Песочный человек
Линолеумный пол блестел жирным желтым светом под люминесцентными лампами. Воздух пах остывшим кофе, дезинфектором и тихой, беспросветной тоской. Флинт Марко водил шваброй по бесконечному коридору офисного центра «Сильвер-Тауэр», выписывая восьмерки на мокрой поверхности. Размеренные движения, монотонный скрип резины, мертвая тишина — это был его гипноз, его единственная защита от мыслей.
Его руки, покрытые сетью старых шрамов и свежих ссадин, привычно сжимали древко. Он сознательно старался не смотреть в стеклянные стены кабинетов. Там, в темноте, как призраки, угадывались дорогие кресла, полированные столы, свидетельства другой жизни. Чужой жизни.
Часы на стене показывали без двадцати четыре. Скоро перерыв. Он мог присесть на корточки в своей каморке хозяйственника, достать из рюкзака потрепанный конверт и еще раз перечитать последнее письмо от Пенни. Он почти знал его наизусть.
«Пап, у меня все хорошо, новые таблетки меньше горчат. Вчера смотрели с девочками старый фильм, смеялись. Мисс Хопкинс говорит, что мои анализы… стабильны. Не волнуйся обо мне. Как твоя работа? Целую, твоя Пенни».
Он чувствовал знакомое сжатие в груди. «Стабильны». Это слово врачи использовали, когда не было ни улучшения, ни резкого ухудшения. Замирание перед обрывом. А в конце письма — та самая экспериментальная программа лечения. Не статья, не слух, а конкретная программа в клинике «Новая Надежда». С цифрой. С такой цифрой, что у Флинта перехватывало дыхание. Он мог мыть полы здесь до скончания века и не собрать бы даже половины.
Его пальцы непроизвольно сжали швабру так, что кости побелели. От этого движения по полу пробежала легкая рябь. Флинт замер, затаив дыхание. Он посмотрел вниз.
Он дышал медленно и глубоко, как учил его тюремный психолог. «Контроль, Марко. Все дело в контроле». Он представлял себе скалу. Твердую, неподвижную, сухую скалу.
Сирена будильника на его дешевых часах пропищала, возвещая перерыв. Флинт вздрогнул. Он отнес ведра и швабры в подсобку, снял робу, под которой оказалась поношенная фланелевая рубашка и простые штаны. Он выглядел как десятки других немолодых, уставших мужчин, которых город перемалывал и выплевывал на обочину.
Он вышел через черный ход в ночь. Нью-Йорк гудел вокруг, но здесь, в узком переулке, пахло мусором и влажным асфальтом. Флинт прислонился к холодной кирпичной стене, доставая пачку сигарет. Дешевые, крепкие. Он прикурил, затягиваясь так, будто хотел выжечь эту тоску изнутри.
И тут из тени отделилась фигура.
Флинт выронил сигарету. Он узнал этот голос — хриплый, пропитанный дешевым виском и самоуверенностью. Джексон Брайс. Его прошлое. Его старый друг и сообщник. Джексон выглядел нарядно, в кожанной куртке, но глаза у него были бегающие, голодные.
— Джексон, — буркнул Флинт, отводя взгляд. — Проходи мимо. Я не хочу тебя знать.
— Ну, вот это не по-дружески, Флинни, — Джексон ухмыльнулся, показывая золотой зуб. — А я о тебе вспомнил. Услышал, ты на свободе. Решил проведать.
— Я к тебе с делом. С одним дельцем. Таким, что может решить все твои проблемы. — Джексон сделал шаг вперед, и Флинт почувствовал запах его одеколона, перебивающий запах мусора.
— У меня нет проблем, — солгал Флинт.
— О, да ладно? — Джексон фальшиво удивился. — А я слышал, у Пенни беда. Большие деньги нужны на лечение. Так?
Флинт замер. Как он посмел? Как он посмел произносить ее имя здесь, в этом вонючем переулке?
— Не касайся ее, — тихо, но с такой железной ноткой в голосе, что Джексон на мгновение скинул с себя мазу шутника.
— Да я же с миром, старина. Я предлагаю помощь. Одно дело. Быстрое. Чистое. Как в старые добрые.
— В старые добрые мы угодили на десять лет, — отрезал Флинт. Он попытался отойти, но Джексон схватил его за локоть.
— Слушай, сумма огромная. Инкассаторская машина. Экспериментальная лаборатория «Алхимия». У них там какой-то грант перевозят. Наличными. Нас ждет полмиллиона. Каждому. По четверти миллиона, Флинт! Представляешь? Ты сможешь спасти свою девочку. Купить ей целую клинику.
Сердце Флинта упало и замерло. Четверть миллиона. Цифра из письма Пенни. Цифра, которая висела над ним дамокловым мечом. Он чувствовал, как по спине бегут мурашки. Соблазн был подобен физической силе, давящей на него.
— Нет, — прошептал он. — Я не могу. Я дал слово.
— Кому? — Джексон фыркнул. — Надзирателю? Ты отсидел, Флинт. Ты рассчитался. Теперь мир должен рассчитаться с тобой. Это шанс. Единственный.
Флинт посмотрел на свои руки. Шрамы. Он посмотрел на грязный асфальт под ногами, на крошечные крупинки песка, прилипшие к его поношенным ботинкам.
Он видел лицо Пенни. Ее улыбку, которая становилась все редкой и все дороже.
— Я не могу, — повторил он, но в его голосе уже не было прежней твердости. Теперь это был голос человека, который уже почти сломался.
Джексон ухмыльнулся, почувствовав слабину. Он сунул Флинту в руку смятый листок.
— Адрес. Завтра, полночь. Подумай, старина. Подумай о Пенни.
Он похлопал Флинта по плечу и растворился в темноте переулка так же быстро, как и появился.
Флинт остался один. Он разжал пальцы и посмотрел на смятый клочок бумаги. Он дрожал. Внутри него все кричало «нет». Но тихий, отчаянный голос, голос отца, шептал: «А что, если?..»
Он поднес руку к лицу и потёр переносицу.
Он посмотрел на свои ботинки. Песок хрустнул на подошве. Тихий, неумолимый звук его прошлого.
Грузовик пах старым бензином, потом и страхом. Флинт сидел на холодном металлическом ящике в кузове, сжимая и разжимая онемевшие пальцы. Каждый вибрация двигателя, каждый скрип тормозов отзывался в его костях глухим, тревожным эхом. Он молился, чтобы это был просто кошмар, от которого он вот-вот проснется в своей каморке под звуки утренней уборки.
Джексон, напротив, казался живее всех живых. Он похаживал перед задними дверями, то и дело отодвигая заслонку смотрового окошка, чтобы взглянуть на убегающие под колеса огни города.
— Спокойно, Флинни, спокойно, — бормотал он себе под нос, но по лицу его бегали зайчики от уличных фонарей, выдавая лихорадочное возбуждение. — Как по маслу. Подъезжаем. Помнишь план?
Флинт молча кивнул. План. Какой там, к черту, план. «Подождем, пока они загрузят ящики. Билл, наш человек внутри, отвлечет водителя. Мы врываемся, берем деньги, уезжаем. Десять минут». Он все это уже проходил. Планы всегда были идеальны. Пока всё не начиналось.
— Ты только не топи, — вдруг сказал Флинт, глядя в пол. — Как в тот раз в Бронксе. Никакого лишнего насилия.
Джексон усмехнулся, похлопывая по стволу пистолета, торчащему у него за поясом.
— Да ладно, старина, это же было давно. Мы же профессионалы. И потом, эти ребята — не школьники с рогатками. У них бронежилеты и, поговаривают, стволы посерьезнее. Так что без сантиментов.
Грузовик резко затормозил. Джексон прильнул к окошку.
— Вот и они. Красавчики. Как на параде. Давай, Флинт, просыпайся! Шоу начинается!
Сердце Флинта заколотилось, как сумасшедшее. Он видел лицо Пенни. «Четверть миллиона. Целая клиника. Она будет жить». Это была единственная мантра, которая заглушала вой тревоги в его голове.
Послышались голоса, шаги. Скрип отпираемых замков. Джексон жестом приказал замереть. Флинт затаил дыхание, чувствуя, как песок в карманах его куртки, на подошвах ботинок, будто ожил, зашевелился в такт его бешеному пульсу.
И тут снаружи раздался крик. Не команда, не оклик — испуганный, обреченный вопль. Прозвучал резкий, сухой хлопок. Выстрел.
— Черт! — выругался Джексон. — Билла раскололи! Раньше времени!
План рухнул в одно мгновение. Снаружи началась перестрелка. Пули с противным цоканьем впивались в металл кузова. Флинт инстинктивно пригнулся.
— К черту все! — заорал Джексон, распахивая задние двери. — Бери ящик и беги!
Ослепленный фарами другой машины и вспышками выстрелов, Флинт действовал на автомате. Он схватил первый попавшийся металлический контейнер. Он был тяжелым, холодным и смертельно опасным. Джексон уже палил куда-то в сторону, прикрывая его.
Они побежали, спотыкаясь, к припаркованному неподалеку старому седану. Пули свистели у них над головами, откалывая куски асфальта. Флинт чувствовал себя огромной, неповоротливой мишенью. Груз тянул его вниз, к земле.
Они ввалились в машину. Джексон, ругаясь, вставил ключ зажигания. Мотор взревел.
— Гони! — крикнул Флинт, запаривая окно. — Гони, Джексон!
Седан рванул с места, выехав на пустынную в это время ночи дорогу. Сзади за ними уже неслись две машины охранников, беспрестанно стреляя. Стекло заднего окна рассыпалось на осколки.
— Куда?! — завопил Флинт. — Куда мы едем?!
— Придумал, в обход! — рявкнул Джексон, лихорадочно крутя руль. — Держись!
Он резко свернул с шоссе, нырнув в проход между какими-то промышленными зданиями. Знак на заборе гласил: «Осторожно! Служебная территория «Алхимия Индастриз». Посторонним вход воспрещен!».
Они мчались по узкому проезду, заставленным бочками и контейнерами. Преследователи не отставали.
И тогда Флинт ее увидел. Впереди. Аварийная бетонная плита, перекрывающая дорогу. Шлагбаум. Тупик.
— Джексон! Сзади! — закричал он.
Джексон, оглянувшись на долю секунды, слишком поздно увидел препятствие. Он ударил по тормозам. Шины взвыли. Машину занесло.
Удар был страшным, сминающим. Они на полной скорости врезались в шлагбаум, который подался, как спичка, и влетели на территорию завода. Седан перевернулся, с грохотом прокатился по крыше и, врезавшись в штабели каких-то бочек, замер.
На несколько секунд воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая только шипением пробитого радиатора и треском остывающего металла.
Флинт пришел в себя, вися вниз головой на ремне безопасности. В ушах звенело, во рту был вкус крови и железа. Голова раскалывалась.
— Джексон? — прохрипел он. — Джек… Жив?
Ответа не было. Снаружи послышались шаги, голоса преследователей. Они приближались к обломкам.
Отчаяние и животный ужас сдавили горло Флинта. Он увидел, что контейнер, который он так цепко держал, разбился. Из него высыпались не деньги. Оттуда вытекала какая-то странная, мерцающая, с голубоватым светом жидкость и выпали тяжелые, похожие на песок, гранулы.
И тут он понял, что не может пошевелиться. Его куртка, его руки, его грудь — все было залито этой липкой, быстро застывающей массой. Она смешивалась с его кровью, с песком, сыпавшимся из разорванных сидений, с химикатами из разбитых бочек.
Он услышал скрежет открываемой двери. Над ним возникло лицо одного из охранников, искаженное ненавистью. Тот нацелил пистолет.
И в этот миг что-то щелкнуло. Не снаружи. Внутри. В самой его крови, в каждой клетке.
Мир взорвался ослепительно-белым светом и невыносимой болью. Флинт закричал, но это был уже не человеческий крик. Это был рев стихии. Он чувствовал, как его плоть, его кости, его сама сущность распадаются на миллиарды мельчайших частиц, сливаются с песком, с химикатами, с болью и страхом.
Охранник в ужасе отпрянул, роняя оружие.
Там, где только что был пристегнутый человек, теперь клубилась, росла и принимала форму бесформенная, песчаная громадина. Она слепо и яростно двинулась на него, не видя, не слыша, лишь чувствуя животный инстинкт — выжить.
Сознание возвращалось к нему обрывками. Вспышка боли. Ледяной холод. Давящая тяжесть. И песок. Песок повсюду. Во рту, в носу, в легких. Он пытался вдохнуть и захлебывался, словно тонул в пустыне.
Флинт Марко открыл глаза и увидел звезды. Нет, не звезды. Это были крошечные огоньки, пляшущие в его темнеющем зрении. Он лежал на спине в груде обломков и мусора где-то на окраине территории завода. Воздух был густым и едким, пахло горелой пластмассой, химикатами и… жареным мясом.
Он попытался подняться и застонал. Каждая мышца, каждый сустав кричали от боли. Он осмотрел себя. Одежда висела лохмотьями, пропитанная странной липкой субстанцией, смешанной с песком и темной, запекшейся кровью. Но… ран не было. Ни порезов, ни ссадин. Только странное, тянущее ощущение под кожей, будто кто-то всыпал под нее мелкого, горячего песка.
Память накатила волной. Ограбление. Погоня. Удар. Взрыв. Охранник с пистолетом. Белый свет.
С ужасом он огляделся. В нескольких метрах от него лежал перевернутый седан, похожий на раздавленного жука. Рядом, прислонившись к разбитой бочке, сидел Джексон. Он был жив. Он тяжело дышал, зажимая рукой бок, из-под которой сочилась алая полоса.
— Ты… — хрипло просипел Джексон, увидев, что Флинт шевелится. Его глаза были круглыми от ужаса и непонимания. — Что… что ты такое, Марко?
Флинт хотел ответить, но вместо слов из его горла вырвался лишь хриплый, непонятный звук. Он посмотрел на свои руки. И они его не слушались. Кончики пальцев начали рассыпаться. Не кровоточить, не рваться — именно рассыпаться, превращаясь в поток мелкого, темного песка, который струился сквозь пальцы и падал на землю.
Он вскрикнул и отшатнулся. От этого движения его рука оторвалась по локоть, распалась на миллионы частиц и обрушилась на асфальт песчаной горкой.
— Нет! — закричал он, вернее, попытался закричать. Это был вопль его разума, но тело издавало лишь низкий, гулкий грохот, как камнепад в глубокой пещере.
Паника, чистая, животная, сожгла остатки рассудка. Он пополз назад, пытаясь убежать от самого себя. Его нога, на которую он оперся, расплылась, превратилась в неуклюжую песчаную глыбу. Он рухнул на землю, и его тело начало терять форму. Песок сыпался с него, как вода, он тонул в самом себе.
— Держись, черт тебя дери! — просипел Джексон, с трудом поднимаясь. Он, хромая, подобрал с земли валявшийся неподалеку рюкзак и, не глядя, сунул в него несколько пачек банкнот, валявшихся среди хлама. — Мы должны уходить! Они сейчас вернутся с подкреплением!
Но Флинт его не слышал. Он был в аду. Мир сузился до ужасающего акта саморазрушения. Он пытался вдохнуть, чтобы крикнуть, и песок забивал его дыхание. Он пытался схватиться за что-то, и его руки рассыпались.
И вдруг в его панике возник единственный ясный образ. Лицо Пенни. Ее улыбка. Ее глаза, полные надежды, которую он вот-вот похоронит здесь, в этой промзоне, рассыпавшись на груду никому не нужного песка.
Мысль была тихой, но абсолютной. Волевым усилием, каким он никогда в жизни не действовал, он заставил себя остановиться. Перестать бороться. Принять. Он представил себя не человеком из плоти, а… рекой. Скользящей, текучей, но единой. Он представил каждую песчинку частью себя. Послушной. Контролируемой.
И чудо произошло. Хаотичное течение песка замедлилось. Частицы, утекавшие от него, потянулись обратно. Рука, которую он мысленно «собрал», обрела форму. Грубая, песчаная, но форма. Он поднял ее перед лицом. Это была не рука. Это была скульптура руки, сделанная из мокрого, грязного песка. Но она слушалась его.
— Что за черная магия… — прошептал Джексон, завороженно глядя на это.
С визгом шин в дальнем конце проезда появились фары. Охранники. С подмогой.
— Бежим! — крикнул Джексон, и этот крик вернул Флинта в реальность.
Он встал. Его тело было тяжелым, чужим, но оно подчинялось. Он был огромным, неуклюжим големом из песка и грязи. Джексон, хромая, бросился к дыре в заборе. Флинт двинулся за ним, его шаги были глухими и гулкими, как падение мешков с цементом.
Они выбрались на пустырь, потом — в темные, грязные переулки. Флинт шел, цепляясь за тени, чувствуя, как его ноги то увязают в асфальте, то рассыпаются на ступеньках. Он был воплощением кошмара, бредущим по спящему городу.
Наконец, они свалились в какую-то заброшенную арку, заваленную строительным хламом. Джексон, тяжело дыша, прислонился к стене.
— Надо… надо тебя починить, — выдохнул он, глядя на Флинта с суеверным страхом.
Флинт не ответил. Он подошел к груде песка, оставшейся после недавних работ, и погрузил в нее руки. И почувствовал… облегчение. Силу. Чистый, не загрязненный химикатами песок вливался в него, делая его форму плотнее, солиднее.
Он обернулся к Джексону. Его лицо было неподвижной песчаной маской, но в глубине, где должны быть глаза, тлели две крошечные точки слабого, желтоватого света.
— Деньги, — прозвучал голос. Это был не его голос. Это был скрежет камней, шорох дюн, голос самой земли. — Где деньги?
Джексон, побледнев, судорожно сглотнул и показал на рюкзак.
— Там. Мало. Очень мало. Это не те деньги…
Флинт протянул руку. Песок с шипящим звуком просочился сквозь ткань рюкзака, ощупал содержимое и отступил. Он чувствовал бумагу. Всего несколько пачек. Жалкие крохи.
На него снова накатила ярость. Бесполезность всего этого. Весь этот ужас, все преступление, это проклятие — и все напрасно. Песок вокруг него закружился вихрем.
— Успокойся! — взмолился Джексон, закрываясь руками. — Успокойся, Флинт! Мы найдем способ! Я узнал кое-что там, на заводе! Проект «Осирис»… они сами занимались такими штуками! Мы можем…
Но Флинт его уже не слушал. Он отступил вглубь арки, к груде песка. Его форма начала расплываться, терять очертания.
— Уходи, — проскрежетал он. — Оставь меня.
Голос грянул, как удар стихии, заставив Джексона отпрянуть. Тот, бросив последний испуганный взгляд на темную, клубящуюся массу в углу, схватил рюкзак и побежал, скрывшись в ночи.
Флинт остался один. Он рухнул на колени, и его тело окончательно рассыпалось, слившись с грудой строительного мусора. Он был просто кучей песка. Без формы. Без мысли. Только боль, ужас и всепоглощающее одиночество.
Где-то вдалеке завыла сирена. Но ему было все равно. Флинт Марко исчез. Осталось только это — тихое, неподвижное море отчаяния, который не мог ничего изменить.
Он не мог назвать это сном. Это было отсутствием. Небытие, изредка вспыхивающее кошмарными обрывками: белый свет, хруст костей, превращающихся не во что иное, как в песок, и всепоглощающий ужас падения, рассыпания.
Сознание вернулось с ощущением холода и сырости. Флинт лежал в темноте, и сквозь щиты в стенах заброшенного склада пробивался тусклый утренний свет. Он был… целым. Более или менее. Его тело болело, но это была знакомая, человеческая боль в мышцах, а не то невыносимое ощущение распада.
Он осторожно поднял руку перед лицом. В сером свете она выглядела нормально. Покрытая грязью, в царапинах, но… рука. Из плоти и крови. Он пошевелил пальцами. Они подчинились.
Облегчение было таким сильным, что его затошнило. Он отполз в угол, к груде песка, оставшейся от старой штукатурки, и его вырвало. В рвотных массах он с ужасом увидел крупинки песка.
Он не вылез из этого. Оно все еще было внутри него.
Следующие несколько дней слились в один непрерывный кошмар проб и ошибок. Он был как младенец, заново учащийся владеть своим телом, но его тело могло в любой момент предать его.
Первый голод заставил его потянуться к забытой банке тушенки. В тот миг, как его пальцы сжали холодный металл, волна паники — а что если я рассыплю ее? — прошла по нему. И банка выскользнула из его сыпучих, нечленораздельных пальцев. Чтобы вернуть форму, ему потребовался час сосредоточенных усилий и полное погружение в кучу песка.
Гнев делал его опасным. Вспомнив о Джексоне, о провале, о насмешке судьбы, он в ярости ударил кулаком по кирпичной стене. И его рука не сломалась. Она превратилась в песчаную дубину, вминающую кирпич как пластилин, и едва не обрушила часть стены. Он отпрянул, в ужасе глядя на свое творение. Сила была ошеломляющей и пугающей.
Отчаяние растворяло его. В моменты, когда он думал о Пенни, о своей никчемности, его форма буквально начинала таять. Он сидел в углу, и песок медленно стекал с него, как вода, образуя лужицу у его ног. Он тонул в собственной безысходности.
Но выбора не было. Либо он научится это контролировать, либо умрет здесь, как жалкая, безумная куча песка. Его дочь умрет вместе с его последней надеждой.
Он начал с дыхания. Глубокий вдох. Медленный выдох. Он представлял себя скалой. Неподвижной. Цельной. Он концентрировался на ощущении каждой частицы, чувствуя их не как угрозу, а как часть себя — расширенную, новую, пугающую, но свою.
Он экспериментировал. Осторожно, как сапер с миной, он пытался изменить форму пальца. Не рассыпать, а именно изменить. Сделать его длиннее, тоньше, заостренным. Первые попытки заканчивались тем, что палец просто отваливался и падал на пол песчаной кучкой. Но однажды, после часа немыслимого напряжения, его указательный палец удлинился, превратившись в тонкий, острый шип из спрессованного песка. Он продержал его секунду, прежде чем форма рухнула. Это была победа.
Он учился «чувствовать» песок вокруг. Сначала он просто сидел с закрытыми глазами, пытаясь ощутить крупинки на полу, на себе. Потом попытался заставить их шевелиться. Сначала ничего. Потом — едва заметное, похожее на рябь на воде движение. Вскоре он мог, не прикасаясь, заставить песчинки складываться в простые узоры: круг, спираль, его инициалы «F.M.».
Самым трудным было движение. Пройти через склад, не оставляя за собой следов из собственных пяток. Он учился переступать, а не плыть, чувствовать землю под ногами, даже если эти «ноги» в любой момент могли стать иллюзией. Он обнаружил, что может на мгновение сделать свою ногу невесомой, просочиться сквозь щель в полу, чтобы ощутить, что под ним, а затем снова собрать ее.
Он был гончаром, а сам — глина. Он был дирижером, а его тело — оркестром из миллиарда невидимых музыкантов.
Однажды ночью он решился на большее. Он встал в центре помещения, закрыл глаза и позволил себе рассыпаться. Не в приступе паники, а осознанно, контролируемо.
Это было похоже на медитацию. Он перестал быть Флинтом Марко. Он стал облаком. Мириадами отдельных, но связанных его волей частиц. Он видел все вокруг сразу — и потолок, и пол, и каждую трещину в стенах. Он был помещением.
Он поплыл. Он просочился под дверь, вынесся в ночной воздух и ощупал песок на улице, гравий на дороге. Он был ветром. Он был землей.
И в этот миг абсолютной свободы и силы он почувствовал это. Голод. Не человеческий голод, а нечто иное. Ощущение истощения, истощения. Ему нужна была масса. Больше песка. Больше земли. Он был как сухая губка, жаждущей влаги.
Он рванулся назад, в свое убежище, сжался, сгустился, с трудом обретая привычную форму. Он стоял на коленях, тяжело дыша, и его руки снова были человеческими руками, дрожащими от напряжения.
Он посмотрел на груду песка в углу. Она казалась меньше. Он подошел и погрузил в нее руку. И почувствовал, как сила возвращается в него, утоляя тот странный голод. Он не просто управлял песком. Он был им. И ему нужно было питаться им, чтобы существовать.
Это было новое правило его проклятого существования.
Флинт подошел к запыленному, разбитому окну и посмотрел на просыпающийся город. Он больше не был тем перепуганным человеком, который неделю назад бежал с завода. Страх никуда не делся. Но теперь он был приручен, обуздан и направлен в русло холодной, жесткой решимости.
Он поднял руку и сконцентрировался. Песок с пола поднялся и собрался у него на ладони, сформировавшись в грубую, но узнаваемую форму — крошечное сердце. Он сжал пальцы, и сердце рассыпалось.
Он научился. Не до конца. Но достаточно.
Деньги, которые они украли, были ничтожны. Но он знал, где их взять. Он знал, кто виноват в его проклятии. И у него теперь были средства выбить правду — и деньги — из любого, кто встанет на его пути.
Он больше не был Флинтом Марко, неудачником-уборщиком. Он был чем-то большим. Или меньшим.
Он был Песочным Человеком. И город скоро это узнает.
Голод грыз его изнутри. Не тот привычный, желудочный, а новый, странный — голод массы, субстанции. Флинт чувствовал, как его форма становится легче, ненадежнее. Песок в углу склада был почти исчерпан, словно он за неделю съел его взглядом. Город за стенами был полон его пищей, но выйти туда значило обнажить свою ужасную тайну.
Но был и другой голод. Жажда справедливости. Мести. И денег, которые могли спасти Пенни.
Он думал о «Алхимии Индастриз». О людях в костюмах, которые перевозили не деньги, а какие-то проклятые химикаты, превратившие его в монстра. Они знали. Они должны были знать. И они заплатят.
План созрел сам собой, грубый и прямой, как удар кулаком. Ему не нужна была хитрость. Теперь у него была сила.
Ночью, когда тусклый свет фонарей не мог выдать все его несовершенство, он вышел из своего укрытия. Он шел по задворкам, держась в тени, его шаги были на удивление тихими для его величины — он научился делать их легкими, почти невесомыми.
Перед ним был неприметный офисный центр, на котором красовался логотип «Алхимии Индастриз» — стилизованная реторта. Здесь, как он выследил, находился кабинет одного из топ-менеджеров, человека по имени Робертс. Того самого, чье имя фигурировало в документах на перевозку.
Охранник на входе лениво смотрел на мониторы. Флинт замер в подворотне напротив. Его сердце (или то, что теперь имитировало сердце) колотилось. Это был момент истины. Он собрал всю свою волю, все те долгие часы практики воедино.
Он не стал проламывать стену. Он сделал нечто иное.
Его форма задрожала и стала прозрачной, расплывчатой. Он шагнул вперед — не к двери, а к стене. К грубой, кирпичной стене. И вмялся в нее.
Это было самое странное ощущение в его жизни. Не боль, а бесконечное, давящее скольжение. Он был жидкостью, просачивающейся сквозь трещины в растворе, потоком песка, текущим в темноте. Он видел не глазами, а словно всей своей сущностью — крошечные частицы камня, пыль веков, влагу. Он был крысой в стенах города.
И вот он — с другой стороны. Тихий, темный холл. Он снова собрал себя в человеческую форму, отряхиваясь. С него посыпались песчинки и цементная пыль.
Охранник за стойкой что-то напевал, уставившись в телефон. Он услышал мягкий, шелестящий звук и поднял голову.
— Эй, ты как сюда… — он не договорил.
Из тени перед ним поднялась фигура. Нечеловечески высокая, клубящаяся, как мираж в пустыне. Вместо лица — неподвижная маска из спрессованного песка, и два желтых света горели в ее глубине.
Охранник потянулся за шокером, но было поздно. Песчаная рука, грубая и тяжелая, схватила его за грудь и прижала к стене. Рот охранника открылся для крика, но в него хлынул поток мелкого, сухого песка, глухой, беззвучный.
— Тише, — проскрежетал голос, исходящий от существа. — Где кабинет Робертса?
Охранник, задыхаясь, глазами, полными животного ужаса, показал наверх.
Существо отпустило его. Охранник рухнул на пол, без сознания, покрытый слоем пыли.
Флинт двинулся по лестнице. Он не использовал лифт. Его ноги становились невесомыми, и он поднимался, как призрак, оставляя на ступенях лишь легкий песчаный след.
Дверь в кабинет была открыта. Флинт не стал ее ломать. Он просто приложил к ней ладонь. Дерево вокруг его руки почернело, потрескалось и рассыпалось в труху, как будто состарилось на сто лет за секунду. Он шагнул внутрь.
Кабинет был роскошным. Дорогой ковер, полированный стол. За ним сидел тот самый Робертс, немолодой человек в идеальном костюме. Он говорил по телефону, но замолчал, уставившись на дыру в своей двери и на фигуру, входящую в нее.
— …Перезвоню, — пробормотал он в трубку и опустил ее.
Он не закричал. Его лицо побелело, но years of корпоративных дрязг, видимо, научили его сохранять лицо.
— Что это значит? — спросил он холодно. — Вы с кем-то работаете? С «Кросстауном»?
Флинт подошел к столу. Его песчаная рука упала на полированную поверхность, оставив на ней шершавый, матовый след.
— Проект «Осирис», — прогремел голос, от которого задребезжали стекла в окнах. — Что вы перевозили в той машине?
Робертс нервно сглотнул. Страх наконец пробился сквозь маску равнодушия.
— Это… это коммерческая тайна высшего уровня. Я не могу…
Песчаная рука метнулась вперед с неожиданной скоростью. Она не ударила его. Она просто прошла сквозь дорогой монитор компьютера на столе. Монитор рассыпался, как замок из песка, залитый волной. На стол хлынул поток песка, стекла и пластика.
— Можешь, — сказал Флинт. Скрежет камней стал тише, но от этого лишь страшнее. — Следующей будет твоя голова.
Робертс откинулся в кресле, дрожа.
— Нано-полимеры! — выпалил он. — С самовосстанавливающимися свойствами! И… и образцы кремниевой основы! Экспериментальные! Мы везли их на тестирование!
— Зачем деньги? — продолжал допрашивать Флинт. — Зачем инкассаторская машина?
— Это было прикрытие! — Робертс почти плакал. — Чтобы не привлекать внимание! Конкуренты… акционеры… Вы же понимаете!
Флинт понимал. Его обманули вдвойне. Он рисковал всем не за деньги, а за какую-то научную фантастику, которая превратила его в это.
Ярость, черная и густая, поднялась в нем. Песок в комнате закружился, поднятый невидимым вихрем. Книги с полок зашуршали страницами, картины на стенах закачались.
— Мое лечение, — прошипел Флинт. — Деньги. На лечение моей дочери. Сейчас.
Робертс, трясясь, открыл сейф, встроенный в стену. Он вытряхнул оттуда пачки банкнот. Не четверть миллиона. Но много. Очень много.
— Все, что есть! Все наличные! Берите и уходите!
Песчаная рука схватила деньги. Банкноты не помялись, не порвались — песок обволакивал их с нежностью, с которой он вообще был способен.
Флинт отступил. Он посмотрел на Робертса, сжавшегося в кресле.
— Если я исчезну, — сказал Робертс, и в его голосе вдруг прозвучала странная нота, не только страха, но и… предупреждения. — Если со мной что-то случится… они пришлют за тобой кого-то похуже меня. Они изучают таких, как ты. Они коллекционируют.
Флинт не ответил. Он просто развернулся и пошел к пролому в стене. Он не стал возвращаться через здание. Он подошел к внешней стене и растворился в ней, как призрак, оставив после себя лишь груду песка на ковре и побелевшего от ужаса человека.
На улице он снова стал тенью. Деньги он нес в себе, в самой своей субстанции, чувствуя их хруст где-то в глубине.
Он сделал это. Он был монстром. Он был грабителем. Но у него были деньги. У Пенни был шанс.
Он посмотрел на свои руки. Они снова были почти человеческими, лишь слегка шероховатыми на ощупь. Он не чувствовал триумфа. Только пустоту. И тихую, нарастающую тревогу.
"Они пришлют за тобой кого-то похуже."
Тишина на складе была обманчивой. Воздух, плотный от пыли и запаха старого металла, вибрировал от невысказанного напряжения. Флинт стоял в центре своего убежища, пытаясь сосредоточиться на простейшем упражнении — удерживать горсть песка в форме идеальной сферы, парящей в воздухе. Но сегодня ничего не получалось. Частицы сыпались сквозь пальцы, форма расплывалась. Его собственное существо будто сопротивлялось контролю.
Именно в этот момент шаги нарушили хрупкое спокойствие. Не тихие, крадущиеся, а гулкие, уверенные, с металлическим призвуком. Флинт мгновенно сбросил человеческую форму, превратившись в клубящуюся песчаную массу, готовую к атаке или бегству.
Из тени появилась фигура в странном костюме. Грубые металлические пластины, толстые кабели, массивные перчатки и ботинки. На груди — круглая эмблема, напоминающая динамик. Человек снял шлем.
Джексон Брайс. Но это был не тот Джексон, которого Флинт знал. В его глазах горел не прежний алчный блеск, а холодный огонь одержимости и обретенной силы.
— Привет, Флинни, — его голос звучал глубже, с легкой, ощутимой вибрацией. — Нравится мой новый вид? Пришлось немного... импровизировать после нашего последнего свидания. Зови меня Шокером.
Флинт не ответил. Его песчаная форма сгустилась, частицы с шипящим звуком сцепились друг с другом, образуя более плотную, угрожающую фигуру.
— Расслабься, — Джексон поднял руки в перчатках, демонстрируя отсутствие враждебных намерений. — Я не для драки. Я для разговора.
— Говори, — проскрежетал Флинт, его голос был похож на скрип наждака по камню.
— Смотри, как оно есть, — Джексон сделал шаг вперед, и металл его костюма скрипнул. — После того цирка на «Алхимии» за нами обоими открылась настоящая охота. Ты думаешь, они просто так отпустят свою собственность? — Он хлопнул себя по нагруднику. — Часть денег с того провала пошла на это. Кое-какие чертежи я стащил еще с завода. Их вибрационные технологии... я их доработал.
Он резко взмахнул рукой. Раздался низкий, пронизывающий гул. Стена в десяти футах от него дрогнула, и с нее посыпалась штукатурка, оставляя за собой паутину трещин.
— Видишь? Мы с тобой теперь одного поля ягоды. Два фрика, которых мир хочет либо посадить в клетку, либо разобрать на запчасти. В одиночку мы — мишени. Вместе... — он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание, — Вместе мы — проблема.
Флинт колебался. Песок вокруг него медленно вращался. Он ненавидел Джексона за то, что тот втянул его в этот кошмар. Но в его словах была жестокая правда. Одиночество делало его уязвимым. Он был силен, но слеп.
— Зачем тебе это? — спросил Флинт. — Тебе всегда нужны были только деньги.
— Деньги? — Джексон усмехнулся, и в его смехе слышался тот самый гул. — Деньги — это билет в первые ряды, Флинт. А сила... Сила — это то, что дает тебе лучший вид. С тобой я получаю и то, и другое. А ты получаешь пару глаз и ушей в мире, который не состоит из песка. И, — он указал перчаткой на свои вибрационные излучатели, — кое-кого, кто может вскрыть любой сейф или стереть в порошок любого, кто встанет у нас на пути.
Флинт молчал. Идея союза была отвратительна. Но идея вечной жизни в бегах, в страхе быть пойманным или уничтоженным, была еще хуже. Сила Джексона была реальной и могла быть полезной. Как молоток. Опасным, но полезным инструментом.
— Никаких ограблений, — наконец произнес Флинт, его форма снова начала принимать человеческие очертания. — Только защита. Информация. Выживание. И ты делаешь то, что я скажу. Я руковожу.
Уголки губ Джексона дрогнули.
— Конечно, босс. Партнеры. Гром и Песок. — Он протянул руку в перчатке.
Флинт посмотрел на протянутую руку, затем на свою — она все еще была грубой, песчаной. Он не стал пожимать ее. Вместо этого он просто кивнул.
— Запомни, Джексон, — его голус стал тише, но от этого лишь опаснее. Весь песок на полу разом сдвинулся на дюйм, с сухим, угрожающим шелестом. — Если ты снова подведешь меня. Если твоя жадность снова все испортит... Я не просто убью тебя. Я засыплю твои дорогие схемы так глубоко, что даже твой гром не сможет до них докричаться. Понял?
Вибрирующие перчатки Джексона на мгновение замолкли. Он сглотнул, и в его глазах, сквозь манию, проглянул тот самый старый, животный страх перед стихией, которую он помог раскрыть.
— Понял, — коротко кивнул он. — Кристально.
Флинт отвернулся. Сделка была заключена. Не из дружбы или доверия, а из холодного, прагматичного расчета. Чтобы выжить в новом, враждебном мире, ему пришлось объединиться с человеком, чья сила могла разбить его в прах. Их союз висел на волоске, но это был единственный шанс для них обоих. Гром и Песок. Две силы, готовые обрушить свой гнев на тех, кто решил на них охотиться.