Хью Макманнерс. Фолклендское коммандо. Глава 12. Дом. Начало

Глава 12. Дом

«Канберра» сделал остановку у побережья Англии, у Королевской военно-морской авиабазы Калдроуз в Корнуолле. Вертолеты «Си Кинг» с базы вылетели к кораблю, доставив на борт различных людей, таких как командир 29-го полка коммандос подполковника Майка Холройда Смита - «ХС», прилетевшего в Великобританию с о. Вознесения. Несколько репортеров, которые отправлялись на Фолклендские острова на «Канберре», тоже прилетели сюда, прихватив с собой видеозаписи новостей, которые они нам показали. Мы собрались в каюте Уильяма Фоссета на «Канберре», что бы выслушать от него о приготовлениях к завтрашней высадке:
«В Саутгемптоне нас ждет такой прием, какого вы никогда раньше не видели, и уж точно ничего подобного не было со времен окончания Второй мировой войны. Я точно знаю, что некоторых из вас встречают родители и подруги, и я расскажу этим людям подробности позже. Вы должны знать, что люди дома были в очень большом напряжении, гораздо большем, чем вы думаете, и во многих отношениях более тяжелом чем мы. Я вернулся домой на прошлой неделе, прилетев с Вознесения и обнаружил, что моя семья выглядит очень уставшей и измученной. Вам придется быть осторожными и внимательными со своими семьями, и обращаться с ними легче, потому что они испытали много беспокойства.
У нас есть транспорт, прибывающий из Пула с вашими семьями на борту. Те, кого не встречают, могут поехать в Пул на этих автобусах, но, разумеется, вы можете делать все, что вам нравится. Насколько я понимаю, несколько отелей в городе предлагают нам бесплатные номера, обеды и т. д. И у меня есть здесь список.
К сожалению, в понедельник утром, мне придется попросить вас всех вернуться на службу. У нас очень много дел, как вы конечно понимаете и я хочу закончить их на следующей неделе, чтобы мы могли убыть в отпуск. Хотя мы еще не все продумали, у вас должно быть по крайней мере, шесть недель. Я бы также попросил вас быть осторожнее с теми парнями, которые не отправились вместе с нами. Они будут чувствовать себя очень отстраненными от происходящего. Просто помните, что они не виноваты в том, что не пошли с нами, и они также хороши как и вы, но им нечего рассказывать.»
Мои родители приехали в Саутгемптон, чтобы встретить меня. Все приготовления были сделаны тыловой службой 148-й батареи, которая проделала отличную работу, держа всех в курсе событий и организовав транспорт, чтобы доставить наши семьи на пристань. Они также выполняли наши обычные рабочие и учебные обязанности, насколько это было возможно в наше отсутствие. Атмосфера на «Канберре» была выжидательной и сдержанной. Мы хотели вернуться домой, чтобы возобновить нашу нормальную жизнь с того момента, где она была прервана в конце марта. Каждый день с момента капитуляции воспринимался как неизбежная задержка возвращения домой. Идея грандиозного приема была прекрасна, при условии что это не помешает нам уйти в отпуск. Слухи о большом параде наполнили нас унынием, со всеми репетициями и неизбежной подготовкой к чему-то, что никого из нас даже отдаленно не интересовало. Несмотря на эти циничные мысли прием — его масштаб, теплота и эмоциональность — застал нас всех совершенно врасплох. Мы были ошеломлены, некоторые из нас молчали и погрузились в прошлое.
Кто-то пробормотал отрывок из горькой поэмы Киплинга:«Эй Томми, так тебя и сяк, скотина, прочь ушел! Но враз «страны спаситель», коль пушек гром пошел», потому что чувствовали, что мы только что ушли, как много раз раньше, сделали свою работу, как смогли и теперь, к счастью, возвращаемся на родину. Почему именно в этом случае, нам был оказан столь бурный прием?
Сражения в войне означала отмену всего, кроме немногого, огромного количества новостных лент и документальных фильмов, которые транслировались в наше отсутствие. Мы не понимали ни масштаба операции «Корпорация», ни того национального чувства, которое она породила у нас дома. Мы разработали своего рода «туннельное зрение» - вероятно как защитный механизм, что бы пройти через все это. Необычайный прием превратил эту слепую близорукость в сияние цветной объемной славы. Вертолеты «Си Кинг» взлетели и вернулись в Калдроуз, а затем в фиолетовом вечернем тумане впервые стали видны берега Корнуолла. Вахтенный офицер сообщил эту новость по всему кораблю, и никто не возражал против того, чтобы его побеспокоили. Поручни по левому борту «Канберры» были переполнены, и мы смотрели, как вдали в бледном вечернем свете вырастает береговая линия.
Мои мысли были своеобразной смесью удовлетворения, меланхолии, предвкушения и нетерпения.
Мне было немного грустно в конце, но я был благодарен, что все закончилось для нас благополучно. Были также печаль и размышления о друзьях, которые не вернутся и о тщетности внезапной смерти. Эта печаль и размышления иногда возвращаются, чтобы преследовать меня теперь.
Неровная береговая линия казалось бледной и неземной в летнем тумане — воплощение всех тех мечтаний, которые мы никогда не осмеливались себе позволить. Сначала я подумал, что мы находимся на южной оконечности Лизарда, но потом понял, что смотрю на Каррик-Роудс. После часа пристального созерцания, размышлений и тихих разговоров, я спустился вниз принять душ, перед особым ужином от компании «P&O», чтобы показать нам немного из обычного круизного стиля.
Наша последняя ночь на «Канберре» началась с концерта оркестра Королевской морской пехоты на игровой палубе: марши, популярные песни и классические фавориты, в то время как мимо скользило южное побережье Англии. Несмотря на сгущающиеся сумерки, когда мы проходили мимо приморских курортов, из них выходили маленькие лодки, гудели туманные ревуны, махали отдыхающие. Когда на берегу зажглись уличные фонари, припаркованные на утесах и пляжах машины замигали нам фарами. В некоторых местах мигание фар шло в унисон, вероятно, под управлением местной радиостанции. Казалось, что наконец-то мы сделали это — и на «Канберре», в точности так, как Стив Хойланд фантазировал в нашей холодной мокрой лежке всего несколько недель назад.
После роскошного ужина мы устроили вечеринку в каюте полковника Кита Ива. Я совершенно справедливо получил строгий выговор от Майка «ХС», из-за длины моих волос и общей неряшливости. Учитывая внимание прессы завтра, я был не в самой презентабельной форме. Я помню, как с грустью осознавал, что мы возвращаемся к военной нормальности. Но мы похитили Салли, очень симпатичную певицу, которая была частью труппы, отправившейся на о. Вознесения, которую мы «защищали» от возможного хищничества вертолетчиков, в свободной каюте Кентербери-Корт. У Салли были ножницы и расческа, она увела меня на столь необходимую стрижку и ее последующие заботы не давали мне задуматься о несправедливости военной жизни.
На следующее утро тяжесть в голове и набитый шерстью рот были распространенным явлением. Был совершен великий набег на припасенные специально для этой цели за последние три недели запасы виски. Однако встали мы как раз вовремя, что бы сдать свои постельные принадлежности и упаковать вещи. «Канберра» теперь приближалась к берегу, проплывая мимо портов и курортов Дорсета, низких песчаных дюн Студленда и входа в гавань Пула — нашу родную базу. Несмотря на ранее утро, несколько приветствующих судов плыли рядом с нами.
«Джентльмены из прессы» каким-то образом поднялись на борт, чтобы сообщить о нашем прибытии и материализовались на последнем завтраке на «Канберре». Это были не те журналисты, которые плыли на юг в самом начале конфликта, а совсем другая порода. У них был свой собственный столик, и они были неряшливы и взъерошены, упрекая своего официанта в каком-то упущении. Еда была бесплатной и они были незваными гостями. Их официант, которому они доставляли столько хлопот, провел последние два месяца на самой большой плавучей мишени в мире, и теперь он имел несчастье обслуживать их в свое последнее утро.
Одна женщина-репортер была темноволосой и привлекательной, но в этот момент также еще и очень помятой и угрюмой. Она курила сигареты за завтраком, пока все остальные вокруг ели, туша окурки в остатках своей еды, так как в столовой не было пепельниц и висела надпись «Не курить».
В большинстве углов корабля шли теле- и радиоинтервью. На каждом шагу людей хватали за пуговицы журналисты с карандашами. Вилли Маккракен надел жилет с надписью «Эксклюзивные интервью здесь». Ответы, которые они получали, были явно бесполезны, так что в конце-концов их энтузиазм угас.
Были сделаны всевозможные приготовления. Принц Уэльский, как мы надеялись, не в адмиральской форме и не с красным беретом с крыльями десантника, поднимется на борт, чтобы нас встретить — или, по крайней мере, не слишком представительный выбор тех, кого можно было бы счесть презентабельными, - а затем улетит до того, как мы причалим, чтобы не испортить нам прием. Труппу артистов должны были поставить у мостика, чтобы они пели вместе с оркестром Королевской морской пехоты. (У меня были видения «Страны надежды и славы» до тошноты, но они играли популярные песни и мелодии, которые мы любили на их концентах). Они однако, в конце-концов были ошеломлены и окончательно подавлены бесконечной фалангой других военных оркестров, играющих разные мелодии, развернутых вокруг причала «Канберры» - явно и наглядно доказывая американское наблюдение что британские вооруженные силы это «все оркестры и адмиралы». Когда «Канберра» вошел в пролив между материком и островом Уайт, рядом с нами появилось еще больше прогулочных судов, чтобы последовать за нами. Это был прекрасный летний день, немного туманный, но солнечный, ясный и теплый. Некоторые суда были медлительны и едва поспевали за нами, другие же носились вокруг корабля, улюлюкая и размахивая руками: дорогие прогулочные яхты и маленькие семейные лодки сновали туда-сюда.
По мере того, как канал сужался, а морской простор уменьшался, катера становились ближе и иногда практически соприкасались друг с другом. Пожарные буксиры поднимали столбы воды на сотню футов в воздух, заливая лодки с подветренной стороны. Один парень на шикарной яхте все время подходил очень близко, чтобы бросить банки холодного пива и лагера частям, выстроенным у поручней над ним, большинство из которых упало в море. Повсюду были развешены приветственные транспаранты, некоторые с именами людей, другие просто «За Оперативную группу».
Пространство у поручней на корабле было распределено по подразделениям — очень по военному, но разумно. Поручни были забиты машущими руками, кричащими, очень счастливыми солдатами. Любая лодка с женщинами на борту встречалась добродушными криками: «Снимай свои шмотки!». На носу одной из роскошных яхты стояли две модели-блондинки, так что, когда она проходила мимо, эти крики были оглушительными — скорее всего, газета искала наглядную картинку. Но так или иначе, две эти дамы сняли свои футболки, чтобы продемонстрировать стройные прелести.
Это же самое представление повторялось с разными лодками несколько раз, и казалось, было заразным. Будучи спортивными и джентльменскими (как мы) никто не был настолько груб и шовинистичен, чтобы просить только пышных блондинок «снять их шмотки». Должно быть, существует какая-то гормональная реакция, что когда сотни мужчин кричат «снимай свои шмотки», это становится неотразимым для женщин, потому что каждая лодка с женщинами на борту, в конечном итоге последовала их примеру, даже с несколькими дамами, которые казались слишком респектабельными и разумными для такого рода вещей.
Несколько обескураженная таким развитием событий, яхта с блондинками снова прошла мимо, и они сняли всю свою одежду, с грандиозными возгласами и свистами восторга. Я обратил внимание на одну конкретную лодку, с двумя особенно чопорными дамами, которым казалось, суждено было стать исключением, опровергающим мою теорию. Однако позже, на той же неделе, прогуливаясь по Саутгемптону, я заметил их лодку, изображенную на стенде возле офиса местной газеты, с этими двумя, стоящими на носу, такими же обнаженными, как и в день их рождение — Паулинское «обращение», которое должно быть, произошло на другом борту корабля.