Лето. I. Куда, куда вы ломанулись
— А Алёша куда собрался? — лениво спросил Миша. Он так это спросил, как будто Алёша, о котором шла речь, не лежал здесь же, на соседней кровати (всего их в комнате было четыре), уткнувшись всем лицом в какую-то толстенную книжку — в справочник Видаля, что ли. Всерьёз читать Видаля мог только Алёша. Ещё он что-то брал с блюдечка и жевал. Миша пригляделся и опознал свежую горбушку бородинского. Алёша страстно обожал чёрный хлеб и даже купил на этот счёт в букинистическом какой-то советский учебник для агрономов, но все сошлись на том, что учебник этот не был расчитан на Алёшин субэкваториальный случай.
— В травму, — сказал Николай как про безнадёжно больного.
Миша обидно заржал. Алёша перелистнул страницу и откусил горбушку.
— Я представляю, чо ему на это скажет Глинцев, — сказал Миша и поудобнее уселся на кровати Николая, прямо на подушке.
— Старший или младший? — спросил Николай. Он раскладывал в карманную таблетницу-недельку кругляши мельдония и овальные золотые дирижабли рыбьего жира.
— Безнадёжный случай, — сказал он, — в ординатуру в травму берут только наследников травматологических династий. Или по большому пребольшому блату. Или краснодипломников.
— Мы имеем краснодипломника, — сказал Николай, — очень красивый диплом. Можно сказать, под цвет глаз. У нас весь этаж ходил посмотреть. Это у вас в педиатрии красных дипломов пятнадцать штук, а у нас в лечебке сам знаешь.
— А, — поскучнел Миша, — тогда, наверное, куда угодно возьмут. Алёша, ты когда к Глинцеву пойдёшь?
— Вчера, — сказал Алёша, не отрываясь от Видаля, — вчера пойду.
— И он молчал! — возмутился Николай.
— А чего говорить-та, — сказал Алёша с непередаваемой рязанской интонацией.
— Ну тут как, — уклончиво сказал Алёша.
— Возьмут, — убеждённо сказал Алёша.
— Так, — сказал Миша, — только не говори, что он тебе предложил то же, что и Пашке Звягинцеву. Год по целевому отработать врачом общей практики в какой-то дремучей глуши не то у чукчей, не то у эвенков, одна больница на пять деревень, а единственный врач помер, потому что отравился квашеной оленятиной.
— А какое отношение наш университет вообще имеет к квашеной оленятине? — спросил вернувшийся от общего холодильника Бабуся. Он вскрыл зубами пачку колбасной нарезки и попытался по дороге цапнуть вторую горбушку с Алёшиного блюдечка, но тот не глядя хлопнул его по руке. Бабуся ойкнул и направился к продовольственному подоконнику — искать аккуратно обрезанную с двух сторон буханку.
— Целевое, — сказал он, — у университета обязательства перед министерством здравоохранения. Москва — кузница кадров. Понимать надо.
— Алёш, иди в реаниматологию, — сказал Николай мягко.
— В лабдиагносты скажи, — пожал плечами Алёша, — надо-то в травму.
— Алёша, — строго сказал Николай, — тебе Глинцев предлагал к эвенкам? На год по целевому?
— Алёша, ты больной, — сказал Миша.
— Наивный чукотский мальчик, — сказал Бабуся и хихикнул.
В комнату постучались и тут же, не дожидаясь ответа, вошли Алиса и ещё одна, незнакомая, с толстой русой косой. Бабуся присвистнул.
— Ты что здесь делаешь, Алиска, — ужаснулся Николай, — меня ж комендант побреет, если узнает, что я к нам барышень вожу.
— Это я к вам барышень вожу, — сказала Алиса, — а вы сидите как дрозды и никого никуда не водите. Нет вашего коменданта и до вечера не будет, его Толик заменяет, он сидит на вахте и впускает всех подряд. Алёша, дай хлебушка.
Алиса уселась рядом с Мишей, а та, что с косой, присела на край Алёшиной кровати.
Алёша аккуратно закрыл Видаля на бумажную закладочку, и оказалось, что это вовсе даже не Видаль, а подарочное — откуда только — издание Толкина. Из Толкина тут и там торчали, как и из остальных Алёшиных учебников, розовые хвостики закладок. По ним он сверялся, когда было настроение, со словарём.
— Можно картошечки пожарить, — сказал он смущённо и тоже сел, спрятав под кровать босые ноги. Пятки у Алёши были круглые и очень ярко-розовые, он их немного стеснялся.
— О, а пойдёмте лучше на Цветной, — сказала Алиса, — погода-то какая. К чёрту картошечку. Давайте вообще в кино.
— Алиса, — проникновенно сказал Николай, — у нас тут и так, можно сказать, кино. Наш будущий коллега намылился по целевому в глухую деревню, на целый год, врачом общей практики. Он безнадёжно отстанет от жизни, начнёт окать, замёрзнет насмерть или отравится квашеной оленятиной. Убеди его пойти в реаниматологи.
Алиса ахнула и с ужасом посмотрела на Алёшу.
— А зимовка, зимовка, Алёш? — сказала она.
— Ебтыть, — сказал Николай, — чем Глинский думал вообще, когда тебе предлагал.
— Я уже решил, — сказал Алёша. Покосился на ту, что с косой, и покраснел, хотя этого, как обычно, никто не заметил.
— Цирк, — сказал Бабуся, — с конями. Он решил.
— Это не смешно, — сказала Алиса и топнула ногою, — это страшно.
— Да ладно, — сказал Алёша, — немного всё-таки смешно. Пойдёмте в кино.
— А что в кино? — спросил тут же Бабуся.
— “Мстители”, — тут же сказала незнакомая девица, — только они заканчиваются уже.
— Неуловимые, — сказал Бабуся.
— На неуловимых-то я бы пошёл, — сказал Николай.
Алиса сердито вздохнула. Алёша украдкой открыл Толкина.
— Что такое “неминуемо”? — спросил он шёпотом у Николая, но Николай его не услышал.