«Любой человек, который сейчас четко понимает, что ему нравится, что ему не нравится, будет восприниматься как сноб»
Интервью с филологом, культурологом и писателем Николаем Жариновым.
Многим Николай известен как автор YouTube-канала "Николай Жаринов", а также как ведущий проекта PunkMonk, в котором соединяются литература, философия и живой разговор о человеческом опыте.
Помимо самостоятельного творчества, Николай вместе с отцом, Евгением Викторовичем, и братом, Станиславом, ведет семейные подкасты, где обсуждают культуру, религию, современность и устройство мира.
Также Николай Жаринов является автором книг «Исповедь литературоведа» и «Тайная жизнь шедевров».
В интервью он рассказал о роли литературы в собственной жизни, книге, которая помогла в трудный момент, и поделился произведениями, сформировавшими его мировоззрение. Мы обсудили, почему важно отделять писателя от его творчества, как цензура влияет на культуру и многое другое.
— С каким литературным героем вы себя ассоциируете?
–– Сложно. Но на кого хотелось бы ориентироваться, кто привлекал, это, пожалуй, Жан Вальжан из книги Виктора Гюго «Отверженные». С кем прям ассоциирую? Наверное, Роберт Джордан из «По ком звонит колокол», у нас взгляды на жизнь, и позиции, и моральные убеждения во многом совпадают.
— Был ли в вашей жизни момент, когда литература буквально вас спасала?
— Да, было. Это было в 2014 году. Мне тогда поставили диагноз «рассеянный склероз». Я в этот момент как раз читал «Братьев Карамазовых» Федора Михайловича Достоевского, и мне это очень помогло.
— Были ли книги, чтение которых вы долгое время откладывали, а прочитав — жалели, что не сделали этого раньше? И есть ли книга, которую вы откладываете до «лучших времен»?
— Были, конечно. «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса одна из таких книг. А сейчас то, что откладывал себе и постановил прочитать, это «Звук и ярость» Уильяма Фолкнера.
— Нужно ли отделять личность автора от его творчества?
— Да, естественно. Как правильно говорил Юрий Михайлович Лотман, любая настоящая хорошая книга, она больше всего создателя. Поэтому, если мы ограничиваем это исключительно личностью автора, это неверно.
–– А менялось ли ваше мнение о творчестве какого-то автора, когда вы узнавали факты его биографии?
— Нет, никак. Даже то, что Руссо избавлялся от своих детей и отправлял их в работные дома не особо повлияло на мое восприятие книг Руссо, потому что я прекрасно понимаю, что таков был еще и дух времени. Нужно уметь отделять произведение от создателя, потому что произведение — это определенный идеал, а создатель — это человек.
— Цензура — это враг или, как ни странно, стимул для литературы?
— И то, и другое. Здесь очень диалектическое понятие. С одной стороны, конечно, это проблемы, но с другой стороны, помимо проблем, это, в общем-то, всегда и точка роста, потому что тебе надо это преодолевать. Это из серии того, что было с цензурой в Российской империи, которая повлияла, например, на то, насколько авторы овладели эзоповым языком. Это сложно. Вседозволенность не означает, что будут условия для развития литературы и культуры. Вседозволенность, наоборот, скорее болото, в котором как раз все и гибнет. Но при этом негативное влияние цензуры никто не собирается отрицать. Многие вещи из-за этого просто не проходили. Но у всего этого есть, в том числе, и положительная страна, как у любого явления.
— В комментариях под Вашими интервью я довольно часто видела мнение, что у Вас снобский подход к литературе. Как Вы к этому относитесь? Считаете ли Вы себя снобом?
— Нет, я не считаю себя снобом. Любой человек, который сейчас четко понимает, что ему нравится, что ему не нравится, будет восприниматься как сноб. Это проблема современного восприятия. То же самое, что когда ты говоришь что-то литературным языком, тебя говорят, что ты пафосный, но это не так, это просто литературный язык и не более того. Поэтому это проблема восприятия. Ну да, кто-то будет считать снобом, ну, пожалуйста, это же их проблема, я не могу на это никак повлиять.
— Есть ли область культуры, которую общество, по вашему мнению, недооценивает?
— Сложно сказать, но, наверное, нет. Потому что они все существуют. Это же, понимаете, единый процесс. То есть, когда что-то выходит у вас в мейнстрим, значит, оно попало во все нужные культурные процессы. Если что-то откладывается, значит этому не пришло еще время, он тоже развивается отдельно, как живой организм.
— Есть ли произведение мирового искусства, чья история изменила ваше восприятие этого произведения?
— Это очень просто, это Ван Гог. Если ты не знаешь биографию Ван Гога, то сложно прочувствовать, что в его картинах сокрыто. Тебе кажется, что это обычный пейзаж, но по-факту за этим обычным пейзажем кроется очень много чего другого. В литературе у меня такого нет.
— В вашем телеграм-канале был пост «Историческая справедливость», в котором вы пишете, что душа требует пищи. Что для вас является пищей для души сейчас?
— Живые эмоции. Искусство. Впечатления. Близкое живое общение.
— Какие глобальные культурные тенденции вы считаете наиболее значимыми, а какие опасными?
— Главная проблема современного мира в том, что он насквозь и полностью становится эгоистичен. Это одобряется, причем одобряется почти отовсюду, из каждого угла. Мне кажется, что это и есть главная проблема, потому что любой эгоизм – не путь к пониманию. Теория разумного эгоизма Чернышевского на самом деле утопическая, потому что это по-хорошему идея о глухоте. Любой эгоист никогда не слышит. Если ты не слышишь, ты лишаешься возможности коммуникации, тем самым ты отрубаешь главную возможность для искусства, потому что искусство — это всегда преодоление границ и возможность что-то рассказать и чем-то поделиться. А главная тенденция на эгоизм, в последнее время выраженная и во всех историях с психологической поддержкой и во всем остальном, на самом деле одна из самых разрушительных для искусства. Но это я так думаю.
— Да нет, к сожалению, сейчас этих тенденций для искусства значимых. Все по верхам скользит все больше и больше. Все рассчитывается именно на личное удовлетворение какого-то быстрого дофамина и почти никакого погружения в глубину. Я сейчас работаю над проектом, в котором задача художника — составить грамотный промт для ИИ, чтобы ИИ изобразила картинку, конкретный образ. Возникает вопрос: «а нахер ты как художник нужен?».
— Чем в будущем могут быть чреваты тенденции на эгоизм и поверхностность?
— Гибель человечества как самый страшный вариант. Без коммуникации и возможности слышать друг друга ни о каком способе договориться не может быть и речи, естественно.
— Почему в начале семейного подкаста вы называете себя семьей псевдоинтеллектуалов?
— Тут работает фраза «Не можешь победить — возглавь». Один парень левых убеждений, очень молодой и пылкий, как всегда бывает по молодости, снял видео «Жариновы: династия псевдоэкспертов», где разбирал батю с точки зрения того, что он критикует Маркса, а Маркса и не знает. Я такой думаю, отец же не специалист по марксистско-ленинской философии, он специалист по истории западной литературы. Он никогда и не говорил, что разбирается в этом. Поэтому работает принцип, что если ты сам над этим смеешься и сам шутишь, то ни одна подобная штука не может тебя задеть, а самое главное делать подобное видео становится уже абсолютно бессмысленно.
— А как меняется характер семейного диалога, когда он ведется под запись?
— Батя не матерится. Да и мы тоже не материмся. В остальном ничего не особо меняется. Отцу абсолютно наплевать на камеру, он себя чувствует как рыба в воде и просто не обращает внимания. Не думает об этом.
— В подкастах заметно, что вы во многом не совпадаете во взглядах с вашим отцом, какой его взгляд на культуру вы сознательно не переняли?
— Многие взгляды на культуру я сознательно не перенял, потому что ему уже 70 с лишним лет, и он уже немного душный дед. Во-первых, он всегда был ворчливый, в этом отношении на своего еще отца похож. Я надеюсь, что не буду похож на него, но как говорится, у меня еще все впереди, еще минимум 30 лет до того жить. У него иногда бывает очень узкий взгляд, причем большая часть его мнений мне давно известна. Я знаю, что он скажет дальше, а еще знаю, что он скажет потом, как он ответит, и так далее. Потому что ты, когда с человеком долгое время живешь, по другому относишься к тому, что он делает. И самое главное —знаешь, что он сделает. Поэтому это вам, может быть, интересно наблюдать за беседой, а я иногда смотрю и понимаю, что многие вещи в моей голове уже который раз играли.
— Какие три произведения лучше всего описывают, кто такой русский человек?
— «Шинель» Николая Васильевича Гоголя, «Братья Карамазовы» Федора Михайловича Достоевского и «Современная идиллия» Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.
— Почему именно эти произведения?
— Шинель дает определенную надежду юродству. То есть то, что и тот-то сирый, и тот-то убогенький, а все-таки чего-то достичь может. Что, естественно, идея очень русская. В «Братьях Карамазовых» все, пожалуй, русские типы собраны, которые только можно было вместе собрать. И все представлены: начиная от разврата абсолютного, заканчивая и мыслью, и пониманием, и чувством, чем угодно. А «Современная идиллия» потому, что это одно из самых лучших произведений про так называемых предприимчивых.