Экономическое развитие Германии в 1870-1914 гг. ч. 1
На вопрос, была ли Германия мировой экономической державой, международный наблюдатель в середине XIX века, вероятно, отреагировал бы покачиванием головы. Ведь он не смог бы даже с уверенностью сказать, существует ли вообще «Германия» в смысле, большем, чем название географического региона. В политическом отношении Германия была «лоскутным одеялом» из земель, тщательно скрепленных Германским Союзом, но в целом малофункциональных.
Создание в 1837 году Германского таможенного союза [Zollverein] сделало, по крайней мере, возможным нечто вроде общего рынка для государств, которые позже сформируют Германскую империю, но пока – с двумя денежными валютами и медленно развивающейся инфраструктурой – до настоящего экономического единства было ещё далеко. Несомненно, в Саксонии или в Бергской земле [Bergisches Land] имелись динамично развивающиеся регионы, но их было явно недостаточно для того, чтобы обеспечить растущее население необходимым количеством рабочих мест, едой и жильём. Эмиграция была столь же обычным явлением, как и частичная безработица [Unterbeschäftigung], нищета, нужда и даже голод. Широко распространён был т.н. «пауперизм», то есть массовая бедность, которая всё еще носила доиндустриальный характер. Всё это вряд ли способствовало тому, чтобы создать впечатление о Германии как о развитой стране. От таких флагманов европейской цивилизации, как Нидерланды, Великобритания и Франция, она безнадёжно отставала.
К середине 1870-х гг. картина изменилась. Не в последнюю очередь благодаря тому экономическому, технологическому и логистическому потенциалу, который Германия продемонстрировала в войне с Францией. Биржевой крах [Gründerkrach] 1873 года завершил многолетний промышленный бум, которому способствовали, прежде всего, расширение железнодорожной сети и одновременное развитие горнодобывающей промышленности и чёрной металлургии. Этот подъём, т.н. «Эпоха грюндерства» [Gründerzeit] – фактически, период становления немецкой экономики – почти не был замечен на международном уровне, так что успех Германии во Франко-прусской войне стал для многих (и не в последнюю очередь – для собственно Франции) полной неожиданностью.
С тех пор германский промышленный бум продолжался. В последующие десятилетия это стало фактом, признанным во всей Европе – даже во всём мире – и навязчивой идеей французского общества, сравнивавшего вялое развитие собственной страны со «странным» экономическим подъёмом Германии, в результате чего у французов развился своеобразный комплекс неполноценности, ставший занозой в их самосознании.
Французский наблюдатель следующим образом описывал это чувство собственной неполноценности и пугающую одержимость развитием Германии накануне Первой мировой войны:
«Наша точка зрения ограничена и мелочна; мы лишь проектируем ближайшее будущее; мы смотрим лишь на 10, самое большее – на 20 лет вперёд. Немцы с 1880 по 1913 год смотрели в будущее широко и дальновидно. При строительстве почты, вокзала или школы они не только учитывали потребности момента, но и планировали их в соответствии с возможными потребностями, которые возникнут 50 лет спустя. Когда они решили строить шлюз в Бремерхафене, то построили его длиной в 222 метра – длиннее любого корабля того времени, и потребовалось огромное увеличение вместимости трансатлантических кораблей, чтобы не позволить немецкой дерзости в этом проекте превратиться в ошибку. Когда им пришлось расширить Гамбургский порт, они не ограничились халтурной починкой, и отнюдь не мелочились. С помощью кирки и энергии они свернули куски земли, расчистив место для доков; они воплотили свои планы настолько эффективно, что через несколько лет посетитель с трудом узнавал старый ганзейский город»
Одним словом, в 1913 году иностранный наблюдатель на вопрос, является ли Германия мировой экономической державой, уверенно ответил бы «да», и – как и вышеупомянутый француз – возможно, невзначай затронул бы тему parvenu(немецкого выскочки). Даже немецкая общественность, для самовосприятия которой долгое время был характерен мотив собственной «отсталости» относительно более развитой Западной Европы, начиная с 1890-х гг. стала более уверенной в себе. Теперь немцы проявляли порой даже некоторое самодовольство, особенно, когда дело касалось освещения их достижений в бизнесе, науке и технике. Восприятие немцами конфликтной ситуации накануне и во время Первой мировой войны, по-видимому, связано с тем, что они ощущали, себя «в окружении завистников». Так ли это было на самом деле – вопрос остаётся открытым. Однако, с точки зрения экономического потенциала, в мире, где конкуренция между государствами в основном осуществлялась и выражалась через экономические и технические параметры, это звучит более чем правдоподобно.
Экономический аспект подъёма Германии из политически недееспособной и экономически отсталой конфедерации является предметом следующих размышлений. В более широком контексте этот подъём не был таким уж уникальным и удивительным, как это демонстрировал Вернер Зомбарт в своей популярной тогда «Истории немецкой экономики XIX века». Обширная работа Юргена Остерхаммеля скорее показывает, что структурные изменения экономики Германии были частью всеобъемлющего процесса, который он определяет как «трансформацию мира». «Индустриализация» и «капитализм» были двумя модными словами, которые имели отношение не только к Германии: взаимодействие этих понятий в рассматриваемый период воплотили США, что сделало их пионером и образцом для подражания. Темпы экономического роста в Америке были даже более высокими, чем в Германии. Однако в рамках Европы баланс сил явно изменился по сравнению с серединой XIX века.
Тот факт, что Германия превратилась в крупнейшего в Европе экспортёра промышленных товаров, был феноменом эпохи до 1914 года: после Биржевого краха (1873 г.) молодое государство сконцентрировалось на экспорте высококачественных промышленных товаров – не в последнюю очередь из-за всё ещё недостаточно развитого внутреннего рынка. К тому времени Лондон уже специализировался на роли мирового финансового центра. Таким образом, экономические структуры, возникшие до 1914 года, по-прежнему важны для понимания сегодняшних экономических структур и дисбаланса сил в Европе.
Если взглянуть на структуру населения в период перед Первой мировой войной, то мы увидим почти идеальную пирамиду. При общей численности населения 2 Рейха чуть менее 65 миллионов человек, к 1871 году почти 35 % его жителей были моложе 15 лет, что сейчас характерно только для развивающихся стран. С другой стороны, лишь 5 % населения были старше 65 лет. Таким образом, население Германской империи было очень молодым. Такая структура населения отражала его быстрый рост, который начался уже в начале ХIХ века, но не остановился по мере экономического развития. На момент основания Германской империи в ней проживало около 41 миллиона человек, при этом плотность населения была крайне низкой – 76 человек на кв.км. В 1890 году жителей было уже почти 50 миллионов, а в 1911 году – 65 миллионов, плотность населения выросла до 120 человек на кв.км.
Несмотря на то, что количество родов у каждой отдельной женщины с 1880-х годов медленно снижалось (хотя это зависело от того, к какой социальной группе она принадлежала), общая рождаемость продолжала расти. В 1871 году родилось 1,5 миллиона детей, в 1890 году – 1,75 миллиона, в 1910 году – почти 2 миллиона. Сегодня, когда население Германии — почти 82 миллиона человек, рождаемость достигает лишь около 500 000 человек в год. Перед Германской империей начала ХХ века стояли совершенно иные демографические проблемы, чем перед сегодняшней Германией: необходимо было строить новые школы и учебные заведения для детей и молодёжи, количество которых постоянно росло.
В одной только Пруссии количество учеников начальных школ выросло с 3,9 миллионов в 1871 году до 6,5 миллионов в 1911 году, а число учителей – с 48 000 до 120 000 человек за тот же период. Это стало возможным благодаря тому, что в организацию школьного образования и его инфраструктуру вкладывались большие суммы – хотя высшее образование (аттестат о среднем образовании и учёба в университете) было по-прежнему доступно ничтожно малой части населения. Подавляющее большинство учеников посещали только начальную школу, и условия в ней, по существу, оставались тяжёлыми, несмотря на строительство всё новых школьных зданий. В Пруссии среднее количество учеников в классе начальной школы за эти годы упало с 66 до 50 человек. В средних школах было по 30 учеников в классе, в гимназиях – только по 20. Общее число учеников средней школы составляло почти 200 000 человек в 1911 году и 275 000 человек в 1913 году, и конечно, было значительно ниже количества учащихся начальных классов. В немецких университетах в 1872 году обучалось около 20 тысяч студентов, к 1912 году их было уже почти 72 тысячи.
Даже с учётом того, что образовательная система была отмечена резкими социальными различиями, её продуктивность увеличивалась; существенно снизилась неграмотность, незадолго до начала Первой мировой войны рекрутов, которые не умели читать и не могли написать собственное имя, можно было встретить очень редко.
Конечно, по мере того, как население постепенно становилось более образованным, рождаемость должна была снижаться. Несмотря на это, население продолжало резко расти, и это было обусловлено несколькими факторами. Прежде всего – улучшением условий жизни и в целом более эффективным медицинским обслуживанием, благодаря которому снизилось количество смертей. В частности, резко упала младенческая смертность, так что значительный рост рождаемости оставался неизменным до 1910 года и только затем начал медленно снижаться.
Кроме того, в начале 1890-х годов сократилась эмиграция. К тому времени из Германии уехали около 5,5 миллионов жителей, главным образом – в Северную Америку. Теперь ситуация полностью изменилась. Германия не стала страной иммигрантов, но с 1890-х гг. отмечается прирост населения, в том числе и за счёт миграции. Очевидно, что теперь Германский рейх мог предложить своим жителям достаточно работы и хлеба, поэтому эмиграции бедняков, которая была характерна для большей части XIX столетия, не происходило.
Очень молодое и, по сравнению с другими странами, образованное население, несомненно, являлось экономическим преимуществом Германии. Французские наблюдатели также обращали внимание именно на этот момент, когда жаловались на медленное развитие населения в их собственной стране. На рубеже XIX века Франция была самой густонаселённой страной Европы (за исключением России). Однако, когда разразилась Первая мировая война, в Германии было на 20 миллионов больше жителей, чем у её западного соседа, а её система образования была признана во всём мире образцовой.
Помимо этого резко изменился и немецкий образ жизни. На изображениях первой половины XIX века все ещё можно видеть сельскую, аграрную, сонную провинциальную Германию, почти не знавшую больших городов. Самым крупным городом Германского Союза была Вена. В 1875 году в Германской империи был лишь один город (Берлин) с населением более 300 000 человек.
С 1875 по 1910 год население Берлина удвоилось с 1 до 2 миллионов человек, а население Большого Берлина [нем. «Groß-Berlin» – территории Берлина в его современных границах] составляло чуть менее 4 миллионов. Гамбург, в котором в 1875 году проживало около 270 000 жителей, незадолго до Первой мировой войны стал городом-миллионником.
Помимо Берлина, самыми быстрорастущими регионами были промышленные районы и новые индустриальные города, особенно в Рурской области, непомерный рост демонстрировали также Франкфурт-на-Майне, Лейпциг и Бреслау. С середины века урбанизация неуклонно росла. В 1871 году в местах с численностью жителей менее 2 000 человек проживали почти 2/3 населения Германии, а в 1910 году – всего 40%.
Наибольший рост демонстрировали отнюдь не маленькие и средние города – напортив, именно города с числом жителей более 100 000 увеличили свою долю населения с 4,8 % до 21,3 %. Крупные города – особенно крупные промышленные города – всё больше и больше преобладали в повседневной жизни Германии. Они также были предпочтительной целью активной внутренней миграции, которая усилилась во второй половине ХIХ века. Это вызвало значительный прирост населения в больших городах, которое увеличивалось больше за счёт притока внутренних мигрантов, чем за счёт естественного прироста. Расхожей шуткой в те времена было высказывание, что среднестатистический берлинец обычно оказывается выходцем из Силезии.
Аналогично и Рурская область была обязана увеличением количества своего населения не только росту рождаемости, но и внутренней миграции – начиная с 1880-х гг. приток из восточных провинций Пруссии на «золотой запад» был, по меньшей мере, столь же значим для активного роста её городов. Поскольку многие из приезжих были польской национальности, в быстрорастущих муниципалитетах, особенно на севере Рурской области, складывались большие закрытые польскоязычные «анклавы», такие как, например, г. Ботроп.
Массовая урбанизация, особенно в новых или растущих промышленных районах, создавала для строительной отрасли не одни лишь проблемы. Несмотря на то что жилищные условия часто оставались тяжёлыми, строительство домов значительно выросло, и строительная отрасль в целом стала важным элементом экономического подъёма, о котором будет сказано ниже.
Типичными для Германии – по крайней мере, для Берлина и некоторых других крупных городов – были многоквартирные бараки, и наскоро построенные многоквартирные дома стандартной планировки, в которых лишь некоторые квартиры соответствовали более высоким стандартам, в то время как подавляющее их большинство были невелики и просто обставлены. Эти небольшие квартиры также можно было выгодно сдавать в аренду работающему населению, которое, однако, часто тяготилось даже относительно низкой арендной платой. Использование в качестве жилья служебных помещений, сдача комнат в субаренду и перенаселённость были в порядке вещей.
Тем не менее, положение улучшалось. Средняя заполняемость квартир медленно снижалась, особенно в последние предвоенные годы. В то время как жилищная ситуация оставалась напряжённой, особенно для бедных слоев населения, в целом условия жизни изменились таким образом, что справедливо будет сказать: рост городов [Verstädterung] привёл к процессу урбанизации [Prozess der Urbanisierung], то есть к созданию в городах новых условий жизни.
Основную роль в этом сыграло расширение коммунальных услуг, которое началось в немецких государствах относительно рано и во времена Германской империи достигло – особенно в сравнении с другими странами – весьма впечатляющих результатов. В эти годы были в основном созданы или значительно расширены под руководством муниципальных властей система питьевого водоснабжения и канализация, школы, больницы, парки и культурные учреждения.
Здесь также проявлялась социальная дифференциация, которая была характерна для Империи: заведения высокой культуры по большей части оставались недоступными для низших слоёв общества. Но заметные недостатки городов Рурской области (например, в части культурной инфраструктуры) были в основном связаны с отсутствием там сильного класса бюргерства [Bürgertum]. Ради одних только рабочих узкие зажиточные слои, имевшие право голоса в городских представительных органах, не желали что-либо менять, поскольку им пришлось бы оплачивать это из своих налогов, которые стали бы тогда более высокими. К этому не были готовы бюргеры, а особенно – промышленники. Ярким примером является судьба Дуйсбург-Хамборна – крупнейшей деревни Пруссии, которая при населении около 100 000 человек в 1900 году всё ещё не имела статуса города.
Жизнь в городе характеризовалась, с одной стороны, ростом роли формального образования, а с другой – зависимостью от муниципальной инфраструктуры и жизнеобеспечения. Решающую роль здесь играл наёмный труд, необходимый для обеспечения средств к существованию. В то же время в городе было создано совершенно новое, для многих непростое, жилое пространство, которое сначала нужно было освоить. Неудивительно, что модными тенденциями в это время стали «Lebensreform» [«Реформа жизни» – общественное движение, пропагандирующее возврат к природе и ЗОЖ] и критика в отношении больших городов.