детально рассмотреть основания для либертарианской оппозиции закрытым границам.

Либертарианство как теория базовых прав

Либертарианство — это комплексная политическая философия. Оно содержит в себе как практический, так и теоретический аспект. В практическом плане либертарианство включает в себя набор конкретных политических решений, хорошо разрекламированных под брендами «свободный рынок» и «капитализм».1 Эта позитивная программа основывается на некотором теоретическом фундаменте. Этим фундаментом является теория базовых прав человека.

Я намеренно использую термин «базовые права», а не «естественные права», потому что многие либертарианцы действительно не верят в существование у людей естественных прав. Однако даже либертарианцы-утилитаристы (при условии, что они действительно последовательные либертарианцы) признают, что у людей есть некоторые неприобретённые моральные права — их я и называю базовыми правами.

Эти права моральные в том смысле, что они доинституциональны. Эти права не зависят от принятых в обществе законов, обычаев и иных социальных норм. Моральные права присущи людям в силу некоторых моральных фактов.2 Они также являются неприобретёнными, потому что их наличие у человека не зависит от выполнения человеком каких-либо действий — обещания или соглашения. В этом смысле базовые права — это доинституциональные и доконвенциональные права. Более того, основное значение базовых прав состоит в том, что они ограничивают набор допустимых институциональных (в основном юридических) и конвенциональных прав.

Попробуем прояснить это. «Право на X» в основном значит «справедливое требование X». Права относятся к сфере межличностных отношений: в правах нет смысла, если нет людей, против которых мы можем выдвинуть справедливое требование. Поэтому, если я имею право на X, то это значит, что я могу выдвинуть справедливое требование о предоставлении мне X. Это не значит, что моё требование обязательно будет удовлетворено. Жизнь часто бывает несправедлива, и особенно для либертарианцев.3

Тем не менее, последовательная либертарианская теория неизбежно будет включать в себя положение, что мы должны быть справедливыми, то есть должны исполнять справедливые требования друг друга. «Почему мы должны?» — это вопрос, на который каждая нормативно-этическая теория, приводимая в защиту либертарианства, отвечает по-своему. Утилитаристы сказали бы, что в основе справедливости лежит стремление к максимизации благосостояния. Сторонники естественных прав, несмотря на противопоставленность их теории утилитаризму, тоже в целом исходят из того, что к справедливости нас подталкивает стремление к некоторым благам. Просто вместо ограниченного инструменталистского взгляда, отожествляющего справедливость и максимизацию благ4, сторонники естественных прав видят в справедливости набор практических стандартов рационального стремления к благам, выступающих в роли побочных ограничений инструментализации.5

Итак, допустим, перед нами не стоит вопрос «зачем быть справедливым?» — в таком случае мы можем обсудить, какие именно справедливые требования мы имеем в отношении друг друга. Либертарианцы могут давать очень разные ответы на эти вопросы, но специфика чисто либертарианских подходов к справедливости состоит в том, что они формулируют базовые права как (более или менее) сумму легитимных прав собственности. Общелибертарианская позиция касается прав собственности на материальные объекты, тогда как о правах (интеллектуальной) собственности на абстрактные объекты ведутся споры. Для нашего обсуждения эти дискуссии не важны.

Таким образом, стандартные либертарианские базовые права — это права собственности на некоторые материальные объекты. Поскольку права — это справедливые требования, то какие требования люди могут иметь в отношении материальных объектов? Эти права (и не только они) могут быть как негативными, так и позитивными. Первые — это требования о бездействии, а вторые — о действии. Большинство либертарианцев считает, что базовые права — это негативные права. Негативное право собственности — это требование о невмешательстве в осуществление контроля над объектом собственности.

Если я имею негативное право собственности на X, то я могу справедливо требовать, чтобы никто не вмешивался в осуществление мною контроля над X: никто не должен воровать мой X, никто не должен брать мой X без разрешения, никто не должен наносить ущерб моему X, никто не должен мешать мне делать с моим X всё, что я захочу, пока я не нарушаю этим справедливые права других людей (например, не использую X, чтобы украсть, взять без спроса или повредить Y моего соседа). В различных юридических системах это право собственности на X может расслаиваться на различные правомочия, некоторые из которых будут мне гарантированны, а другие — ограничены. Либертарианцы тяготеют к достаточно сильным правам собственности, включающим очень объёмный пучок правомочий.

В таком случае на что именно, по мнению либертарианцев, люди имеют базовые негативные права собственности? В самом строгом смысле базовым является лишь одно право собственности — право самопринадлежности, то есть собственность человека на своё тело.6 Но помимо права самопринадлежности люди также имеют права первоначального присвоения, применяя которые к ничейным внеличностным объектам, люди могут приобретать права собственности на объекты за пределами своего тела. Существуют разные объяснения права присвоения. Позиция «смешения труда», отстаиваемая Локком и Ротбардом, рассматривает его как составную часть права самопринадлежности: воздействуя трудом своего тела на ничейный внешний объект, человек расширяет на него свою самопринадлежность («оставляет отпечаток личности») и тем делает его своей собственностью. Практическая позиция, в разных формах разрабатываемая Эриком Маком и Гэри Шартье, рассматривает право присвоения как необходимое для реализации людьми своего стремления к благам, которое выступает в качестве нормативного фундамента прав как таковых.

Так или иначе, люди могут присваивать ничейные внешние объекты. В гипотетическом естественном состоянии всё, что есть в мире — это люди и ничейные природные ресурсы. Люди как моральные агенты имеют базовые права самопринадлежности, которые включают в себя большинство стандартных негативных прав. Если моё тело — моя собственность, то против меня нельзя совершать никакого насилия и нельзя никак ограничивать мою свободу распоряжаться моим телом, пока такие действия не вторгаются в самопринадлежность других людей. Однако чтобы выживать в этом мире людям нужны внешние ресурсы — поэтому люди будут совершать акты присвоения, деля друг с другом права собственности на дискретные участки внешнего мира.

Собрав урожай яблок, я становлюсь собственником этих яблок, а мой сосед, спилив яблоню и сделав из неё стул, становится собственником стула. Как я могу справедливо требовать, чтобы сосед не трогал без спроса мои яблоки, так и сосед может потребовать, чтобы я без его разрешения не садился на его стул. Но со своими вещами мы можем обращаться, как захотим. Я могу съесть яблоки, а могу сделать из них сидр или испечь шарлотку. Так и сосед может пользоваться своим стулом, как ему угодно. Он может на нём сидеть, может сломать его, а может повторить сценку из видео с неголодным гусаром и грушевым деревом. Но мы также можем передать права на наши вещи: я могу поделиться яблоками с соседом, а он может завещать мне свой стул после повторения той сценки из видео.

Стандартная либертарианская позиция состоит в том, что описанного мною отчёта достаточно, чтобы определить справедливость. Все люди имеют права собственности на себя и на ресурсы, приобретённые ими либо через первоначальное присвоение, либо через добровольную передачу от предыдущего владельца. Этот отчёт может быть дополнен разве что некоторым требованием о компенсации за нарушение прав: если сосед украл у меня яблоко, то он должен его вернуть, а может быть и ещё как-нибудь возместить потерю моей законной собственности. В сферическом анархо-капитализме в вакууме этого достаточно, чтобы дать ответы на большинство важных моральных вопросов.

Миграция как право собственности

К счастью или сожалению, мы не живём в сферическом анархо-капитализме в вакууме. По меньшей мере, у нас есть государства, которые занимают разное географическое пространство и тем или иным образом ограничивают перемещение через границы этого пространства. Как либертарианцы должны оценивать миграцию, то есть перемещение через границы государства с целью смены места жительства? Мало кто рассматривает как допустимые ограничения на эмиграцию, то есть выезд из страны. Но многие и, к сожалению, некоторые либертарианцы рассматривают как допустимые ограничения на иммиграцию, то есть въезд в страну.

Многие либертарианцы возразили бы на это тем, что запрет на въезд — это принуждение со стороны государства, а любое принуждение со стороны государства несправедливо. Но это не очень продуманная позиция. Если любое государственное принуждение несправедливо само по себе, то государственные запреты на убийства, кражи и изнасилования тоже будут в этой парадигме оцениваться как несправедливые. Конечно, для либертарианцев эти запрещённые действия ужасны и несправедливы не потому, что их запретило государство, а потому, что они нарушают базовые права человека. Но почему мы должны считать несправедливыми попытки государства предотвратить или наказать совершение этих очевидно морально-неправильных действий?

Либертарианцы могут считать государство само по себе несправедливым, например, потому что оно неизбежно нарушает базовые права людей, взимая принудительные налоги для своего содержания. Или, например, ограничивая права других предотвращать или наказывать нарушение чьих-либо прав. Это повод для тех либертарианцев, которые не верят в возможность морального оправдания государства, настаивать на анархизме. Но это не повод для любого из либертарианцев призывать к отмене в существующих реалиях уголовных наказаний за те действия, которые независимо от государственных запретов являются несправедливыми. Поэтому и выступать против закрытых границ либертарианцы должны в том и только том случае, если они нарушают какие-либо человеческие права и не защищают каких-либо других человеческих прав. Проще говоря, чтобы выступить против миграционных ограничений, нам нужно показать, что миграция — это право человека.

Какому либертарианскому базовому праву, то есть негативному праву собственности, может соответствовать право на миграцию? В первую очередь, очевидно, речь о праве самопринадлежности. Любое право собственности на движимый объект включает право свободно перемещать его. Если у меня есть право собственности на велосипед, то я могу ездить на этом велосипеде из одного конца города в другой или хотя бы переставить его из одного конца комнаты в другой. Если же у людей есть право собственности на своё тело, то они могут перемещать своё тело так, как им захочется.

Конечно, миграция — это не только перемещение тела. Мало кто путешествует из страны в страну полностью голым. Но ведь и все вещи, которые человек привозит с собой — это его законная собственность, а потому он также может её перемещать. Если же человек пытается переехать границу, имея при себе краденные вещи, то несправедливость его действий не связана с тем, что он пересекает границу. Если кто-то украл у вас телефон, то с его стороны будет одинаково несправедливо перешагнуть порог вашего дома с этим телефоном или улететь с ним в другую страну. В конце концов, из запрета перевозить краденные вещи никак не следует ни одно миграционное ограничение.

Таким образом, все люди имеют право на миграцию, которое следует из их права самопринадлежности и собственности на любое перевозимое ими имущество. Закрытые границы — это такое же вмешательство в осуществление мигрантами их базовых прав, как если бы государство запретило мне ездить на велосипеде в определённый район города или переносить по комнате. В сущности этого достаточно для либертарианской оппозиции миграционным ограничениям, однако для более полной картины следует рассмотреть несколько интуитивных возражений против интерпретации права на миграцию как права свободного перемещения своей законной собственности.

Миграционные ограничения как защита прав собственности на землю

Поддерживающие закрытые границы либертарианцы могли бы возразить, что миграционные барьеры нужны для защиты прав собственности на землю. Поскольку, как мы определили ранее, деятельность государства по защите справедливых прав сама по себе не является несправедливой и не должна быть отменена на данном историческом этапе, то и закрытые границы не следует отменять, если с их помощью государство защищает права собственников земли.

Логика этого возражения понятна. Если я имею в собственности какое-либо географическое пространство, то я могу не пускать на него любого, кого захочу туда не пускать. Моя квартира неприкосновенна для проникновения внутрь любых людей, которых я не хочу видеть внутри. Конечно, подобные права могут быть ослаблены, если это требуется для предотвращения ещё более серьёзной несправедливости. Мы можем проникнуть в квартиру маньяка против его воли, чтобы спасти запертых в подвале заложников. Или мы также можем проникнуть в квартиру вора против его воли, чтобы изъять украденные им вещи. Нарушив чьё-либо законное право, преступник тем самым позволяет справедливо посягнуть на его права, если это требуется для восстановления справедливости. Но это слишком конкретные случаи, чтобы ослаблять права любых земельных собственников настолько, чтобы любой мог беспрепятственно проникать на их территорию.

Что не так с этим возражением? Из него просто не следует никакое миграционное ограничение. Почему мы должны думать, что пересечение границы мигрантом нарушает чьи-либо права собственности на землю? Допустим, мигрант прилетел в страну на самолёте. Чьи права собственности были нарушены в процессе? Если мигрант смог сесть на самолёт и совершить полёт, то это значит, что собственники каждого из двух аэропортов дозволили ему находиться на их частной собственности. Неудивительно, ведь за право перелететь из одного аэропорта в другой он заплатил им деньги. Мне сложно представить ситуацию, при которой собственником аэропорта становится убеждённый националист, который не пускает в страну через свой аэропорт никаких приезжих, но при этом не разоряется из-за столь радикального отказа ото всех коммерческих предложений со стороны иностранцев. Но даже если бы какой-то националист стал собственником аэропорта и ограничил бы, например, рейсы из Средней Азии, то это всё равно было бы не тем же самым, как если бы государство запретило ему пускать самолёты из Средней Азии.

Собственник может позволить себе частную дискриминацию, если готов сам нести за это издержки. Но его право на это не может оправдать никакое государственное ограничение по схожему принципу. Из права христианских пекарей отказывать в обслуживании ЛГБТ-свадьбам нельзя вывести государственный запрет на обслуживание ЛГБТ-пар любыми пекарнями вообще. В конце концов, популярная линия аргументации в пользу либертарианства — это эффективность рыночной конкуренции. Если какие-то бизнесмены-националисты откажутся предоставлять свои инфраструктурные объекты для перемещения мигрантов, найдётся бизнесмен-конкурент, который будет рад удовлетворить подобный спрос. Ограничивая права бизнесменов выбирать своих экономических контрагентов, государство вмешивается в права не только мигрантов, но и собственных граждан, а также подрывает всю логику столь любимого либертарианцами свободного рынка.

Допустим, у мигранта нет проблем с перелётом. Но что, если он нарушит чьи-то права собственности на землю, когда выйдет из аэропорта? Возможно, аэропорт дозволяет мигрантам прилетать, но за порогом они ступают на чью-то частную собственность. И чтобы пресечь саму потенциальную возможность такого нарушения государство будет ограничивать миграцию. Справедливо ли это? Есть поводы для сомнения.

У крайних либертарианцев нет проблем с тем, чтобы вся земля находилась в чьей-то частной собственности. Поэтому и перспектива того, что за порогом аэропорта окажется земля кого-то, кто не готов принимать мигрантов, не является невероятной. Точнее, она не является невероятной в теории. Но в теории не будет являться невероятной даже такая ситуация, при которой вся земля на планете окажется в собственности одного человека и этот суперсобственник либо поработит всё человечество в рабство, либо выдворит нас всех со своей частной собственности в космос. На практике, к счастью, скупка всей планеты одним суперсобственником маловероятна, а теоретически возможна только в рамках «либертарианства без оговорок», такого как у Мюррея Ротбарда и Яна Нарвесона.

На практике более вероятным кажется, что между аэропортом и любым местом, где мигрант сможет «устроить себе привал» до тех пор, пока не приобретёт в собственность свою землю7, будет существовать значительное публичное пространство, открытое для свободного посещения приезжими. В конце концов, если этот город планирует привлечь к себе состоятельных иностранных туристов, то им нужно обеспечить возможность того, чтобы туристы могли добраться от аэропорта до любой достопримечательности, гостиницы, питейного заведения и любого другого места, где он мог бы оставить немного своих денег в обмен на хороший отдых.

Конечно, многие либертарианцы по-прежнему хотели бы, чтобы это публичное пространство было частным: например, чтобы жители города или района коллективно владели им в качестве равных долей акций в компании, которая является юридическим собственником этого пространства. В таком случае всё ещё возможен вариант, что собственники некоторых таких пространств окажутся безумными шовинистами, которые строго-настрого запрещают проход на их территорию любым иностранцам. Возможно, это делает их плохими и мерзкими людьми, но это не лишает их права самостоятельно решать, кому они разрешают или запрещают ходить по их земле.

Проблема в том, что из права такой частной дискриминации по-прежнему не следует право государства ограничивать въезд в страну. Даже если вся страна будет поделена на куски земли, собственники каждого из которых запрещают проход иностранцев на свою территорию, это всё ещё не оправдывает введение миграционного контроля. Нежелание собственника видеть на своей земле иностранца — это его дело. Он может вводить собственные ограничения, но он не может требовать, чтобы государство от лица всех жителей страны заботилось об этих ограничениях. Каждый сам должен нести издержки за собственный выбор в пользу частной дискриминации. Государство не может предоставлять им конкурентное преимущество, сужая круг клиентов тех собственников, которым не близки подобные шовинистические взгляды.

Конечно, государство должно будет предоставлять защиту собственности частных дискриминаторов от попыток иностранцев пересечь границу их территории, вопреки чётко сформулированному и явно выраженному запрету. Но государство должно делать это в порядке реагирования на конкретные ситуации подобных посягательств на права, а не путём запрета на въезд всем мигрантам. Если вы выходите из своей квартиры, то это создаёт потенциальную возможность того, что вы попробуете проникнуть в мою квартиру или, например, нападёте на случайного прохожего. Однако ни один либертарианец не поддержал бы полный запрет на выход из квартиры. (Многие либертарианцы и лично Светов выступали против подобных ограничений в связи пандемией даже тогда, когда они фактически заметно снижали риски причинения кому-либо ущерба). Возможность того, что вы нарушите чьи-то права, не даёт государству право ограничить осуществление вами ваших собственных прав до того, как вы совершите что-то противоправное. Поэтому и сама потенциальная возможность того, что мигрант пересечёт границу какого-то собственника, не оправдывает попытки государства ограничить право мигранта на свободу передвижения и перемещения своей законной собственности.

Оговорка Локка как ограничение прав собственности на землю

Описанный выше ответ на возражение исходит из позиции, известной как «радикальное правое либертарианство» или «либертарианство без оговорок». В его основе лежит отрицание каких-либо ограничений на то, как люди могут приобретать права собственности на землю и распоряжаться ими. Чаще всего подобные ограничения формулируют в качестве принципа, известного как «оговорка Локка». То есть даже если вы не признаёте оговорку Локка как легитимное ограничение либертарианской практики частной собственности, у вас всё равно нет причин считать, что миграционные ограничения оправданы правами частной собственности на землю.

Но если вы признаёте оговорку Локка, то слабость этого возражения становится ещё более очевидна. Конечно, нюансы будут отличаться от интерпретации оговорки Локка, но даже самые слабые её «праволибертарианские» версии всё равно будут оправдывать некоторые ограничения на то, какие правила собственники земли устанавливать для потенциальных мигрантов.

Так, самыми слабыми версиями оговорки Локка являются оговорка Блока8 и оговорка свободы передвижения. Вторая из них, как следует из самой формулировки, в целом посвящена вопросу о свободе передвижения. Согласно этой оговорке, собственники земли могут делать с ней всё, что захотят, но они должны предоставлять возможность пересечь свою собственность, если кому-то нужно перейти между двумя точками, собственники которых дали ему согласие на его нахождение в этом месте. Конечно, оговорка не допускает, что, пересекая вашу территорию, путник может вести себя на вашей земле так, как ему заблагорассудится. Но до тех пор, пока он ведёт себя в рамках приличий, вы не имеете права препятствовать его переходу. Оговорка Блока накладывает схожие ограничения. Она состоит в том, что собственник участка-пончика не должен блокировать переход ни тем, кто окружены его участком, ни тем, кто хочет извне добраться до «центра пончика».9

Эти оговорки, конечно, не требуют, чтобы землевладельцы пускали к себе всех мигрантов. Но эти оговорки действительно требуют, чтобы землевладельцы не мешали мигрантам добираться до любого места, где их согласны приютить, хоть из добродушия и гостеприимства, хоть из желания заработать на этом денег. Соответственно, если собственники земли не могут запрещать пересекать свою территорию, то нет причин ограничивать миграцию. Те же ситуации, когда мигрант будет нарушать права собственников земли, например, ломая их собственность во время перехода через участок, следует разбирать по отдельности по мере их возникновения, а не ограничивать саму потенциальную возможность их возникновения.

Более сильные версии праволибертарианской оговорки Локка предложили Эрик Мак и Роберт Нозик. Согласно оговорке Нозика, частное владение природными ресурсами не должно ухудшать ничьё положение в сравнении с ситуацией, если бы эти ресурсы не находились ни в чьей собственности. Если же чьё-то положение было ухудшено, то права собственности ослабляются либо владелец должен выплатить компенсацию тем, чьё положение ухудшилось. Очевидно, если мигрант не может пересечь ваш участок из-за ваших предубеждений, то ваши права собственности на землю ухудшили его положение в сравнении с ситуацией, если бы никто не владел этой землёй. В таком случае возможно либо ослабление прав, что разрешит мигранту пересечь вашу территорию, либо вы должны будете заплатить ему компенсацию за доставленные неудобства (и формой предоставления компенсации может служить его пропуск). В обоих случаях ваши права недостаточно сильны, чтобы их защита позволяла государству превентивно ограничивать доступ всех мигрантов не только к вашей земле, но и вообще всей земле в стране.

Оговорка Мака или оговорка самопринадлежности также предполагает ослабление прав собственности на землю, когда это препятствует чьим-либо возможностям взаимодействовать с миром. Согласно оговорке самопринадлежности, собственники земли (да и вообще любые собственники) не могут распоряжаться своей собственностью так, чтобы это радикально сокращало возможности других людей реализовывать свою самопринадлежность через взаимодействие с миром. Ситуация, при которой вы запираете мигрантов в аэропорту, не позволяя им ступить на вашу частную собственность, является таким ограничением, а потому недопустима.

Леволибертарианские версии оговорки Локка ещё более явно контрастируют с неограниченной частной собственностью на землю. Оговорка равного владения Джеймса Грюнебаума10, например, устанавливает, что всей землёй все люди владеют коллективно и никто не может присвоить землю в частную собственность. Возможно, эта система допускает частное владение в форме аренды земли у сообщества11, но это не даст права не допускать мигрантов на свою землю. Поскольку все люди — это в некотором смысле арендодатели, будет абсурдно ограничивать своих арендодателей в доступе к арендованной у них земли. По крайней мере пока они всего лишь хотят пересечь участок.

Оговорка равных долей, ассоциируемая с джорджизмом, формально допускает более сильные права собственности на землю, в том числе касательно исключения других людей. Однако эти права также условны и могут пониматься как некоторого рода аренда земли у её настоящего долевого собственника — всего человечества. Это по-прежнему предполагает, что никакими соображениями о выдворении мигрантов со своей земли нельзя оправдать миграционные барьеры.

Оговорка равных возможностей Майкла Оцуки вовсе требует, чтобы структура и распределение прав собственности на землю уравнивали возможности для благосостояния всех людей. Хотя в наиболее общем виде это требует всего лишь эгалитарного распределения доходов от налогообложения природных ресурсов12, гипотетически это также может оправдать ослабление прав собственности на землю, если того требует уравнивание возможностей для благосостояния. Поскольку переезд в новую страну чаще всего способствует выравниванию возможностей для благосостояния мигрантов в сравнении с местными жителями, то оговорка Оцуки будет требовать, чтобы земельные собственники не ограничивали возможности мигрантов для въезда в страну. При этом важно учитывать, что последовательное применение оговорки Оцуки (как и любой оговорки Локка) имеет планетарный характер, то есть для применения оговорок не имеет значение гражданство людей, к которым она применяется.

Таким образом, как слабые, так и сильные, как праволибертарианские, так и леволибертарианские версии оговорки Локка требуют, чтобы права собственности на землю были ослаблены в достаточной степени, чтобы сделать нахождение мигрантов в стране незатруднённым, независимо от предрассудков. Зачем же нужны оговорки Локка? Хотя нормативное объяснение может отличаться у разных теоретиков, в наиболее общем виде все версии оговорки основаны примерно на следующем: признание оговорки Локка оправдано теми же глубинными нормативными основаниями, что и сами базовые права. Так, если базовые права основаны на равенстве моральных статусов агентов, то и оговорка Локка — тоже. Если базовые права базируются на благе автономии, то и оговорка Локка — тоже. Поэтому невозможно поддерживать либертарианские базовые права, но не поддерживать оговорку Локка. Хотя, как было показано ранее, даже при отрицании оговорки Локка и максимально сильных правах собственности на землю каких-то причин ограничивать миграцию у нас нет.

Государство как единая политическая воля

Другой путь, которым могут пойти антимигрантски-настроенные либертарианцы, — это возвращение к гражданско-республиканским идеям, высказанным в трудах наиболее ранних прото-либертарианцев, таких как Локк и Кант. В их представлении государство — это выражение единой политической воли её граждан, которую они выражают через согласие с властью этого государства. Проще говоря, либертарианцы могут сказать, вслед за Локком и Кантом, что государство основано на общественном договоре и его граждане образуют единое политическое сообщество, которое может существовать по правилам, отличным от тех, что предписаны естественным правом в естественном состоянии.

Например, такие «республиканские» либертарианцы могли бы сказать, что, объединяясь в политическое сообщество, люди добровольно принимают на себя некоторые обязательства и тем ограничивают диапазон опций для применения своих прав собственности. Это может включать в себя обязательство не пускать на свою землю любых неграждан. В таком случае ограничение миграции будет оправдано, поскольку это будет просто принуждением людей к исполнению контрактов. Права мигрантов не будут нарушены, поскольку собственники земли могут принять решение не пускать их к себе. Просто общественный договор обязывает собственников не пускать их к себе, поскольку это условие — часть социального контракта. Не пуская в страну мигрантов, государство всего лишь выполняет роль агента земельных собственников, обязанных не пускать к себе мигрантов.

Прежде, чем объяснить внутреннюю противоречивость этой позиции, следует заметить, что она явно исключается любой интерпретацией оговорки Локка. С точки зрения эгалитарных оговорок, никто не может эксклюзивно владеть землёй в ущерб другим. Независимо от того, объединены ли нарушители оговорки Локка между собой каким-то политическим договором или ограничивают доступ к своей земле в частном порядке, эгалитарная оговорка может потребовать от них, чтобы они не препятствовали мигрантам в их желании поселиться в этой стране. Оговорка Нозика также может потребовать от политического сообщества компенсации за то, что её исключительное владение землёй ухудшает положение потенциальных мигрантов. Оговорка самопринадлежности может ослабить права политического сообщества на свою землю, если они будут блокировать потенциальным мигрантам осуществление их прав самопринадлежности. Наконец, оговорка Блока и оговорка свободы передвижения потребуют от политического сообщества не блокировать перемещение, если хотя бы один собственник из этого сообщества согласится принять у себя мигранта. Может показаться, что последний вариант заблокирован как нарушение социального контракта, но далее мы увидим, что это слабый довод.

В целом же есть много причин, по которым либертарианцы не смогли бы согласиться с подобным оправданием миграционных барьеров. В первую очередь, ни одно существующее государство не основано на общественном договоре. Либертарианцы знают этот факт лучше, чем любое другое политическое движение: власть государства основана на силовом принуждении и угрозах применения оного.

Допустим, существует государство N, и оно осуществляет политическую власть за счёт принуждения. В государстве N живёт мистер Синий, который очень хочет нанять на работу мистера Красного из государства M. Однако в произвольный момент к власти в N приходит правонационалистическая партия, которая полностью ограничивает миграцию. Почему мы должны считать, что мистер Синий обязан соблюдать условия социального контракта с государством N, если он никогда не заключал никаких явных контрактов с N? Скорее, государство N просто произвольно решило ограничить права мистера Синего в одностороннем порядке, не испрашивая у него согласия.

На это можно возразить, что формой проявления согласия мистера Синего было его участие в выборах, на которых победила националистическая партия. Если победа была одержана за счёт того, что мистер Синий (и другие противники национализма) просто проигнорировали выборы, то вина лежит только на самом Синем. Но если мистер Синий пришёл на выборы и его голоса просто не хватило, чтобы перевесить поддержку партии националистов? Почему большинство имеет права принуждать Синего жить по правилам, на которые он непосредственно не давал согласия, если даже на демократические процедуры определения этих правил он не давал согласия? В конце концов, если ограничение миграции может быть оправдано демократической процедурой, почему не прогрессивное налогообложение, МРОТ или даже плановый социализм, на которые ни один хоппеанец не согласится? Если базовые права ограничивают полномочия государства осуществлять вмешательство даже с согласия большинства (а так считали буквально все серьёзные либертарианские теоретики), то даже самое широкое демократическое представительство не может оправдать запрет Синему нанять на работу Красного.

Искушённые в политической философии люди поспешат возразить: теория общественного договора не предполагает, что это буквальный контракт между человеком и государством. Это действительно так: ни один современный теоретик общественного договора не разделяет наивное убеждение, что хоть одно общество возникло (или возникнет в будущем) из буквального контракта между столь большими группами людей. Общественный договор как объяснение политической легитимности — это явно ложная теория13, однако это вполне уместная нормативно-этическая теория, используемая в том числе многими либертарианцами в качестве фундамента для базовых прав человека.14

Однако теория общественного договора как нормативно-этическая позиция, для которой не имеет принципиальной важности фактичность каких-либо соглашений в основе государственной власти, не может оправдать любой политический режим. В основе теории общественного договора как нормативно-этической позиции лежит представление, что государство должно быть устроено так, чтобы ни один разумный индивид не имел рациональных оснований отвергать его власть. В сущности, это не расширяет возможности государства ограничивать базовые права людей в сравнении с естественным (дополитическим) состоянием, а напротив — ещё сильнее сужает эти возможности. У рациональных индивидов есть все основания отвергать власть государства, которое ограничивает их права принимать у себя иностранных гостей или нанимать иностранных работников, и многие рациональные индивиды действительно довольно критичны к таким ограничениям. Нормативно-этическая теория общественного договора склонна осуждать миграционные барьеры, а не одобрять их.

Впрочем, некоторые сторонники теории общественного договора также могли бы настоять на том, что это действительно теория политической легитимности, но она не описывает ни одно фактически существующее государство, а скорее устанавливает стандарт идеального общества будущего. Это допускает, что миграционные ограничения неоправданны сейчас, но в либертарианском будущем они будут допустимы, потому что либертарианские государства будущего — это общества эксплицитного общественного договора, то есть основанные на фактическом и формально закреплённом контракте человека с государством. У такого идеала есть две возможные формы, но ни одна из них не будет оправдывать миграционные ограничения.

Первый вариант может быть найден у некоторых левых либертарианцев, в частности Питера Валлентайна и Майкла Оцуки, хотя ничто не мешает поддержать эту теорию и правым либертарианцам (действительно, теория была навеяна ранними взглядами Нозика). В рамках этой теории государства (или контрактные юрисдикции) действительно полагаются на фактическое согласие своих граждан с осуществлением политической власти. Но, во-первых, власть даже таких «государств по подписке» всё ещё ограничена либертарианскими правами, а потому ограничения на возможности местных жителей принимать у себя мигрантов также не будут морально-оправданы. Во-вторых, сама по себе свобода миграции — это значимая составляющая идеи государств фактического согласия. Если человек не согласен с государством, на территории которого он живёт, то он должен иметь возможность мигрировать. Кроме того, государство должно также пускать и мигрантов извне, чтобы дать им возможность заключить эксплицитный социальный контракт. Максимальная свобода передвижения — естественная часть идеала государств, основанных на фактическом согласии. В-третьих, утрата согласия также считается весомым основанием для расторжения социального контракта и выхода из политического сообщества со всей своей собственностью. Это может предполагать потерю доступа к некоторым публичным благам15, но это также открывает возможность в произвольный момент выйти из политического сообщества и отказаться от навязываемых им миграционных ограничений, чтобы принять к себе иностранца. В самом деле, неограниченное право на сецессию было поддержано главным ментором современной ротбардианской АЭШ Людвигом Мизесом, так что поддержка этой теории не будет ограничена только эгалитарными либертарианцами.

Второй вариант теории эксплицитного общественного договора — это панархизм. Отличие панархистского подхода — экстерриториальность контрактных юрисдикций. Если в версии Оцуки и Валлентайна государство всё ещё существует как протяжённое в географическом пространстве и очерченное границами, то у экстерриториальных контрактных юрисдикций (ЭКЮ) нет границ и никакого географического пространства, кроме земли в частной собственности под их офисами, надо полагать. Таким образом, подписчики одной ЭКЮ (граждане экстерриториального государства) не объединены в политическое сообщество с единой территорией. В крайнем варианте вы и ваши соседи по подъезду можете принадлежать к разным ЭКЮ. Сама идея миграционных барьеров в мире, где у государств нет географических границ, звучит глупо. Хотя КЮ всё ещё могут принимать форму локальных территориальных коммун, отказывающих принимать «чужаков», правомерность подобных коммун всё ещё будет ограничена фактическим и сформулированным согласием участников и легитимностью их прав на занимаемую землю.16 Но ничего даже близко похожего на полноценные ограничения миграции в таком мире не будет возможно иначе, кроме как в формате удержания какой-либо группы людей в заложниках.

Наконец, главная проблема подобного подхода состоит в том, что он принимает наивный холистический взгляд на социальные отношения, согласно которому может существовать коллективная сущность, представляющая волю и интересы всех жителей страны разом. И эта коллективная сущность, согласно подобному взгляду, является собственником всей земли государства, делегирующим отдельные её куски конкретным гражданам, но при этом оставляющее за собой право произвольно вмешиваться в их контроль над этой землёй. Разумеется, в действительности граждане ни одного государства на планете не образуют собой гигантского Игоря Николаева с обложки гоббсовского «Левиафана». Не существует такого коллективного агента, который способен от лица какой-либо группы людей принять решение об ограничении доступа ко всей земле данной страны.

Как подмечают Эрик Мак и Джеральд Гаус в лучшей вводной статье про либертарианство, методологический индивидуализм — это общий фундамент для всех либертарианцев. Даже Джон Трэшер в своей укороченной версии общелибертарианских положений также приводит методологический индивидуализм. Для последовательных либертарианцев только отдельные индивиды могут принимать решения о том, кто может ступать на их землю, но только если права на эту землю приобретены легитимно и (в некоторых версиях) не нарушают оговорку Локка. Конечно, коллективные ассоциации возможны, как возможно и коллективное владение и даже распоряжение землёй. Но если хотя бы один участник подобной ассоциации не дал явного согласия на осуществление от его лица какого-либо решения, то невозможно оправдать принуждении его к соблюдению этого решения. Надо ли говорить, что даже в пределах дружеской компании из шести человек отношение к миграции может быть разным, не говоря уж о странах, население которых измеряется миллионами человек?

Дополнительные доводы в пользу миграции

Полагаю, этим набором доводов может быть исчерпано основное содержание последовательной либертарианской позиции по открытым границам:

1. Люди имеют право перемещать любую свою собственность в любом открытом для них географическом пространстве;
2. Государственные границы устанавливают произвольные пределы осуществлению людьми этого права;
3. Оговорка Локка, если её принять, дополнительно ослабляет права собственности на землю, тем самым устраняя не только государственные, но и частные барьеры свободе передвижения;
4. Никакая апелляция к общей политической воле не может дать государству права ограничивать свободу передвижения, а в некоторых случаях она лишь укрепляет право на свободу передвижения, так как без неё невозможно полноценное согласие на включение в политическое сообщество.

Это можно назвать стандартной либертарианской позицией. Но мы можем расширить её за счёт включения дополнительных доводов, которые напрямую не будут основаны на праве самопринадлежности, но при этом будут иметь общий с ним нормативный фундамент. Какие это могут быть доводы?

1. Естественное право: Хотя есть очевидная тенденция среди либертарианских теоретиков естественных прав сводить их все к самопринадлежности или выводить из неё все остальные, некоторые теоретики могут допускать более широкий перечень естественных прав. В зависимости от того, как они будут взвешены и уравновешены с самопринадлежностью, это может порождать различные следствия, но сложно придумать такую теорию естественных прав, которая бы оправдала ограничение миграции. Самым известным теоретиком либертарианских естественных прав, выступающий против их редукции к самопринадлежности, можно назвать Гэри Шартье. Его версия естественно-правового либертарианства опирается на традицию Финниса и Гризе, согласно которой естественное право должно создавать условия для реализации людьми всестороннего человеческого процветания. Хотя это само по себе, как считает Шартье, требует сильных прав самопринадлежности, это также может порождать дополнительные права на миграцию. Например, это право может быть выведено из соображений компенсаторной справедливости: люди из бедных стран, бывших жертвам колониализма, имеют право мигрировать в более преуспевающие западные страны, извлекавшие пользу из колониальной системы. Или это право также может само по себе служить условием человеческого процветания, поскольку открывает людям из бедных стран больше перспектив для работы и образования, развития собственных добродетелей и реализации человеческого процветания.
2. Категорический императив: Ещё одна перспектива естественно-правового оправдания свободной миграции — кантианская. Известно, что Кант считается теоретиком классического либерализма и его категорический императив оказал сильное влияние на теорию Роберта Нозика. Однако сам Кант, как может показаться по его работе «К вечному миру», всё же считал ограничения миграции оправданными. Его аргумент явно холистический, а потому нелиберальный и просто наивный. Оставим это на его совести. Однако чем его моральная философия может помочь в осмыслении миграции, так это его вторая формулировка категорического императива: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своём лице, и в лице всякого другого так же как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». Любая система законов, отдающая привилегированный доступ к земле государства его гражданам в ущерб негражданам, не говоря уж о других экономических возможностях для благосостояния, будет рассматривать потенциального мигранта только как средство для удовлетворения целей граждан. В конце концов, Кант признавал, подобно левым либертарианцам, равные права всего человечества на всю землю. Его рассуждения о том, что доступ к земле ограничен условием добрых намерений по отношению к народам, живущим на этой земле — это и есть наивное холистическое представление, что в каком-либо смысле земля принадлежит народу как коллективному субъекту. При этом между самими такими субъектами требование о равном владении землёй не соблюдается, так как полностью игнорируется разница в обеспеченности природными ресурсами разных народов. Отбросив эти наивные предрассудки, Канту нечем будет возразить против того, что его категорический императив несовместим с ограничением миграции.
3. Утилитаризм: Либертарианцы-утилитаристы в целом считают, что признание права самопринадлежности само по себе способствует максимизации благосостояния. Но они также могут считать, что миграция по тем или иным причинам также способствует этой максимизации, даже если никак не связана с правами самопринадлежности. На самом деле, мейнстримная экономическая позиция состоит в том, что миграция полезна для общества, в которое приезжают мигранты. Это просто ещё один вопрос, в котором признание либертарианских базовых прав ведёт к тем же следствиям, что и экономический «здравый смысл». Хотя утилитаризм также будет более восприимчив к возражениям, основанным на потенциальном экономическом вреде миграции, чем стандартная либертарианская позиция, утилитарные доводы могут быть использованы как органичное дополнение к в целом строго деонтологической позиции.
4. Социальная справедливость: Зная о привычке либертарианцев триггериться на словосочетание «социальная справедливость», уточню, что я говорю о «социальной справедливости» примерно в том же смысле, что и BHL, то есть я говорю просто о «нуждах и интересах экономически-уязвимых». Даже те либертарианцы, которые не принимают теорию распределительной справедливости Ролза (а признают её, например, Кевин Валлье и Джон Томаси), зачастую согласны, что один из сильных и важных аргументов в пользу либертарианства — это то, как эта философия способствует продвижению интересов экономически-уязвимых слоёв. Не важно, поддерживают ли они БОД или просто верят, что свободный рынок сам по себе сделает всех богаче. Очевидно, зачастую миграция — это способ для экономически-уязвимых использовать те инструменты, которые им предоставляет свободный рынок (самостоятельный выбор контрагентов без постороннего вмешательства в их сделки), чтобы увеличить своё благосостояние. Если либертарианцы действительно придают серьёзный вес тенденции свободного рынка делать бедных богаче и расширять их возможности, то они должны поддерживать свободную миграцию.
5. Объективизм: Основной аргумент объективистов против государственного принуждения — это всё так же аргумент от естественных прав. В то же время объективисты также могли быть осудить ограничения миграции как противоречащие рациональному эгоизму: закрытые границы — это коллективистская ерунда, которая ограничивает предприимчивость и личный интерес мигрантов ради интересов не способных на равных конкурировать местных жителей. В конце концов, сама Айн Рэнд была в США мигранткой, поэтому непринятие закрытых границ кажется для объективизма наиболее органичной позицией.
6. Этика добродетели: Поддерживающие этику добродетели либертарианцы, такие как Дейдра Макклоски или Марк ЛеБар, могут подойти к вопросу с достаточно неожиданной стороны: с личных качеств тех людей, которые поддерживают и осуществляют миграционные ограничения. С этой точки зрения, осуществляющим и поддерживающим ограничения миграции людям не достаёт морально-позитивных качеств, способствующих продвижению человеческого процветания — т.н. добродетелей. Так, сторонникам антимигрантской политики не хватает сострадания, справедливости, доброжелательности и других добродетельных качеств, без которых невозможно всестороннее человеческое процветание. Речь идёт как о личном процветании этих людей, так и о коллективном процветании всего политического сообщества. Оппозиция миграционным ограничениям, с этой точки зрения, важна не столько ради защиты прав мигрантов, сколько ради противодействия тем морально-порочным качествам, которые затрудняют коллективное процветание политического сообщества.
7. Интуиционизм: Хотя сам по себе интуиционизм — это метаэтическая, а не нормативно-этическая позиция, некоторые либертарианцы-интуиционисты, такие как Майкл Хьюмер и Брайан Каплан, нередко описывают интуиционизм одновременно как метаэтические и нормативно-этические взгляды. Интуиционистский аргумент в пользу свободной миграции довольно лаконичен: просто не существует никакой универсальной интуиции насчёт закрытых границ, тогда как есть достаточно сильная интуиция в пользу свободы передвижения. Всем людям свойственна интуиция, что значительная степень свободы передвижения должна быть защищена. Как минимум, мало людей выступают против внутристрановой миграции. Если применять эту интуицию последовательно, то нет никакой разницы, перемещается ли человек внутри одной страны или между несколькими странами. Кроме того, это также перекликается с проблемой политической власти, то есть отсутствием удовлетворительного объяснения происхождения права государства на власть и обязанности людей подчиняться этой власти. У сторонников закрытых границ нет удовлетворительного объяснения, откуда берётся право государства задерживать людей на границе, не давая её пересечь, если подобного права нет у любых других людей в отношении любой другой выдуманной линии на земле. Как мы объяснили ранее, это не может быть как-либо связано с интуитивным правом собственника земли ограничивать доступ к своей частной собственности. Ведущий либертарианский интуиционист Майкл Хьюмер также считает, что равные права на землю в джорджистском формате следуют из универсальной моральной интуиции, хотя позиция Хьюмера в целом праволибертарианская. Ответные же утверждения о том, что у некоторых людей действительно есть моральная интуиция против свободной миграции, легко парировать: для интуиционистов есть разница между культурными предрассудками и универсальной моральной интуицией.
8. Контрактаризм: Видный теоретик либертарианского контрактаризма Лорен Ломаски утверждал, что условия социального контракта должны быть максимально инклюзивны. Это требование особенно важно для либертарианского контрактаризма потому, что неинклюзивный социальный контракт в конечном счёте не может служить обоснованием либертарианства. Если социальный контракт может произвольно исключать людей из чьего-либо морального сообщества, то получившаяся теория не может исключить использование одним довольно узким моральным сообществом принуждения против других, чтобы заставить их, например, платить высокие налоги. Но если мы признаём принцип инклюзивности социального контракта, то мы должны быть готовы принимать в своё моральное сообщество новых членов. А это требует открытости для внешней миграции.
9. Свобода как недоминирование: Первоначально современное возрождение идеала «свободы как недоминирования» в рамках неореспубликанизма Филипа Петтита было сопряжено с критикой либертарианских и либеральных представлений о свободе. Однако между свободой как недоминированием и либертарианством всё же существует естественное сближение, выраженное в концепции коммерческого республиканизма. Ведущим теоретиком данной доктрины сегодня является Роберт Тейлор, а в прошлом она защищалась, например, Адамом Смитом и Фридрихом Хайеком. Сторонники свободы как недоминирования считают, во многом аналогично всем либертарианцам, что высший моральный приоритет — это максимизация индивидуальной свободы. Индивидуальная свобода же воспринимается как отсутствие доминирования в межличностных отношениям. Таким образом, цель гражданского республиканизма — минимизировать доминирование, а цель коммерческого республиканизма — сделать это, используя инструменты рыночной экономики. С этой точки зрения, миграционные ограничения сами по себе — это форма доминирования над людьми. Но они не только сами являются формой доминирования, но и увеличивают потенциал для доминирования в ситуациях, не связанных с миграцией, поскольку сокращают возможности людей для «выхода с рынка». Если человек заперт в одном географическом пространстве без возможности переехать в более экономически-преуспевающий регион, он более открыт для доминирования со стороны тех, кто в данной местности занимает более высокое экономическое положение. Открытые границы — это менее инвазивный, более рыночный и либертарианский способ сократить этот потенциал для доминирования, чем жёсткое государственное регулирование. При этом последовательная реализация свободы как недоминирования предполагает, подобно разным интерпретациям оговорки Локка, что не только государство, но и частные собственники не могут препятствовать миграции, поскольку это также форма доминирования над людьми.
10. Либеральный эгалитаризм: Не так много либертарианцев готовы назвать себя «либеральными эгалитаристами», как это делают Майкл Оцука и Питер Валлентайн. Однако даже самые убеждённые правые противники любого перераспределения должны согласиться, что у всех людей равный моральный статус, а само государство должно быть морально-нейтрально. Просто сам отказ от этих положений подрывает либертарианство как таковое, а не только позицию по открытым границам. Если государство не обязано сохранять моральную нейтральность, то оно может осуществлять жёсткий патернализм и принудительно устанавливать единые цели для всего общества. Если же у людей неравный моральный статус, то ничто не мешает людям с более высоким моральным статусом осуществлять принудительную власть для реализации той политики, которая не будет симпатична ни одному либертарианцу. Если же мы принимаем либерально-эгалитарные положения о моральной нейтральности государства и равном моральном статусе всех людей, то невозможно никак оправдать диспропорцию прав граждан и неграждан.

Если ещё не ясно, я могу продолжать до следующего утра.

Проблема безбилетника и частная дискриминация

Всего приведённого выше достаточно, чтобы признать, что закрытые границы — это несправедливое ограничение человеческой свободы, если подходить к вопросу с позиций последовательного либертарианца. Но есть ещё два довода против свободной миграции, которые могут предъявить либертарианцы, и которые реально создадут проблемы для поддержки миграционных барьеров. Но даже в таком случае я полагаю, что «создать проблемы» — это большее, на что могут рассчитывать антимигрантски-настроенные либертарианцы. Ни о каком серьёзном аргументе речи не идёт.

Эти два довода — «Проблема безбилетника» и «Частная дискриминация». Я начну со второго, так как это легко преодолимое затруднение. Дело в том, что некоторые либертарианцы действительно могут использовать световскую идею «свобода ассоциаций как свобода не ассоциироваться» в не на 100 % софистическом ключе. Можно сказать, что в идеальном либертарианском обществе, где признаны все либертарианские базовые права, миграция действительно не будет проблемой, потому что у людей будет право частной дискриминации. Если арендодатели квартир смогут беспрепятственно отказать в аренде «не-славянам», а какие-нибудь пекари-расисты смогут установить табличку «<N-word> вход запрещён», то границы могут быть открытыми. Однако сейчас у людей нет надёжно защищённого права на частную дискриминацию, а потому миграцию надо строго контролировать.

Но у нас нет причин поддержать подобную логику. Для последовательного либертарианства гражданство — это морально-произвольный критерий. Государство должно быть нейтральным по отношению ко всем людям. Поэтому нет причин допускать какое-либо нарушение прав только из-за того, что чьи-то ещё права тоже нарушаются. Оправдание закрытых границ по причине нарушения прав на частную дискриминацию ничем не отличается от оправдания принудительных расовых и национальных квот с целью возмещения исторического нарушения прав некоторых расовых и национальных групп. Или, например, введения МРОТ для компенсации нарушения прав низкооплачиваемых работников через принудительные налоги на их труд. Государство создаёт новую несправедливость, пытаясь возместить прошлую. Хотя это может иметь практический смысл, с точки зрения справедливости это просто ещё один пример использования одних людей как средств для достижения целей других. Поскольку для Нозика парадигмальным примером этого являлось рабство перераспределение доходов, то почему оно не может быть оправдано на тех же основаниях?17

Несколько сложнее другая проблема — та, что безбилетника. Государство принудительно взимает с людей налоги, чтобы финансировать определённые публичные блага. Некоторые либертарианцы считают, что финансирование публичных благ — это в принципе единственная цель, на которую государство может расходовать собранные налоги. Другие верят, что даже публичные блага можно финансировать добровольно через конкурирующие на свободном рынке фирмы. Но и для тех, и для других может быть проблематичным, что мигранты пользуются публичными благами, не внося за них никакой платы. Особенно если речь идёт о предоставлении какого-либо социального обеспечения. Разве это не просто-напросто эксплуатация налогоплательщиков?

Если так, то главный источник такой «эксплуатации» — это не мигранты, а бедные жители самой страны. Как удачно подмечал Нозик в «Анархии, государстве и утопии», любое налогообложение, кроме подушной подати, в сущности перераспределяет средства от более богатых к бедным, поскольку все они пользуются публичными благами, но платят за них неравномерно. Самые бедные вообще не платят (вот уж «безбилетники»), тогда как богатые платят намного больше, чем один человек может потребить, если не уклоняются от налогов. Для анархистов это, возможно, ещё один повод утверждать, что даже минимальное государство — это самый настоящий социализм.

Но для чуть менее безумных либертарианцев, таких как «отец рыночной экономики» Адам Смит, такой неравный вклад оправдан потому, что богатые извлекают больше выгод из существования публичных благ. Бедные, которые не платят, тоже извлекают их, но полученные ими выгоды столь невелики, что могут быть с лёгкостью включены в их справедливую долю от компенсаций за нарушение оговорки Локка. Либертарианству без оговорок сложнее объяснить, откуда берётся право на одностороннее извлечение выгод бедными, но из либертарианства без оговорок в целом наиболее последовательно выводится анархизм, так что в этом нет ничего необычного. При этом мигранты никак не усугубляют несправедливость подобного порядка. Если мигрант зарабатывает большой доход, то он должен, как и все, платить налоги. Если у него нет дохода, то и его уровень жизни, соответственно, будет настолько низким, что его трудно назвать «безудержным извлечением выгод за счёт честных налогоплательщиков». Уклонение мигрантов от уплаты налогов может быть проблемой, но не более и не менее, чем уклонение от уплаты налогов местных жителей.18 В этом нет никаких оправданий для проведения различий между гражданами и негражданами.

Возможно, проблема станет ещё более ощутимой, если мы сосредоточимся на социальном обеспечении? В конце концов, прямое перераспределение, как отмечал всё тот же Нозик, морально отличается от «перераспределения» как неравного вклада в финансирование публичных благ. Всё-таки перераспределение — это прямое перенаправление денег от одних людей к другим, «парадигмальный случай использования одних в качестве средств других». Но единственный способ оправдать миграционные барьеры, основываясь на критике социального обеспечения — это аргумент о том, что мы должны минимизировать количество расходов на социальную помощь. В таком случае закрытые границы просто не будут пускать потенциальных получателей социальной помощи, тем самым минимизируя наши издержки на оказание этой помощи.

Крис Фрейман удачно показал, что не так с этим аргументом. Если можно ограничивать какие-либо права людей, чтобы минимизировать издержки на оказание социальной помощи, то такая политика не ограничится запретом миграции. Это оправдывает, например, недопустимый для всех последовательных либертарианцев жёсткий патернализм (запрет рискованных и травматичных видов спорта, фастфуда, азартных игр, рискованных вложений, вождения без ремней безопасности, громкой музыки, незащищённого секса, наркотиков и даже алкоголя), потому что в таком случае сократятся риски того, что кто-то попадёт в больницу и увеличит расходы на оказание медицинской помощи или просто останется без средств к существованию. На самом деле, любое жёсткое вмешаетельство в жизнь людей можно будет оправдать, отсылая к сокращению расходов на предоставление социальной помощи [19].

В контексте же тех форм либертарианства, которые оправдывают перераспределение, стоит также учитывать те основания, которые они используют для такого оправдания. Для левых либертарианцев школы Штайнера и Валлентайна не может быть никакой проблемы в том, что мигранты будут получать БОД. Эгалитарная оговорка применяется в отношении всего человечества и всех природных ресурсов на планете. В идеальной теории смена места жительства никак не повлияет на распределение базового дохода, потому что в любой точке мира любой человек имеет право на эту выплату. Но даже если леволибертарный БОД не будет планетарным, следует приветствовать (из моральных, но не практических соображений) любое расширение числа получателей, потому что оно уменьшает общий объём нарушений прав людей на причитающуюся им долю природных ресурсов. Аналогично для утилитарного обоснования БОД расширение круга получателей желательно, потому что увеличивает общую полезность. Сторонники компенсаторных аргументов могут даже особенно концентрироваться на вопросе глобальной справедливости, как это делают Томас Погге и Гэри Шартье. Так или иначе, нет никаких чисто моральных проблем, почему БОД должен предоставляться всем людям, а не только тем, кто в силу случайности родился на куске земли за одной выдуманной полоской, а не за другой.

Заключение

Как я показал, последовательная либертарианская позиция по вопросам миграции — это всесторонняя поддержка открытых границ. Подчеркну, что речь идёт о моральной позиции в рамках идеальной теории. Если у нас будут убедительные практические доводы в пользу того, что политика открытых границ окажется катастрофична, то позиция может быть ослаблена, чтобы допустить какие-то миграционные ограничения, скорректированные с учётом ситуации. Но доказательственное бремя о наличии таких доводов лежит на тех, кто выступает против миграции. И это по-прежнему достаточно радикально, чтобы откреститься от любых псевдолибертарианских апологетов закрытых границ.

Представленная стандартная позиция — пример «узкого либертарианства». Она опирается лишь на самые общие для либертарианцев основания и не требует принятия никаких более широких концепций блага. Поэтому даже те либертарианцы, если они последовательны, которые на уровне личных предпочтений разделяют националистические и шовинистические взгляды, могут и должны поддержать эту позицию. Конечно, в рамках «широкого либертарианства» эта позиция также может быть подкреплена принципиальной оппозицией национальной нетерпимости как таковой. Но «узкая позиция» хороша тем, что её не может отвергнуть ни один либертарианец, ссылаясь на размытие повестки и неоправданное расширение исходных нормативных принципов.

В завершение я также приведу список вопросов, на которые должны дать ответ любые сторонники закрытых границ, если они хотят отстаивать именно миграционные ограничения. Этот список был сформулирован либертарианцами Джейсоном Бреннаном и Басом ван дер Воссеном. Те либертарии, которые захотят сохранить приверженность антимигрантским настроениям, должны ответить не только на все вышеприведённые доводы, но и на вопросы Бреннана и ван дер Воссена. В ином случае антимигрантская позиция не может быть последовательной, следовательно, вообще не должна учитываться в рациональных дебатах.

1. Какие есть реальные доказательства, а не смутные предположения и неточные прогнозы насчёт негативных эффектов открытых границ? (Если предполагаемый вред миграции — это уничтожение национальной культуры страны, принимающей мигрантов, то какие есть реальные доказательства подобного влияния миграции, а не просто смутные прогнозы?)
2. Каковы нормативные основания того, что предполагаемый негативный эффект — это достаточная причина для запрета миграции? (Если предполагаемый вред миграции — это уничтожение национальной культуры страны, принимающей мигрантов, то почему это вообще вред? Почему всем гражданам страны должно быть не плевать на национальную культуру, особенно если речь идёт о таких многонациональных странах, как Россия и США?)
3. Почему эти основания оправдывают закрытые границы как таковые, а не краткосрочные миграционные ограничения в отношении конкретных стран? (Если предполагаемый вред миграции — это риск распространения COVID-19, то почему мы должны запретить миграцию как таковую, а не просто ввести дополнительные меры антипандемийного контроля до тех пор, пока не будет налажена система профилактики и вакцинации?)
4. Почему эти основания оправдывают запрет межстрановой миграции, но не внутристрановой? (Если предполагаемый вред миграции — это риск увеличения преступности из-за увеличения количества бедных (и потому склонных к совершению преступлений) людей из других стран, то почему нельзя ограничить перемещение людей внутри страны между сравнительно богатыми и бедными регионами и даже сравнительно богатыми и бедными районами одного города?)
5. Почему эти основания оправдывают ограничение свободы передвижения, но не других фундаментальных свобод человека? (Если предполагаемый вред миграции — это риск увеличения преступности из-за увеличения количества бедных (и потому склонных к совершению преступлений) людей из других стран, то почему нельзя ввести принудительную стерилизацию, комендантский час, огороженные гетто или избирательный ценз для бедных внутри страны?)

Константин Морозов