Патриархат и андроцентризм в современности. Критический взгляд.

Автор: Алсо

Здесь мы начнем отображать набор цитат, отрывков, идей и выводов касательно современного представления о патриархате и андроцентнизме. Многое (очень) взято из работ Виктора Вилисова, Дмитрия Исаева и Дениса Петришина
Уточнение, определение патриархата Вилисова в ряде моментов рассматривается как не до конца точное, отчасти поэтому и формируем эту заметку.
Но с точно подмеченными описанием, разбором аспектов и проявлений патриархата Вилисова не можем не согласиться, поэтому предоставляем их тут как целые абзацы цитирования. Стоит это рассматривать как набор заметок с некоторой претензией на структурированность.

Тезис: "Патриархат это не строго угнетение женщин мужчинами, что этого не исключает, но всё как обычно гораздо сложнее. Патриархат — это система власти, угнетения и доминирования гегемонной маскулинности над всеми остальными идентичностями, а не доминирование одного пола над другим"

Определения и термины

Андроцентризм — это:
Мировоззрение или социальная установка, при которой мужчины и мужской опыт считаются нормой, центром, универсальной точкой отсчёта. Женский опыт воспринимается как второстепенный, отклоняющийся или «особый случай».

Патриархат — это:
Система социальной организации, в которой мужчины доминируют в политической, экономической и культурной сферах, а женщины имеют подчинённое или зависимое положение.

• Андроцентризм — это оптика, как устроен взгляд на мир.
• Патриархат — это система власти, как устроено общество.
Можно сказать, что андроцентризм — идеологическая основа или симптом патриархата, но они не тождественны

Мужской архетипический абсолют — это символический или идеализированный образ мужского начала, выражающий ключевые черты, которые культура или мифология приписывает «истинной» мужской сущности на глубинном (архетипическом) уровне.
В некоторой степени мужской архетипический абсолют и гегемонная маскулинность — связанные, но всё же разные понятия. Первый — о мифо-психологическом идеале или начале, второй — о социальной власти и нормах.

Мужской архетипический абсолют (из аналитической психологии, особенно у Юнга):
• Символический, мифологический, внеисторический.
• Воплощает «вечные» мужские качества: сила, разум, защита, лидерство, духовность, героизм.
• Идеал, к которому стремится мужская часть психики (в мужчине или женщине).
• Пример: Архетип Царя, Воина, Героя, Отца.

Гегемонная маскулинность (из социологии, особенно у Р. У. Коннелла):
• Исторически и культурно обусловлена.
• Определяет, какая форма мужественности считается «настоящей» в конкретной культуре и времени.
• Связана с доминированием мужчин над женщинами и другими формами маскулинности (например, «альтернативной» или «мягкой»).
• Включает такие черты, как: эмоциональная сдержанность, гетеросексуальность, физическая сила, успех, контроль.

Даже при всей исторически сложившейся искусственности мифо-психологического начала архетипического мужского абсолюта он является глубинным бессознательным образом, который может быть ресурсом личностного роста и не предписывает своего нахождения и проявления только у лиц мужского биологического пола.
В отличие от гегемонной маскулинности — социальной норме, которая является инструментом социальной иерархии, угнетения и политического контроля.

Пример:
• Архетипический Воин: внутренний символ дисциплины, мужества, готовности к самопожертвованию.
• Гегемонный Воин: образ «настоящего мужика», который не плачет, подавляет других, демонстрирует силу как средство власти.

Экспозиция

"Тем, как мы обустраиваем свою повседневность и строим планы, всё время пытаются управлять государства, общества, комьюнити, технологические корпорации и другие акторы. Даже если нам кажется, что мы различаем их контроль и сами совершаем выбор, – соображения, которыми мы руководствуемся, могут быть навязанными, а категории, которые кажутся естественными и сами собой разумеющимися, – могут быть хлипким конструктом из ложных предпосылок. С оформлением сексуальности как отдельной сферы в конце 19 века интимные отношения стали одной из главных точек контроля государствами и социальными институтами. В любви и близостях нет ничего универсального или «естественного»; те способы делить время и пространство, определять себя и относиться к людям, которые сегодня понимают под любовью, состоят из набора действий, сценариев, ритуалов и выборов"¹

"Маскулинность и фемининность в постмодернистской социальной психологии рассматриваются, прежде всего, как идеологические социальные конструкты, обслуживающие определенные отношения власти. Феномен интерпретации мира на основе гендерной схемы — это и есть конструирование реальности. Следовательно, интерпретация и выступает в качестве социально-психологического механизма, обеспечивающего создание и поддержание как социальных конструктов маскулинности и феминности, так и индивидуальных конструктов (гендерная идентичность).

Маскулинность и фемининность — это то, что организует содержательно-смысловое пространство, в котором личность приобретает гендерную определенность.

Понятие маскулинности и фемининности являются историческим и культурным вымыслом, но эти вымыслы становятся психологической реальностью, как только они институционализируются доминирующей культурой.

Конкретные мужчины и женщины бывают разными и по своему физическому облику, и по своим психическим свойствам, и по своим интересам и занятиям, а наши нормативные представления о «мужественности» (маскулинности) и «женственности» (фемининности), хотя и отражают некие реалии, в целом являются не чем иным, как стереотипами общественного сознания.

Никакое поведение не является исключительно мужским или исключительно женским, кроме репродуктивного."²

"Патриархат – сам по себе проблематичный термин, неверно понимать его как универсальный глобальный режим. К середине 20 века это слово практически исчезает из социологии, а в 60-е и 70-е возвращается в актуальное использование в феминистской теории. Тогда вокруг него происходили дискуссии, призывающие либо дать ему большую научную точность, либо отказаться от использования термина вовсе. В мае 1989 года вышел номер журнала Sociology с тремя текстами, проблематизирующими использование этого концепта. В одном из них Малкольм Уотерс указывает на три сложности с «патриархатом»: этимологическую, дефинитивную и теоретическую. Во-первых, «патриархат» значит буквально «власть отцов», старших в семействах, – это термин, характерный для конкретного общественного устройства, нерелевантного для западных обществ сегодня; употребляя его в отношении системы мужского доминирования, феминистские теоретики совершенно точно не имеют в виду конкретно это; во-вторых, нет консенсуса относительно его научного определения, термин слишком широкий и может означать разные вещи в разных контекстах; в-третьих, пишет Уотерс, у концепта «патриархата» низкий теоретический потенциал, потому что он «внеисторический» (такое было ощущение от термина в 1989 году); это, по мнению Уотерса, Элизабет Фокс-Дженовезе, Шейлы Роуботэм и других теоретиков, приводит к его натурализации, как будто это естественный биологический феномен, характерный для всего человечества, а не исторический и мультилокальный."¹

"Сегодня разговор о «патриархате» уже подразумевает его историчность и неоднородность, но с этим словом по-прежнему легко попасть в ловушку, как, с «феминизмом» – не существует и вряд ли когда-либо существовал один монолитный «феминизм», – есть разные теоретические направления и активистские движения с разными оптиками, иногда взаимоисключающими, а некоторые азиатские или африканские женские движения вообще не согласны обозначать своё сопротивление режимам доминирования словом «феминизм», так как оно слишком заряжено контекстами белого западного активизма. Так же и патриархат – в разных местах планеты он появлялся и функционирует не одинаково; ещё одно массовое заблуждение – что все «традиционные» и тем более преисторические общества – по умолчанию патриархальны; как показывают антропологические исследования, это не так. Предположения, что в далеком прошлом существовали гегемонно-феминные гендерные системы (матриархаты) – до сих пор не слишком убедительны, но то, что многие из преисторических и племенных обществ были эгалитарны в смысле половых ролей – можно узнать, например, у Элеанор Ликок, Ойеронке Ойевуми, Марии Лугонес или в свежих исследованиях фуражных обществ"¹

Да и в целом есть намеки матриархата при анализе тех или иных мифов различных древних цивилизаций, например в рамках работ Эриха Фромма.

Патриархат — это в первую очередь система контроля, насилия и угнетения. Борьбы, конкуренции, силы и свободного рынка. Гегемонной маскулинности и социальной иерархичности.

Завязка

"Патриархат имеет неразрывная связь с капитализмом - то есть тенденциями иметь, обладать, владеть, контролировать, отбирать, подавлять, угнетать и тем возвышаться."³

"Есть несколько теорий о происхождении патриархата; большая часть из них так или иначе сходится в том, что где-то там, где возникла частная собственность, появляется патриархат, плюс это так или иначе имеет отношение к главному биологическому отличию женщин – возможности рожать."¹

По Энгельсу начало патриархат берет вероятнее всего с неолитической революции. Именно в этот период в человеческих цивилизациях появляется излишек производства и следовательно частная собственность. Отсюда происходит повышение внутривидовой конкуренции и борьба за ресурсы и власть.

Здесь особенно проявляется некоторое физиологическое преимущество самцов над самками в насилии и физической силе (некоторый половой диморфизм популяций хомо).

Так же есть некоторая связь с ледниковым периодом, когда самке приходилось вести заботу за потомством в укрытиях, что их отчуждало от общественного производства.

Есть мнение и насчет тяжелого труда при земледелии и скотоводстве, с которой самцы справлялись лучше.

Всё это в конечном итоге приводит к дальнейшей исторической объективации женщин и отставании в развитии социальных прав в сравнении с мужчинами. Местами вплоть до полного овеществления, валюты, товара и абсолютного бесправного объекта.

"У Лернер патриархат – это система, выстроенная «мужчинами и женщинами»: в разные исторические периоды некоторые женщины были наделены властью большей, чем большинство женщин и мужчин, хотя эта власть и транслировалась через других мужчин и служила их целям; таким образом, она всё равно использовалась для ещё большей институционализации иерархий доминирования. Даже уже будучи сексуально закрепощёнными, женщины вплоть до развития монотеизма играли важную роль через предполагаемую фигуру богини в неолите и далее в форме жриц и целительниц, связывающих человеческое и божественное."¹

"Сандра Бем подчеркивает, что в результате работы гендерной схемы мужчины и женщины в обществе сами становятся андроцентричными и гендерно поляризованными. Это приводит к тому, что личность оказывается не только носителем гендерной поляризации, но и вовлечена в воспроизводство мужской власти.

Андроцентризм - глубинная культурная традиция, сводящая общечеловеческую сущность к единой мужской норме, выдача мужских нормативных представлений и жизненных моделей за единые универсальные социальные нормы и жизненные модели."²

"Франсуаза Верджес в книге Decolonial Feminism вообще пишет, что «системы капитализма, колонизации, расизма и гетеропатриахата – не отдельные системы, которые сталкиваются или сговариваются, производя настоящее время; они взаимно сцеплены и обуславливают друг друга». С некоторыми поправками на разные регионы – так и есть"¹

Кульминация

"Слыша хотя бы что-то про патриархат, легко можно предположить, что речь пойдёт об угнетении женщин; это так, но что часто упускается из виду в обыденных разговорах и давно звучит в исследованиях – патриархат вредит и мужчинам тоже, местами так же сильно, как женщинам, если сравнение тут вообще уместно."¹

"Не следует думать, что негативные последствия андроцентризма ощущают на себе только женщины. У мужчин обостряется тревога относительно того, являются ли они «настоящими мужчинами» (беспокойство по поводу соответствия гендерному поведению). Обесцениваются любые мысли, чувства и поступки, которые в культуре определены как женские, а подобное нарушение гендерных границ имеет для мужчин более негативное культурное значение, чем для женщин. Большинству рисуется настолько недостижимый образ «настоящего мужчины», что только очень немногие мужчины смогут когда-нибудь ему соответствовать.

B гендерно-поляризующем обществе люди должны подавлять некоторые свои наиболее естественные человеческие порывы, которые не соответствуют гендерным ожиданиям. Эти несоответствующие гендерным ожиданиям порывы и импульсы приводят к конфликту и противоречивым тенденциям в психике человека. Они представляют беспрерывную внутреннюю угрозу мужскому и женскому «Я», над формированием и сохранением которых люди так усердно работают.

Мужчина без должного уровня власти и привилегий ощущает себя недостаточно маскулинным (недостаточно влиятельным и первым), лишенным силы или бесполым существом. Риск ощущать себя немаскулинным особенно нарастает, когда мужчина вынужден считаться с женщиной более умной или более влиятельной или имеющей больше привилегий, чем он сам."²

"Джозеф Плек выделил четыре главных типа гендерно-ролевых конфликтов мужчин:
1. Озабоченность успехом, властью и соревнованием означает, что мужчины чувствуют себя обязанными соперничать с другими ради приобретения межличностной, финансовой или сексуальной власти и казаться успешными во всех своих делах.
2. Эмоциональный самоконтроль означает тенденцию избегать проявления эмоций и потребность всегда выглядеть сильным и уверенным.
3. Ограничение нежности в отношениях между мужчинами заставляет их воспринимать проявления любви или эротики в мужских отношениях как угрозу или дискомфорт.
4. Конфликт между работой и семьей порождает у мужчин напряженность, когда им приходится выбирать, тратить ли больше времени на работу или на общение с семьей и близкими.

Гендерно-ролевой конфликт отрицательно коррелирует с самоуважением, интимностью и удовлетворенностью браком и положительно - с тревожностью.
Мужчины переживают стресс не только тогда, когда считают себя неспособными выполнить требования своей мужской роли (например, сделать успешную карьеру или содержать семью), но и если ситуация требует от них «немужского» поведения (например, сидеть дома и ухаживать за маленьким ребенком).

Развитой аффективный самоконтроль всегда считался таким же необходимым свойством «настоящего мужчины», как физическая сила и наличие «сильных чувств», вроде гнева. Если «недосоциализированный», недовоспитанный мужчина не может адекватно контролировать свои агрессивные импульсы, то его «перевоспитанный» антипод неспособен адекватно выражать собственные чувства и страдает эмоциональной скованностью и пониженным самоуважением.
Избыточный уровень эмоционального самоконтроля у мужчин статистически коррелирует с депрессивной симптоматикой. Термин «алекситимия» вполне подходит для описания целого ряда типичных мужских проблем."²

"Психическое влияние патриархата на мужчин видно повсюду, особенно ярко в российской «публичной политике» – почти целиком мужской. Боровы, занимающие какие-то должности, сидящие в парламенте, в свободное время отжимающие заводы и бизнесы; эти говорящие головы, упакованные в одинаковые костюмы, можно представить грубо гогочущими с каликом (кальяном Прим. ред.) или на барбекю в заграничных виллах, но в глазах видна такая нечеловеческая степень отчуждения, что через это ясно просвечивает травма."

Патриархат — это система с тенденциями иметь, обладать, владеть, контролировать, отбирать, подавлять, угнетать и тем возвышаться. Это система тотального неравенства, основой которой является историко-экономическое развитие общества, свободного рынка и капитализма. Это система, выстроенная мужчинами и женщинами, включающая в себя привилигии и ограничения для мужчин и для женщин и угнетающая как мужчин, так и женщин, ставя гегемонную маскулинность как идеал и приоритет над всеми другими вариация социальных ролей.

Я бы сказал, что патриархат — это давление и доминирование маскулинности над феминностью, а не мужчин над женщинами (что конечно может принимать и такие обороты, что мы и наблюдаем в ряде случаев)
Так как гендерными привилегиями и ограничениями обладают и те и другие, с рядом перекосов в тех или иных моментах, эпохах и локациях.

"Если вдуматься, то становится понятно, что подобная гендерная поляризация оставляет каждой личности право лишь на половину полного личностного потенциала в рамках определения гендерного соответствия."²

Мы с подозрением относимся к терминам вроде "угнетатель", "угнетаемый" и дуализму "насильник - жертва", ибо знаем о существовании бессознательной симметрии.

Всё это исходит из Гегелевской диалектики с её "единством и борьбой противоположностей" да и в целом амбивалентности атрибутов.

А если говорить за архетипы Юнга, маскулинном и феминном начале, Анимы и Анимуса в каждом из нас, то об ином и говорить не приходится. Так как маскулинность не обязательно имеет отношение строго к мужскому полу.

"Женщины в системе права большинства европейских стран были до довольно недавнего исторического времени вечно несовершеннолетними, вечно недееспособными. Они всегда были детьми. Над ними всегда должен был быть опекун, отец или муж, брат, глава семейства." (Шульман)
И это давало свои ограничения (угнетение) и свои привилегии (возможности) и одним и другим. Лишало социального статуса, но одновременно и снимало социальные обязательства с одних и наделяло ими других и наоборот.
Эта общественная гендерная игра всегда игра с нулевой суммой. Ограничения одних порождает привилегии другого, привилигии другого порождает ограничения одних.

Поэтому мы можем наблюдать в известной нам культуре как социально несправедливые ограничения мужчин и женщин, так и социально несправедливые привилегии мужчин и женщин, которые ими не избираются самостоятельно, а закреплены культурно и привязаны к биологическому полу при рождении эссенциально.

То есть, что самое важное, это напрямую коррелировало и коррелирует не с моральными качествами, навыками или способностями, а с биологическим полом установленным при рождении, на который и навешивалась закрепленная историческая гендерная социализация. Что являет собой социальную несправедливость, интеллектуальную контркомпетность и моральную антисостоятельность.

"Иными словами, мужчины и женщины гораздо больше похожи между собой, чем различаются; общество усугубляет некоторые из средних различий, потому что к моменту формирования научного знания западные общества подходят с уже сформировавшейся субординацией по половому признаку; многие исследователи науки указывали на то, как учёные бессознательно фокусировались на отличиях, а не сходствах между полами, увеличивая разрыв и укрепляя неравенство. В современной физиологии нет свидетельств настолько мощной степени определения разницей в гормонах персоны её характера и когнитивных способностей, как мысль об этом распространена в патриархальном представлении о полах."¹

Этапы формирования

"Героями обеих историй (мужчиной и женщиной) рулит призрак патриархата, системы, которая, с одной стороны призывает особь мужского пола отделять разум от чувств и не думать о том, что он чувствует, а особь женского пола – притвориться, что она не знает того, что она на самом деле знает."¹

"Как происходит усвоение этого психологического механизма? Он вообще не естественен для человеческого вида с его стремлением к открытому общению, трансляции чувств и налаживанию связей. Отвечая на этот вопрос, авторки опираются на исследования того, как происходит взросление мальчиков и девочек в западных обществах, и обнаруживают, когда и как происходит этот внутренний разрыв, когда тело чувствует удар дисциплинирующей нормы, прикладываемой к нему: у девочек позже (в подростковом возрасте), у мальчиков раньше (уже в 4–7 лет), а затем ещё раз, в период окончания школы. Тогда «женственность начинает ассоциироваться с псевдоотношениями (и заглушением голоса своего «я»)», – пишет Гиллиган, – «а мужественность – с псевдонезависимостью (и отгораживанием от чувств и потребности в отношениях) – две стороны одной медали, когда личность исключается из отношений, для того чтобы парадоксальным образом облегчить «отношения». Вот что мы подразумеваем под утратой отношений: не столько физическую сепарацию, сколько утрату близости и привязанности». Эти разрывы между желанием и нормой видимы у детей за счёт повышения уровня психического напряжения и стресса, угрожающего устойчивости личности. Гиллиган и Снайдер особо сосредотачиваются на трёх открытиях. Первое – сценарии мужественности и женственности, которые закладывает патриархат, совпадают с тем, как психолог Джон Боулби описывал патологическую реакцию на утрату: эмоциональное отчуждение (у мужчин) и навязчивая заботливость (у женщин). Второе – уже упомянутый императив мужчинам отделять разум от чувств, а женщинам – молчать о том, что знают. И третье – сопротивление усвоению патриархальных норм идёт по тому же сценарию, что и реакция на утрату: сначала протест, оказывающийся неэффективным, затем отчаяние, и, наконец, отчуждение, из состояния которого уже невозможно исцелить разрыв связи."¹

"В культуре, которая поощряет отделение рациональности от эмоций, в образовательной системе, которая способствует отделению мыслей от чувств, такой шаг расценивается как взросление». В моменте перехода от подлинных отношений к культуре женского безмолвия и мужской отчуждённости воспроизводится иерархия «которая требует, чтобы те, кто находится на ее вершине, утратили эмпатию, а те, кто внизу, – уверенность в себе. Знание и неравнодушие необходимы для политического сопротивления, и в особенности для сопротивления патриархальным гендерным ограничениям, которые отделяют интеллект (знание) от эмоции (неравнодушие) и лишают мужчин и женщин полноты их человечности»."¹

"Два этих надлома в телах: тревожная привязанность и избегание привязанности в отношениях мужчины и женщины работают в тандеме, образуя пространство взаимной проекции; женщина вынуждена стать контейнером, куда мужчина может проецировать все свои отчуждённые эмоции, потребность в любви и близости, подлинном контакте; он, в свою очередь, становится контейнером для всех желаний и талантов и женщины, от которых ей пришлось отказаться, беря на себя эмоциональный труд по заботе о нём. По мнению Снайдер и Гиллиган, это объясняет ту звериную ярость, которую испытывают мужчины при любом посягательстве на бинарность гендеров и эмоциональные режимы патриархата: инстинктивно они видят в этом угрозу своим потребностям и испытывают страх, который толкает их на угрозы и насилие."¹

Именно это можно интерпретировать как то, о чем писал Юнг в исследовании классической любви - где мужчина проецирует свою аниму на женщину, а женщина в свою очередь свой анимус на мужчину, как бы реализуя через друг друга и контейнируя в друг друга подавленные обществом аспекты человеческой природы.

Справедливо учесть, что подобное работает и в гомо любви, так как в некоторых течениях позднего юнгианского психоанализа принято определять анимус и аниму в каждой личности независимо от предписанного пола. Но мы здесь говорим за патриархат, а следовательно, и гетеронормативность.

Продолжение и развитие данной мысли
"Ещё важно иметь в виду, что внутри патриархата существует несколько отличающихся (но часто пересекающихся) между собой структур отношений между мужчинами и женщинами. Описание их находим у Рэйвин Коннелл: «Одна связана с разделением труда: организацией домашней работы и заботы о детях; разделением между оплачиваемой и неоплачиваемой работами; сегрегацией рынков труда и созданием «мужских» и «женских» рабочих мест; дискриминацией при профессиональной подготовке и продвижении по службе; неравными зарплатами и неравным обменом. Вторая связана с властью, контролем и принуждением: с иерархиями в сфере государства и в сфере бизнеса; институциональным насилием и актами насилия в межличностных отношениях; регулированием сексуальности и надзором за ней; властью в семье и ее оспариванием». Но не все человеческие отношения описываются областью труда и власти. Поэтому Коннелл предполагает существование третьей структуры, которая «связана с патернизацией выбора объектов сексуального желания и сексуальной привлекательности; с воспроизводством гетеро- и гомосексуальности и отношений между ними; с социально структурированными гендерными антагонизмами (женоненавистничеством, мужененавистничеством, ненавистью к себе); с доверием и недоверием, ревностью и солидарностью в брачных и других отношениях; с эмоциональными отношениями, связанными с воспитанием детей». То есть во всём, что касается близости, мы находим механизмы неравенства."¹

"Патриархат работает таким образом, что сначала он образует разрыв в подлинных отношениях между людьми, а затем делает невозможным их восстановление и не позволяет даже видеть эти разрывы, высмеивая чувствительность в мальчиках и запрещая самовыражение девочкам. Невозможность видеть разрывы автоматически превращается в политическую проблему, потому что люди становятся слепы к несправедливостям и неспособны им противостоять из-за защитных механизмов молчания и насилия. Когда у тех, кто внизу иерархии, есть голос, чтобы сообщить о своих чувствах и своём опыте, а у тех, кто наверху, сохраняется возможность эмпатии, их будет тянуть к соединению и исцелению разрывов."¹

"Инициация в норму, о которой мы говорили раньше, – это, в частности, инициация в патриархат. В систему, которая лишает мужчин возможности заботиться и быть близким, а женщин – претензий быть полноценной личностью. Которая все тела вообще лишает доступа к настоящей любви и близости."¹

Ограничения и рамки маскулинности

Предлагаю всё-таки вернуться к мужским ограничениям, которые в дискурсах чаще всего несправедливо упускаются. Психоаналитик Денис Петришин в своей заметке "Джоэл и культура мужественности сегодня" ни раз упоминает:

"Суть в том, что женские лишения в известной культуре выражены, в то время как мужские лишения в этой же культуре заведомо не считаются лишениями."
...
Можно, к слову, достаточно долго рассказывать о том, как деструктивно влияет на женщин так называемая патриархальная культура. Можно достаточно обоснованно говорить о том, как патриархальный строй угнетает женщин. На деле же мы обнаруживаем, что в патриархальных системах основная масса мужчин угнетена если не больше, то ничуть не меньше. Статистически мужской алкоголизм побеждает женский с большим отрывом.
...

Кризис мужской эмоциональности и мужской идентичности мы не просто наблюдаем в его развертывании – нет. Мы еще пока плохо понимаем, во что этот кризис обернется. Возможно, эпидемия алкоголизации (считай, массовая анестезия психической боли) скоро просто перестанет справляться.

Помните, как в классическом психоанализе говорилось о «зависти к пенису» у женщин? Естественно, что массовая культура особо не утруждалась в попытках понять, про что там шла речь, когда психоаналитики формулировали это явление, к слову, из анализа самих женщин. Но стороннее и аналитическое наблюдение всё больше заставляет видеть появление нового феномена – «зависти к вагине». Возможно, девочки не так хорошо знают, какое количество мужчин фантазирует о том, как бы им было проще быть… женщинами.

...
Достаточно большое количество мужчин вспоминает, насколько девочкам в целом было проще в школе, особенно если речь шла о применении силы, против которой мальчику, попавшему под пацанскую травлю, нечего было противопоставить.

Речь не о том, что мальчикам плохо, а девочка хорошо. Суть в том, что женские лишения в известной культуре выражены, в то время как мужские лишения в этой же культуре заведомо не считаются лишениями. Я полагаю, что одним из проявлений «зависти к вагине» в мужском мире является усиление андрогинности. Это не только возможность замыкать либидо на себя, воплощая собой одновременно и женское, и мужской, и тем утоляя требования влечений не с другими, а с самим собой. Это еще и осуществление желания подчистую устранить мужские признаки, культурно обусловленные: нет, я не мальчик, а значит от меня нечего требовать.

Разумеется, другим путем может стать и вспышка примитивной, древней маскулинности, которая восполняется «фаллической» атрибутикой власти и могущества, коим обычно выступает оружие."³

"Линзы гендера задают различные векторы мужского и женского самоутверждения. Для мужчин это:
- потребность отличаться от женщин (норма антиженственности, никаких
«нежностей»),
- установка на эмоционально сдержанное поведение (норма твердости),
- быть выше, лучше всех (соревновательность и потребность доминирования),
- властность, решительность, сила (если надо - и насилие),
- независимость, расчет только на себя,
- ориентация на профессиональную самореализацию,
- установка, что мужчина должен быть добытчиком"²

"Джонатан Аллан, изучающий изменения в мужских идентичностях, описывает оптимистичные обещания маскулинности. Сначала он цитирует социолога Майкла Киммела, который отмечает центральную роль гомофобии в построении маскулинности: но гомофобию не как отвращение к гомосексуалам, а как страх быть воспринятым в качестве гея. Другой теоретик, Эрик Андер сон, вводит понятие гомоистерии – как страха быть «гомосексуализованным», но в большей степени – как страха быть «эффеминизированным», быть «как баба». Поскольку маскулинная культура гомосоциальна – мужчины опираются на других мужчин в оценке собственной маскулинности, – то и отобрать маскулинность, феминизировать мужчину могут в основном другие мужчины. Опираясь на эти концепты, Аллан предполагает, что маскулинный драйв лучше описывается как параноидальный: мужчина в погоне за маскулинностью, задавая себе вопрос, достаточно ли он мужественный, всё время опасается других мужчин, которые могут сдёрнуть с него маску и показать, что на самом деле – недостаточно. Таким образом, стыд, ужас и провал (мужчины постоянно проваливаются в перформансе собственной маскулинности, никогда не дотягивая до неопределённой планки) становятся центральными для конструирования мужской гендерной идентичности.

Идея мужественности формирует аффективное пространство, в котором невидимый взгляд всё время призывает «будь мужчиной» (точнее – man up, «будь мужчиной ещё больше»), при этом вообще не описываются условия укрепления мужественности. Маскулинность превращается, по Берлант, в коллективно-инвестируемую форму жизни, внутри которой сохраняется иллюзия, что мужественность – это что-то, чего реально достигнуть, и что это часть так называемой «хорошей жизни». Когда Берлант пишет про противоречие «привязанности к очевидно проблематичному объекту», сразу приходит на ум ярость «белых злых мужчин», когда они чувствуют, что их власть и привилегии (являющиеся причиной чудовищных катастроф и насилия) утекают сквозь пальцы. «Быть мужчиной» остаётся жестокой фантазией, которую никогда не возможно реализовать до конца и которая, несмотря на это, продолжает двигать миллиардами мужчин в их жизнях."¹

В продолжении этой мысли ещё Фрейд писал о том, что девочка обычно получает в два раза больше заботы и любви, чем мальчик. Она получает ее от матери, которая ее родила, и от отца, который часто проявляет к ней больше любви и соперничает с ней меньше, чем с мальчиком.

Но всё же не будем так категоричны, а лишь подчеркнем некоторые нюансы и сложности в упрощенном высказывании что "мужчины угнетают женщин".

"Отсюда если нам утверждать что патриархат это система в которой мужчины доминируют в обществе опираясь на факты, что большинство богатств и капитала принадлежит мужчинам, а женщины больше занимаются неоплачиваемой работой, стоит учесть и то, что большинство людей в тюрьме, это мужчины, большинство бездомных людей это мужчины, большинство жертв жестоких преступлений это мужчины, большинство людей совершающих самоубийство это мужчины, большинство людей погибающих в войне это мужчины. Брать маленький слой очень успешных мужчин для репрезентации структуры обществ не столь состоятельно.

Факт асиметрии и перегибов в тех или иных ужасных вещах не доказывает такого прямолинейного патриархата, где женщины только угнетаются, а мужчины только угнетатели." (Питерсон)

"Женщины жалуются, мужчины вешаются." (Шульман)

Насилие. Инверсия.

Пример одного шотландского исследования показал, что 71% мужчин хотя бы раз подвергались нежелательным сексуальным действиям со стороны женщин.

Ученые провели исследование на эту тему и выяснили, что чаще всего этими действиями были ласки и хватания, чуть меньше секс, поцелуи и преследования. При совершении нежелательных действий были использованы физическая сила, психологическое принуждение и ситуации, в которых мужчины не могли отказаться, а хотели.

Подобное мы можем наблюдать и в рамках домашнего насилия "Британка много лет избивала мужа, а окружающих пыталась убедить, что сама является жертвой домашнего насилия"

Да, справедливо утверждать, что это частные случаи и регулярность подобного не сравнится с систематическим домашним насилием над женщинами.

"... сами мужчины страдают от дискурса «мужского секс-драйва» и занимаются нежеланным сексом под давлением товарищей или коллег, стереотипа о мужчине-как-секс-машине, стигматизации со стороны женщин на основании того же стереотипа о маскулинности, а также по причине того, что сексуальный капитал в мужском мире связан с властью и статусом.

Деконструкция бинарности, в которой мужчина-всегда-насильник, женщина-всегда-жертва, а власть – статична, помогает более подробно увидеть те множества вариантов, в которых женщина становится жертвой или использует насилие – как в гетеро-, так и в квир-отношениях."¹

"Так и мужчин действительно насилуют не только мужчины любой ориентации, но и женщины, как бы это ни казалось невероятным; да, для такого секса необходима эрекция; нет, сам факт эрекции (как и выделение смазки у женщин при насилии) не значит, что мужчине нравится и он возбуждён, это просто реакция организма на стимуляцию; да, эрекция и эякуляция возможны у мужчины без сознания. Как мы выяснили выше, насилие интерсубъективно, оно зависит от социального пространства;

Сенсационализация изнасилования сказывается и на мужчинах: волей-неволей они становятся жертвами слогана «все мужчины – насильники». Саньял приводит в пример, как в некоторых детских садах мужчин-воспитателей не допускают менять детям подгузники или водить их в туалет – потому что они мужчины; одного из них обвинили в педофилии просто потому, что он нянчил детей, видимо, с особо немужественной нежностью; ему пришлось уволиться. Никому не идёт на пользу то, что сегодня мальчики часто с детства слышат истории о монструозной мужской сексуальности и начинают бояться своего собственного тела и его эффектов. Саньял также пишет, что у нас нет социальных сценариев реабилитации ни жертв изнасилования, ни самих насильников; от последних хотят, чтобы они просто исчезли; это преступление настолько символически нагружено, что оно превращает его актора в неисправимое зло."¹

Есть занятный текст из канала Культурная апроприация

"Я прочитал про социальную паранойю и могу солидаризироваться просто на 110%.

Не так давно я осознал, что живу с постоянным страхом, что меня сейчас начнут за что-то бить. То есть за что угодно, что я делаю или не делаю. И если этот страх меня отпускает, например, во время публичных выступлений или написания текстов – то только для того, что вернуться троекратно, как только я замолчу. Все это тем более странно, что в детстве меня, судя по всему, не били.

Я подозреваю, что эта социальная паранойя как-то глубоко связана с маскулинностью. Потому, что каждый раз, когда я смотрю на man's rights движения (или на мужчин-профеминистов), я чувствую за их фасадом ту же параноидальную уязвимость."

Важно так же учесть, что большинство мужчин в патриархатных обществах не обладают почти никакой структурной властью и носят не самые большие привилегии, но всё же они компенсируют это как раз властью в семье.

"Невыносимое многообразие выбора поселяет в телах абулический страх (и особенно страх перед обязательствами): особый паралич личности в развитом обществе изобилия, когда разрушается сама способность хотеть и желать. Это влияет на всех, но особенно на мужчин, у которых патриархат и так отбирает возможность формировать подлинные отношения."¹

Социальная справедливость

Теперь считаю важным подойти к вопросу социальной справедливости.

"Увидел у коллеги выдержку из книжки про такое явление как Social Justice Fundamentalism (SJF). Как это перевести? Фундаментализм социальной справедливости?

А смысл выдержки такой, что есть две крайние позиции.

Позиция А — отрицатели несправедливости. Это люди, которые считают, что мир УЖЕ устроен достаточно справедливо. И если у кого-то чего-то нет, то так им и надо. А если кто-то борется за какие-то там права, то значит он хочет себе какого-то особого отношения.

Позиция С — это фанатичные “борцы за справедливость”, собственно, SJF, которые преувеличивают изображаемую несправедливость, в своем изображении они опираются на какие-то вопиющие сенсационные случаи, утверждая их повсеместность, преувеличивая, подтасовывая или выдумывая данные.

Позиция B — между ними. Это сбалансированная позиция, которая включает и признание проблем, но и признание сложностей и нюансов, и опору на более реалистичные и научные данные без фанатичной реакции.

Фундаменталисты социальной справедливости разрушают дискуссии на сложные социальные темы тем, что накладывают табу на позицию B. Они создают нарратив, в котором любое несогласие с “святым писанием” перемещает человека в категорию А. То есть расиста, мизогина и прочее.

Поле дискуссий искажается так, что фанатизм начинает выглядеть, как разумная позиция. А попытка мыслить нюансами, как фанатизм. Свобода слова представляется публике как насилие, а насилие выглядит как свобода слова. Справедливость выглядит как дискриминация, а дискриминация как справедливость.

(What's Our Problem. A self-help book for societies (Tim Urban, 2023))"

Именно этот феномен я чаще всего наблюдаю в квир и фем-активизме. Фанатизм, эмоционально заряженные сверхценные идеи, лозунги и всевозможные стравливающие враждебность психологические "клапаны". Но сейчас речь не об этом.

Вернемся к основному тезису определению патриархата:

"Патриархат это система с тенденциями иметь, обладать, владеть, контролировать, отбирать, подавлять, угнетать и тем возвышаться. Это система тотального неравенства, основой которой является историко-экономическое развитие общества, рынка и капитализм. Это система, выстроенная мужчинами и женщинами, включающая в себя привилигии и ограничения мужчин и женщин и угнетающая как мужчин, так и женщин, ставя гегемонную маскулинность как идеал и приоритет.

Патриархат — это давление и доминирование символической, атрибутивной гегемонной маскулинности над феминностями и маскулинностями, а не одного биологического пола над другим, что не исключает случаи перехода на (био)поло-ролевую модель"

"Тем не менее хукс, в отличие от многих феминисток, не желающих брать на себя ещё больше заботы о мужчинах и жалеть их за психические последствия патриархата, призывает всё же сделать это. Она пишет, что патриархат – это единственная угрожающая жизни болезнь, затрагивающая только мужские тела и психику, хотя женщины то и дело обнаруживают себя в поддержке и воспроизводстве этой болезни. Им достаётся уничтожающее насилие и подчинение, мужчинам – пожизненная психическая дисфункциональность, делающая невозможным любить, быть близким и видеть мир, как он есть. Поэтому, пишет хукс, только вместе имеет смысл бороться с этой болезнью."¹

Развязка

Именно поэтому я считаю важным придерживаться позиции B. Не устраивать баталий кому лучше, кому хуже, не упрощать до "войны полов и гениталий". Держать фокус внимания на общей проблеме, определять и признавать её. Развивать рефлексию и личную ответственность, чтобы не трансформировать в сверхценную идею, не скатываться в выторговывание новых привилегий и не применять идеи как «пластырь», прикрывающий личные травмы, а также не допустить превращения этого в очередной копинг-механизм и возможность легитимно стравливать внутреннию враждебность. И в целом "follow the money", чтобы в итоге не стать очередным товаром на рынке идей или не попасть под влияние сфальсифицированных и спекулятивных данных и идеологий.

Потому что вопрос "что делать?" в корне не верный, пока нет ответа на вопрос "что происходит?"

¹- Виктор Вилисов
²- Дмитрий Исаев
³- Денис Петришин

Виктор Вилисов - театральный критик, заметная фигура в российском академическом поле, работающий на стыке квир-теории, феминизма, критической теории и постструктурализма. Его тексты — редкий пример глубокого анализа западных теоретических моделей в приложении к постсоветскому и российскому контексту.

Денис Петришин — российский практикующий психоаналитик. Магистр филологии, что позволяет ему эффективно сочетать психологические и гуманитарные подходы в своей практике. Популяризатор психоанализа. Создателем блога и YouTube-канала PsyCase, где публикует материалы, посвящённые психоанализу и его применению в повседневной жизни и культуре.

Дмитрий Исаев - российский психиатр, психотерапевт и сексолог, известным своим вкладом в развитие клинической психологии и сексологии в России. Работал в Санкт-Петербургском научно-исследовательском психоневрологическом институте имени В. М. Бехтерева, пройдя путь от младшего до старшего научного сотрудника. Возглавлял кафедру клинической психологии факультета клинической психологии Санкт-Петербургского государственного педиатрического медицинского университета. Автор более 150 научных работ в области клинической психологии, психотерапии, психиатрии и сексологии, включая монографии и учебно-методические пособия. Под его научным руководством были защищены кандидатские диссертации по психологии и психиатрии.