Вертинский
Написание этого эссе оказалось для меня пока что самым чувственным моментом наступившего года. Предстоящий длительный отдых даёт мне возможность снова полноценно жить, бессонные ночи вновь представляются величайшей радостью, опять я могу жить глубокомысленной литературой, восхитительным искусством и самое главное музыкой. Сам текст будет пропитан моей любовью к давно ушедшей эпохе, когда эстетика была частью жизни целой страны. Именно тот факт, что Александр Николаевич Вертинский смог пронести через все скитания и возвращение на родину, где всё поменялось в корне, свою непомерную любовь к прекрасному и правильной жизни, и сподвиг меня на написание следующего текста. Мне искренне хочется ознакомить вас с удивительной биографией этого артиста. Его уникальность заключается в хотя бы в том, что, будучи непрофессиональным певцом, к тому же немного картавым, он смог своим артистическим талантом, харизмой и проницательной чувственностью добиться мировой известности. Профессиональный пианист Константин Игумнов в диалоге с Вертинским проронил даже такую фразу:
«Я должен вам заметить, что искусство двигают вперёд почти всегда дилетанты, люди, не связанные никакими канонами!..»
Я ещё никогда не тратил столько сил, чтобы подготовить одно эссе. В декабре я посетил лекцию Александра Ионова, посвящённую Вертинскому, на которой я не в шутку заинтересовался именно биографией артиста. Мне стало крайне интересно покопаться в его мемуарах, но книгу не публикуют уже больше 30 лет. Тогда я стал искать на вторичном рынке лучшие предложения, но всякая книга по достойной цене была выкуплена до меня. Практически месяц я мониторил авито в поисках нужной мне литературы, даже задумался о том, чтобы стать книжным перекупом, поскольку дело действительно прибыльное. Наконец я нашёл продавца, который ничего не смыслит в литературе. За бесценок я урвал нужное мне сокровище. Возвращаясь с Парнаса, я наблюдал за тем, как за окном проносятся обложки плейлистов "Russian doomer music", и был непомерно счастлив своему приобретению. Проштудировав мемуары, письма и интервью, я приступил к написанию этой основательной работы.
Редко можно встретить что-то неординарное и цепляющее в детстве именитых людей. Случай Вертинского является исключением. Александр и его сестра Надежда были незаконнорожденными детьми. Их мать- уроженка дворянского рода была влюблена в женатого адвоката, поэтому официально они в браке не могли состоять. За такой мезальянс её изгнали из семьи, родители перестали даже признавать её. Семья жила, что называется, во грехе. Отец же был настоящим гуманистом. Его клиентура состояла в основном из бедных людей, которым предлагалось безвозмездная помощь. Громкие дела служили лишь источником дохода, чтобы иметь возможность поддержки малоимущим семьям. Самое первое воспоминание, которое приводится в мемуарах Вертинского повествует о том, что мать он совершенно не успел запомнить. Только уже лежащую в гробу. После смерти матери сестра с братом жили поодаль друг от друга. Отец начал терять свою прежнюю хватку, брался за проигрышные дела, посреди процесса он убежал на могилу своей жены, где обессилел и упал прямо на снег. Вскоре его привели домой, но скоротечная чахотка не позволила ему больше подняться с кровати. Он захлебнулся собственной кровью в постели. На его похороны без всякого приглашения или уведомления явилась целая толпа бедняков, которая донесла гроб до самого кладбища.
Детей разделили по разным семьям. Каждый из них был обманут и думал, что никого из близких не осталось на свете. Об этом периоде оба вспоминают со слезами и горечью. Только спустя много лет в журнале "Театр и искусство" Вертинский наткнулся на знакомую фамилию. Написав письмо некой Н. Н. Вертинской, он получил ответ полный слёз. Его сестре тоже сказали, что её брат умер. Мотивы этого поступка были неясны никому. В конечном итоге семья воссоединилась, но это я уже забегаю вперёд.
За своё юношество Вертинский успел сменить 3 гимназии. Из-за отсутствия воспитания и низких оценок его отчисляли раз за разом. Вместо учебников по математике читались романы Жюля Верна и Майн Рида. Тогда он начал воровать деньги и ценные вещи из дома, за что его били пуще, чем за двойки. Вырученные таким образом средства шли не только на еду, но и на поддержку людей искусства. Вертинский покупал у обнищавшего поэта один и тот же сборник стихов "Букетик", оправдывая это тем, что нужно поддерживать искусство. Впоследствии сам Вертинский удивляется тому, что не стал настоящим вором, как обычно случается с подобными ему детьми. Настолько была сильна тяга человека к прекрасному.
Московскую юность Вертинского невозможно назвать образцовой. Он перебивался подработками, жил за чужой счет, а ещё много кутил со своими друзьями - безденежный разгул, если угодно. Даже мелким воровством Вертинский не брезговал. Его образ жизни сравним с декадентами: алкоголь, кокаин и вечные беседы об искусстве и поэзии. В те годы и в той компании, куда, кстати, всходили Александр Осмёркин, чьи работы сейчас можно увидеть в Третьяковской галерее и Иван Мозжухин, впоследствии ставший именитым актёром, Вертинский начинает писать свои первые стихи, пробует себя в роли театрального актёра, но возыметь большого успеха сразу не получается. Небольшие деньги всё же получается заработать таким образом. Средства эти идут в основном на пьянящие напитки и увеселительный порошок. В своих мемуарах Вертинский даже описал ситуацию, когда перебрал с кокаином и ему привиделся Пушкин в трамвае.
«Подходя к остановке, я увидел совершенно ясно, как Пушкин сошёл со своего пьедестала и, тяжело шагая «по потрясённой мостовой» (крутилось у меня в голове), тоже направился к остановке трамвая. А на пьедестале остался след его ног, как в грязи остаётся след от калош человека.»
Безграничное веселье и беззаботность царили в молодости Александра Николаевича, но ему уже тогда, как и на протяжении всей жизни, хотелось славы. Этот аспект характера лучшим образом раскрывает случай в Саратове, о котором речь пойдёт ближе к концу эссе.
Даже февральская революцию не изменила образ жизни московской богемы. Вертинский всё так же ходил по ресторанам с творческими людьми, обсуждал новые течения в искусстве, но сторонился политических вопросов. Москва кипела от митингов, но большинство людей делало вид, что ничего не происходит, а при упоминаниях о войне тут же освистывала. Вертинский на пару с Маяковским даже уворачивались от летящих в них бутылок, когда последний озвучил отрывок своего стихотворения:
Вам, проживающим за оргией оргию, имеющим ванную и тёплый клозет! Как вам не стыдно о представленных к Георгию, вычитывать из столбцов газет?!
Вертинский долгое время общался с Маяковским и футуристами, с которыми делил переменный успех. С публикой было не угадать- то зальют овациями, то освистают. Любое внимание полезно для артиста, даже скандальное, в этом мир совсем не поменялся. На первых порах Вертинский брал только своей природной чувственностью, его особенно любила женская половина публики. Позже его стихи стали более осмысленными, в них появлялся нарратив. О многих вещах, упомянутых в ранних песнях Вертинского, ещё никто не пел. Это было чем-то новым, отчасти аморальным, но проблему стоило искать не в песнях и не в образе грустного клоуна «Пьеро». Как и любое искусство, песни Вертинского были лишь отражением действительности, которая никогда бывает под стать всем.
Шла Первая мировая война. Сначала он помогал с носилками в Москве, потом и вовсе устроился санитаром на медицинском поезде. "Брат Пьеро" попросил он записать себя. Любовь к самым обычным людям, вероятно переданная от отца, сподвигла Вертинского помогать раненым. Он произвёл около 30 тысяч перевязок, боролся за жизнь тех людей, от которых даже врачи отказывались. Несмотря на свою уже немалую известность в Москве, он избрал благороднейший путь, спасая от гибели простых солдат. Сейчас даже сложно представить ситуацию, когда популярный артист бросает собственную деятельность и начинает протягивать руку помощи своему народу. Почему-то подобный жест в настоящее время расценился бы в качестве политического, но всё же не стоит пускать рассуждения на эту скользкую тропу. Вертинский честно и кропотливо подходил к своему труду, но в один момент он получил телеграмму, в которой говорилось о смерти его сестры Нади. Было две версии: самоубийство и передозировка кокаином, на который сестру подсадил сам Вертинский. Официальной версией считается первая. В таких случаях людей не могли отпеть в храме, чтобы похоронить на кладбище. По приезде в Москву Вертинский решил поискать вещи сестры и могилу, но всё было тщетно. Так он и потерял своего последнего близкого человека на свете.
Так не плачьте ж, не стоит, моя одинокая деточка. Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы. Лучше шейку свою затяните потуже горжеточкой И ступайте туда, где никто Вас не спросит, кто Вы.
После вышеописанных событий, Вертинский уже не возвращается на санитарный поезд, а продолжает свою богемную жизнь в Москве. Он знакомится с уже упомянутым актёром Иваном Можухиным и актрисой Верой Холодной, в которую быстро влюбляется и посвящает ей несколько своих песен. Тогда образ грустного клоуна Пьеро становится его визитной карточкой. "Ариетки Пьеро" облетели всю страну. Публика могла как с восхищением принимать творчество Вертинского, так и негативно отзываться о нём, считая весь образ артиста декадентским и пошлым, что привлекало только больше внимания и славы.
Основную популярность Вертинский получил в период 1916-1919, всего за 3 года став невероятно знаменитым. Это первый человек в русской культуре, который объединил в себе образ поэта, композитора и певца.
Было решено устроить Вертинскому бенефис. Это был ошеломляющий успех, пришлось нанять трёх извозчиков, чтобы доставить подаренные цветы домой. Это событие произошло 25 октября 1917 года (7 ноября по новому стилю), в день начала революции.
Этот этап стал отправной точкой в жизни Вертинского. Он видел, что большевики начинают разрушать Россию, убивать невинных и уничтожать всё, что было дорого людям. Он лично застал время, когда молодых юнкеров расстреляли в Кремле. Потрясение не прошло мимо Вертинского, тогда он написал одну из самых душещипательных песен.
Я не знаю, зачем и кому это нужно, Кто послал их на смерть недрожавшей рукой, Только так беспощадно, так зло и ненужно Опустили их в Вечный Покой!
Он ясно понимал чем для него могут обернуться такие строки, но сидеть тихо Вертинский не мог. Не просто так он назвал эту песню "То, что я должен сказать".
Революционеры чуть не убили Вертинского в 1917 году, но он был достаточно богат и популярен к тому времени, чтобы откупиться от недоброжелателей. В ход пошли всё нажитое Вертинским за долгие годы: меха, серебро и золото. Он очень любил красоту, жил в роскошных апартаментах, носил костюмы, пошитые на заказ, питался в лучших ресторанах и старался ни в чём себе не отказывать. Из своей квартиры он сумел забрать только пачку денег. После этого страшного эпизода он покинул Москву, уехав в Одессу, до которой разрушительная волна красного террора дошла в скорейшем времени. В этот переломный момент российской истории утратилась всякая возможность для жизни интеллигенции- культурного базиса страны.
Это будет самой обширной частью эссе, в которой я не смогу рассказать абсолютно обо всём, что успело произойти за четверть века. Вертинский вспоминает, что на эмиграцию толкнула его скорее глупость, нежели настоящее желание покинуть родину. Сложно ответить на вопрос много ли в этом утверждении правды. Мемуары он писал уже вернувшись в Советский Союз, поэтому было бы логично предположить, что часть правды он утаил, чтобы не рисковать безопасностью семьи и своей собственной. Правда всё же есть, и заключается она в том, что он всегда был человеком аполитичным. В эмиграции, что тогда, что сейчас, было принято негативно отзываться о родной стране. Вертинский очень любил Россию, поэтому ему было некомфортно слышать, а тем более говорить плохо о своей родине.
За 25 лет эмиграции Вертинский повидал весь мир. Большую часть он прожил, конечно, в Париже, где находился центр российской эмиграции, но гастролировал он почти по всему свету. Бесчисленное количество стран, знакомств и событий будет описано ниже, а началось всё в Константинополе, куда прибыл пароход, полнящийся российской интеллигенцией с Александром Николаевичем на борту.
Прибыл Вертинский в Турцию со своим другом Борисом Путятой, где они сразу же заселились в самый фешенебельный отель "Пера Палас". На улицах встречалось множество знакомых лиц. Встречали всех с улыбкой, предлагали зайти в русские рестораны, где под выпивку и закуску общались по душам с другими эмигрантами.
Очень удачной оказалась встреча с русско-турецким дипломатом, который помог Вертинскому открыть собственное кабаре "Черная роза". Это небольшое заведение помогало оставаться на плаву многим молодым певцам и артистам. Сам Вертинский выступал практически каждый вечер, чтобы и дальше иметь возможность красиво и роскошно жить. Не всегда ему удавалось включить в программу собственные произведения, поскольку местной публике импонировали цыганские ритмичные произведения. Свой талант Вертинский использовал на максимум, прославившись на чужой земле. Даже султан пригласил его для личного выступления в свой дворец.
Интересными мне показались заметки Вертинского про устройство эмигрантов в Турции. Если говорить коротко, то легко почти никому не было. Ассимилироваться в Турции становилось непосильной задачей, ведь количество русский росло с каждым днём. Кто-то умудрялся открыть свой ресторан, кто-то кабаре, магазин, адвокатскую фирму, булочную или аптеку. Работали в них в основном русские, клиентами тоже были русские. Бывшие генералы и князья чистили картошку и мыли посуду. Особенно предприимчивые занимались торговлей на собственных судах, а когда появлялись ограничения, то просто продавали свои пароходы и хорошо жили на вырученные деньги. Таких, конечно, можно было пересчитать по пальцам, основная масса бедствовала, работая за еду. Женщины спешно выходили замуж, но требовали выкупить из ломбардов свои украшения и меха, просили выписать из Советской России своих родственников, приобрести апартаменты, машину и тд. Уже бывшие военные сидели на английских пайках, дожидаясь своего часа, чтобы вернуться в Россию вместе с английским флотом. Если подводить всё к какому-то итогу, то знать потеряла практически всё, чтобы сохранить честь, предпринимателям пришлось изрядно потрудиться, чтобы выжить, но никому эмиграция не далась без тягостей и разочарований. Некоторым даже не удалось победить голод.
Время шло, Турция вводила новые декреты и законы, ограничивающие свободу эмигрантов, а денег стало хватить только на жизнь. Закрывались под давлением новых правил рестораны, игорные дома, кабаре и магазины. Поэтому Вертинский задумался о том, что пора бежать куда-то дальше. Из документов было только свидетельство несуществующей страны. Тогда один из театральных знакомых помог Вертинскому раздобыть поддельный греческий паспорт на фамилию Вертидис, чтобы с ним добраться до Румынии.
«Можете ездить по всему свету, только старайтесь никогда не попадать в Грецию, а то у вас его моментально отберут!»
Новая страна принимала эмигрантов не слишком радушно. Та часть Румынии, куда приехал Вертинский со своим партнёром, состояла из молдаван, турков, цыган, венгров и карпатских народов. Она жила по собственным неписаным законам, где без нескольких взяток нельзя было провести даже одного концерта. Местные обычаи натурально унижали музыкантов, заставляя их за пачку ассигнаций играть стоя на коленях перед богатым гостем. Внутри даже одного оркестра не было доверия к своим людям. Во время антракта один из музыкантов спускался с подносом для податей в одной руке, а в другой должен был удерживать живую муху. Делалось это для того, чтобы собирающий не мог прикарманить часть денег себе. Если румыну приглянулась одна из вещей или даже ваша дама, то нужно было отдать ему всё, что только он потребует. В противном случае от пакостей было не уберечься. В мемуарах было приведено несколько случаев, подтверждающих всё вышеописанное, но я вскоре приведу пример Вертинского.
В то время Кишинёв был частью Румынии, но население состояло в основном из русских. Поэтому Вертинский давал там много концертов. Он отправился в турне по Бессарабии, где снова увидел множество вывесок на русском языке. Носильщики, извозчики, продавцы и даже нищие говорили по-русски. Что-то родное на «чужой» земле. Всё это вызывало чувства чистой нежности.
Как все эти картины мне близки, Сколько вижу знакомых я черт! И две ласточки, как гимназистки, Провожают меня на концерт.
Была ночь перед концертом в городе Бендеры, что находился прямо на берегу Днестра. Через реку виднелась родина, манящая и отпугивающая одновременно. Наблюдая за маковками церквей, стадами коров и ходившему туда-сюда часовому, невольно в мыслях Вертинского пронеслась буря вопросов и сомнений. Сможет ли он вернуться хоть когда-то домой, нужен ли он будет нужен там хоть кому-то? Деловой партнёр приметил сидевшего на камне артиста, подбодрил его и вернул в гостиницу, где были написаны заключительные строчки песни.
А когда засыпают березы И поля затихают ко сну, О, как сладко, как больно сквозь слезы Хоть взглянуть на родную страну!..
Пишу я это эссе и задумываюсь о том, что на месте Вертинского может оказаться любой. В такие моменты любой человек, особенно творческий начинает тосковать по родине. Непреодолимое и непобедимое чувство ностальгии охватывает даже тех, кому противны изменения и репрессивные законы. В такие моменты невольно начинаешь разграничивать такие понятия, как страна и государство. Государство — это законы, власть, войны и запреты. Страна — это ваша культура, друзья, привычный быт и жизнь, которая будет меняться уже без вас. В бегстве от одного невозможно сохранить в себе второе. Прошу всё же меня простить за это лирическое отступление, вернёмся к Вертинскому.
Турне подходило к концу. Не без помощи коррупции, но удалось отыграть во всех назначенных городах. Проблемы начались сразу по возвращению в Кишинёв. Вертинского обвинили в большевизме, пропаганде, называли советским агентом и инкриминировали чуть ли не попытку революции. Бессарабия, которая долгое время принадлежала Российской Империи, была населена русскими людьми. Вертинский пел свои ностальгические песенки, в которых просто оставался аполитичным. Даже в этой позиции власти Румынии рассмотрели пропаганду советского строя. Вертинского арестовали, забрали под следствие, возили по допросам, а деньги, которые решали в этой стране всё- не помогали. Оказалось, что Вертинский обидел любовницу местного влиятельного генерала, когда отказался выступить на её концерте. Так он и угодил в тюрьму.
Камера состояла из русскоязычных людей, которые знали Вертинского в качестве хорошего певца. Он оценил их удивительную возможность чувствовать каждую ноту и фразу в песнях, которая свойственна только людям в неволе. В той же камере он познакомился с Вацеком- вором «международного класса». Он был богат, воспитан, красив, а также оказался отличным собеседником, с которым они быстро сдружились. В силу своих привилегий, он мог получать блюда из ресторанов и вино, чем охотно делился с товарищами по несчастью. Благодаря своему интеллекту он всегда выходил сухим из воды и играл только по-крупному. Даже взятки он давал невероятно редко, так как не было доказуемых оснований для его задержания. Вертинский провёл в тюрьме не больше месяца, но после освобождения ему не вернули крупную сумму денег (50 тысяч лей), полученную за турне.
Чтобы заработать хоть что-то, пришлось выступать в третьесортном шантане (ресторан с открытой сценой), где Вертинскому платили 500 лей в месяц. Этого хватало только на второклассный отель и еду. Мысли о переезде в Польшу наводились сами собой. Была только одна загвоздка- на переезд требовалось не меньше 20 тысяч лей. Таких денег не было ни у Вертинского, ни у его делового партнёра, ставшего уже постоянным. Вертинский быстро перешёл от грязного шантане до самого фешенебельного ночного кабака Будапешта, где получал уже 1500 лей в месяц. Помощь пришла откуда не ждали. Вацек- тот самый вор, с которым особенно сдружился Вертинский в тюрьме, безвозмездно дал 30 тысяч лей, чего с избытком хватило на переезд в Польшу.
«Я не хочу, чтобы ты служил в этом воровском притоне. Такой артист, как ты, не должен петь этим паразитам. Уезжай немедленно»
Постоянная близость к родным местам навевала мысли о том, что может и не стоило покидать родину, ведь на чужбине Вертинский был вынужден выступать в грязных кабаках, куда публика шла в основном поесть и выпить. Приходилось постоянно преступать своё самолюбию и тягу к славе. Вертинский думал, что на родине он мог бы петь в театрах, где всё внимание было бы сконцентрировано только на нём. Гонорары были бы такими, что хватало бы на самую лучшую и роскошную жизнь, а на все проступки закрывали бы глаза. Только смотря на эту ситуацию через призму времени и знание истории, я понимаю, что Вертинский глубоко заблуждался. Стоит только вспомнить, что Шостаковича, Прокофьева и многих других деятелей искусства в 30-е годы признали формалистами, запретив ставить свои произведения, лишив всякой возможность творить на многие годы вперёд. Судьбы Гумилёва, Мандельштама и Ахматовой вам и без меня известны. Не существовало той силы, которая могла бы остановить лавину советской цензуры. Эмиграция калечила жизни многих талантливых людей, но всё же сохраняла возможность русской культуре существовать и развиваться, ведь на родине на протяжении многих лет такого шанса не представлялось. История не терпит сослагательно наклонения, но факты говорят сами за себя. Не было бы того всемирно известного «русского Пьеро» с его бананово-лимонным Сингапуром.
Об этой стране Вертинский писал не слишком много, но только хорошее и с огромным восторгом. Он вспоминал, что публика с особым интересом посещала его концерты. После выступлений толпа тянулась за кулисы, чтобы поговорить с русским человеком, прикоснуться к частичке русского искусства. Варшава была похожа на дореволюционный Петербург. Город времён балов, кутежей и нарядных гвардейцев. Мужчины вызывали друг друга на дуэли из-за женщин, в театрах балеринам дарили букеты с человеческий рост, богатые люди часто путешествовали и просаживали в Монте-Карло несусветные суммы. Книжные лавки полнились переводами русских писателей и поэтов. Польша была глотком свежего воздуха, где уже не приходилось прогибаться под публику, ведь аудитория была благосклонна и заинтересована.
В Польше Вертинский познакомился со своей первой женой. О ней он не упоминает даже в своих мемуарах, возможно, из уважения к Лидии Владимировне- второй и последней жене. А может он был несчастлив в браке, поэтому не хотел даже не вспоминать о нём. Точной информации об их личной жизни не сохранилось, только документы, подтверждающие факт брака и развода. Рахиль (Раиса) Потоцкая- первая жена Вертинского. Рахиль была из очень богатой семьи, после замужества взяла имя Ирен Вертидис (из-за поддельного паспорта). Официально этот брак продлился с 1923 по 1941 год. Точно можно сказать, что когда-то он был по уши влюблён в эту женщину, посвятив ей песню «пани Ирена», которая была горячо принята польской публикой.
Я безумно боюсь золотистого плена Ваших медно-змеиных волос, Я влюблен в Ваше тонкое имя «Ирена» И в следы Ваших слез.
Это был 1922 год, тогда Вертинский впервые предпринял попытку вернуться на родину. Он познакомился за ужином с советским послом Войковым, который предложил ему свою помощь. Вертинский заполнил анкеты, приложил к ним личную резолюцию посла, но получил отказ.
Сначала польское правительство гостеприимно относилось к иностранным актёрам, певцам и музыкантам. Со временем в Польше становилось всё труднее получить визу с правом на работу артистам. Официальных причин находилось немало, но реальная была такова- союз польский артистов стремился снизить конкуренцию. В 1923 году уже не получилось получить полноценную визу с правом выступлений, а в Польшу необходимо было вернуться, чтобы записать свои песни на винил. Помогла трёхдневная транзитная виза. За это время была записана первая пластинка Вертинского.
Государство, задавленное Версальским договором, переживало не лучшее время. Люди, убитые горем поражения в войне, уже привыкали к скромной, полуголодной жизни. Поэтому даже обычная быт иностранцев казался им роскошью. Лилось много негатива в адрес приезжих. Со временем это прошло, немки стали принимать моду, навеянную русскими женщинами. За ними подтянулись и мужчины. Страна становилась более светской.
В немцах есть такие черты, которые могут быть получены только от рождения, поэтому почти никому не удаётся удачно ассимилироваться в Германии. Вертинский описывает их исключительную особенность подчиняться любому закону или запрету вне зависимости от обстоятельств. Проходил послевоенный митинг, который разгонялся действующей армией. Когда послышался первый залп ружей, то люди принялись не бросаться во все стороны, как это обычно происходит, а убегать по дорожкам, ведь на газонах стояли таблички «Verboten!»- Запрещено! На киностудии, где регулярно снимался Вертинский работал сторож, запомнивший актёра в лицо. Но стоило один раз забыть пропуск, то прохода на съёмочную площадку не было. Из-за такого простоя студия теряла десятки тысяч марок, зато сторож не нарушал предписания. Русскому человеку сложно такое перенять. Я и сам когда-то давно был в Германии. Остановился посмотреть неподалёку от пешеходного перехода что-то на картах, когда я разобрался с маршрутом то обнаружил, что водитель автомобиля всё это время терпеливо стоял на перекрёстке, пропуская меня. Рассказываю я эту историю для того, чтобы всем стало понятно, что за 100 лет немцы не утратили этой уникальной черты. В России бы, при тех же обстоятельствах, водитель давно бы уже проехал, заметив, что я не собираюсь переходить улицу. Формально, он бы нарушил закон, но опыт подсказывает, что никаких последствий не было бы. Только в советское время за исполнением закона следили строго. В царское время, как и сейчас закон существовал в основной на бумаге. Есть даже что-то позитивное в этом явлении, когда человек может осознанно нарушить абсурдный запрет без всякий последний.
Вернёмся всё же обратно на 100 лет назад. Русская эмиграция не задерживалась надолго в Германии. Страна переживала экономический кризис, гастрономическим разнообразием не изобиловала, а под боком находился Париж- излюбленное русской интеллигенцией место. Дополнительным фактором выступал шовинистический настрой немцев, которые не брали русских на работу и относились ко всем без всякого гостеприимства.
«Так, Франция представляется чем-то лёгким, ажурным, каким-то кружевом, сотканным причудливым узором из славных имён, которые творили французскую литературу, искусство, науку, — имён людей, поднявших высоко над миром факел идей, в свете которых свыше столетия жило все прогрессивное человечество.»
Париж- неповторимо прекрасный город. Веками здесь жила и процветала вся европейская культура. Это город, где чтится человеческая личность и её свобода. Любой эмигрант мечтал попасть во Францию сильнее, чем даже в Америку. Каждый желающий без труда мог устроиться на работу и с лёгкостью освоиться. Русским людям было особенно комфортно в Париже, ведь Россия в царские времена перенимала многое из французской культуры. В начале ХХ века Россия и Франция были некими партнёрами в области культуры, память о "русских сезонах" ещё сохранялась в Париже. Французский язык изучался во всех гимназиях и лицеях, как сейчас преподаётся английский. От Первой Мировой войны, унёсшей жизни миллионов мужчин, пострадала вся Европа. В отличие от Германии, где немцы не брали на работу иностранцев, Франция очень ценила любой мужской труд. Десятки тысяч русских эмигрантов работали на заводах Рено, Ситроен и Пежо. Сельское хозяйство тоже нуждалось в сильных руках, поэтому Франция была раем для эмиграции.
Париж всегда являлся городом свободных нравов. Густонаселённый город кипел молодыми и бодрыми взглядами. Время и обстоятельства сыграли свою роль. Если во всех странах, где побывал Вертинский было практически запрещено говорить о большевиках и положительно отзываться о советских изменениях, то во Франции царила свобода слова. В русской газете "Бодрость" молодые русские люди открыто проявляли симпатию к своей родине. Причём мотивы были самыми добрыми. Редакторы писали о том, что русским нужно продолжать учиться, вбирать в себя всевозможные знания и опыт, чтобы в нужный час вернуться на родину и помочь ей. На этой почве завязывались семейные ссоры и разногласия между старшим поколением и их сыновьями. Каждая из сторон была по-своему права, но одни видели и потеряли слишком много, а у других пыл бить ключом. Юные люди всегда проявляют особый интерес к новым идеям.
Сам Вертинский пользовался ошеломительным успехом, объезжая со своими турами всю Европу. Его постоянно приглашали на светские рауты, где он знакомился с высшим светом Парижа. Однажды он даже обедал с принцем Уэльским, который был знаком с творчеством певца по пластинкам. Если Польша была глотком свежего воздуха, то в Париже Вертинский дышал полной грудью. Выступал он преимущественно в лучших ресторанах Парижа, куда заходили английские принцы, Ротшильды, король Румынии и легенды киноэкранов- Чарли Чаплин, Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих. Многие из них знакомились с Вертинским и интересовались русской музыкой. Окружение Вертинского включало в себя всевозможных князей, банкиров, миллионеров, успешных актёров и актрис. Он даже дружил с Фёдором Шаляпиным, с которым проводил целые ночи, беседуя о том о сём.
Хочу поделиться небольшим наблюдением. В России было принято встречаться с друзьями и знакомыми у себя дома, а во Франции почти всегда собирались в ресторанах и кабачках. Параллель со мной и моими друзьями строится сама собой. Получается, что мы живём по-французский.
Колоссальная часть денежных средств поступала во Францию от американских туристов. Владельцы ресторанов сговаривались, чтобы богатого, но безрассудного клиента отправить на машине из своего заведения в ресторан своего "партнёра", получая определённый процент от счёта. Музыканты охотнее выступали перед американцами, ведь получить щедрые чаевые у таких клиентов было проще простого. У туристов даже существовала забава, когда после спектаклей в "Гранд Опера", прямо в нарядных фраках они шли смотреть на "дно" Парижа. Их отводили в грязное заведение, где проводили время апаши, воры и проститутки. В моменте завязывалась драка, бились бутылки, стаканы и лампы, в полной темноте кто-то кричал: "Убили! Полицию!". Тогда испугавшихся туристов выводили через чёрных ход. Всё действо всегда было только постановкой, где актёры небольших театров могли получить разовый гонорар от туристических фирм. Настоящее "дно" находилось в пригородах. Там люди существовали в ветхих лачугах, полуразрушенных домах, семьи жили впроголодь, но за общим великолепием Парижа этого никто не хотел замечать.
Советские газеты можно было купить в Париже, но большим спросом они не пользовались. Были они слишком сухи и деловиты, никаких сенсаций, а только отчёты, указы, резолюции. В них часто можно было увидеть знакомые по сей день фразы- "Разложение", "Гнилой Запад". Ранее я писал о том, что Вертинский очень любил родину и в каком-то смысле оставался патриотом, но даже его смешили эти реплики в газетах. Он сам вспоминает, что эмигранты, которые смогли добраться до Парижа, ни в чём себе не отказывали. Мужчины носили костюмы ручного пошива, их жёны купались в платьях и в золоте с бриллиантами.
"Берегите складку на брюках русской эмиграции"- издевательски отвечал Дон Аминадо советским газетам. О родине всё же не забывали, но вспоминали только берёзки, белые ночи и былую жизнь.
В 1933 году стало неспокойно находится во Франции. В соседней Германии стал набирать популярность фашизм. В самом Париже зверские убийства участились, один газетный заголовок не успевал сменить следующий. В городе начали обвинять чиновников в коррупции и продажности, развешивались агитационные плакаты. Общественное настроение становилось всё более и более революционным, начинались восстания. Народные депутаты прятались за броневиками. Восстание удалось подавить, но ценой многих жизней. Вертинский засуетился, нашёл ангажемент на ряд концертов в Палестине, куда отправился на французском пароходе из Марселя.
Восток разительно отличался от привычной уже Европы. Новые сказочные пейзажи, небольшие города, густо набитые примитивными кафе, торговыми лавками и базарами. Люди были удивительно ленивыми, доходило даже до того, что покупателю самому приходилось брать лестницу, чтобы достать с верхних полок понравившейся товар, пока владелец лавки спокойно покуривал кальян. Никто никуда не спешил, это казалось непривычным после высокого темпа жизни в европейских городах-миллионниках.
Вертинский вспоминает об антагонизме внутри Палестины. Конфликт находился на каждым уровне. Страна была бедна, пользовалась благотворительностью других государств, поэтому сама развивалась слабо. Люди были ленивыми и бесчестными. Единственным развитым центром был Тель-Авив (тогда ещё не существовало Израиля), куда молодые и светлые умы съезжались со всего света. Ещё до признания Израиля независимым государством, палестинское население конфликтовало с еврейским. Пока одни развивали города, строили дома, дороги, привозили знания из других стран и основывали университеты, другие настаивали на том, что это Святая Земля, которая принадлежит только им.
На последнем концерте Вертинского в Иерусалиме было около 7 тысяч слушателей. Русские научились эмигрировать в Израиль ещё до того, как он стал государством. (Простите, не удержался)
В Соединённые Штаты Вертинский отправился на лайнере исполинских размеров. Когда океан проявлял милость, оставаясь тихим и спокойным, то тысячи людей праздно разгуливали по ресторанам, дансингам, открытым палубам и теннисным кортам. В один вечер океан бушевал, поэтому залы оставались полупустыми. Вертинский включил радио, настроился на французскую волну, где услышал свою песню. Это, конечно, польстило ему, но после собственной композиции он вспомнил стихи Надежды Тэффи:
Мимо стёклышка иллюминатора Проплывут золотые сады, Пальмы тропиков, солнце экватора, Голубые полярные льды… Все равно… где бы мы ни причалили, Не поднять нам усталых ресниц…
Тогда Вертинский мысленно нырнул в прошлое, вспоминая все годы эмиграции и представляя грядущие скитания. Тогда родились строчки песни «О нас и о Родине», которую невзлюбили за границей. Из-за неё Вертинского освистывали и пытались даже сорвать концерты, но это только лишний раз доказывает, что артист писал и пел душой, а не старался угодить зарубежной публике.
Проплываем океаны, Бороздим материки И несем в чужие страны Чувство русское тоски. И никак понять не можем, Что в сочувствии чужом, Только раны мы тревожим, А покоя не найдем. И пора уже сознаться, Что напрасен дальний путь, Что довольно улыбаться, Извиняться как-нибудь. Что пора остановиться, Как-то где-то отдохнуть И спокойно согласиться, Что былого не вернуть. И еще понять беззлобно, Что свою, пусть злую, мать Все же как-то неудобно Вечно в обществе ругать. А она цветет и зреет, Возрожденная в Огне, И простит и пожалеет И о вас и обо мне!..
До этого я старался приводить отрывки, самые яркие и сильные строчки, но в данный пример относится к тем, где из песни слов не выкинешь. В буквальном и фигуральном смысле. Эта песня стала смелым ответом всем тем, кто безнадёжно жил прошлым, думал о спасении России, находясь вдали от родной земли. Как бы негативно я не относился к Советскому Союзу, но нельзя закрывать глаза тот факт, что страна была мировой державой, поэтому слова «А она цветет и зреет» были полной правдой. Как уже было сказано выше- песню и самого Вертинского невзлюбили за такую позицию. Сразу вспоминаются наши дни. Благодаря цифровому пространству очень легко заметить, что ситуация повторяется в точности. Эмигранты крайне негативно относятся к людям, которые решили поддержали Россию. У них уже сформирована общая позиция, свой взгляд и своя правда. За «другую» правду в твиттере принято «отменять». Варламов, Кац, Ходорковский диктуют свои постулаты о том, как правильно жить и менять Россию. А сколько в Грузии открылось русских заведений… Успешных, как «Branch Garage» или провальных, как веган-кафе «Фрик». Поведение и действия людей поменялось едва ли. Иными стали только первопричины. В одном случае люди бежали от резкой смены власти, а в другом они бегут от её несменяемости.
Стоило только пришвартоваться пароходу, так он сразу оказался окружённым журналистами. Суматошные, небрежные, вечно куда-то спешащие интервьюеры испортили первое впечатление об Америке. Вертинский не привык к такому обращению, его даже немного оскорбило происходящее. В глазах Вертинского Париж оставался самым красивым городом в мире, поэтому даже стоэтажные небоскрёбы не произвели должного эффекта. В первый же вечер его отвели в кинотеатр. Ему не понравилась не столько картина, сколько желание Голливуда угодить обывателю.
Америка запомнилась Вертинскому необычным для него образом жизни, очень похожим на нынешний. Беготня, суета, работа. Перекусы в кафе или на работе, полуфабрикаты, которые только на обёртке выглядят аппетитно, а свежая еда казалась безвкусной. Особенно досаждала реклама, которая подстерегала на каждом шагу. Всё, что считается сейчас обыденным, казалось Вертинскому чем-то новым и экстраординарным. Начиная от холодильников и посудомоек, заканчивая неоновыми вывесками, которые не тухли даже после закрытия заведения. Также Вертинский сетовал на театральный и музыкальный вкус американцев. Условного Шаляпина или Рахманинова слушали только «избранные». Рядовой обыватель предпочитал кино и незамысловатые постановки на Бродвее, которые Вертинский расценивал как халтурные и невыразительные.
Первый концерт оказался одним из самых волнительных для Вертинского. Последним экзаменом он назвал это выступление. Его пугало количество людей (2,5 тысячи), новая публика, привыкшая к песням другого рода, особенно переживал Вертинский за своё новое произведение, которое ещё ни разу он не исполнял. Всё же «чужие города» оказались именно той песней, которая до глубины души поразила каждого.
Принесла случайная молва Милые, ненужные слова: «Летний сад, Фонтанка и Нева». Вы, слова залетные, куда? Там шумят чужие города, И чужая плещется вода, И чужая светится звезда.
Концерт завершился бурными овациями. За кулисами Вертинского уже ждали его друзья: Шаляпин, Рахманинов и Марлен Дитрих. Об этом концерте и о последующих писали в газетах. Вертинский абсолютно точно вышел безоговорочным победителем.
Вертинский выступал во всех крупных городах Америки, но для него каждый их них казался похожим на предыдущий. В Голливуде практически не было развлечений. Днём мелкие актёры и статисты сидели по домам в ожидании звонка с киностудии, чтобы заработать свой скромный гонорар. Улицы пустовали. Вечером тоже было нечем заняться. После яркой, эмоциональной, богемной жизни в Европе, ему было скучно в США. Все работали, по вечерам ходили в кино, которое было в разы популярнее театров и оперы. Такая массовая культура начала быстро досаждать.
Китай стал последней страной, которую посетил Вертинский за долгие 25 лет эмиграции. По пути в Шанхай его ограбили. Украли ноты, денег не было даже на гостиницу. Назначенный концерт мог сорваться, но организаторы помогли разрешить все вопросы. В гостиницу к Вертинскому послали талантливого пианиста, который не был знаком с творчеством артиста. Пианист попросил Вертинского спеть что-нибудь, чтобы подобрать ноты на слух. Через секунду он уже аккомпанировал, это стало спасением. Вертинский не планировал проводить в Шанхае, но началась Вторая Мировая война, поэтому границы неожиданно закрыли.
Узнав, что уже упомянутый несколько раз Иван Мозжухин тяжело болен и находится в бесплатной клинике во Франции, Вертинский организовал благотворительный бал в пользу своего близкого друга. В разгар вечера он получит такое извещение по телефону: «Иван Ильич Мозжухин умер. Только что получена телеграмма». Вертинский вышел на сцену, поднял руку и остановил веселье: «Наше желание помочь Мозжухину запоздало. Он умер… Программы больше не будет. Бал закончен…»
Собранные деньги было решено направить в шанхайскую больницу, чтобы каждый русский человек мог получить необходимую медицинскую помощь.
Именно в Шанхае Вертинский познакомился со своей женой. На тот момент ей было 17 лет, а самому Вертинскому 51. Мать девушки была категорически против связи дочери с Вертинским. Он был загульным артистом, кутёжником, разница в возрасте поражала. Спустя несколько лет она поубавила свой пыл и дала согласие на свадьбу. В 1942 году они поженились.
Самое смешное, что именно в год знакомства со своей будущей женой Вертинский написал самую "мужскую" песню. Учитывая ревнивый характер Лидии Владимировной, то мне кажется, что эта песня была неким заигрыванием с ней.
Как хорошо без женщин и без фраз, Без горьких слов и сладких поцелуев, Без этих милых слишком честных глаз, Которые вам лгут и вас еще ревнуют! ... Как хорошо с приятелем вдвоем Сидеть и пить простой шотландский виски И, улыбаясь, вспоминать о том, Что с этой дамой вы когда-то были близки. Как хорошо проснуться одному В своем веселом холостяцком «флете» И знать, что вам не нужно никому Давать отчеты, никому на свете! А чтобы проигрыш немного отыграть, С ее подругою затеять флирт невинный И как-нибудь уж там подстраховать Простое самолюбие мужчины!
Примерно в те же годы Вертинский обращается в посольство СССР, чтобы получить возможность вернуться на родину. Этот процесс затягивается на несколько лет, но всё же исход оказывается удачным. Но одно обстоятельство вынуждает Вертинского отказаться от возвращения в Советскую Россию. Его жена Лидия Владимировна оказывается беременной. В июле 1943 рождается его первая дочь Марианна. С появлением ребёнка Вертинский снова подаёт прошение в посольство. Нехотя его удовлетворяют. И в 1943 году, в разгар Второй Мировой войны Вертинский со своей женой, грудной дочкой и тёщей возвращается на родину.
Долгожданная, вожделенная родина... Вертинский возвращается в Москву, а война идёт полным ходом. Может показаться удивительным тот факт, что Вертинского в такое тяжкое для страны время поселили в лучший номер гостиницы "Метрополь". Но не стоит терять из внимания фигуру Сталина, который оберегал Вертинского до самой смерти. В коллекции Иосифа Виссарионовича хранились все пластинки Вертинского. Сам Вертинский был несказанно рад возвращению, поэтому немедля начинает давать концерты по всему государству и даже на фронте, чтобы поддержать страну чем умеет.
В 1944 году случилось ещё одно знаменательно событие в жизни Вертинского. Родилась вторая дочка. Анастасия и Марианна Вертинские стали известными киноактрисами с Советском Союзе. Сам Александр Николаевич не дожил до триумфа своих дочерей, но безумно любил их, обеспечив им счастливое детство.
У меня завелись ангелята, Завелись среди белого дня! Все, над чем я смеялся когда-то, Все теперь восхищает меня! Жил я шумно и весело — каюсь, Но жена все к рукам прибрала. Совершенно со мной не считаясь, Мне двух дочек она родила.
Необходимо сказать, что из 130 песен Вертинский мог исполнять только около тридцати. Большая часть песен имела печальный и трагичный характер, поэтому советская цензура позволила исполнять только патриотические и нейтральные произведения. Репертуар во всё своём объёме он мог исполнять только Сталину, который приглашал его на личные встречи, чтобы послушать песни Вертинского. Сталин даже ничего не говорил, а только молча слушал около часа, после чего так же молча вставал и уходил. На таких неофициальных выступлениях было всего 3 человека: Александр Вертинский, его аккомпаниатор Михаил Брохес и Иосиф Сталин.
В 1948 вышло постановление об опере «Великая дружба». Постановление осуждало формализм в музыке, но лучше почитайте об этом сами. Когда Сталину принесли это постановление, то он зачеркнул статью о Вертинском и сказал: «Дадим артисту Вертинскому дожить на родине». Остальным повезло меньше…
Вертинский давал по 20 концертов в месяц, чтобы содержать свою семью, дарить детям игрушки и баловать жену всевозможными подарками. Но за 14 лет его ни разу не взяли на радио, не написали ни одной рецензии на его творчество. Его будто бы не существовало. Вертинский был человеком очень гордым и независимым, поэтому держал всю обиду в себе. Только за год до своей смерти он написал письмо заместителю министра культуры:
«Где-то там: наверху всё ещё делают вид, что я не вернулся, что меня нет в стране. Обо мне не пишут и не говорят ни слова. Газетчики и журналисты говорят: «Нет сигнала». Вероятно, его и не будет. А между тем я есть! Меня любит народ (Простите мне эту смелость). Я уже по 4-му и 5-му разу объехал нашу страну, я заканчиваю третью тысячу концертов!..»
Я в самом начале обещал рассказать о случае в Саратове в 1954 году. Чтобы понять всю вожделенную тягу Вертинского к славе и всеобщему признанию, стоит ознакомиться с отрывком следующего интервью. Наталия Ильинична Сац рассказала о ситуации, произошедшей в Саратове во время приезда Вертинского. Билеты на его концерт были проданы очень хитрым образом задолго до самого визита. Их продавали только тем, кто «в нагрузку» купит билет на концерт одного виолончелиста, у которого с публикой были проблемы. Раз все билеты заблаговременно распродали, то в афишах не было никакой нужды. Лишняя реклама могла бы только усугубить ситуацию, ведь мест больше не было.
«Я приехал в Саратов сегодня утром, в гостинице на меня посмотрели, как на привидение, обошел весь город, и ни одной афиши… Вы понимаете мое состояние, Наталия Ильинична? Я зашел к вам, потому что подумал, ведь вы тоже знали много обид артистического самолюбия и поймете меня.»
«Афиш в городе не было. Значит, мною торговали, что называется, из-под полы, моей фамилии здесь постеснялись. Отмените мой концерт — я завтра же уеду.»
Ситуацию спасла миленькая артистка оперы Ирина Пригода. Она покорила Вертинского своей красотой и действовала согласно плану, который изложили ей по телефону. Утром прогулка на теплоходе по Волге, обед на островах, а ближе к вечеру началась самая интересная часть плана.
«Назавтра один из прытких администраторов получил ведерко с клеем, кисть и злополучные афиши. Он должен был выклеивать эти афиши на пути следования Вертинского — от пристани к Филармонии. Задача второго администратора состояла в том, чтобы моментально сдирать эти афиши, как только Вертинский проследует мимо. Малопочтенная работенка! Ну а что можно было придумать еще?»
Вертинскому было мало целого зала поклонников и поклониц. Ему хотелось всегда быть на виду. Эта страсть не отпускала его с самой юности.
Всё вышеописанное касалось только музыки, но Вертинский прославился не только благодаря ей. Артистическим талантом природа не обделила Вертинского. У него уже был кинематографический опыт в дореволюционной России и Европе, но те работы были немыми. В советское время он снялся в нескольких фильмах, а за исполнение роли кардинала Бирнча в фильме «Заговор обречённых» получил сталинскую премию. Впервые этой наградой был удостоен актёр, игравший отрицательного персонажа.
Думаю, что каждый представляет себе жизнь советского человека. Даже лучшие инженеры и врачи могли жить в коммуналках. Хрущёвки появились сильно позже. До 1946 года Вертинский жил в лучшем отеле Москвы. Потом ему выделили четырёхкомнатную квартиру, но Вертинского не устроило расположение- слишком близко к кладбищу. В сознании советского человека считалось счастьем иметь даже небольшую квартиру на отшибе, а Вертинский отказывался от огромных (по тем меркам) апартаментов. Вскоре он смог получить квартиру на Тверской, в которой и прожил с семьёй до смерти. Кабинет Вертинского- отдельное произведение искусства. За 14 лет проживания в Париже он впитал в себя всю любовь к прекрасному, изящному и редкому. Изумрудные обои, декорированные деревом стены, антикварная мебель, фарфор и хрусталь. Письменный стол Вертинского представляет особую историческую ценность. Это не просто предмет наполеоновской эпохи, а стол самого Наполеона.
Понимая, что силы уже на исходе и он не сможет вскоре обеспечивать семью, Вертинский настоял на том, чтобы жена получила высшее образование. Он помог поступить ей на факультет живописи в Московскую академию художеств. Лидия Владимировна не планировала строить карьеру в кино, но ей предложили роль в фильме «Садко», где она успешно дебютировала. А потом пошёл фильм за фильм, будущее было обеспечено и ей, и детям.
Последний свой концерт Вертинский дал 21 мая 1957 года. В тот же день он скончался в ленинградской гостинице «Астория» от сердечного приступа. Сейчас могила Александра Николаевича Вертинского находится в Москве на Новодевичьем кладбище.
Вот и подошёл к завершению этот монументальный труд. Пока что это моя самая большая и сложная работа. Не волнуйтесь, когда-нибудь я «порадую» вас постом не на 7 тысяч слов, а на 20, что уж мелочиться?)
А если говорить серьёзно, то меня поразила жизнь Вертинского. Богемная молодость, 25 лет скитаний, всемирное признание и слава, триумфальное возвращение на родину. Его личная жизнь- мечта любого мужчины. В 50 лет жениться на семнадцатилетней красавице. Талантливый и способный человек найдёт применение своим способностям по всему миру. Можно любить страны, которые объективно лучше своей, но всё же родину ничего не заменит.
Также я впервые познакомился с изучением истории через мемуары. Обычно историческая наука представляет собой документы, указы, даты, войны и сражения, но слабо раскрывает быт обычных людей. Здесь же я увлечённо читал о жизни Франции, Америки, Палестины, дополняя свои знания бытовыми примерами. Я был поражён жизнью в Америке в 30-е годы, ведь она практически не отличается от того, как живут люди сейчас.
Проблема эмиграции сейчас особенно остро стоит в России. Пусть не на своём опыте, но я познакомился с этим понятием. Мне кажется, что эмиграцию можно даже отнести к вечным темам любви, дружбы, предательства. В сущности, всё одно и то же, но каждый частный случай уникален.