Гладиатор
Холод впивался в кости сквозь стальные латы. Снежная круговерть слепила глаза, но Кассий не отводил взгляда от кровавого танца на склоне холма. Его легионы, похожие на железных крабов, медленно, но неумолимо сжимали клещи вокруг оравы варваров. Те рвались в яростные атаки, но разбивались о щиты и дисциплину.
— Преторийский отряд дрогнул! Они заходят с фланга! — Легат Север, его лицо залито кровью и потом, подбежал, тяжело дыша.
Кассий не повернул головы. Его глаза, серые и холодные, как зимнее море, продолжали читать поле боя как знакомую карту.
— Так и должно быть. Я их туда и заманил. — Его голос был ровным, без тени волнения. — Дай им пройти еще пятьдесят шагов. Как войдут в ущелье — сигнал лучникам.
Север с облегчением кивнул, снова поражаясь его спокойствию. Кассий поднял руку в кожаной перчатке. Секунда, другая… Варвары, почуяв мнимую слабину, с победным ревом ринулись в узкий проход между скал.
Рука генерала резко опустилась.
С вершин ущелья, словно саранча, взмыли в небо сотни стрел. Но целились они не в людей. Они впивались в заранее сложенные груды сухих бревен и бочки со смолой. Через мгновение узкий проход превратился в адскую топку. Вой ветра смешался с воем умирающих и треском пожирающего все пламени.
Битва была выиграна. Не яростью, но разумом. Солдаты, вытирая с лиц сажу и кровь, смотрели на своего командира с благоговением, граничащим со страхом.
В своей палатке Кассий с трудом стягивал с себя доспехи. Каждая мышца ныла от усталости. Вошел Север с кубком густого, как кровь, вина.
- Народ в столице будет носить тебя на руках, Кассий. Еще одна победа. Император не сможет не отметить тебя.
- Император отмечает тех, кто ближе к трону, а не к врагу. Я не нуждаюсь в их триумфах.
Он отставил кубок и потянулся к маленькому медальону на груди, спрятанному под туникой. В нем был портрет — он сам, гораздо моложе, родители и Марк. Его младший брат, светловолосый мальчик с беззаботной улыбкой, которой не место на этой проклятой границе.
— Мне нужна была бы только… — он запнулся, проводя пальцем по холодному металлу, — …уверенность, что Марк в безопасности.
Столица встретила их безумием. Тысячи горожан, обезумевших от восторга, забрасывали дорогу цветами, крича его имя. «Кассий! Непобедимый Кассий!» Он ехал сквозь этот шумный водоворот на своем белом коне, лицо его было каменной маской. Он видел не любовь, а легкомыслие толпы, пляшущей на краю бездны, которую он сдерживал там, на границе.
На трибуне для патрициев стоял Септимий. Его белоснежная тога была безупречна, а лицо выражало лишь вежливую, холодную учтивость. Рядом с ним, чуть позади, стояла его дочь, Валерия. В ее глазах, в отличие от отца, горел искренний огонек восхищения.
Септимий наклонился к своему рабу, не сводя глаз с Кассия.
- Смотри, как они его любят, — тихо прошипел он. — Простолюдины обожают простых героев. Опасная привязанность.
Императорский пир был морем излишеств. Воздух был густ от запахов жареного мяса, дорогих духов и пота. Кассий стоял у колонны, в стороне от всеобщего веселья, с нетронутым кубком в руке.
К нему бесшумно подошел Септимий.
— Поздравляю, генерал. Империя в долгу. Ваша тактика… неортодоксальна, но эффективна. Скажите, как вы находите слабые места в столь мощных стенах?
Вопрос прозвучал как лесть, но Кассий уловил в нем стальной подтекст. Ловушку.
- Стены всегда имеют слабые места, патриций, — ответил Кассий, не глядя на него. - Главное - желание их найти.
Он отвернулся и вышел в ночной сад, оставив Септимия с застывшей на лице улыбкой, которая медленно таяла, сменяясь ледяной решимостью.
Глубокой ночью тишину его виллы разорвал лязг железа и грубые крики. Дверь в его спальню выбили с одного удара. Преторианцы в сияющих доспехах ворвались внутрь. Кассия, в одной тунике, вытащили из постели. На пороге он увидел своих родителей и перепуганного Марка, которых уже держали стражники.
— По приказу Императорского Совета. Генерал Кассий, вы обвиняетесь в государственной измене и сговоре с врагами Империи.
— Это безумие! — Кассий попытался вырваться, но несколько человек силой скрутили его. — Кто стоит за этим?
Из рядов преторианцев вышел Септимий. Его тога казалась призрачной в лунном свете.
— Показания твоих же офицеров, Кассий. И это. — Он бросил к его ногам меч Кассия. Но это была не его простая боевая спата. Это была богато инкрустированная копия клинков, что носили вожди варваров. — Подарок от твоих новых друзей? Или плата за предательство?
Кассий с рыком попытался броситься на него, но удар древка копья в спину повалил его на колени. В глазах потемнело от боли. Последнее, что он увидел, прежде чем его поволокли прочь, — как Марка, рыдающего и зовущего его, уводили в другую сторону.
— Я найду тебя! — прохрипел Кассий, захлебываясь пылью. — Слышишь? Я найду тебя!
Последующие дни слились в кошмарный водоворот.
Тюремная камера. Влажный камень, запах смерти. Его пытали, требуя признания. Он молчал, стиснув зубы до хруста.
Суд. Лица судей были безразличными масками. Септимий давал показания, его голос был медовым и убедительным. Никто не смотрел на Кассия.
Приговор. Голос глашатая прозвучал как погребальный звон: «…Родители — казнь через удушение. Дети — рабство, во искупление вины своего рода».
Слово «дети» отозвалось в нем огненной болью. Марк.
Солнце на невольничьем рынке было безжалостным. Оно слепило глаза, отражаясь от кандалов на его запястьях. Воздух был густым от запаха морской соли, пота и отчаяния. Его, как скот, погнали по трапу на грузовое судно. Он машинально шагал, его взгляд был пуст. Он искал.
На другом конце причала стоял старый, почерневший от времени корабль с зловещим названием «Харон». И на его палубу грубо вталкивали худого, испуганного мальчика с знакомыми светлыми волосами.
— Марк! — хрипло крикнул Кассий, и его голос был чужим. — МАРК!
Марк обернулся. Их взгляды встретились на мгновение — целую вечность. Кассий увидел в гласах брата не детский испуг, а взрослый, всепоглощающий ужас. Затем стражник грубо толкнул мальчика, и тот исчез в черной пасти трюма.
Корабли отплывали. В разные стороны.
Новый мир состоял из трех вещей: пыли, зноя и боли.
Школа гладиаторов Септимия встретила их раскаленным песчаным полем, окруженным высокими стенами. Надсмотрщик по имени Квинт, чье лицо было похоже на старую, изъеденную червями кожу, обходил новоприбывших рабов.
— Здесь вы — мясо! — его голос скрипел, как несмазанная телега. — Ваша задача — умирать зрелищно и по команде. Забудьте, кто вы были. Теперь вы — Зверь. — Он тыкал пальцем в рослого мужчину. — Ты — Волк. Ты — Скорпион. Ты — Кабан.
Он остановился перед Кассием, оглядывая его с ног до головы с презрительной усмешкой.
— А ты… — Квинт плюнул ему под ноги. — Будешь «Никто». Потому что ты — никто.
Кассий молча смотрел на него. И в этой пыли, в этом унижении, в глубине его потухших глаз зажегся крошечный, но упрямый огонек. Огонь ненависти.
— Септимий передал тебе особый привет, — прошипел Квинт и со всей силы ударил его древком копья в спину.
Кассий рухнул на колени, песок впился в губы. Но ни единого звука не сорвалось с них.
Он лежал лицом вниз на каменной плите в казарме. Спина горела огнем. Все тело кричало от боли и унижения. Он не чувствовал ничего, кроме пустоты.
Кто-то тяжело опустился рядом. Кассий не шевельнулся.
— Не умри до боя. Это дурной тон.
Он открыл глаза. Рядом сидел старый гладиатор, все тело которого было испещрено шрамами, рассказывающими историю долгой и жестокой жизни. В его руке была краюха черного хлеба.
— Оставь меня, — хрипло сказал Кассий.
— Я видел, как ты смотрел. Смотрел так, как смотрят волки в клетке. Это тебе не поможет. Ты думаешь, ты первый генерал здесь? Или первый, кто клялся отомстить?
Кассий снова закрыл глаза, отрезая себя от этого мира.
— Мёртвый раб ничего не стоит, — старик понизил голос до шепота. — А чтобы выжить, нужно сначала научиться умирать. Умирать для других. Для той жизни, что была. Для чести. Для себя прежнего. Только тогда, может быть, ты выживешь. И найдешь то, что ищешь.
Старик отломил кусок хлеба и насильно вложил его в сжатую ладонь Кассия.
— Начни с этого. Поешь. Завтра тебе предстоит убить «Волка».
Старик, представившийся Бренном, ушел. Кассий лежал неподвижно, чувствуя грубую корку в своей руке. Его взгляд упал на стену рядом с ложем. Кто-то нацарапал на камне грубое, угловатое изображение солнца. Символ свободы.
Медленно, почти против своей воли, он поднес хлеб ко рту и откусил. Жевал. Глотал. Это был акт не смирения, а вызова. Он будет есть. Он будет спать. Он будет сражаться.
Он перевернулся на спину, глядя в темноту, пронизанную храпом и стонами других рабов.
— Я найду тебя, Марк, — прошептал он в ночь, и в его голосе впервые зазвучала не ярость, а холодная, стальная решимость. — Клянусь
Следующее утро началось с удара плети. Квинт ходил между нар, поднимая сонных рабов.
— Подъем, мясо! Сегодня вы узнаете, что такое настоящая боль!
На тренировочной арене их заставили бегать по песку с тяжелыми бревнами на плечах. Солдатская выносливость Кассия помогала ему, но другие новички падали, их поднимали ударами. Потом были деревянные мечи — «руди». Им показали несколько базовых ударов и поставили в пары.
Кассию достался тот самый «Волк» — крупный, злой мужчина с шрамами от воровских клейм. Он смотрел на Кассия как на дичь.
— Слышал, ты генерал, — прохрипел Волк, с силой обрубая его деревянный меч. — Я генералов недолюбливаю. Один отрубил мне палец.
Кассий молча парировал, движения его были отточены годами тренировок. Он видел каждое движение Волка, каждое открытие. Он мог бы закончить бой за секунду. Но он помнил слова Бренна: «Умри для чести». Здесь не было места боевому искусству. Здесь было зрелище.
Волк яростно атаковал, и Кассий позволил ему прижать себя к стене. Деревянный меч врезался ему в бок, вышибая воздух. Боль пронзила тело.
— Довольно! — крикнул Квинт. — Никто, ты дерешься как баба! На арене тебя растерзают за полминуты!
Кассий, тяжело дыша, выпрямился. Он поймал взгляд Бренна, стоявшего у края арены. Старик едва заметно покачал головой. Слишком много чести. Слишком мало шоу.
Обед был скудным: похлебка с червями и кусок черствого хлеба. Кассий сидел в стороне, растирая ушибленный бок. К нему подошел Бренн.
— Ты хочешь выжить или доказать, что ты лучший боец? — спросил старик без предисловий.
— Я хочу найти брата, — отрезал Кассий.
— Для этого нужно жить. А чтобы жить здесь, нужно давать толпе хлеб и зрелища. Они не платят за быструю смерть. Они платят за страх, за кровь, за надежду. Ты должен дать им историю.
— Какую? — с горечью спросил Кассий.
— Сам придумай. Жертву, которую все жалеют. Неудачника, который побеждает. Или молчаливого мстителя. Но твоя борьба должна быть видна. Ты должен играть.
Кассий смотрел на своих товарищей по несчастью. Одни были озлоблены, другие сломлены. Он видел в их гласах тот же огонь, что горел в нем, — огонь ненависти к Септимию, к Империи, к своей судьбе.
— Я научу тебя, — тихо сказал Бренн. — Не сражаться. Ты это умеешь. Я научу тебя выживать на песке.
Дни превратились в рутину боли и унижений. Но теперь Кассий слушал. Бренн показывал ему мелочи, которые решали все:
— Никогда не стой прямо. Выгляди уставшим, даже если полон сил. Заставь их сомневаться.
— Первый удар — самый важный. Сделай его сильным, но не смертельным. Пусть публика увидит кровь, но не смерть. Мертвый враг — скучно.
— Смотри в глаза толпе, а не в глаза противнику. Ищи того, кто смотрит на тебя с надеждой. Играй для него.
Кассий учился. Он дрался с Волком снова и снова. Теперь он не просто парировал. Он делал вид, что спотыкался, подставлялся под удары, чтобы потом с видимым усилием отбить их. Он растягивал бои, делая их напряженными.
Квинт, наблюдавший за ними, скривил губы.
— Похоже, Никто кое-чему научился. Может, из тебя все-таки получится пушечное мясо.
Однажды вечером, когда казарма погрузилась в сон, Кассий подошел к Бренну, который чистил ржавый кинжал.
— Ты говорил, что здесь были другие. Другие, как я. Что с ними стало?
— Одни умерли на арене. Другие пытались бежать. Их поймали и распяли вдоль дороги к рудникам. Третьи… смирились. Стали такими же, как Квинт. Надсмотрщиками. Умирают медленно, изнутри.
— А ты? — спросил Кассий. — Почему ты выжил?
Бренн наконец посмотрел на него. В его глазах была бездонная, старческая усталость.
— Потому что у меня никогда не было ничего, ради чего стоило бы умирать. Ни семьи, ни дома. А потом… появилась привычка. Привычка просыпаться, драться, есть, спать. Я — песок, Кассий. Я никому не нужен, но я всегда здесь.
Кассий понял, что для Бренна эта школа — весь мир. И ему стало страшно. Он не мог позволить себе привыкнуть.
Настал день первых настоящих боев. Не на тренировочной арене, а в маленьком городском амфитеатре, для местной знати. Их пригнали в клетках, как зверей.
Кассий стоял за железной решеткой, глядя на песок, который вскоре должен был поглотить его кровь. Он видел, как на трибунах, усыпанных цветами, сидели богатые патриции, смеясь и попивая вино. Они делали ставки.
Его противником был громадный нумидиец с двумя кинжалами. Бренн шепнул ему на ухо:
— Он быстр. Но ты быстрее. Заставь его бегать. Утоми. Покажи, что ты не просто мясо.
Решетка перед ним с грохотом поднялась. Толпа взревела. Кассий вышел на песок. Ослепительное солнце, крики тысяч глоток. Это был не тихий снежный перевал. Это был ад.
Нумидиец бросился на него. Кассий, следуя урокам Бренна, отскочил. Он не атаковал, он уворачивался. Толпа начала свистеть. Скучно.
— Дерись, трус! — кричали ему.
Кассий поймал взгляд какого-то мальчика в толпе. Мальчик смотрел на него с широко раскрытыми глазами, полными страха и надежды. Как Марк.
Он пропустил очередной выпад нумидийца, почувствовал, как лезвие остро царапает его плечо. Теплая кровь потекла по руке. Толпа ахнула.
И тогда Кассий пошел в атаку. Не изящную, как в легионе, а яростную, грубую, отчаянную. Он парировал один кинжал, поймал руку нумидийца и с силой ударил его своим мечом в бедро. Не смертельно. Болезненно.
Нумидиец зарычал от боли и ярости. Зрелище началось.
Они метались по арене, их удары становились все более ожесточенными. Кассий позволил противнику прижать себя к барьеру, изобразил отчаянную борьбу, а затем с громким криком совершил переворот и оказался сверху. Его меч был у горла нумидийца.
Кассий посмотрел на трибуну распорядителя игр. Тот медленно поднял большой палец. Вверх? Или вниз?
Распорядитель улыбнулся и повернул палец вбок. Милосердие.
Кассий отступил. Нумидийца уволокли.
Толпа ревела его имя. Не настоящее. То, что дал ему Квинт.
— Ник-то! Ник-то!
Он стоял один, тяжело дыша, с окровавленным мечом в руке. Он не чувствовал триумфа. Он чувствовал лишь горький привкус песка и крови на губах. Он сделал первый шаг. Он стал тем, кого они хотели видеть.
Слава — странная монета в мире гладиаторов. Кассия не осыпали золотом, но его пайка стала чуть больше, а удары Квинта — реже и не так яростно. Отношение надсмотрщиков изменилось с откровенного презрения на настороженное уважение. Он был не просто мясом. Он был инвестицией.
В казарме к нему теперь относились по-разному. Одни, вроде Волка, чья злоба лишь укрепилась после унизительного поражения, бубнили проклятия у него за спиной. Другие, более молодые и впечатлительные, смотрели на него с подобострастием, видя в нем шанс выжить. Кассий не искал ни вражды, ни дружбы. Он оттачивал новую личность — «Никто», молчаливого и неулыбчивого бойца, который говорит только мечом.
Бренн наблюдал за этой метаморфозой с каменным лицом профессионала.
— Не зазнавайся, — как-то раз бросил он, видя, как Кассий без усилий отрабатывает сложную связку. — Одна победа на задворках империи не делает тебя чемпионом. Септимий не спускает с тебя глаз. Для него ты — диковинный зверь, который пока что послушно выполняет трюки. Разочаруешь — сожгут в яме с голодными псами без лишних глаз.
Кассий кивнул. Он это понимал. Каждый его бой был шагом по канату над пропастью. Он должен был быть достаточно хорош, чтобы выжить, но не настолько ярким, чтобы стать угрозой, которую нужно устранить немедленно.
Через несколько дней в школу с проверкой прибыл управляющий имениями Септимия, худощавый и суетливый мужчина по имени Децим. Он обошел казармы, тыкал пальцем в самых хилых рабов и что-то бормотал Квинту. Когда его взгляд упал на Кассия, он остановился.
— А это и есть наш «знаменитый» Никто? — пропищал он. — Говорят, ты нравишься черни. Хозяин будет доволен. Его доходы от ставок растут.
Кассий стоял по стойке «смирно», глядя в стену позади Децима.
— Скажи своему хозяину, — тихо, но отчетливо произнес Кассий, — что я буду драться. Но я хочу знать, жив ли мой брат.
Децим замер, его брови поползли вверх. Даже Квинт ошарашенно смотрел на Кассия. Рабы не делали запросов.
— Мой брат, Марк, — повторил Кассий, не меняя интонации. — Он был на корабле «Харон». Я хочу знать, жив ли он. Скажи Септимию: уверенность — лучшая награда для раба, чем лишняя миска похлебки. Уверенный раб сражается лучше.
Децим покраснел от возмущения, но в его глазах мелькнул холодный, деловой интерес. Он повернулся и, фыркнув, удалился. Квинт, проводив его взглядом, с силой ткнул Кассия в грудь.
— С ума сошел, генерал? Ты думаешь, ты можешь что-то требовать?
Кассий наконец перевел взгляд на надсмотрщика.
— Я ничего не требую. Я предлагаю сделку. А генералы умеют вести переговоры.
Прошла неделя. Кассий уже начал думать, что его порыв был безумием, и готовился к жестокому наказанию. Но однажды вечером, когда он мыл под насосом пот и грязь после тренировки, к нему подошла незнакомая рабыня — служанка, сопровождавшая жену одного из надзирателей. Она быстро, оглядываясь, сунула ему в руку смятый клочек папируса и скрылась.
Сердце Кассия заколотилось. Он отошел в самый темный угол двора и развернул записку. Почерк был утонченным, женским. Всего одна строчка:
«Корабль «Харон» приписан к рудникам Септимия на севере. Лагерь называется «Ломонос». Тот, кого ты ищешь, был там три месяца назад. Не испытывай судьбу снова. Молчи.»
Подписи не было. Но Кассий понял. Валерия. Дочь Септимия.
Рудники. «Ломонос». Это было хуже, чем школа гладиаторов. Это был медленный, изматывающий смертный приговор. Но Марк был жив. Три месяца назад он был жив! Огонь, который он едва сдерживал, вспыхнул с новой, яростной силой. Теперь у него была не просто цель. У него был маяк в кромешной тьме его рабства.
Он показал записку Бренну той же ночью. Старик долго молча смотрел на дрожащий в руке Кассия клочок папируса, словно видел в нем не слова, а призраков прошлого.
— «Ломонос», — наконец прошептал он, и в его голосе прозвучала несвойственная ему тяжесть. — Я слышал. Туда отправляют тех, с кем не хотят больше возиться. Работа в шахтах, камень, пыль в легких… Год — и человек готов. Если не умрет раньше от побоев или болезни.
Он посмотрел на Кассия, и в его глазах не было ни жалости, ни ободрения. Только суровая правда.
— Теперь ты знаешь. И это знание — худшая пытка. Оно не дает уснуть. Оно заставляет метаться. Оно заставит тебя сделать глупость.
— Что мне делать? — голос Кассия был хриплым от сдерживаемых эмоций.
— То, что ты делал до этого, — безжалостно ответил Бренн. — Выживать. Стать настолько ценным, настолько знаменитым, чтобы твое имя долетело даже до «Ломоноса». Чтобы твой брат, если он еще держится, услышал его. Чтобы Септимий понял, что живой брат знаменитого гладиатора — козырная карта в его колоде. Ты должен стать не просто выжившим. Ты должен стать Легендой этой песчаной ямы. И тогда, возможно, у тебя появится шанс. Маленький. Ничтожный.
Следующий бой Кассия был в большем городе, на арене, вмещающей тысячи зрителей. Его противником был бывший солдат, как и он, попавший в рабство за неповиновение. Они были похожи — два сломленных меча Империи.
Когда они сошлись в центре арены, противник, парень по имени Луций, прошептал сквозь стиснутые зубы:
— Слышал о тебе, генерал. Они говорят, ты хорош. Докажи.
И Кассий доказал. Но на этот раз это было не грубое зрелище. Это был танец. Танец двух воинов, которые помнили строй, помнили честь. Они фехтовали, парировали, атаковали с такой яростью и грацией, что толпа сначала затихла, а затем взорвалась бешеным ревом. Это было не просто убийство. Это было искусство.
В конце, когда меч Кассия оказался у горла Луция, а меч Луция — у его живота, наступила мертвая тишина. Распорядитель игр встал, впечатленный. Большой палец взметнулся вверх. Милосердие!
Но Кассий не отступил. Он посмотрел на Луция и едва заметно кивнул. Затем он отшатнулся, сделав вид, что его ранило в последнем рывке, и упал на одно колено. Он поднял руку в знак уважения к противнику.
Толпа обезумела. Они кричали одно и то же имя, скандируя его, выбивая ритм ногами:
— НИК-ТО! НИК-ТО!
Это был уже не насмешливый возглас. Это было имя. Его имя.
Возвращение в школу было триумфальным. Даже Квинт не стал его пороть, лишь мрачно бросил:
— Хозяин доволен. Готовься. Впереди Игры в честь дня рождения Септимия. Ты будешь биться.
Вечером Кассий стоял у стены с нацарапанным солнцем. Он больше не смотрел на него с тоской. Он смотрел на него как на цель. Как на звезду, по которой он выверяет свой путь.
Бренн молча подошел и положил ему на плечо свою корявую, иссеченную шрамами руку. Это был жест, которого старик никогда прежде не позволял себе.
— Легенда начинается, — просто сказал Бренн. — Помни, зачем она тебе. Не ради их криков. Не ради славы.
— Ради него, — тихо ответил Кассий, сжимая в кулаке воображаемый медальон с портретом брата. — Все ради него.
Он посмотрел на звезды, холодные и далекие над стеной тюрьмы. Он был рабом. Он был гладиатором. Он был «Никто». Но впервые с того дня, как его предали, он чувствовал не боль и не ярость. Он чувствовал непоколебимую, холодную как сталь цель.
Путь к свободе лежал не через бегство. Он лежал через самое сердце арены. И он был готов пройти по нему.
Ветер, несущий с собой запах пыли и пота, стал пахнуть иначе. В нём появилась нота страха. Не того простого страха перед болью или смертью, что витал над тренировочной ареной, а чего-то более острого, почти звериного.
На школу гладиаторов опустилась тень предстоящих Игр в честь дня рождения Септимия.
Квинт сновал по двору, как голодный шакал, его плётка свистела по спинам с удвоенной силой.
— Расслабляться не будем, мясо! На больших играх вас порвут как тухлое полотно! Хозяин хочет зрелища, и мы его получим!
Кассий наблюдал, как менялись лица его товарищей по несчастью. Одни уходили в себя, другие, наоборот, становились буйными и агрессивными. Волк, его старый противник, теперь смотрел на него не просто со злобой, а с сильнейшей завистью. Слава «Никто» росла, и это делало его мишенью.
Бренн, как всегда, был краток и мрачен:
— Игры Септимия — это не просто бои. Это отбор. Он смотрит, кто из нас достоин выйти на большую арену в столице, а кто отправится на корм псам или в рудники. Твоя известность — это и защита, и проклятие. На тебя будут охотиться.
За неделю до Игр в школу прибыл не Децим, а личный гладиатор Септимия — человек по имени Гракх. Он был живой легендой, чемпионом столичной арены, временно вернувшимся в провинцию. Гракх был огромен, его тело — это карта из шрамов и бугристых мускулов. Он обходил строй гладиаторов, и его маленькие, свиные глазки оценивали каждого с холодной беспристрастностью мясника.
Когда он остановился перед Кассием, возникло напряжение, которое можно было потрогать.
— Так вот он, «Никто», — голос у Гракха был глухим, как скрежет камня. — Слышал, ты умеешь танцевать. На играх хозяина танцы закончатся. Будешь драться не за жизнь, а за право умереть не сегодня.
Гракх отошёл, но его слова повисли в воздухе тяжёлым предупреждением. Он был олицетворением той системы, которую Кассий должен был победить. Не сломать — пока что это было невозможно, — но использовать.
Вечером Бренн, нарушая своё обычное молчание, заговорил о Гракхе:
— Он не просто боец. Он — эталон. Победить его — значит бросить вызов самому Септимию. Пока что ты для них диковинка. Но если станешь угрозой для его главного чемпиона…
Он не договорил, но Кассий понял. Его путь был по лезвию бритвы.
Настал день Игр. Амфитеатр в провинциальном городе, принадлежащем Септимию, был полон до отказа. Воздух дрожал от гула толпы, запаха жареного мяса и дешёвого вина. Сегодня здесь решались не только судьбы гладиаторов, но и делались крупные ставки, заключались сделки.
Кассия и других бойцов загнали в подземелье под ареной. Здесь было темно, прохладно и пахло сыростью, страхом и металлом. Через решётку в потолке падали лучи солнца, освещая клубящуюся вверху пыль. Кассий смотрел на эти лучи, словно узник, в последний раз видящий небо.
Его имя — вернее, кличку — объявили одним из первых. Выходя на ослепительно яркий песок, он на мгновение ослеп. Рёв толпы обрушился на него физической волной. Он искал глазами ложу Септимия.
Патриций сидел в тени навеса, откинувшись на спинку кресла. Рядом с ним, чуть позади, сидела Валерия. Её лицо было бледным и неподвижным. Септимий поймал взгляд Кассия и медленно, почти незаметно, кивнул. Это был не приветствие. Это было напоминание: «Я вижу тебя. И я владею тобой».
Первый бой Кассия на этих Играх был против двух беглых солдат, пойманных и приговорённых к арене. Им дали копья и щиты. Это был бой «один против двух» — излюбленное зрелище толпы, жаждущей крови.
Кассий вышел с коротким мечом и небольшим щитом. Он стоял один против двух ожесточённых мужчин, отчаянно цеплявшихся за жизнь.
И снова в нём проснулся генерал. Он не видел двух врагов. Он видел тактическую задачу. Он отступал, заманивая их, заставляя мешать друг другу, наступать друг другу на ноги. Он парировал удар одного и тут же уворачивался от копья второго, используя их же ярость против них.
Толпа, ожидавшая быстрой расправы, затихла, наблюдая за этой смертельной игрой в кошки-мышки. Кассий не убивал. Он изматывал. Он ждал.
И дождался. Один из солдат, более молодой и нетерпеливый, бросился вперёд, подставив бок. Меч Кассия молнией вонзился в незащищённое место. Неглубоко, но болезненно. Солдат с криком упал.
Второй, видя это, на мгновение застыл в ужасе. Этой секунды хватило Кассию. Он сделал обманный выпад, солдат инстинктивно закрылся щитом, и Кассий, резко сменив траекторию, ударил его рукоятью меча по голове. Тот рухнул без сознания.
Арена замерла. Два противника были повержены, но живы. Кассий стоял над ними, тяжело дыша. Он посмотрел на ложу Септимия.
Распорядитель игр взглянул на патриция. Септимий, с лёгкой, заинтересованной улыбкой, поднял большой палец. Вверх. Милосердие.
Толпа взревела, скандируя его имя. Но на этот раз в их криках была не только ярость. Было уважение. Он победил не силой, но умом. И это впечатлило даже самых кровожадных.
Следующим противником Кассия должен был стать Геракл, громадный фракиец с кривым мечом-сикой, срубавший головы с одного удара. Это был фаворит публики и живое олицетворение грубой силы.
Перед боем Бренн, пробившийся к его клетке, схватил его за плечо.
— С ним нельзя так, как с теми солдатами. Он туп как пробка, но силён как бык. Его нельзя перехитрить в лоб. Бери его на выносливость. Беги. Уворачивайся. Пусть он устанет рубить воздух. Его ярость — его же враг.
Когда Кассий вышел на арену, Геракл с рёвом бросился на него, размахивая своей сикой. Удар был чудовищной силы. Кассий едва успел отпрыгнуть, и лезвие с свистом рассекло воздух в сантиметре от его лица.
Он последовал совету Бренна. Он не вступал в схватку. Он отступал, уворачивался, заставлял Геракла носиться по арене. Толпа сначала свистела, требуя крови, но постепенно начала смеяться над неуклюжим великаном, который не мог поймать вертлявого «Никто».
Ярость Геракла росла. Он становился неосторожным. Его удары были всё более размашистыми и беспорядочными. И вот, после очередного промаха, он на мгновение потерял равновесие, широко расставив руки.
Это был его шанс. Кассий не стал убивать. Он рванулся вперёд и острой гранью своего щита со всей силы ударил фракийца по запястью. Раздался сухой, костный хруст. Геракл с оглушительным рёвом боли выпустил сику из онемевшей руки.
Кассий подобрал кривой меч и приставил его к горлу поверженного гиганта.
Тишина. Все смотрели на ложу Септимия. Патриций медленно поднял руку и опустил большой палец вниз. Смерть.
Кассий посмотрел на Геракла. В глазах великана не было страха. Только пустота и боль. Он был всего лишь зверем, которого привели на убой.
И Кассий, к изумлению всей толпы, отшвырнул сику в сторону. Он развернулся и пошёл прочь, к выходу с арены, оставив побеждённого врага живым.
На секунду воцарилась оглушительная тишина, а затем амфитеатр взорвался. Одни кричали от ярости, лишившись кровавого зрелища, другие — от восторга перед этим немыслимым актом милосердия, граничившего с презрением к воле хозяина.
Септимий на его ложе не изменился в лице. Но его пальцы сжали ручку кресла так, что костяшки побелели.
Возвращение в школу было триумфальным и одновременно зловещим. Его поступок обсуждали все. Одни видели в этом слабость, другие — невероятную силу. Квинт не сказал ему ни слова, лишь смотрел на него с новым, нечитаемым выражением.
Ночью к нему в камеру пришёл Бренн. Его лицо было мрачным.
— Ты перешёл черту, мальчик. Ты не просто выиграл. Ты публично унизил Септимия, отказавшись выполнить его волю. Теперь ты для него не диковинка и не инвестиция. Ты — вызов.
— Что он сделает? — спросил Кассий, уже зная ответ.
— Он сделает так, чтобы твой следующий бой стал последним. Но не просто убьют. Убьют зрелищно. Убьют так, чтобы никто и никогда не посмел повторить твой поступок. Он сломает тебя на глазах у всех.
Кассий смотрел в темноту. Он не чувствовал страха. Он чувствовал странное спокойствие. Он ступил на новый путь. Путь открытого неповиновения. И первый шаг был сделан.
Теперь ему предстояло готовиться не просто к бою. К казни.
Воздух в школе сгустился до состояния бульона, в котором плавали частицы страха, ненависти и любопытства. Отныне каждый взгляд, брошенный на Кассия, был взвешен на невидимых весах. Для одних он стал героем, бросившим вызов самому Демиургу их ада. Для других — самоубийцей, чья агония должна была послужить всем уроком.
Квинт перестал его трогать вовсе. Но это не было милостью. Это было равнодушием палача к уже приговорённому. Инструкции по тренировкам для Кассия прекратились. Он был предоставлен сам себе — самая страшная пытка в мире, где каждый твой шаг был регламентирован.
Бренн стал его единственной связью с реальностью. Старик приносил ему еду и информацию, добытую осторожностью.
— Ищут, — коротко бросил он однажды, разламывая хлеб. — Септимий приказал найти кого-то особенного. Не простого убийцу. Кого-то, кто убьёт в тебе не только жизнь, но и легенду.
Кассий молча кивнул. Он и сам это чувствовал — будто гигантская сеть закинута в мутные воды гладиаторского мира, чтобы выудить единственного, самого страшного хищника, созданного специально для него.
Через несколько дней в школу привезли нового раба. Его не гнали плетьми, как других. Он шёл сам, спокойной, развалистой походкой, и его кандалы казались бутафорскими. Его звали Сардор. Говорили, что он с далёкого востока, из земель, где боги говорят на языке ветра и песка.
Сардор был невысок и строен, его движения были плавными и текучими, как у змеи. Его лицо скрывала маска из простого тёмного металла, оставляющая на виду лишь тёмные, абсолютно спокойные глаза. Он не разговаривал. Он наблюдал.
На тренировках Сардор не демонстрировал грубой силы. Он показывал нечто иное — абсолютную эффективность. Его оружием были два изогнутых кинжала, и он двигался так, будто заранее знал каждый вздох своего противника. Он не парировал удары — он их предвидел.
Кассий наблюдал за ним из своего угла. Холодная волна пробежала по его спине. Это не был воин. Это был ассасин. Искусство Сардора заключалось не в победе на арене. Оно заключалось в безупречном убийстве.
— Его, — тихо сказал Бренн, подойдя сзади. — Его нашли для тебя. Мастер «Танца Теней». Говорят, он никогда не проливает лишней капли крови. Только одну. Единственно необходимую.
Пришла вторая весточка. Тот же слуга, тот же смятый клочок папируса, подброшенный в кувшин с водой. На этот раз почерк был более взволнованным, буквы торопливыми:
«Они привезли Сардора. Он не проигрывал. Беги, если сможешь. То, что они готовят, — не бой. Это казнь. Твой брат ещё жив. Я узнала. Он в лазарете «Ломоноса». Но он слаб. Не губи свою единственную надежду ради гордыни. — В.»
Кассий сжёг записку, растирая пепел между пальцев. «Он ещё жив». Эти слова горели в нём ярче любого страха перед Сардором. Лазарет. Это означало, что Марк болен, ранен, но борется. Он цеплялся за жизнь там, в аду, так же, как Кассий цеплялся за неё здесь.
Бежать? Нет. Побег сейчас был бы самоубийством. И он оставил бы Марка на произвол судьбы. Нет. Единственный путь вперёд лежал через Сардора.
Официальный вызов был облечён в форму «великой чести». Квинт, с кривой ухмылкой, объявил перед всеми гладиаторами, что «Никто» удостоен права сразиться с знаменитым Сардором на предстоящих Гладиаторских Играх в честь визита претора в провинцию. Бой будет не на жизнь, а на смерть. Без пощады. Без милосердия.
Волк и его прихлебатели смотрели на Кассия с почти что благодарностью. Он отвлёк на себя самого страшного хищника.
В оставшиеся до боя дни Кассий и Бренн превратили свой угол казармы в штаб. Они забыли о зрелищности. Они забыли об игре с толпой. Речь шла только о выживании.
— Он быстр, — бормотал Бренн, рисуя на песке схему движений. — Его сила — в предвидении. Он читает тело. Ты должен сделать то, чего он не ожидает. Не логичное. Не правильное. Абсурдное.
Они разбирали каждый возможный сценарий. Кассий тренировался до изнеможения, не с мечом, а с двумя палками, представляя себя на месте Сардора. Он учился думать как убийца.
Ночь перед боем. Кассий не мог спать. Он сидел, прислонившись к стене, и смотрел на звёзды. К нему подсел Бренн. Долгое время они молчали.
— Я не знаю, что сказать тебе, мальчик, — хрипло проговорил старик. — Никаких советов. Никаких ободрений. Завтра всё решится между тобой, им и песчинками под вашими ногами.
— Я не боюсь смерти, — тихо сказал Кассий. — Я боюсь не успеть.
— Это и есть та нить, что держит нас, — кивнул Бренн. — Цепляйся за неё.
Он протянул Кассию маленький, отполированный до блеска камень.
— На удачу. Нашёл его в песке много лет назад. Он приносил её мне. Теперь пусть принесёт тебе.
Кассий взял камень. Он был тёплым от руки старика.
Амфитеатр ревел. Визит претора был главным событием сезона. Трибуны ломились от знати, военных и просто любопытствующих. В воздухе витал дух праздника и предвкушения кровавого финала.
Кассия вывели первым. Толпа встретила его оглушительным рёвом. Его имя — «Никто» — скандировали уже как боевой клич. Он был своим, вышедшим из грязи, бросившим вызов системе.
Затем настала тишина. На противоположном конце арены появилась тёмная фигура. Сардор. Он шёл бесшумно, его маска блестела в солнце. Абсолютная тишина сопровождала его. В ней был больший вес, чем в любом рёве.
Они сошлись в центре. Распорядитель игр дал сигнал.
Сардор не бросился в атаку. Он начал двигаться по кругу, его кинжалы были продолжением его рук. Кассий стоял, прикрывшись щитом, меч наготове. Он чувствовал, как взгляд Сардора сканирует его, ищет слабое место, привычку, ритм дыхания.
Первая атака Сардора была молниеносной. Он не ударил — он «вплыл» в зону поражения, его кинжал блеснул, целясь не в тело, а в кисть руки, держащей меч. Инстинктивно Кассий отпрянул, и лезвие лишь чиркнуло по металлу наруча.
Они разошлись. Кассий понял. Этот человек не просто хотел его убить. Он хотел разобрать его по частям. Обезоружить, покалечить, а потом уже добить.
Бой продолжался. Сардор был тенью, призраком. Он атаковал с невероятных углов, его удары были короткими, точными и смертельно опасными. Кассий отбивался, полагаясь на солдатскую выучку и мощь. Но щит и меч были слишком грубы против этой изощрённой смертоносности.
Кинжал Сардора впился Кассию в бедро. Неглубоко, но боль пронзила ногу, заставив его споткнуться. Толпа ахнула. Первая кровь.
Кассий откатился, пытаясь отдышаться. Он видел глаза Сардора за маской. В них не было ни злобы, ни радости. Только концентрация. Как у ремесленника, выполняющего сложную работу.
И тут Кассий вспомнил слова Бренна. «Сделай то, чего он не ожидает. Абсурдное».
Он был генералом. Его сила — в тактике, в предвидении. Сардор ожидал от него логики. Ожидал, что он будет защищаться, искать паттерн.
Кассий сделал нелогичное. С рыком, полным отчаяния и ярости, он бросил свой щит прямо в Сардора.
Это было настолько глупо, настолько против всех правил боя, что Сардор на мгновение застыл. Щит, кружась, пролетел мимо, но это мгновение стоило дорого.
Кассий, припадая на раненую ногу, не пошёл в атаку. Он бросился назад, к краю арены, где лежало тело гладиатора, убитого в предыдущем бою. Тот был вооружён трезубцем и сетью.
На трибунах повисло изумлённое молчание. Сардор, оправившись от неожиданности, ускорился, понимая, что план рушится.
Кассий схватил сеть. Она была грубой и липкой от крови. Он развернулся и, не целясь, швырнул её в сторону набегающего убийцы.
Сеть — оружие неуклюжее, требующее навыка. Кассий им не обладал. Сеть не накрыла Сардора, но он вынужден был резко отпрыгнуть, чтобы не запутаться. Это дало Кассию ещё две драгоценные секунды.
Он подхватил трезубец. Длинное, неудобное для него оружие. Но оно меняло дистанцию.
Теперь бой пошёл иначе. Кассий, отступая, работал трезубцем, держа Сардора на расстоянии. Тот пытался приблизиться, но длинные зубья мешали ему. Ярость, первая трещина в его ледяном спокойствии, мелькнула в его глазах. Его идеальный танец был нарушен грубой силой и импровизацией.
В очередном выпаде трезубец зацепился за песок. Кассий на мгновение потерял равновесие. Сардор воспользовался этим. Он вклинлся в его защиту, один кинжал отведя древко трезубца, второй — нанося точный удар в горло.
Кассий инстинктивно рванулся навстречу, подставив под удар плечо. Лезвие кинжала глубоко вошло в мышцу. Боль ослепила его. Но он не отступил. Вместо этого он двинулся вперёд, насаживая себя на кинжал ещё глубже, и обхватил Сардора своей здоровой рукой в мёртвой хватке.
Они стояли так, слившись в одном жутком объятии. Сардор, прижатый к его груди, не мог использовать свои кинжалы. Он пытался вырваться, но хватка Кассия, усиленная адреналином и болью, была стальной.
Кассий пригнулся и с рыком ударил головой в маску Сардора.
Раздался оглушительный металлический лязг. Маска треснула. Сардор замешался, его тело обмякло на секунду. Этого хватило.
Кассий, с кинжалом, торчащим в плече, вырвал один из кинжалов из ослабевшей руки Сардора и, перевернув его, приставил лезвие к его горлу.
Он стоял над ним, тяжело дыша, кровь ручьями стекала по его руке и ноге. Он посмотрел на ложу. Септимий сидел неподвижно, его лицо было каменным. Претор, сидевший рядом, с интересом наблюдал за развязкой.
Кассий поднял взгляд на Септимия. И, не отводя глаз, резким движением перерезал горло Сардору.
Он не ждал милосердия. Он его не заслуживал. Он принял их правила и выиграл по ним.
Тишина в амфитеатре была оглушительной. А затем её сменил один-единственный, сокрушающий всё на своём пути рёв. Рёв триумфа. Рёв обожания. Рёв, который был сильнее любого приказа патриция.
Легенда «Никто» умерла. Родился Герой.
Рёв толпы был оглушительным, физическим, почти осязаемым. Он бился о стены амфитеатра, поднимался к безразличному небу и обрушивался вниз на окровавленную фигуру Кассия, стоящего над телом Сардора. Это был не просто шум. Это была стихия, сила, которая на мгновение сделала его хозяином положения.
Он поднял голову, игнорирую пронзающую боль в плече и бедре. Его взгляд снова встретился со взглядом Септимия. На сей раз в глазах патриция не было ни холодного любопытства, ни скрытой ярости. Было лишь чистое, безраздельное осознание. Осознание того, что инструмент, созданный им для подавления воли, не просто сломался. Он повернулся против кузнеца.
Септимий медленно, почти незаметно, хлопнул в ладоши. Три раза. Это были не аплодисменты. Это был счёт. Счёт, предъявленный Кассию.
Распорядитель игр, бледный как полотно, объявил победу «Никто». Но его голос потонул в рёве. Имя «Никто» больше не было кличкой. Оно стало титулом.
Когда Кассия, едва державшегося на ногах, уводили с арены, он видел, как Септимий наклонился к сидящему рядом претору и что-то сказал. Претор кивнул, и его взгляд, полный нового уважения и интереса, проводил Кассия. Септимий терял монополию на своего гладиатора. Его собственность стала интересна другим, более влиятельным игрокам.
Врач школы, циничный старик, привыкший к страданиям, свистнул сквозь зубы, осматривая раны Кассия.
— Повезло, парень. Ещё сантиметр — и кинжал перерезал бы сухожилие. Ходить бы ты не смог. А этот удар в бедро… мимо артерии. Ты родился в сорочке, «Никто».
Кассий молча терпел, когда ему зашивали раны. Боль была ничто по сравнению с огнём, горевшим внутри. Он выиграл. Он выжил. И он перешёл Рубикон. Отныне он был не просто проблемой. Он был угрозой.
В казарму его вернули через два дня. Молчание, встретившее его, было красноречивее любых оваций. Гладиаторы расступались, глядя на него не как на товарища по несчастью, а как на существо иного порядка. Он сделал то, что они считали невозможным. Он победил непобедимого и бросил вызов самому Септимию.
Бренн ждал его, сидя на его каменной плите. В руках он вертел тот самый гладкий камень.
— Забери обратно, — сказал Кассий, опускаясь рядом. — Он своё дело сделал.
— Он не приносит удачу, — усмехнулся Бренн, протягивая камень. — Он напоминает. Что даже в самой твёрдой скале есть слабые места. Ты нашёл его у Сардора. Его маска была его крепостью. Ты её разбил.
Он помолчал, глядя на залитый лунным светом двор.
— Теперь начинается настоящая война, мальчик. До этого ты был для Септимия развлечением. Теперь ты — враг. А с врагами он не церемонится.
На следующее утро явился Квинт. Его обычная грубая манера общения сменилась натянутой, почти официальной вежливостью.
— Хозяин требует твоего присутствия. Один.
Сердце Кассия ёкнуло. Это был момент, которого он одновременно ждал и боялся.
Его повели не в казематы, а в личные покои Септимия в поместье, прилегающем к школе. Здесь пахло кедром и влажной штукатуркой, а не потом и страхом. Септимий стоял у окна, глядя на тренировочный двор.
— Оставь нас, — бросил он Квинту, не оборачиваясь.
Дверь закрылась. Септимий повернулся. Его лицо было спокойным.
— Ты превзошёл все мои ожидания, Кассий. Я приобрёл тебя как бросовый товар, а ты превратился в… нечто большее. Публика обожает тебя. Претор заинтересовался. Ты стал ценным активом.
Он сделал паузу, подчёркивая последнее слово. Актив. Не человек. Не воин. Вещь.
— Но у каждого актива есть своя цена. И свои риски. Твой последний выход… был чересчур театральным. Ты заставил меня выглядеть слабым в глазах претора.
— Я всего лишь выживал — хрипло сказал Кассий.
— Не лги, — мягко пресёк его Септимий. — Ты бросал вызов. И я ценю смелость. Но лишь до тех пор, пока она приносит дивиденды. Твой брат, Марк… — он произнёс имя небрежно, но Кассий почувствовал, как всё внутри него сжалось. — …он всё ещё в «Ломоносе». Его здоровье, скажем так, оставляет желать лучшего. Лазарет — не лучшее место для выздоровления.
Прямая угроза висела в воздухе, холодная и острая, как клинок Сардора.
— Что ты хочешь? — спросил Кассий, с трудом выдавливая слова.
— Послушания, — ответил Септимий. — Ты будешь драться. Ты будешь побеждать. Ты будешь делать это так, как я скажу. Ты — мой скакун. И я буду держать тебя на короткой узде. Запомни: твоя слава, твоя жизнь и жизнь твоего брата — всё это воздух, который я могу перекрыть одним движением пальца.
Он повернулся к окну, давая понять, что аудиенция окончена.
— Теперь иди. И готовься. Скоро мы едем в столицу. Там тебя ждёт настоящая слава. Или настоящее забвение. Зависит от тебя.
Известие о поездке в столицу взорвало школу. Для большинства это был шанс, о котором они и мечтать не смели — выступить на Великой Арене, перед лицом самого Императора. Для Кассия это был новый уровень игры. Столица — логово зверя, место, где Септимий был лишь одной из многих акул в кровавом море политики.
Волк и другие гладиаторы теперь смотрели на Кассия с подобострастием. Он был их билетом в большой мир. Бренн же был мрачнее тучи.
— В столице другие правила, — ворчал он, собирая свои жалкие пожитки. — Там нет места личным историям. Там есть только зрелище. И политика. Там сломанных гладиаторов не отправляют в рудники. Их просто выбрасывают на свалку за городской стеной. Там твоя жизнь ничего не стоит.
Кассий слушал его, сжимая в кармане гладкий камень. Столица была не только угрозой. Это был шанс. Шанс быть замеченным кем-то, кто мог бы противостоять Септимию. Шанс, что слава «Никто» докатится до самых ушей Императора. Или кого-то из его советников, кто мог бы увидеть в нём не раба, а инструмент в своей собственной игре.
Он смотрел на север, туда, где, как он знал, находился «Ломонос». Он выиграл себе право на жизнь. Теперь ему предстояло выиграть право на надежду.
Караван, состоящий из клеток на колёсах, охраняемый солдатами Септимия, тронулся в путь. Кассий в последний раз взглянул на школу гладиаторов — место его унижений, боли и первого возрождения. Он оставлял здесь «Никто». Того растерянного генерала, сломленного предательством.
Тот, кто ехал в столицу, был другим человеком. Закалённым в боях, познавшим вкус и крови, и славы, и ненависти. У него не было имени. У него была цель.
Из окна своей клетки он видел, как к каравану на быстром скакуне подъехала Валерия. Она на мгновение встретилась с ним взглядом. В её глазах не было восхищения. Была тревога. И что-то ещё… предупреждение? Она что-то крикнула охране, и одна из её служанок передала в клетку Кассия небольшой свёрток.
Когда караван тронулся, он развернул его. Внутри лежал маленький серебряный стилус и ещё один клочок папируса. Всего три слова:
Он скомкал записку и посмотрел на удаляющиеся стены поместья Септимия. Он ехал в самое сердце империи, неся с собой месть, надежду и имя своего брата, как талисман. Игра менялась. И он был готов играть.
Столица Империи обрушилась на Кассия лавиной звуков, запахов и красок. Воздух, густой от смрада миллионов жизней и сладковатого дыма жертвенных костров, ударил в ноздри после провинциальной простоты. Белоснежные мраморные храмы пронзали небо, а в их тени ютились глинобитные трущобы, где кипела своя, неведомая жизнь. Здесь всё было громче, быстрее, безжалостнее. Даже свет солнца, отражаясь от отполированного камня, казался ослепительным и холодным.
Клетку с гладиаторами провезли по улицам, и толпа, узнавшая «Никто» по шрамам и легендам, осыпала их не то цветами, не то гнилыми овощами. Здесь его слава была товаром, уже выставленным на продажу.
Новая школа, куда их доставили, была не похожа на прежнюю. Это была не песчаная яма, а громадный, мрачный каменный комплекс, больше похожий на крепость. Преторианцы в сияющих доспехах несли охрану на стенах. Воздух был насыщен запахом страха, смешанным с ароматом дорогих масел — здесь содержались самые дорогие бойцы Империи.
Бренн, ступив на внутренний двор, мрачно огляделся.
— Добро пожаловать на скотный двор для чемпионов, — проворчал он. — Здесь нас пасут для одного-единственного убоя. Запомни, мальчик, здесь каждый — твой враг. Даже те, кто улыбается.
Их встретил ланиста — хозяин столичной школы. Его звали Кассий, как и нашего героя, но сходство заканчивалось на имени. Это был полный, лысеющий мужчина с глазами-щелочками и быстрыми, точными движениями. Он общался не с людьми, а с живыми инвестициями.
— «Никто», — произнёс он, обводя Кассия оценивающим взглядом. — Твоя репутация тебя опередила. Септимий вложил в тебя много средств. Не разочаруй его. Здесь твои провинциальные трюки не пройдут. Здесь ценят только кровь. Быструю и зрелищную.
Он щёлкнул пальцами, и к Кассию подошёл огромный раб-метатель с мертвыми глазами.
— Это Торкв. Он будет твоим теневым. Попробуешь сбежать — он свернёт тебе шею без лишних слов.
Кассий молча кивнул. Правила игры снова поменялись. Здесь контроль был абсолютным.
Распределив «новеньких» по казармам, ланиста удалился. Кассий и Бренн получили место в общем помещении, где десятки гладиаторов смотрели на них с холодным любопытством. Они были чужаками, выскочками с периферии.
ГЛАВА 3
Первые дни в столичной школе прошли в изнурительных тренировках под присмотром новых, безликих инструкторов. Здесь не учили драться — здесь оттачивали убийство до автоматизма. Кассия заставляли сражаться с разными типами бойцов, изучая их слабости. Он был подопытным кроликом, на котором испытывали новых чемпионов.
Именно на одной из таких тренировок он впервые столкнулся с ним. Галл по имени Квирит. Он был не самым крупным, но его движения были отточены до совершенства. Он был любимцем столичной толпы и, как шепнул Бренн, фаворитом самого Императора.
Квирит, закончив бой с другим гладиатором, прошёл мимо Кассия и на мгновение остановился.
— Так вот он, дикарь с севера, — произнёс он на чистейшей латыни. Его голос был бархатным, но в глазах читалось холодное высокомерие. — Надеюсь, ты подаришь нам достойное зрелище, «Никто». А то скучно стало.
Он удалился, окружённый своей свитой. Кассий понял: Квирит был не просто бойцом. Он был символом. Олицетворением столичной мощи и надменности. И Септимий, несомненно, хотел бы видеть, как его «дикарский» проект победит этого златого идола.
Вечером, когда казарма затихла, к Кассию подошёл незнакомый раб-слуга и сунул ему в руку глиняную табличку для письма. Ни слова не сказав, он растворился в темноте.
Кассий развернул её. На воск нанесены те же три слова, что и в последней записке от Валерии: «В столице будь тенью.» Но на этот раз почерк был другим — более твёрдым, мужским. И под текстом был выдавлен крошечный, но отчётливый знак: стилизованное изображение волчицы, вскармливающей двух младенцев. Символ самого Императорского дома.
Сердце Кассия забилось чаще. Это было не от Валерии. Это предупреждение, а может, и предложение, шло из самого сердца власти. Кто-то при дворе заметил его. И этот кто-то был могущественнее Септимия.
Он стёр воск, растирая его между пальцев. Он должен был стать тенью. Невидимым. Пока не поймёт, кто друг, а кто враг в этом змеином гнезде.
Через несколько дней Септимий устроил пир в своём столичном доме в честь предстоящих Игр. На него были приглашены знатные патриции, сенаторы и сам ланиста. Кассия, как ценную диковинку, привели развлекать гостей — демонстрировать приёмы в закрытом дворике.
Он механически выполнял упражнения с деревянным мечом, чувствуя на себе десятки оценивающих взглядов. Он был вещью. Дорогой, статусной, но вещью.
И тут он увидел её. Валерию. Она стояла рядом с отцом, одетая в столичную моду, её лицо было маской светской учтивости. Но когда её взгляд скользнул по Кассию, в нём на мгновение мелькнуло что-то неуловимое — тревога? Предупреждение?
Позже, когда гости разошлись по залам, а Кассия готовились увести, один из слуг Септимия, проходя мимо, наступил ему на ногу и прошипел:
— За южным фонтаном. Жди.
Кассий едва кивнул. Сеть интриг начинала затягивать его.
Ночью, притворившись спящим, он сумел незаметно выскользнуть из казармы. Обойдя Торква, дремавшего у входа, он пробрался в сад поместья Септимия.
Южный фонтан бил в центре небольшой рощицы кипарисов. В его шуме тонули все остальные звуки. Кассий прижался к стволу дерева, сливаясь с тенью.
Из-за фонтана появилась Валерия. Она была одна.
— Ты неосторожен, — сказала она без предисловий. — За тобой следят не только люди моего отца. Твоё имя стало разменной монетой при дворе.
— Кто прислал табличку? — спросил Кассий.
— Тот, кто видит в тебе не раба, а оружие, — ответила она. — Но оружие обоюдоострое. Им можно поразить врага, но можно и пораниться самому. Император стар. Борьба за престол началась. Мой отец стоит на одной стороне. Тот, кто прислал знак… на другой.
— Почему ты помогаешь мне? — прямо спросил Кассий.
Валерия на мгновение замолчала.
— Потому что я видела, как умирает надежда в глазах таких, как ты и твой брат. И мне это противно. Я не могу остановить эту машину. Но я могу… перенаправить её удар.
Она сунула ему в руку маленький свиток.
— Это карта водостоков под Великим Амфитеатром. Они ведут за городскую стену. Если придёт час… беги. Но помни: если ты сбежишь, твоего брата убьют в тот же день.
С этими словами она растворилась в темноте. Кассий сжал в руке прохладный свиток. Ему дали ключ от клетки. И тут же навесили на дверь новый замок.
День Великих Игр настал. Великий Амфитеатр, колосс из камня и крови, встретил их оглушительным рёвом ста тысяч глоток. Пыль, поднятая тысячами ног, стояла в воздухе. Запах страха, пота и роскоши смешался в одну удушливую смесь.
Кассия и других гладиаторов провели в подземелье — лабиринт из клеток, коридоров и комнат для подготовки. Здесь царила особая атмосфера — не просто страх, а нечто большее: осознание того, что сейчас решаются не только их жизни, но и политические судьбы Империи.
Перед его боем к клетке подошёл ланиста.
— Смотри, — он кивнул в сторону ложи Императора, скрытой решёткой от посторонних глаз. — Там сидит стареющий лев и его молодые наследники. Твоя победа сегодня может стоить больше, чем жизнь. Можешь сделать карьеру. Или лечь в песок. Выбор за тобой.
Выбор. Какая насмешка. У него не было выбора. У него был приказ Септимия: победить любой ценой. И была надежда, что его победу заметит таинственный покровитель.
Его противником был ещё один «дикарь» — громадный германец с секирой. Разменная монета. Разминка перед главным боем.
Когда Кассий вышел на арену, солнце ударило ему в глаза. Он видел лишь море лиц, слившихся в одно пятно. Он слышал лишь оглушительный гул. Он поднял меч. И начался танец.
Бой был коротким и жестоким. Кассий не стал делать его зрелищным. Он был эффективным. Три точных удара — и германец рухнул, истекая кровью. Толпа взревела, но без былого восторга. Им нужно было больше.
Кассий стоял над телом, тяжело дыша. Он посмотрел на ложу Септимия. Тот смотрел на него с одобрением. Затем его взгляд скользнул выше, на Императорскую ложу. За решёткой он увидел лишь тени.
Но одна из теней, высокая и статная, отделилась от других и, казалось, смотрела прямо на него. И тогда эта тень медленно, почти незаметно, подняла руку и приложила два пальца к виску. Жест был странным, ничего не значащим для посторонних. Но для Кассия он был знаком. Таким же, как знак на восковой табличке.
Сигнал был принят. Игра началась по-настоящему.
Тишина после боя в подземелье была звенящей. Воздух, пропитанный запахом крови, пота и масла для доспехов, казался густым и тяжёлым. Гладиаторы, ожидавшие своего выхода, смотрели на Кассия с новым выражением — в нём смешались страх и уважение. Он был не просто победителем. Он был орудием, в котором чувствовалась смертоносная точность.
К нему подошёл Бренн. Взгляд старика был напряжённым.
— Ты видел? — тихо спросил Кассий, оттирая с меча кровь.
— Видел, — коротко кивнул Бренн. — Но будь осторожен. Когда могучие начинают кивать друг другу, мелкие люди гибнут под их ногами.
Из темноты появился ланиста. На его полном лице играла деловая улыбка.
— Императорский советник Луций Валерий желает тебя видеть. Немедленно.
Сердце Кассия ёкнуло. Луций Валерий — правая рука стареющего императора, глава одной из самых влиятельных фракций при дворе. Та самая «тень» из императорской ложи.
Его провели в небольшую, богато украшенную комнату под трибунами. Здесь пахло не кровью, а воском и пергаментом. За простым деревянным столом сидел Луций Валерий — высокий, сухопарый мужчина с пронзительными серыми глазами и сединой на висках. Он изучал свиток, но поднял взгляд, когда Кассий вошёл.
— Оставь нас, — бросил он ланисте. Тот мгновенно исчез.
Луций обмерил Кассия взглядом, лишённым любопытства толпы. Это был взгляд полководца, оценивающего ресурс.
— «Никто», — произнёс он. — Или мне стоит называть тебя Кассием?
Услышав своё настоящее имя из уст незнакомца, Кассий внутренне содрогнулся, но лицо сохранил бесстрастным.
— Имена — привилегия свободных, господин, — нейтрально ответил он.
Луций почти улыбнулся.
— Умён. Это хорошо. Септимий недооценивает тебя. Он видит лишь зверя, которого можно выставить на потеху. Я же вижу генерала. Того, кто может не только сражаться, но и мыслить.
Он отложил свиток.
— Империя больна, Кассий. Старый император доживает последние дни. Септимий и его клика рвутся к власти. Их правление будет пиром для немногих и голодом для большинства. Я предлагаю тебе стать частью лекарства.
— Я раб, — напомнил Кассий. — Какое мне дело до политики господ?
— Политика господ решила судьбу твоей семьи, — холодно парировал Луций. — И решает судьбу твоего брата в «Ломоносе» прямо сейчас.
Кассий замолчал, сжав кулаки. Луций позволил паузе затянуться.
— Выиграй главный бой сегодня. Против Квирита. Стань чемпионом. А затем… я дам тебе шанс сделать больше, чем просто выживать. Шанс отомстить. И, возможно, спасти того, кто тебе дорог.
Он встал, давая понять, что разговор окончен.
— Подумай. Но помни — колесо судьбы вращается быстро. Упустишь свой шанс — и тебя раздавит.
Главный бой дня. Вся столица, казалось, замерла в ожидании. «Никто», дикарь с севера, против Квирита, златого любимца Рима. Противостояние вышло далеко за пределы арены — это была битва амбиций Септимия и старой гвардии Луция Валерия.
Перед выходом Септимий лично подошёл к клетке Кассия. Его лицо было напряжённым маской.
— Всё или ничего. Твоя победа откроет мне дорогу к трону. И тогда… твой брат может неожиданно выздороветь. Поражение же будет стоить жизни вам обоим.
Кассий молча кивнул. Он был разменной монетой в руках двух титанов. Но у монеты, как он понял, появилась своя воля.
Когда он вышел на арену, рёв был оглушительным. На противоположном конце его ждал Квирит. Блестящий, уверенный, любимец толпы. Он улыбался, поднимая меч в приветствии императорской ложе.
Это было не просто сражение. Это была битва двух философий. Квирит — воплощение римской школы, с её чёткими, отточенными движениями, рассчитанными на зрелищность и благородную смерть. Кассий — дикий, непредсказуемый тактик, для которого бой был не искусством, а наукой выживания.
Квирит атаковал изящно, его удары были быстры и точны. Он играл с толпой, улыбался, делал выпады. Кассий молча парировал, отступал, изучая. Он видел не бойца, а систему. И в каждой системе есть слабое место.
Он заметил это быстро. Квирит, как и Сардор, был приверженцем определённого ритма. К предсказуемым реакциям. К тому, что противник будет драться «как положено».
Кассий сделал неположенное. Вместо того чтобы отступить от очередного эффектного выпада, он рванулся вперёд, под лезвие. На полную грудь. Это был безумный, самоубийственный ход.
Квирит на мгновение опешил. Его идеальный удар пришёлся не по щиту, а вскользь, оставляя длинную, но неглубокую рану на груди Кассия. Но этого мгновения хватило. Кассий, не обращая внимания на кровь, оказался вплотную к Квириту, внутри его защиты. Его кулак в железной кастете со всей силы врезался в горло чемпиона.
Раздался хруст. Идеальная улыбка Квирита исказилась гримасой ужаса и неверия. Он откашлялся кровью, пытаясь вдохнуть, и рухнул на песок.
А затем — взрыв. Одни кричали от ярости, другие — от восторга. Старый порядок был повержен. Родился новый бог арены.
Кассий, стоя над телом, поднял голову. Его взгляд встретился со взглядом Септимия — в нём читались триумф и жажда власти. Затем он перевёл взгляд на Луция Валерия. Тот сидел неподвижно, но его глаза говорили всё: «Договор в силе».
Триумф Кассия был абсолютным. Его объявили новым чемпионом. Септимий, сияя, принимал поздравления. Кассия отвели в его новую, отдельную клетку — уже не раба, а ценного актива. Но цепь оставалась цепью, даже если она была из золота.
Ночью, когда суматоха утихла, в его клетку вошёл незнакомый человек в плаще. Он сбросил капюшон. Это был один из людей Луция Валерия.
— Господин шлёт тебе подарок, — тихо сказал он и протянул Кассию маленький деревянный ящичек.
Кассий открыл его. Внутри на мягкой ткани лежала прядка светлых волос, перевязанная кожаным шнурком. И короткая записка: «Он жив. Его перевели в лазарет при вилле Луция. Следующий шаг — твой.»
Кассий сжал прядь волос брата в кулаке. В груди у него что-то ёкнуло. Впервые за долгие годы в его душе вспыхнул не огонь мести, а крошечный, но яркий огонёк надежды.
Он подошёл к решётке и посмотрел на звёзды над столицей. Первая часть пути была пройдена. Он стал чемпионом. Он привлёк внимание сильных мира сего. Он получил доказательство, что Марк жив.
Теперь начиналось главное. Не борьба за выживание. Борьба за свободу. И он был готов к ней, как никогда.