Террариум
Фонарь. Ещë один. Они повторяются с определëнным промежутком, пока автобус не свернëт на мост. Лица других пассажиров, как белый шум, мелькают перед моими глазами, не задерживаясь в памяти ни на секунду.
Руки в карманах ощущали ключи, банковскую карточку и шелуху билетов, оставшихся с прошлых поездок. Как муравей, следующий строго по запаху, автобус заползает на тростинку моста, проброшенную через ручей реки.
Я задержал взгляд на красном молоточке возле окна. "Запасный выход. При аварии разбить стекло молотком."
Водная гладь казалась темнее ночного неба. Иногда мир ощущаешь полнее. Подмечаешь детали, а время густеет, перестаëт течь быстро. Время тонко нарезается на фотографии, так оно лучше сочетается с вином. Время выдавливаешь из клавиатуры или аккуратно выводишь рукой на пластинке белого листа, а после иголка глаз проигрывает мелодию, резонирующую внутри черепной коробки.
Фонарь. Ещë один. Автобус вращал колëсами под собой земной шар. Внезапно меня осенило. Меняя фокус своего восприятия, я менял само время. Стоило мне взглянуть пристальнее, как заметил: ядро времени — я сам, ограниченный скорлупой своей жизни. Но что таилось снаружи? Впервые я так явно почувствовал свою ограниченность. Мгновение равно вечности. Мне стало душно. Откройте окно. Нет, лучше я сам. Я взял со стены красный молоточек под противный крик кондукторши:
— Парень, ты что удумал!? — и разбил стекло.
Оно рассыпалось мелкой серебристой пылью. Гул испуганных криков нарастал, а я, оттолкнувшись от сиденья, выпрыгнул в вязкую ночь. Щупальца рук пытались схватить меня, но прохлада мартовской ночи уже обволакивала моë тело. Свистело до боли в ушах, я зажмурился.
Я понимаю: тихо, совершенно тихо. Стоило открыть глаза, как пришло осознание: моё тело парит над рекой. Вокруг ни моста, ни города, ничего. Девственный лес, окружающий полноводную реку. Руками я начал грести, пространство превратилось в желе, время не шло. Словно по скалам, я карабкался по застывшим ветрам. Оказавшись возле ближайшего дерева, мои пальцы едва коснулись сочной листвы, и раздался хлопок. Будто огромная воздушная ладонь прибила меня к стенке земного шара. Звёзды россыпью переливались под моими ногами, громадное облако, похожее на кита, парило надо мной. Вот ты какая, смерть! Облако становилось всё меньше, постепенно отдалялось от меня. Я терял сознание.
Холод пронизывал всё тело. Я не надеялся проснуться, но органы чувств явно дали понять, что я жив. В полумраке вырисовывались контуры бомбардировщика, на крыле которого я оказался. Аккуратно я приподнялся на руках. Невероятных размеров свалка простиралась перед моими глазами. Грузовые вагоны торчали из окон перевёрнутого панельного дома. Газовая турбина раскрошила первые два подъезда. Где-то посередине лежу на крыле бомбардировщика я. Из окон поблизости торчали ноги манекена, рядом с ним валялась куча тряпья и вырванная вывеска с китайскими иероглифами. В темноте, за пределами моего панельного островка, вырисовывались горы различного мусора. Я почувствовал что-то странное и обернулся: сиреневый луч, похожий на лазер, уходил в тёмное, безжизненное небо. Сердце ушло в пятки: сверху, прямо на меня летел старый, полусгнивший троллейбус. Я нырнул под крыло бомбардировщика и только слышал, как транспорт складывается в металлическую гармошку в десяти шагах от меня. Я выглянул: троллейбус сплющило так, будто кто-то наступил на огромную жестяную банку. Бездумно, инстинктивно мои ноги понесли меня прочь, подальше от луча. Я бежал, а под моими ногами оказывались дома, автомобили, мёртвые, поваленные навзничь деревья, каменные плиты. Я бежал до тех пор, пока не почувствовал ровную поверхность. Под моими ногами было дерево, покрытое лаком. Думать не хватало сил, хотелось спрятаться. На горизонте показалась белая глыба. На последнем издыхании я добрался до неё и нырнул в тёмную пещеру. Наконец я перевёл дух: сердце вот-вот должно было выпрыгнуть из груди.
Я осмотрелся: неглубокая, высокая пещера, снаружи не сильно светлее, чем внутри: на поверхности возле входа в убежище в сиреневом свете проступала текстура дерева. В полумраке дальше тридцати метров ничего не было видно. Я высунул голову из пещеры и замер. Холодный пот проступил по всему телу. В нескольких шагах стояла девочка. Она смотрела на меня. Тёмные волосы падали на плечи. Она была одета в сарафан, как обычная девочка, но выглядела страшно. Мы застыли, не сводя глаз друг с друга. Стоило шевельнуться, как она бросилась в мою сторону. Я нырнул обратно в пещеру и понял: это ловушка, другого выхода нет. Она добежала до входа в пещеру, кинулась на меня, я закричал, пока не понял, что горячие поцелуи рассыпаются по моему лицу.
— Не одна! Не одна! Не одна! — не умолкая, тараторила девочка, пока с лица её капали слёзы.
Когда она успокоилась, а я пришёл в себя, мы застыли в неподвижной картине: я лежу внутри тёмной пещеры, возле выхода в непонятное сиреневое пространство, на моей груди — обыкновенная, перепуганная девочка.
— Ты как? — Спросил я тихо, на что девочка, не отвечая, обняла меня ещё крепче. Голубые, заплаканные глаза посмотрели в мои.
— Я… Не хотела… Я правда не хотела!.. Всем было плевать… Вот я и… — Солёные слёзы вновь хлынули и покатились с щёк.
— Вика. — Девочка вытирала руками красные глаза. — А тебя?
— Костя. Послушай… Там опасно? — я указал головой на выход из пещеры.
— Нет. Если быть аккуратными… Пойдём.
Она кого-то напоминала, словно мы когда-то с ней виделись. Вика вышла из пещеры и жестом позвала меня. Я не решался, всё происходящее казалось кошмаром: может, Вика — сирена, заманивающая меня на верную гибель? Я медлил, но ничего другого не оставалось:
— Ты идёшь, Кость? — Вика, не понимая, смотрела на меня. Я вышел.
В сиреневом мраке было прохладно, я поднял голову и замер: в воздухе висели разноцветные сферы. Каждая сфера переливалась своим цветом: жёлтым, зелёным, а та, что висела ниже остальных, фиолетовым. От неё разливался свет вокруг. Странные планеты напоминали стеклянные шары со снегом, один из которых треснул: фиолетовый луч опускался вниз, к огромной свалке.
Я повернулся назад. Глыба оказалась огромным черепом, а пещера, из которой я не решался выйти, была глазницей. Ноги не выдержали, я упал, но тотчас подбежала Вика.
— Кость? Костя! Ты в порядке? Всё хорошо, ты, главное, не переживай! У тебя теперь есть я, а ты у меня! Ты давно здесь?
— Нет, я… Я не знаю… — Вика обняла меня.
— Я дни, честно, не считаю, точнее, как… — Вика торопилась, она радовалась каждому сказанному и услышанному слову, счастье светилось в усталых глазах. — Трудно считать то, чего нет! По началу я думала, сон всё это. Знаешь, вот-вот я проснусь, кошмар кончится, и всё, я дома… а кошмар всё не кончался. Ты как здесь оказался? — Резко её внимание переключилось на меня. Надежда получить долгожданные ответы затеплилась в её сердце.
— Как тебе сказать… — Говорить о самоубийстве прямо, как бы я его не аргументировал, не хотелось. Стыдно и думать о смерти, когда на тебя смотрят полные жизни, счастливые глаза. Особенно, если причина счастья в них — ты.
— Знаешь, иногда жизнь бывает… неприятной. И ты не знаешь, что с этой жизнью делать. Будто ты никому напрочь не нужен. Даже самому себе!
— Да! Да! Тысячу раз да! Я дома тоже никому была не нужна… Кость, это что получается? Нас выбросили? — Вика посмотрела на свалку, залитую таинственным светом. От сиреневой сферы очередной осколок полетел вниз. Мы были далеко, но отчётливо видели: маленькая крупица была понтонным мостом, который уже скатывался вниз по груде хлама с ужасным грохотом.
— Ты не знаешь, что это? — Я кивнул в сторону переливающегося шара, забыв её о вопросе.
— Нет, но их тут много! Они все разноцветные, так и хочется подойти, но я боюсь.
— Нет, только из фиолетового. Тут места не очень много, я обошла всё вдоль и поперёк. Пол тут странный. Идеально ровный! А шариков этих пропасть, они все высоко, кроме одного. Голубая сфера висит совсем низко!
Вика вприпрыжку повела меня, не отпуская мою руку, и не переставала что-то щебетать. Чем дальше мы отходили от свалки, тем больше сгущался мрак. Дальше десяти шагов глаз терялся и с трудом различал редко попадающиеся предметы.
— Я, когда очнулась там, на свалке, очень сильно перепугалась. Из этого луча летело что попало, я скорее бежать. Страшно, а на душе радостно: жива! Только порадовалась, как споткнулась и полетела кубарем вниз. Всё, думаю, убьюсь сейчас. И вот, лежу. А боли не чувствую! Представляешь, смотрю на руки: целы! — Вика, хвастаясь, вытянула вперёд руки.
— Подожди, а это что? — Я указал на большой синяк возле локтя.
Лазурный свет показался вдали. Внутри стеклянного шара переливалось что-то, похожее на цветной дым разных оттенков. Возле сферы выступала невысокая, прямоугольная площадка.
Не успел я ступить и шагу, как Вика вцепилась в меня.
— Не пущу! Насиделась я одна! А если с тобой что-нибудь случится? Если пропадать, так вдвоём!
— Ладно-ладно, брось, чего ты? — Я взглянул на Вику, слёзы показались на её глазах. — Вместе, так вместе. Только слушайся меня, хорошо?
Вика молча кивнула, и мы начали взбираться на выступ. Я, подтянувшись, вскарабкался и поднял Вику за плечи. Шероховатая поверхность несильно прогибалась под нашим весом. Платформа была в узоре из белых клеточек.
— Может, это ловушка? — Прошептала Вика. Я внимательно осмотрелся:
— Иди строго за мной. Чуть что — беги.
Как мотыльков нас притягивала громадная синяя лампа. Мы подошли совсем близко. Клубы пара сновали внутри, и среди облаков проступил образ: безжизненная пустыня, в небе над которой парило… два солнца.
— Стой на месте, пока не позову.
Шаг. Пустыня начала таять, стекать по стенке, а под ней проступили тёмно-зелёные дождливые тропики. Шаг обратно. Снова пустыня. Чуть наклонил голову. Пустыня стала скручиваться, смешиваться с изумрудными пятнами. Шаг. Снова шаг. Ещё один. Я подошёл вплотную. Резкое движение — резкая смена картинки. Лицо почувствовало холод стекла. По всему телу пробежали мурашки.
Внутри сферы я увидел мир похожий, но чем-то отличающийся от того, в котором мы жили. Я никогда не видел таких пейзажей, странных существ. Стоило шевельнуться, повести взгляд в сторону, как мир по крупицам рассыпался, и образовывался другой.
— Можешь аккуратно подойти. — Ответа не последовало, я повернулся к Вике. Она стояла там же, спиной ко мне.
— Кость? — Пробормотала она. — Что это?
Я подошёл к ней и увидел: ровный узор клеток под ногами нарушали синие, извивающиеся линии. Траекторию предугадать было невозможно, пока я не понял. Буквы. Это были буквы. Проходя вдоль строк, я выговаривал слова по слогам:
— Ден… нь п… первь… первый. Н… небо з… земл… ля св… вет.
Я замолчал, долго смотрел в одну точку. Недостающая деталь головоломки встала как влитая.
Без остановок, быстро шагая, мы возвращались обратно.
— Мы не чувствуем боли, усталости, голода, совершенно потеряли счёт времени…
— Мы мертвы? — Вика остановилась, отпустила мою руку, растерянно посмотрела на меня.
— Я не знаю! — Я вернулся, взял Вику за руку и повёл дальше. — Что ты помнишь последнее, перед тем, как оказалась здесь?
— Как обычно? Что ты делала перед сном? — Рука Вики вновь выскользнула из моей. — Эй?
Я обернулся и увидел, что она плачет.
— Газ!.. Я открыла газ! — Рыдания заглушили её слова. Вика опустилась на пол и закрыла лицо руками. Когда она успокоилась, говорила тихо и безучастно, но в промежутках рассказа было видно: ещё немного и слёзы хлынут опять. — Синяк на руке от мамы. Он прошёл давно, я не знаю, почему опять появился. Мама и папа не живут больше вместе. Папа ушёл, мы переехали в дешёвую гигантскую новостройку на окраине города. Мама работает постоянно, а я ей будто перестала быть нужной. Она очень сильно устаёт, я понимаю, но иногда такое чувство, что ей всё равно на меня. Я хуже стала учиться. Меня мама ругает, а я ничего не делаю, как назло. Мы стали часто ссориться… — Вика не выдержала и заплакала. — Мама очень долго извинялась, никогда больше не поднимала на меня руку, но…
Я крепко обнял Вику и сказал только:
Череп отливал сиреневым, мы были уже близко.
— Я тебе тоже должен кое-что рассказать.
Руки в карманах нащупали плохо напечатанные билеты двухлетней давности. Те билеты давно выцвели, потерялись, но в кармане были новые, свежие билеты. Двухлетней давности.
— Некоторые события нашей жизни… Бьют. Я вырос без родителей. Когда я стоял на пороге квартиры своей биологической мамы, она сделала вид, будто не знает меня. Смешно, просто смешно. Ты видишь родного человека, сомнений быть не может, а он ломает перед тобой комедию.
— Зачем она так? — Мы прошли мимо черепа и направились к свалке. Из сиреневой сферы по-прежнему летели дома, автомобили, деревья, мосты и разбивались с жутким грохотом.
— Не знаю, может быть, стыдно. Думаю, перед собой в первую очередь. Но если человек решился на обман, плести его он будет до конца. Он выстроит целую вселенную лишь затем, чтобы оправдать себя. Смешно только одно: он убедит всех. Но не себя. Это всегда заметно, поэтому человек наглухо закрывается в своём мирке.
Под ногами всё чаще появлялись доски, груды камней, осколки стекла.
— А тебе в этом новом мире места нет. Ты потерян, выброшен, тебя списали. Проходят дни, месяцы, года, а ты не чувствуешь течение времени. Тебя нет в настоящем. Ты в прошлом.
Свет бил по глазам. Шум от падающих объектов нарастал. Подниматься было всё сложнее, горка становилась круче, одолевал страх провалиться под завалы мусора.
Бомбардировщик, вывеска на китайском, турбина. Впервые я почувствовал тепло, оно исходило от луча. С рёвом проносились мимо нас метеориты не сразу различимых вещей, звенели осколками мелкие предметы. Мы подошли вплотную, фиолетовый поток притягивал словно магнитным полем. Я отпустил руку Вики. Она в нерешительности посмотрела на меня. Я молча кивнул. Вика сделала шаг.
Когда я очнулась в больничной палате, возле койки стояли медсестра, мама и Костя. Он был ужасно бледен и худ, выглядел болезненно, но глаза... Глаза его были исполнены жизнью. Медсестра тихим, убаюкивающим голосом проговорила:
— Вика, не переживай, всё хорошо. Все здесь: твои мама и брат.
Последнее, что я помню, перед тем как вновь провалилась в сон: красное от слёз лицо мамы. Сознание вернулось ко мне быстро. Я пошла на поправку.
В новостях ещё долго пестрели заголовки о сумасшедшем, который бросился в реку. Говорят, когда его откачали, думали, что у парня совсем поехала крыша. Он нёс бред и требовал звонка в службы спасения. Не знаю, как, но на адрес моего дома вызов всё-таки поступил. Сумасшедший оказался из нашего дома.
Он говорил, что видел бога. Бог был мёртвым. А надежда только на нас.