Back in the Empire
На 300-летие Российской империи.
На 300-летие Российской империи. Венчание потомка русских царей Георгия Романова и итальянки Ребекки (теперь тоже Романовой) Беттарини совпало со знаменательной датой в российской истории — трёхвековой годовщиной провозглашения царём Петром I Российской империи. Мы поговорили о нашумевшем бракосочетании и имперском наследии России с автором книги «Незавершенная революция» и Telegram-канала «Лаборатория Русского Радикализма» Вадимом Сидоровым.
— Сегодня среди молодежи актуализировалась ностальгия по России Романовых. С чем это может быть связано?
— В моем поле зрения находится немало представителей молодежи или зумеров, как их сейчас принято называть, и, по правде говоря, преобладания или обилия монархистов среди них я не наблюдаю. Хотя я сам на самом первом этапе становления своего национально-политического мировоззрения, в возрасте примерно 14 лет был именно монархистом, белым патриотом «России, которую мы потеряли». Правда, почитая Романовых в прошлом, я не был сторонником нынешнего «Дома Романовых», занимая скорее непредрешенческие позиции в отношении фигуры будущего царя, подготовить к которому страну должна была «национальная диктатура» по Ильину. Поэтому прекрасно понимаю все эти идеи, и считаю увлечение ими юношами, начинающими обретать национальное самосознание, вполне естественным в условиях труднодоступности его более зрелых и отрефлексированных форм. Уж всяко это не хуже, чем многое из того, чем забита голова нынешних зумеров, и по крайней мере, содержит в себе потенциал для эволюции в здоровом направлении — «О, если бы ты был холоден, или горяч! Но ты тепл, а не горяч и не холоден...» С другой стороны, насколько я могу судить, не меньшую популярность среди зумеров приобретают и советско-ностальгические идеи. На этот счет, конечно, можно было бы поиронизировать, и недостатка в такой иронии сегодня нет, но я думаю, что такая ностальгия в том числе у молодежи по «прекрасной России прошлого», будь то в ее царской или советской форме, свидетельствует о кризисе смысла России настоящего и отсутствии в ней современной версии национального самосознания, способной формировать повестку сегодняшнего и завтрашнего дня.
— Насколько правы те, кто мечтает о возрождении «России, которую мы потеряли», и те, кто, напротив, считают дореволюционную Россию «тюрьмой народов»?
— Я бы различал два угла рассмотрения данного вопроса — русский и нерусских коренных народов России.
Начнем с последних и того, как к этому относиться русским, потому что это наиболее жизненный аспект этого вопроса. И тут надо понимать, что, несмотря на разные истории отношений с Российской империей у разных нерусских народов, свое национальное самоопределение они осуществили не в ней, а в результате её крушения и последующего создания РСФСР и СССР. Как я не раз объяснял и продолжаю настаивать на этом снова и снова, это отнюдь не означает, что все эти квазигосударства были созданы коммунистами и не были бы созданы без них, как утверждают имперцы. Они начали создаваться уже после Февральской революции некоммунистическими национальными силами, при этом национальный вопрос в Российской империи остро стоял уже в начале XX века и проявлялся в наличии национальных движений практически у всех народов, которые потом, воспользовавшись крахом имперской вертикали, создали свои национально-государственные образования. Коммунисты, как это видно по статье Сталина «Марксизм и национальный вопрос» 1913 года, которую он писал с Богдановым по поручению Ленина, отнюдь не были сторонниками их создания, предпочитая национальной автономии территориальную. Хотя считали, что если до этого доходит, то лучше реализовывать право наций на самоопределение через отделение, а не создание многонационального государства. То есть, российские коммунисты изначально были противниками «многонационалии», в создании которой их обвиняют русские белые патриоты. Сторонниками же и авторами этой идеи были австрийские социал-демократы, с которыми они спорили. Однако столкнувшись с реалиями Гражданской войны, они вынужденно признали возникающие национальные образования и решили взять их под свой контроль через процесс их «советизации». Но если кто-то думает, что крушение или преодоление советского проекта позволит отменить результаты национального самоопределения нерусских народов, лишив их на этом основании своих республик в составе России, то это большая и вредная иллюзия. Национальное самоопределение началось до коммунистов и его результаты не исчезнут после них, и с этой точки зрения предлагать этим народам вернуться к ситуации Российской империи, то есть к ситуации до их самоопределения, значит вставать на путь национального антагонизма между народами России. К нему же ведёт и имперский исторический ресентимент у русских — мол, если вы культивируете свое «сепаратистское», то мы будем культивировать свое «имперское», если у вас имам Шамиль, то у нас Ермолов, и т.д., и т. п. Тут мы подходим уже ко второму аспекту этой проблемы — как относиться к Российской империи самим русским? Надо ли им относиться к ней так, как это описано выше? И этот вопрос я бы тоже разделил на две составляющие. Потому что, если смотреть на русские этнополитические цели в межэтнических отношениях между коренными народами РФ, то такой подход им никак не помогает. Ну смотрите трезво, к каким мифам русским выгоднее апеллировать в своих отношениях, например, с башкирами — к мифам русских военачальников, которые занимались их истреблением, или Емельяна Пугачева и Комуча, которые воевали с ними плечом к плечу «за нашу и вашу свободу»? Очевидно, что такой подход во многих случаях способствует достижению русских целей куда лучше, чем кондовый имперский. И это, кстати, первыми оценили коммунисты, сумевшие создать на новой идеологической основе империю нового типа после крушения старой. Поэтому в межэтнических отношениях русским банально выгоднее позиционировать себя как угнетенный империей народ, а не отождествлять себя с ней и уж тем более с эксцессами ее политики. Что же касается внутрирусского отношения к империи, то говоря по правде, оно должно быть двойственным. С одной стороны, нам не стоит отказываться от тех достижений империи, которые сохраняют практическую ценность по сей день — культурных, научных, инфраструктурных и т. д. С другой стороны, нам нужно осознать не только то, что имперский период развития России исчерпал себя в принципе, но и то, что он и сопровождался для русского народа, мягко говоря, большими проблемами, и оставил его после себя в, мягко говоря, проблемном состоянии. Поэтому, хоть их ситуации и отличаются, по уму лучше всего бы русским относится к империи примерно так, как к Австрийской империи относятся чехи или венгры — ценить и использовать ее достижения, но не отождествлять себя с ней, видеть зазор между ней и собой как народом, и с пониманием относиться к другим народам, которые отстаивали свои интересы в борьбе с этой империей.
— Вы говорите, что русским стоит себя вести по отношению к империи, как чехам или венграм к Австрийской. Но не вернее было бы проводить параллели между русским народом и австрийским, ведь оба были «стержнем» и опорой империи?
— Да, такая мысль напрашивается, поэтому я и отметил, что ситуации русских и чехов разные — русским ближе пример австрийцев или турок. Параллели же с чехами заключаются в том, что, что ни говори, Австрийская империя для чехов важная часть их наследия. Вся их высокая культура связана с ней, вся их знать связана с ней, для чехов-католиков их история и традиция неотделима от имперско-габсбургской, физическая инфраструктура, которой пользуются чехи, создавалась в империи, она же определила облик их городов, и т.д., и т.п. Тем не менее, как народ чехи находились в империи в весьма проблемном положении и их национальное пробуждение вело их к конфликту с имперскими властями, а этнонациональная идентичность в немалой степени строится на противопоставлении имперской. Русским есть чему поучиться и у чехов — кстати, об этом немало писал Константин Крылов.
— С какого момента Россия стала империей?
— Это не такой простой вопрос, как может показаться, потому что у термина «империя» может быть несколько разных значений. В самом общем смысле империей Россия стала с момента своего возникновения, то есть, тогда, когда под властью московских государей оказались не только русские земли, но и нерусские, что произошло уже при Иване Грозном. Больше того, в каком-то смысле империей была и конкурировавшая долгое время с Московией Новгородская республика, охватывавшая своими экспансией и влиянием территории разных народов Севера Евразии. Однако если мы говорим об империи в современном понимании, то официально она возникает именно тогда, когда Россию провозгласили таковой, к юбилею чего и приурочен наш разговор. При этом, как я показал в своей книге «Незавершенная революция», этот шаг Петра I, в итоге похоронивший природную династию Романовых, был кульминацией их политики строительства абсолютистского государства промежуточно-модерного типа, то есть, промежуточного между ранне-модерным и поздне-модерным, присущим уже западному Новому времени. Создание же СССР стало следующим этапом имперской трансформации уже в условиях позднего модерна, столкновение с которым не выдержало большинство империй. СССР и Британская империя являются редкими примерами их сохранения в новом формате, при том, что они радикально отличаются.
— Является ли Российская Федерация наследницей Российской империи, Советского Союза или того и другого одновременно? Какими вы видите исторические перспективы её или другого государства на его месте?
— Здесь стоит видеть разницу между надстройками в виде государственных образований и правящих режимов и страной как их базой. Из истории страны мы не можем исключить ни один из ее периодов, и как бы мы ни относились к любому из них, надо отдавать себе отчёт, что большинство нынешних россиян — это продукт сложения и наложения друг на друга всех этих периодов. Лично я при всем своём скептическом отношении и к советскому, и к императорскому периодам полностью отдаю себе отчёт, что генеалогически я продукт и первого, и второго, так же как в личностном отношении я уже продукт своей, постсоветской эпохи. То есть, это все история нашей страны и без этого нас бы не было. Что касается соотношения Российской Федерации, Советского Союза и Российской империи как государств, то есть совокупности политических институтов и практик, то тут не все просто. С одной стороны, казалось бы, между ними мало общего, если рассматривать их как некие идеальные конструкции. С другой стороны, есть континуитет не только географический и этнокультурный, то есть, страны, но и определённой политической традиции, которая, видоизменяясь по форме, остается сущностно единой — абсолютистской и централистской. Официальный дискурс Российской империи как самодержавного унитарного государства соответствовал ее сути. Эту откровенность и честность иногда путают с принципом правового государства, ошибочно подразумевая под ним то, что реальность страны соответствует ее законам. Однако, в отличие от легистского закона, право как таковое в Российской империи сформироваться не успело. Хотя его зачатки можно увидеть в некоторых манифестах Екатерины II, а деятельность Сперанского была движением в этом направлении, абсолютистская реакция заморозила этот процесс на критически важные полстолетия, после чего он продолжился только при Александре II с откатами и срывами. Поздняя Российская империя в начале XX века продвинулась в этом отношении после манифеста 1905 года, но совершила самоубийство, вступив в Первую мировую войну. Причем, ген этого самоубийства был заложен в ее идеологический ДНК. Поэтому, несмотря на эти проблески правового развития, чаще всего под давлением на власть, Российская империя и по форме, и по содержанию была и до конца оставалась абсолютистским централистским государством. Советский Союз в этом смысле стал противоположностью Российской Империи. Во-первых, из-за своей официальной приверженности абсолютно иным конституционным принципам — суверенитета народа, власти советов, ликвидации классовой эксплуатации, свободы вероисповедания, права наций на самоопределение и т.п. Во-вторых, потому что в отличие от Российской Империи, в которой юридическая форма государства соответствовала его содержанию, в Советском Союзе между ними существовал огромный зазор. Советы были ширмой, за которой абсолютную власть осуществляла партия, декларации о бесклассовом обществе прикрывали возникновение нового сословного общества с привилегированными сословиями, номинально признанные права на свободу слова, вероисповедания и т.п. фактически отсутствовали, вместо союза республик и федерации в действительности был создан советский тип колониализма по определению Авторханова. В этом смысле Российская Федерация ближе к Советскому Союзу, потому что декларируемые в ее конституции принципы практически не имеют ничего общего с ее реальностью. Российская власть их рассматривает как досадное недоразумение и ненужную декорацию, унаследованную от перестроечной и ельцинской эпох, и с удовольствием бы, наверное вернулась к тому соответствию формы и содержания, которое существовало в Российской империи как официально самодержавного и унитарного государства. Однако что-то ее от этого останавливает, причем, что именно, сказать сложно. Ведь растоптанное российское общество в его нынешнем состоянии скорее всего проглотило бы и это. Поэтому, вероятно, это не нужно самой власти, которая фактически может делать и делает всё, что хочет, и возможно получает своеобразное удовольствием от такой возможности попирать любые конституции и законы, которого лишится в случае официального восстановления самодержавия и империи. Очевидно, что для большинства ваших читателей картина, которую я обрисовал, будет безрадостной и угнетающей. Поэтому, в качестве альтернативы я бы предложил задуматься о том, что собой представляет Российская Федерация не как ширма, прикрывающая абсолютный беспредел по факту самодержавной власти, а как раз как декларативная конструкция. Тот же вопрос можно задать применительно ко всем государственным образованиям или проектам, которые возникали после краха абсолютистско-унитарной Российской Империи на большей части ее территории, то есть, территории ее собственно российского геополитического ядра. Так вот, очевидно, что начиная с Февральской революции это были попытки создания современного, то есть, поздне-модерного государства, уже не на абсолютистских, а на республиканских и правовых принципах. Не империи в указанном ранее понимании, а уже можно было бы сказать национального государства, и это будет верно, исходя из главного его принципа — суверенитета нации, а не династии. Но только в этнополитических реалиях России он принял форму многонационального государства, как кстати и в Великобритании, которая после Славной революции из унитарно-абсолютистской Англии превратилась в парламентское соединенное королевство Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса как основу будущего Британского Содружества Наций. Советский Союз был попыткой сохранения большого имперского пространства, аналогичной Британскому Содружеству Наций. Но содержание этих проектов было абсолютно разным — если Британское Содружество было проектом династии и элиты, руководствующейся правом в своей стране и выстраивающей гибкие отношения с бывшими колониями, то СССР был колонией тоталитарной метрополии, причем, под метрополией здесь надо подразумевать не Россию, а Коммунистическую партию, для которой она была её главной базой («Аль-Каидой» по-арабски). Перестройка Горбачева и его проект в виде Союзного договора или проекта конституции, который предлагал Сахаров, были попыткой превратить тоталитарную империю в нечто вроде Евразийского Содружества Наций. Однако попытка не удалась — выяснилось, что после семидесяти лет изнасилования тоталитарным центром освобождающиеся от его контроля нации неспособны сосуществовать иначе, а больше, как прежде сосуществовать не хотят. Последней попыткой сохранить какую-то связь между ними стало Содружество Независимых Государств и позже Евразийский Экономический Союз, однако, возрождение нынешними российскими властями духа Российской Империи и Советского Союза, скорее всего, убьёт и эти формы или превратит их в сугубо номинальные, что во многом уже и происходит. Таким образом, возможность создания своего Британского Содружества Наций мы уже, скорее всего, упустили. И теперь у нас остается Российская Федерация как потенциальный аналог Соединённого королевства. И самое забавное, что для его создания и развития у нас есть уже почти готовая форма в виде конституции и других конституционных актов, учредивших Российскую Федерацию в ходе антиабсолютистской революции начала 90-х годов, каковой она воспринималась ее участниками. Проблема лишь в том, что вместо этого захватившие страну силы возрождают «английский абсолютизм» — причём, как по отношению к нашим «ирландцам», «шотландцам» и «уэльсцам», в роли которых выступают народы Кавказа, Поволжья или Севера, так и по отношению к самим «англичанам», в роли которых выступают русские. Причём, встал на этот путь еще Ельцин, расстрелявший фрондирующий парламент и начавший под видом президентской республики строить новое самодержавие, которое его преемник усовершенствовал до логического завершения.
— Сильно ли изменилось политическое мировоззрение российских элит спустя триста лет с возникновения империи? Как можно охарактеризовать эти изменения?
— И нет, и да. С одной стороны, оно как было, так и осталось имперским, подданническим и местническим, соответственно, и коррупционным. С другой стороны, очевидно падение антропологического и цивилизационного качества по сравнению как с императорским, так и с советскими периодами. Нынешняя «элита» фактически доедает наследие этих периодов и выезжает на благоприятной внешней конъюнктуре, а также пользуется безволием и беспомощностью российского населения, из которого за век пассионарного перегрева была выбита большая часть качественного генофонда.
— Почему спустя век без царизма свадьба потомка бывших императоров Георгия Романова и итальянки Ребекки Беттарини вызвала столь бурную реакцию у общественности?
— Ну, это очевидно — потому что, как это модно сейчас говорить, этот «гештальт закрыт». То есть, в своем подавляющем большинстве российское население не воспринимает так называемый «Дом Романовых» как свою легитимную власть, в качестве которой, пока на символическом уровне, её ему предлагают принять некоторые круги. Причем, это касается в том числе и имперски настроенной части населения, большинству которого проще было принять в качестве императора и пожизненного правителя с правом назначения своего преемника Путина, чем какого-то нерусского непонятного иностранца, женатого на итальянке. — Может ли кто-либо из ныне живущих Романовых претендовать на российский престол? Теоретически, возможно ли восстановление монархии в России, например, по образцу Испании? — Теоретически возможно всё, но практически совершенно непонятно, зачем, кто это будет делать и что и кому это даст. Если говорить о нынешней власти, то у неё и так все хорошо. В качестве правителей и нового дворянства она видит себя, считает, что по праву это заслужила и не нуждается в том, чтобы ее права признавали какие-то косплееры и фрики. Поэтому её отношение ко всем этим «наследникам престола» хорошо сформулировал Дугин — это отношение как к «мягкой силе России», одной из многих в ряду других. При этом сама Россия для них это они, нынешние «хозяева Земли Русской», тогда как те, кто против них — это «враги России». Если говорить о задачах общества, теоретически, если бы сохранившиеся за границей наследники престола, использовали этот моральный капитал, чтобы завоевать доверие общества и быть его лидерами мнения и авторитетами, может быть, их могли бы воспринимать как альтернативу нынешней власти. Но так как они сами превратили себя в её петрушек и разменяли этот капитал на роль прикормленных шутов в тени этой власти, то и отношение к ним соответствующее. Нет у них и серьезного внешнего ресурса, с которым могли бы быть связаны надежды на трансформацию России по аналогии со Славной революцией под властью Оранской династии. Поэтому, кому и зачем это нужно? Если уж в России не произойдет очередной республиканской революции, которая завершит задачи предыдущих, куда более вероятно, что её ожидает эпоха новых варварских королей и королевств. А может быть — кто знает — такие попытки будут происходить параллельно и накладываться друг на друга.