«Я понимаю, что бывало тяжело и трудно, но все это “трудно” сталкивается только с личной ленью, какой-то расхлябанностью воли, а воля - это самое главное для режиссера» 

​— Андрей, в какой момент у вас появился интерес к кино?

​— В детстве интереса к кино как такового у меня не было: я не фотографировал на пленочный фотоаппарат и мне не было так интересно наблюдать за людьми, как сейчас. Я был обычным подростком, катающимся на скейте, потребляющим американскую культуру в виде музыки и фильмов, живущим в небольшом городе Тамбове. Да, я рисовал, увлекался стрит-арт культурой, мы ходили по ночам рисовать граффити, клеили постеры. Это нас очень привлекало именно как культура, но не приводило ни к чему большему.

В 2011 году я переехал в Москву, поступил в Губкинский университет на геофизика и проучился там 5 лет. Тут и случился поворотный момент: к нам в ДК пришел работать режиссер из МХАТа Илья Бочарниковс. Мы с моими друзьями-сокурсниками тогда были в студенческом телевидении «GUtv”, которое и сейчас существует. Нам было по 18 лет, мы ничего глобально не знали про театр, только переехали из разных городов России. Мы снимали внутривузовские мероприятия, сразу же это все монтировали, готовили по 40 видео только для одного концерта ВУЗа, писали служебные записки, чтобы нас оставили на ночь и мы могли провести эту ночь за работой. Так прошло 4 года, я наслаждался этим временем.​

По окончании вуза я стал искать работу в сфере кино, устроился на позицию «все и сразу» — режиссера, монтажера, сценариста, оператора в один небольшой продакшн, снимал бесконечные мероприятия. Основатели в какой-то момент захотели делать блоги, но я в этот момент уже учился в МШК на подготовительном курсе Filmmaking. Я отучился там полгода, снял свой первый короткий метр “Фрилансер” и понял, что у меня есть потребность в наставнике.
Я уволился одним днем, в никуда, но попал в рекламную индустрию. Случайно, по сарафану, кто-то посоветовал меня как монтажера на площадку, первым проектом был большой проект к двадцатилетию Яндекса. ​

Но параллельно я искал, где учиться режиссуре. Пошел во ВГИК на курсы кино и телевидения, снова заселился в общагу, но проучился там всего три месяца. Учебный план оставлял желать лучшего, плюс нам сказали, что первый документальный этюд нас ждет только через 7 месяцев... Это было для меня странно: за полгода в МШК я снял короткий метр, а тут все казалось растянутым на два года, на мой взгляд, чтобы эту программу как-то оправдать. Я отчислился также как и ушел с работы — одним днем. Дальше было год-два в рекламной индустрии в Москве, я участвовал в более чем сорока проектах в качестве режиссера монтажа. Но при этом внутри чувствовал, что мне нужно поступить к настоящему мастеру. Мне снова повезло, в моей жизни этим человеком оказался Александр Сокуров.

​— Почему вы решили пойти именно к Александру Николаевичу?

​— Фильмов Александра Николаевича на момент поступления я смотрел не так много. Не могу сказать, что я шел за его киноязыком, больше было желание познакомиться. Потом уже во время самой учебы я начал понимать, зачем на самом деле я к нему пришел.

Помню практику, которая возможно дала мне больше, чем многие лекции. Мы оказались на три недели в Нальчике, мастер взял меня и еще двоих моих сокурсников практикантами на дебютный фильм его студентки из Кавказской мастерской. Мы считали себя просто счастливцами, за эти дни я точно получил опыта больше, чем за год в мастерской.

​Я там выполнял роль монтажера на площадке. Я купил себе маленькую колонку, чтобы у нас на сменах всегда была музыка, потому что для меня плейбек (большой экран, в который смотрит режиссер и команда) — это место, где должна быть атмосфера уюта, почти как дома. Я включал какую-то музыку, которая мне нравилась, а когда приходил Александр Николаевич, он просил Чайковского. Я говорил : “Ну не надо, мы сейчас тут все уснем”, - но потом, я включал и понимал, что всей команде становится легче работать, все как-то органично в этом существуют, и вся площадка становится как в мюзикле, все как-то начинает жить. И вот таких моментов было много, когда я узнавал Александра Николаевича больше как человека, чем как мастера.​

Это был прекрасный опыт. И мне кажется, что на меня личный контакт с Александром Николаевичем повлиял больше, чем взаимоотношения учитель-ученик.

— В чем феномен Сокурова-учителя, что отличает его подход от методов других мастеров? ​

— В первую очередь – личное отношение. Ему важнее, кто ты сам, откуда и про что будешь рассказывать, а не уровень твоих знаний. Он погружает тебя в свое “поле”.
Вот мы приходили к нему домой на день рождения. Он впустил 18 человек и сказал: “сидите сколько хотите, курите – если курите, выпивайте – если пьете”. Он никогда не говорил, что кому-то пора идти, он был готов всего себя отдать.

​Как-то раз на моем первом курсе, мы с ним просидели 5 часов с уходом в ночь: я был в гостях, мы монтировали мой первый документальный фильм, обсуждали каждую склейку. Я вышел от него ранним утром, когда метро уже не ходило, шел домой и понял, что я самый счастливый человек на земле от того, что мне так доверяют и тратят на меня свое время. Я не знаю еще мастеров, которые были бы настолько вовлечены в фильмы их учеников.

— Если не секрет, какой самый ценный совет вы от него получили? ​

— Ничего не бояться. И еще, что руки умнее головы. Мне как монтажеру это особенно помогает в работе. Потому что можно сколько угодно теоретизировать, как и что будет работать, а можно просто склеить и посмотреть наглядно, работает или нет? Может и бояться, но идти вперед, ошибаться, делать. Не делать главной ошибки: не сделать и потом жалеть или еще хуже вообще перестать этим заниматься.

Мы боимся, в основном, потому что слишком много думаем и мало делаем. Александр Николаевич хотел видеть в нас свободу, он постоянно говорил: «Почему вы боитесь больших замыслов, почему вы все какие-то зашуганные? Во мне свободы и страсти гораздо больше, чем в вас, молодых, а должно быть наоборот». Это такой парадокс.

— Бывали ли у вас творческие кризисы?

​— Вообще нет. Для того, чтобы двигаться вперед, возможно нужна меланхолия, она у всех бывает. Нужно уметь быть к ней восприимчивым. Это классное состояние.​Когда мне мама говорит, что я грустный и что это плохо, я отвечаю: «Мам, я себя прекрасно чувствую в этом состоянии, оно мне нужно, я в нем иногда живу».

Мне кажется, что в 30 лет говорить, что у тебя кризис, — очень опасно, может тогда и не надо этим всем заниматься, если в таком возрасте ты теряешь смысл?

​Для меня примером стала судьба Александра Николаевича, который боролся и продолжает бороться. На примере его жизни ты понимаешь, что тебе сложно-то особо никогда и не было. Поэтому когда молодые люди говорят про какие-то кризисы, мне, конечно, смешно. Я сам стараюсь в это не впадать. Я понимаю, что бывало тяжело и трудно, но все это “трудно” сталкивается только с личной ленью, какой-то расхлябанностью воли, а воля - это самое главное для режиссера.

​Мне кажется, что сейчас у нас, молодых режиссеров, нет проблем. Есть проблема в дурновкусии, недостатке ума, начитанности и возможностях для работы. Поэтому и дебюты не хотят доверять, потому что в какой-то момент доверяли их многим, но был большой процент режиссерской неподготовленности: недостаточная проработка материала и прочее. Это случается, когда режиссер сам не знает ничего про своего героя и думает, что его пронесет: актеры сами все сыграют, художник сам сделает декорации, художник по костюму выберет за него, что нужно по костюму. Нас Александр Николаевич учил, что автор должен знать своего героя вплоть до нижнего белья.

​В основном кризисы, мне кажется, случаются у тех, у кого недостаточно идей. Это самая большая проблема, когда ты куда-то уже забрался, и понимаешь, что не можешь “источать”.

​— Ваш фильм «Рембрандт. Посвящение» снят по выставке Александра Сокурова. Что вас в ней вдохновило на съемку кино?

​— У меня был личный мотив, мне казалось, что мы слишком сильно воспользовались вот этим нашим “золотым граалем”, испили его за три года учебы. И я решил, что надо сделать еще один фильм, как благодарность мастеру. Он был не нужен для прохождения мастерской, экзамены и курсовые я защитил своими фильмами.

Я решил, что это просто важно сделать, потому что я так смогу более точно выразить мое отношение к мастеру через отношение к его работе. Это моя благодарность за то время, что мы провели вместе. Тогда учеба уже прошла, и все это было уже в какой-то другой жизни. Сейчас я уехал из Петербурга, много всего поменялось, а фильм есть.

​Мне после одного показа написала женщина из Владимира, что она ходила с коллегами на “Рембрандта”, посмотрели, и сначала им не хотелось обсуждать, а через пару дней они встретились и некоторые начали менять свою точку зрения на то, что сейчас происходит в России, стали по-другому высказываться о войне*. Значит для чего-то это все было нужно…

​— Вы начали работу над фильмом в 2021 году. Какие чувства у вас вызывает актуальность, которую приобрели фильм и выставка за эти годы?

​— Для меня это приравнивает Александра Николаевича к художникам. Я вижу в этом желание показать, что о войне можно думать не только, когда она нам грозит, но и в мирное время.

— Что на ваш взгляд самое сложное в режиссерском ремесле?

— Мне кажется, что самое сложное – находить веру в нашем мире, когда уже больше тысячи дней дней идет война*. Как тут искать свет? Где? Мы в очень тяжелом состоянии находимся сейчас, и нужно, стиснув зубы, продолжать идти вперед. Мне кажется, большинство тех, кто делает фильмы сейчас, совсем не верят или слабо верят в то, что это может повлиять на кого-то. И тогда непонятно, зачем они продолжают этим заниматься.

​Но я рад находить молодых режиссеров, которые понимают, о чем они говорят. И когда видишь таких людей, понимаешь, что у них еще есть “мозги”, чувство прекрасного и видение. И это очень радует, потому что после Сигарева, Звягинцева и Быкова, казалось, что у нас ничего не осталось, кроме наследия 2010-х. У меня были большие переживания, что вокруг никого, потому что хотелось найти режиссера, который чуть постарше, на кого можно было бы равняться. Но я чувствовал, что рядом никого нет. И мне очень радостно, что за последние 2-3 года такие люди появляются и вдохновляют меня тоже. Одному сложно находить силы.

​— А кого из режиссеров вы можете назвать примером?

​— Думаю, Жан-Марк Валле – это канадский режиссер, который сперва тоже был режиссером монтажа. Его фильм «Разрушение» я смотрел раз семь, и каждый раз по новому. Еще, наверное, Михаил Калик – советский режиссер, которого я сам для себя открыл. У него есть замечательный фильм «Любить»: это документальные хроники, где людей спрашивают «что такое любовь». Есть еще «До свидания, мальчики» и «Человек идет за солнцем» – просто шедевральный фильм про маленького мальчика, который весь фильм идет в сторону солнца. Его единственная цель – дойти до солнца. По моему, в оттепельном кино – это лучший пример отражения времени, когда каждый ждал зари.

​— Вашей дипломной работой стал фильм «Дом, в котором мы жили». В нем взросление главного героя Вани происходит через смерть бабушки и отчаяние дедушки. Почему вы выбрали такую судьбу для парня?

​— До этого фильма мне казалось, что мой жанр – лирическая комедия и мюзикл. И захотелось сделать что-то, что выходит за пределы этих жанров. Получилась простая, довольно живая история, и я бы не сказал, что с трагической судьбой: многие теряли бабушек, дедушек и видели, как один из них после утраты партнера теряет смысл жить дальше, потому что в таком возрасте они очень привязаны друг к другу. Это фильм про таких людей, и про парня, у которого все еще впереди.

​По большому счету, самое сложное в этом – принятие решение уехать в большой город. Жизнь с бабушкой и дедушкой все осложняла, особенно трудно стало, когда бабушка умерла, и Ваня попал в ситуацию невозможности отпустить. Самый важный момент, когда его спрашивает мама, уедет он или нет, и это момент, который у каждого человека в жизни возникает, когда нужно принять решение. В данном случае подросток выбирает остаться с близким человеком и сказать «я с тобой». ​

— Я при просмотре увидела как раз этот важный этап у Вани: ему нужно поступать, уезжать, и эти события накладываются на смерть бабушки. Поэтому мне показалось, что такая тяжелая судьба.

​— Я разговаривал с Александром Николаевичем много раз, не по этому фильму, а вообще. Как-то он мне сказал: у вас не очень-то тяжелая судьба, и я это очень сильно понял. Я просто с тех пор вообще не жалуюсь Ну, может, я когда-то и жалуюсь, но теперь очень быстро, а потом сразу перестаю, потому что понимаю, что тяжелая судьба — это про другое.

​— Какой совет вы можете дать ребятам, которые собираются быть режиссерами?

​— Наверное, не бояться и делать больше, чем думать. Потому что, если они будут слишком много думать, они вообще никуда не поступят, и это их, возможно, отгородит от больших, серьезных работ. Может показаться, что сейчас снимается много кино, но качественных работ очень мало. И есть нехватка тех, кто может. Все хотят - могут немногие.

​*Роскомнадзор настаивает, что спецоперация в Украине не является «нападением, вторжением либо объявлением войны»