Экономическое развитие Германии в 1870-1914 гг. ч. 2
Продолжение статьи Вернера Плумпе "Мировая экономическая держава? Экономическое развитие Германии в 1870-1914 гг."
3. Экономическое развитие и социальная ситуацияФоном к этому фундаментальному изменению образа и стиля жизни, несомненно, послужило экономическое развитие тех лет, которое всего за несколько десятилетий превратило отсталое аграрное государство в самую промышленно развитую страну Европы. Экономический рост, разумеется, не был равномерным, но он включал своего рода волны и ритмы, с помощью которых можно определённым образом структурировать наблюдаемый период.
Революция 1848 года разразилась не в последнюю очередь из-за накопившихся к 1840-м гг. многочисленных экономических конфликтов, резко обостривших старую (пауперизм) и новую (социальный вопрос) бедность. Плохие урожаи и экономические кризисы привели к росту безработицы, при этом уровень жизни значительной части населения заметно снизился. На немецких землях это было не так драматично, как в Ирландии, где в четвёртом десятилетии XIX века треть населения вымерла от голода и болезней, а ещё треть – эмигрировала в Северную Америку. И всё же социальное обнищание значительной части населения из низших слоёв также было здесь существенной причиной революционных событий.
С точки зрения буржуазного либерализма революция 1848 года была политическим поражением. Однако в 1852 году начался продолжительный экономический подъём, который помог разрядить политические противоречия и привязать буржуазию к концепции т.н. «реальной политики» [Realpolitik], которая опиралась на медленное изменение традиционных политических структур, не исключая и умеренной конституционной политики, как это было в «Новую Эру» [Neuen Ära] – период после 1858 года. Можно было даже примириться с силовой политикой Бисмарка, несмотря на то что она игнорировала элементарные буржуазные идеи о политической свободе и участии в управлении. Ведь, в конце концов, «железный канцлер» принёс национальное единство и явно-либеральное экономическое законодательство.
Таким образом, темпы роста после 1852 года были благоприятными как для Пруссии, так и для германских земель в целом. Первый мировой экономический кризис 1857 года(26) был недолгим и ударил по торговле Северной Германии, но не по процветающей промышленности Рура, Берлина или Саксонии. Этот рост, который был существенно ускорен бумом в железнодорожном строительстве, в целом продолжался до 1873 года, когда был достигнут совершенно впечатляющий экономический расцвет, сопряжённый с началом создания новых предприятий.
После этого наступила фаза более низких темпов роста. В частности, упали цены на товары и ценные бумаги, уменьшилась прибыль компаний, и «капиталистам» пришлось смириться с заметной потерей активов. Однако, вопреки тому, что долгое время этот период воспринимался как «великая депрессия», экономика тогда никоим образом не находилась в состоянии стагнации.
Периоды с середины 1870-х до начала 1890-х гг. был заметно труднее. Этапы значительного роста и годы застоя или спада сменялись приблизительно равномерно, и конкуренция между компаниями становилась более жёсткой. «Депрессивное» настроение, о котором, в частности, подробно говорил Ханс Розенберг(27), к началу 1890-х годов испарилось. Затем снова наступила фаза бурного экономического роста, который продолжался вплоть до Первой мировой войны и сделал возможным то, что можно назвать «Вильгельмовским экономическим чудом».
Согласно оценке Ангуса Мэддисона(28), среднегодовые темпы роста дохода на душу населения (валовой внутренний продукт на душу населения) в Германии в период с 1870 по 1913 гг. составляли 1,66 %. Сама по себе это не особо выдающаяся величина, но значение её становится очевидным в сравнении: средний рост в Западной и Центральной Европе за этот период составил лишь 1, 33 %.
Таким образом, Германия (наряду со Швейцарией) была самой быстроразвивающейся страной в Европе, и прежде всего, она преуспела в том, чтобы обогнать своих соседей. В период между 1820 и 1870 гг. экономический рост в Германии соответствовал лишь среднему европейскому уровню. Бельгия, Швейцария и Великобритания в это время развивались значительно быстрее, чем немецкие государства. Вероятно, ещё в 1850-е годы это ни у кого не вызывало сомнений. Но с 1890-х гг., европейский баланс стал меняться. В то время как рост в Германии продолжал ускоряться, Франция и Британия постепенно начинали отставать и в абсолютных, и в относительных показателях. Если в 1870 году Германия и Франция производили около 6,5% мирового валового национального продукта (ВНП), а Англия – 9 % и явно лидировала, то в 1913 году показатели кардинально изменились: на долю Германии теперь приходилось 8,7 % мирового ВНП, тогда как Англия скатилась до 8,2 %, а Франция – и вовсе до 5,3%.
Для полноты картины немецкие экономические показатели можно, конечно, сопоставить с американскими. Доля США в мировом производстве за тот же период выросла с 8,9 % до 18,9 %. Таким образом, с глобальной точки зрения, настоящая «экономическая революция» произошла в Северной Америке. Однако в европейском контексте решающим стал именно подъём Германии.
Наряду с относительно недорогой (и постепенно становящейся более образованной) рабочей силой и с развитием внутреннего рынка (который рос вместе с ростом населения), основным фактором экономического подъёма Германской империи были чрезвычайно высокие – в количественном отношении – темпы инвестиций, явно превышавшие западноевропейский уровень. В то время как до 1913 года валовое накопление основного капитала в среднем по Европе (включая Германию) не превышало 15 % от размера валового внутреннего продукта, в Германии в эпоху Вильгельма II оно составляло около 20 %
Во время Эпохи грюндерства, до середины 1870-х годов, инвестиции были сконцентрированы в первую очередь в сфере железных дорог, строительства, сельского хозяйства и лишь затем – в торговле. Начиная с 1870-х гг., доля инвестиций в железнодорожный транспорт постепенно стала снижаться. Теперь инвестиционная активность в большей степени была сосредоточена в коммерческом секторе, и особенно в определённых отраслях промышленности (тяжёлая промышленность, машиностроение, электротехническая и химическая промышленность), строительстве и сельском хозяйстве. Непосредственно во время «Вильгельмовского экономического чуда» доминировали инвестиции в промышленность.
Поскольку Германия экспортировала лишь сравнительно небольшой объём капитала, она использовала свои относительно крупные сбережения для модернизации собственного основного капитала, инфраструктуры и строительного фонда.
Если мы внимательно посмотрим на структуру инвестиций в немецкую промышленность, то сразу же станет очевидным, что в особенно выгодном положении находились, тогда ещё молодые, высокотехнологичные компании химической, электротехнической, а также оптической промышленности и точного машиностроения. К тому же, этот процесс был «самоусиливающимся», потому что отрасли становились всё более значимы друг для друга в качестве клиентов.
Подъём новых отраслей в Германии – это регулярная история успеха; базой их поистине глобальных достижений было взаимодействие науки, инноваций и организационных сил. Особенно все эти факторы заметны на примере быстрого роста немецких заводов по производству красок, которые до 1914 года не имели конкурентов на мировом рынке. Продовольственный кризис 1840-х гг. благоприятствовал усилиям государства по развитию производства удобрений, что было особенно заметно в активной поддержке химии Либиха. Германский расцвет научных исследований и академического преподавания в области химии — изначально весьма уникальный — в свою очередь, способствовал развитию в 1870-х гг. химии красителей, которая в 1880-е гг. проникла на предприятия, положив начало организации химического производства на научной основе, исключительно успешной с экономической точки зрения. До начала Первой мировой войны немецкие фабрики красок, основанные в 1860-х годах, доминировали на мировом рынке: на долю немецкой химической промышленности приходилось в общей сложности около 25 % в мировом химическом производстве. Причём её сильные стороны были связаны не только с производством красок, но и с фармацевтическими препаратами, изобретение которых в процессе изучения химии красителей стало непредвиденной удачей. Аналогичные истории успеха зафиксированы и в немецкой диэлектрической промышленности, и в сфере производства оптического оборудования, где бесспорным мировым лидером к 1914 году являлась компания «Carl Zeiss». Одним словом, Германия в то время была не только экономически успешной, но и смелой, инновационной страной, причём столь огромные успехи были обусловлены с одной стороны ранним внедрением в промышленность достижений науки, с другой – благоприятными условиями для национального производства.
Германия не только извлекала выгоду из эффективности своих университетов, но и обладала ощутимыми преимуществами с точки зрения затрат, поскольку уровень заработной платы здесь был ниже, чем в странах Западной Европы. Доход на душу населения в Германии был меньше, чем в Англии, и даже Францию в этом отношении она догнала лишь незадолго до Первой мировой войны. Этому в значительной степени способствовал интенсивный рост населения Германской империи, поскольку растущее благосостояние приходилось распределять среди всё большего количества жителей, что не могло пройти бесследно.
Таким образом, в среднем образ жизни в Германии был скромнее, чем во Франции, и уровень жизни – ниже, чем в Англии, и уровень заработной платы соответственно был ниже. Экспортные возможности немецкой промышленности в условиях преобладавшего при золотом стандарте фиксированного валютного курса, были весьма благоприятны. Заработная плата составляла небольшой процент в национальном доходе страны (в Германской империи эта доля неизменно была меньше, чем в Веймарской республике), что в значительной степени сделало возможным осуществление крупных инвестиций в экономику.
Социальное неравенство в вопросах распределения благоприятствовало не только промышленному экспорту, но и всему инвестиционному циклу довоенного периода, тем более что положение рабочих медленно, но верно улучшалось.
Не считая конъюнктурных перерывов, Кайзеровская эпоха была временем почти полной занятости. Не позднее 1890-х гг. высокий спрос на рабочую силу в расширяющихся отраслях привёл к расчистке рынка труда и почти полному прекращению эмиграции. Во время экономических кризисов 1902, 1907 и 1913-1914 гг. безработица ненадолго поднималась до уровня 6 % от общей численности рабочей силы, но как правило, она была не выше 3 %. Безработица являлась социальным риском, важность которого возрастала с массовой пролетаризацНа забастовки отвечали локаутами, предпринимались попытки уволить так называемых «агитаторов и подстрекателей» и предотвртить их повторное трудоустройство. Но даже в крупной промышленности это удавалось с большим трудом: например, в 1889-1913 гг. на шахтах Рура произошло три крупных стачки, из которых рабочие – во всяком случае, морально – вышли победителями(43). Широко распространённая здесь система «чёрных списков» радикальных рабочих, нарушающих договоры, де-факто не сработала – и вряд ли подобные меры могли быть реализованы в среднем и малом бизнесе. Правда, крупные промышленники пытались и здесь, на всякий случай, предотвратить прорыв в пользу сильных профсоюзов и коллективных переговоров, предоставляя финансовую поддержку для проведения локаутов – как, например, во время забастовки текстильщиков в Криммичау(44), но практика заключения коллективных договоров [Tarifvertrag – букв. «тарифный договор»] профсоюзов с работодателями неуклонно продвигалась вперёд, особенно в секторах, которые вряд ли могли позволить себе длительные забастовки (пищевая промышленность, пивоварение, полиграфия).
Социальное положение рабочего класса в Германии постепенно начало улучшаться, даже если уровень жизни был ниже, чем в Англии или Франции. Это также объясняет несколько парадоксальную ситуацию, когда организованное рабочее движение – в первую очередь профсоюзы – становилось всё более влиятельным, но в то же время и всё более реформистским.
Среднегодовой заработок трудящихся в Германии в период с 1871 по 1914 год удвоился. В реальном выражении, не считая Биржевого кризиса 1873 г., он продолжал расти, хотя и не так сильно, как номинальная заработная плата. Среднегодовая зарплата, которая по разным подсчётам выросла с 466 марок в 1871 году до 834 марок в 1914 году, конечно, лишь демонстрирует тенденцию, потому что соответствующая ситуация по отраслям и регионам могла быть очень разной.
Сельскохозяйственные работники в Восточной Пруссии, Померании или в Баварском лесу отмечали нижнюю границу шкалы доходов, в то время как квалифицированные рабочие металлургической промышленности в Берлине и других промышленных центрах имели относительно высокий (номинальный) годовой доход – 1800 марок и более.
Неплохой заработок был также характерен для горнодобывающей промышленности Рура – по крайней мере, для тех, кто был молод и силён. Высокая привлекательность рейнско-вестфальской горнодобывающей промышленности, особенно для жителей восточных прусских провинций, объяснялась отнюдь не условиями труда (суровость которых была известна) – Рур привлекал людей высокой заработной платой и хорошими уровнем жизни. Это было верно не для всех, но всё же число тех, кто мог улучшить своё положение, неуклонно росло, особенно в условиях полной занятости, которая в целом установилась с 1880-х гг.
Благоприятная для рабочего класса экономическая конъюнктура не только улучшила возможности получения дохода, но и стимулировала желание многочисленных работодателей платить более высокую заработную плату и предоставлять компаниям щедрые социальные пособия. Более того, она также предоставила рабочим простор для свободы действий, чтобы они могли отстаивать свои интересы в случае возникновения противоречий, и даже в случае конфликтов. Начиная с 1890-х гг., количество забастовок – пусть и с циклическими колебаниями – резко возрастало. В 1892 году – в конце так называемой «великой депрессии» – во всей Империи прошло 73 забастовки, в 1903 году – уже 1300, а в 1912 году – даже 2800. Наибольшее количество забастовок (3500) с наибольшей численностью бастующих рабочих (около 7 млн человек) было зафиксировано в 1905-1906 гг.
Работодатели пытались защитить себя от растущей мощи рабочего класса путём создания ассоциаций и увольнений, но успех таких мер был неоднозначным. Крупная западногерманская промышленность старалась не допускать создания профсоюзов на фабриках. Во многих компаниях – таких, например, как лакокрасочные фабрики в Леверкузене (Северный Рейн – Вестфалия) – рабочие, после забастовки в 1904 году, были вынуждены давать расписку, что они не состоят в профсоюзе(42).
На забастовки отвечали локаутами, предпринимались попытки уволить так называемых «агитаторов и подстрекателей» и предотвртить их повторное трудоустройство. Но даже в крупной промышленности это удавалось с большим трудом: например, в 1889-1913 гг. на шахтах Рура произошло три крупных стачки, из которых рабочие – во всяком случае, морально – вышли победителями(43). Широко распространённая здесь система «чёрных списков» радикальных рабочих, нарушающих договоры, де-факто не сработала – и вряд ли подобные меры могли быть реализованы в среднем и малом бизнесе. Правда, крупные промышленники пытались и здесь, на всякий случай, предотвратить прорыв в пользу сильных профсоюзов и коллективных переговоров, предоставляя финансовую поддержку для проведения локаутов – как, например, во время забастовки текстильщиков в Криммичау(44), но практика заключения коллективных договоров [Tarifvertrag – букв. «тарифный договор»] профсоюзов с работодателями неуклонно продвигалась вперёд, особенно в секторах, которые вряд ли могли позволить себе длительные забастовки (пищевая промышленность, пивоварение, полиграфия).