Бернард Фолл. Улица без радости

Дневник: Инспекционная поездка

Мы отправились в реве бронированных джипов, ощетинившихся пулеметами, универсалов "Виллис" для прессы и мелких чиновников и губернаторского "Бьюика" в 07.45 со скоростью около 50 миль в час по худшим дорогам, которые я видел за долгое время, в направлении прибрежных районов к северу от Хайфона. Губернатор Нгуен Хуу Чи, большая шишка профашистской партии «Дай-Вьет» и большой человек в Северном Вьетнаме, решил лично посмотреть как обстоят дела в этом районе, пустом некоммунистическом коридоре вдоль побережья, перед лицом новой угрозы Вьетминя.

Мы пересекли мост Думера с его бесстрастной охраной из сенегальцев, миновали пыльный и унылый Залям и примерно в двух милях за аэродромом добрались до французского блиндажа с примыкающей к нему сторожевой вышкой. Там же стоял блок-пост, с французами в белых касках и с зелеными повязками, из «régulatrice routière», управления дорожного движения. А рядом с дорогой стоял большой деревянный стенд: «Отдельные машины, остановитесь здесь! Сформируйте конвой и двигайтесь только при наличии оружия». Веселая перспектива, и это мы направлялись с фронта в сторону тыла. Но, конечно, никакого «тыла» в этой войне не было.

Нам они просто помахали рукой, но теперь эскорт на бронированных джипах начал тщательно проверять местность. Конечно, поездка губернатора была хорошо подготовлена и по обеим сторонам дороги было размещено большое количество войск (развертывание которых, без сомнения, будет оплачено несколькими успешными засадами коммунистов в тех районах, откуда эти войска были выведены). Но демонстрация силы никогда не удерживала вьетов от нападения, если они сочли бы это необходимым и были готовы уплатить за это цену. Прямо сейчас мы ехали по тихой сельской местности, мирно лежащей под жарким солнцем, где то тут, то там крестьянин работал на рисовых чеках со своим серо-черным буйволом, солдаты стояли спиной к дороге с интервалом в 50 – 100 ярдов, с винтовками и автоматами наизготовку.

И вот теперь появились французские форты, некоторые прямо до нелепого в своей точной имитации североафриканского типа из «Бо Жест» (можно было почти ожидать увидеть как Гэри Купер и Марлен Дитрих будут стоять на вершине одной из зубчатых башен, сжимая друг друга в нежных объятиях, в то время как солдаты с золотыми эполетами и в фуражках с развевающимися нашейными платками будут упорно смотреть в другую сторону), другие – приземистые, уродливые, глубоко врытые современные блиндажи. Как я узнал позже, фортификационные сооружения в Индокитае имели свои «архитектурные периоды», как и любое другое творение человека, основанное на местном рельефе, доступности строительных материалов, боевом потенциале противника, и состоянии военного инженерного искусства.

Например, в густых болотистых зарослях и джунглях Южного Вьетнама высокие наблюдательные вышки были в большом почете, а прежняя нехватка тяжелого вооружения у Вьетминя позволяла строить высокие квадратные башни типа колокольни, основание которых было лишь слегка защищено стволами деревьев от прямых попаданий базуки. Даже когда противник обзавелся безоткатными орудиями и прочим снаряжением, войска Южного Вьетнама в том или ином виде не изменяли своим любимым наблюдательным вышкам. Некоторые из них были встроены прямо в бетонный бункер (все еще укрепленные стволами деревьев), другие были построены на нем, но в виде изящной металлической конструкции типа подъемного крана, увенчанной бронированной наблюдательной будкой. На самом деле, форты не только стали стандартизированными, но им были присвоены номера моделей, точно так же, как автомобилям, например «FTSV-52» (Сухопутные силы, Южный Вьетнам, обр. 1952 года), чтобы их поклонники сразу поняли, о чем вы говорите.

В Северном Вьетнаме, где вьеты получили тяжелое вооружение от красных китайцев еще в 1949 году, высокие зубчатые башни и форты «Бо Жест» вскоре вышли из употребления как средства обороны; где они ни оставались, они сохранялись только как дорожные контрольно-пропускные пункты в дневное время или (в случае фортов) как жилье для гарнизонов. На замену им пришли железобетонные блиндажи, с их крошечными амбразурами, сначала как элементы пояса укреплений вокруг определенной точки, а с 1951 года как часть гигантской попытки маршала де Латтра де Тассиньи изолировать 7500 квадратных миль и восемь миллионов жителей дельты Красной реки от окружающих коммунистических районов. Французские военные инженеры, легионеры Иностранного легиона и вьетнамские вспомогательные войска залили 51 миллион кубических ярдов бетона в 2200 дотов, что впоследствии стало известно как «Линия де Латтра» и все безрезультатно.

Но даже эти стандартизированные блиндажи имели свою архитектуру и ежегодные изменения стиля, поскольку менялись схемы атаки противника, или улучшалось его вооружения. Был многокамерный блок, который появился весной 1951 года, а затем трехкамерный блок, середины 1951 года. Затем шел круглый блок конца 1951 года, содержащий в середине специальную командную камеру, и более простой в постройке шестиугольный блок 1952 года. В 1953 году появился шестиугольник с маленькой квадратной надстройкой, и, наконец, появился маленький квадратный блок 1954 года с квадратной надстройкой, способный выдержать несколько прямых попаданий 105-мм и даже шальной 155-мм снаряд, с его бронедверью и крышками амбразур; с его центральной радиорубкой размером 4 на 6 футов (метко прозванной «гробницей»); все это иногда увенчивалось танковой башней с пушкой.

Иногда блиндажи примыкали к другим укреплениям. Соединенные с другими блиндажами заграждениями из колючей проволоки и траншеями, окруженные стенами, рвами и минными полями, они затем превращались в форты, со своими собственными электрогенераторами, вентиляционными системами, собственной артиллерией, даже с собственным танковым взводом и, во многих случаях, своей собственной взлетной полосой для легких самолетов и вертолетов. Что-то вроде того, что можно показать журналистам, с обычными флотскими койками, где они могут остаться на ночь, послушать грохот пулемета (иногда командир форпоста стрелял для журналистов из чистой вежливости) и почувствовать, что «они были прямо там, в центре событий», не испытывая на самом деле излишних неудобств; точно так же, как оказаться под дождем в резиновых сапогах, непромокаемом плаще и с зонтиком. И у таких «богатых фортов» даже полное название выкладывалось белой черепицей или камнями на крышах блиндажей, как например у Кесат, чтобы самолеты могли использовать их в качестве гигантских дорожных знаков.

Но на другом конце социальной лестницы находились безымянные блиндажи на девять бойцов и сержанта «Линии де Латтра», без имени на крыше, без каких либо отличительных признаков, за исключением выведенных белой известью букв «PK», за которыми следовал номер. «PK» означало «poste kilométrique», пост на километре, за которыми следовало число километров, лежащих между постом и точкой начала дороги или какой-либо другой точкой отсчета. И если у поста была только «бедная маленькая пушка, без какого-либо подкрепления или поддержки от вышестоящего штаба», как кто-то метко выразился, то он мог рассчитывать только на 30 снарядов в месяц или меньше и не мог требовать поддержки с воздуха или артиллерийских налетов. Когда Вьетминь приходил по ночам и взрывал заграждения из колючей проволоки (тоже строго нормированные; если вам не хватает, используйте бамбуковые колья) бангалорскими торпедами и его «добровольцы смерти» бросались с тротиловыми ранцевыми зарядами на амбразуры блиндажа, маленький блиндаж должен был ждать своей очереди на помощь, если вьеты атаковали одновременно один из «роскошных мотелей» в этом районе. И если помощь приходила для него слишком поздно, он даже не удостаивался упоминания в утреннем штабном рапорте.

Возможно, оперативный офицер сектора скажет за утренним кофе одному из своих коллег:

- Вы слышали о том, что случилось вчера с ПК-141 (ибо даже посмертно он не станет «маленьким блиндажом в Тхоламе или Биньдонге, которым командовал сержант Дюпон»)? Вчера ночью его разгромили. «Моран» пролетел над ним сегодня утром и ничего не шевельнулось. Кроме того, по словам пилота, бойницы выглядели немного обугленными. Ну что же, пошлем танковый взвод посмотреть что к чему, навести порядок и забрать тела.

- Черт! Это уже третий блиндаж за месяц. Еще одна пушка 57-мм, два пулемета, гранаты и рация. Ханой будет чертовски недоволен.

И это все, что будет реквиемом по ПК-141. К тому же жизнь в доте 30х30 была сущим адом даже без боев; это означало сидеть в раскаленном, без притока свежего воздуха, постоянно сыром бетонном кубе, погруженным в зловоние собственных экскрементов, вдобавок к «ночным удобрениям», используемым крестьянами на окрестных рисовых полях; это означало есть изо дня в день однообразный паек FOM (французский эквивалент американских сухих пайков типа «C»), наспех разогретый на примусе – то есть, если кто-то потрудится его разогреть. Это означало патрулирование днем, косить траву вокруг секторов обстрела и заграждений вокруг колючей проволоки, а по ночам бодрствовать, прислушиваясь к подозрительному звону банок из-под пайков, висевших на колючей проволоке, в качестве предупреждающих звоночков. Они часто звенели под порывом ветра или из-за крысы, но в сотый или сто двадцатый раз, после нескольких месяцев затишья, они звонили по вьетминскому «добровольцу смерти», толкающему тротиловый заряд на длинном бамбуковом шесте под проволокой к стене дота. Если все будет сделано хорошо, только грохот может разорвать у людей внутри барабанные перепонки. Или взрыв выведет из строя один из станковых пулеметов еще до начала боя; или удачный снаряд из базуки попадет в одну из амбразур и расчет блиндажа мгновенно погибнет в обжигающем взрыве их собственных ящиков с боеприпасами.

Но иногда, блиндажу везло; в нем вовремя услышали врага, отразили первый штурм и на время успокаивался в мрачной схватке, смертельной игре терпения под названием «Оборона блиндажа». У игры были свои четкие правила, одним из самых важных была ее продолжительность. Обычно она длилась семь часов, в зависимости от луны или времени года. Поскольку Вьетминь нападал на дот только в безлунные ночи или после захода луны, определенные периоды месяца и особенно длинные зимние ночи, были наиболее излюбленным временем для этой работы.

С другой стороны, Вьетминь знал, что французы придут на помощь своему посту вскоре после рассвета; с пехотой, если дороги были расчищены, с истребителями-бомбардировщиками в любом случае, когда они будут доступны. Пост прикрывали пушки или минометы соседних, более крупных фортов, или даже огромные 155-мм «Длинные Томы» одного из артиллерийских опорных пунктов, прикрывавших большую часть дельты. И если все пойдет хорошо, то первые снаряды начнут падать вокруг блиндажа уже через несколько минут после начала боя, корректируемые по рации из блиндажа; добавляя свое резкое «тумп-тумп» к стаккато собственного автоматического оружия дота и к взрывам вражеских базук и безоткатных орудий.

Расчет блиндажа будет сражаться в абсолютной кромешной тьме, так как свет внутри блиндажа подсвечивает амбразуры для вьетов или ухудшает ночное зрение людей. Вспышки артиллерийских снарядов или вспышки их собственного оружия обеспечивали некоторую видимость снаружи. После нескольких минут интенсивного боя пороховой дым от собственного вооружения сделает воздух внутри бетонного куда почти непригодным для дыхания. Глаза начинали слезиться, а горло, и без того сдавленное от напряжения и страха, задыхается от недостатка чистого воздуха. И так продолжалось – часами.

А потом вдруг наступала тишина и наводчики различали несколько теней, исчезающих в молочно-сером рассвете: вьеты прекращали бой. Это был не последний час для ПК-141, или 63, или еще сотни на линии. А ближе к утру прибудут саперы, с одной-двумя бронемашинами, осмотрят повреждения, запишут, как выстоял дот – возможно, в следующем году модель дота будет иметь улучшенную систему вентиляции или более узкие амбразуры – и грузовики пополнят боезапас и заберут с собой рапорт сержанта Дюпона для коменданта сектора. Если были бы раненые, приехала бы также и санитарная машина. А пост будет латать проволоку и искать указания на личность врага. Хорошо сделанный шлем с маскировочной сеткой указывал бы на то. что враги были регулярными войсками Вьетминя; кусок коричневой или черной ткани ку-нао мог бы указать, что напротив, атака была организована региональными силами. Местные ополченцы-коммунисты редко имели вооружение или подготовку для нападения на дот. И если сам сержант Дюпон не слишком устал, он и еще несколько человек отправятся на разведку в ближайшую отсюда деревушку, всего в паре миль отсюда, тихую деревушку.

Никто из фермеров ни говорит ни слова по-французски, во всяком случае, за последние четыре недели. А местный администратор уехал за два-три дня до нападаения, чтобы навестить своего очень больного деда в Хунгйене; а местная торговка, которая продавала солдатам «B.G.I., свежее пиво из Ханоя» или какие-нибудь довольно пожухлые сигареты «Mélia Jaune» или «Lucky Strike» и брала у них вещи в стирку (рассказывают, что иногда она брала больше, чем солдатские вещи в стирку, но это просто сплетни), испуганно говорила сержанту: «Нет, нет, сегодня у меня нет ни сигарет, ни пива, ни времени на стирку». И сержант молча кивал. Он все понял. Пост «утратил контакт». Больше не будут маленькие nhô, маленькие смуглые крошки, приходить и болтаться вокруг дота в своей очаровательной наготе, шутя с солдатами на пиджин-френч. И у маленькой торговки никогда больше не будет времени ни на стирку, ни на визиты взъерошенного корсиканского капрала.

Пост утратил свою полезность как звено в цепи фортов «линии де Латтра», как препятствие для операций коммунистов в этом районе, и самое главное, как символ французской власти. В самом прямом смысле, он стал «несуществующем», «не-человеком», как выразился Джордж Оруэлл. Он был там, на карте, еще не захвачен, но уже не интегрирован в оборонительную ткань – своего рода, стреноженный скот для врага, у которого последний мог получить драгоценное оружие и еще более драгоценную рацию, когда ему действительно захочется уплатить за это. Оставаясь там, где он сейчас был, он не мог причинить Вьетминю никакого вреда, но лишал французов людей и оружия, которые могли бы быть с пользой использованы в другом месте, и которые в свою очередь, связывали определенное количество артиллерии и резервов для их постоянной защиты.

По мере того, как продолжалась война и коммунистическая инфильтрация становилась все шире, французы только в Северном Вьетнаме держали 80 000 солдат в более чем 900 фортах (многие из которых имели по несколько дотов), имея на вооружении около 10 000 единиц автоматического оружия, 1200 минометов и 500 артиллерийских орудий. В то же время все силы Вьетминя в дельте Красной реки – ибо «линия де Латтра» никогда не имела большей удерживающей силы чем решето – составляли три регулярных полка, 14 полурегулярных батальонов Региональных сил и около 140 дай-дой Ду-Кич, рот местного крестьянского ополчения; в общей сложности, возможно, около 30 000 бойцов.

В последний раз дух «Линии Мажино» возобладал и он вел прямо к самому большому из всех дотов: укрепленному лагерю Дьенбьенфу.

Вернемся на дорогу в Хайфон. На полпути между Ханоем и морским портом Хайфон находился город Хайзыонг, пыльное обширное место, которое было важно, так как оно было соединением нашей железнодорожной и дорожной линии жизни с сетью каналов, ведущих в южную часть дельты. Администрация полностью перешла в руки вьетнамцев, а один француз, мсье де Сент-Илер, остался в качестве советника. Он и его молодая жена жили на окраине города в огромном доме, с видом на покрытые водой рисовые поля.

- Вообще-то мы живем здесь на линии форпоста, – сказал де Сент-Илер, указывая на узкую полосу колючей проволоки, пересекавшую рисовую чеку напротив дома, - но вид отсюда такой великолепной, а место такое уютное, что мы не могли решиться отказаться от него.

- У нас тут было две атаки – сказала мадам де Сент-Илер, – но мы их отбили.

- Она очень хорошо стреляет – заметил де Сент-Илер.

Стол был красиво сервирован, а бруствер из мешков с песком на веранде едва портил вид.

Когда мы проезжали через Къенан, вьетнамский флаг над сторожевой вышкой был наполовину приспущен. Поскольку я ехал в одной машине с «коммисаром по умиротворению» (шефом антипартизанской войны) Северного Вьетнама, вьетнамцем по имени Туан, мы остановились в доме начальника округа, чтобы узнать причину церемонии, и обнаружили, что его дом был заполнен плачущими женщинами в белом, цвета скорби. Между Туаном и вьетнамским унтер-офицером завязался быстрый разговор по-вьетнамски; оба исчезли в соседней комнате, и Туан вернулся через несколько минут, стиснув зубы. Заместитель начальника провинции Къенан был убит во время антипартизанского патруля – выстрелом в спину от своего приемного сына, который обратился к коммунизму. Парень, конечно, сбежал.

Къенан был еще одним примером бесполезных усилий. Кто-то решил что нам нужна большая база для бомбардировщиков в Северном Вьетнаме, и для этого был выбран Къенан. Миллионы были потрачены на то, чтобы привезти камни с далеких гор на место для взлетно-посадочных полос, потому что заболоченная почва дельты Красной реки не подходит для строительства длинных бетонированных взлетно-посадочных полос. Почти два года тысячи кули лихорадочно работали над проектом. Затем приземлился первый тяжелый самолет и взлетно-посадочная полоса пошла волной под его весом. Результат – минус одна авиабаза и 20 миллионов долларов.

За портом Хайфон начинается вьетнамский угольный бассейн, его главная надежда на будущую индустриализацию, с широкими угольными пластами, близкими к поверхности, позволяющими вести открытую добычу и прямую перевалку на суда открытого моря первоклассного антрацита. На голых холмах за угольными полями Куангйена, отчасти с целью их защиты, французы построили еще одну фабрику – фабрику, выпускающую пятидесяти двух Тье-Доан Кинь-Куан (TDKQ), новых батальонов коммандос молодой вьетнамской национальной армии. Обученные сражаться на рисовых чеках и болотах своей родной земли, они должны были стать подразделениями, предназначенными для поиска врага на его собственной территории, перехитрив его в его собственной игре. Они должны были стать охотничьей сворой, которые должны были выбить Вьетминь из его укрытий на открытое место, где тяжелая огневая мощь артиллерии и танков могла бы обрушиться на него.

Здесь в Куангйен, они выглядели просто великолепно, а боевой дух казался высоким. Нгуен Хуу Чи был принят со всеми почестями, подобающими его званию, и он обратился к пяти батальонам – первым подразделениям с «конвеера» - на плацу у казарм. К сожалению, что-то пошло не так и губернатор начал свою речь прежде, чем войскам отдали команду «вольно». Они оставались там, застыв положении «на караул» (возможно, одного из самых неудобных в наставлении по ружейным приемам) в течении всех сорока минут, пока он обращался к ним.

- Одно это внушило бы мне ненависть к этому парню на всю оставшуюся жизнь, – сказал один из французских офицеров, сидевших рядом со мной. – Не думаю, что ребятишки поймут что-либо из его речи, кроме боли в запястьях.

Когда речь наконец закончилась, крик облегчения измученных солдат прозвучал как настоящая овация и заставил всех почувствовать себя еще лучше. Еда в столовой была превосходной. Майор Коллинэ, командир французской группы инструкторов, установил график, который предусматривал три дня в неделю питание по французски и вьетнамскую еду поочередно, с чередованием по воскресеньям между национальными кухнями, с тем удачным результатом, что все присутствующие французы могли есть палочками и научились ценить диету, от которой вполне могло зависеть их выживание; в то же время вьетнамские офицеры научились обращаться с западной едой, что сослужит им хорошую службу, если их направят за границу в высшие училища или в качестве военных атташе.

Вскоре идея TDKQ распространилась по всему Вьетнаму; еще один учебный центр возник в Южном Вьетнаме и французские законодатели дома уже начали видеть огромные орды вьетнамских коммандос, подавляющих деморализованных партизан Вьетминя, прячущихся по джунглям.

Затем управление психологической войны и общественной информации армии овладели концепцией; из легких пехотных батальонов, которыми они были – у них не было ни технических навыков, ни тактической подготовки коммандос – TDKQ стали продвигать как «секретное оружие», чтобы выиграть войну в Индокитае, до того, как они были опробованы в бою. Довольно неудачный девиз стал преследовать их по пятам, едва они покинули учебные лагеря в новенькой боевой униформе: чтобы подчеркнуть их психологическую роль в обхаживании населения, так же как и в борьбе с противником, кто-то придумал формулу «С гитарой в левой руке и автоматом в правой», которая возможно, прекрасно звучала в кондиционированных штабных офисах в Сайгоне, но сделала злополучных типов мишенью для плохих шуток по всему командованию, еще до того, как они появились на поле боя.

С точки зрения противника проблема стала очевидной. TKDQ должны были быть разбиты с самого начала, их репутация должна была быть разрушена в глазах как гражданского населения, так и их собственных товарищей по оружию. Вьетнамское национальное правительство невольно поддалось на этот маневр. Первые новые батальоны коммандос были направлены в сектор Буй-Чу в южной части дельты Красной реки, где за несколько месяцев укрепились сильные части двух регулярных полков Вьетминя. Это были не вооруженные крестьяне, а регулярные части основных сил противника – и теперь они столкнулись парой малочисленных батальонов, которые, и без того ослабленные своим легким вооружением перед лицом хорошо вооруженных регулярный войск, были почти полностью составлены из необстрелянных солдат. Результат оказался таким, как и следовало ожидать: Вьетминь превратил их в фарш, и репутация TDKQ была разрушена навсегда. Идея TDKQ, как бы ни была она хороша в теории, была тихо отброшена после прекращения огня вьетнамской национальной армией и ее американскими инструкторами.

Последней остановкой на обратном пути в Ханой была антипартизанская школа Бао Чинь Доан (Национальной гвардии), расположенная на острове посреди Красной реки, к западу от Хайфона. Симпатичный вьетнамский майор и двое почтенных гражданских были руководителями школы. В школе обучали диверсионным и противодиверсионным действиям, обнаружению мин-ловушек и засад и другим искусствам, необходимым для здешнего выживания.

- И они знают свое дело – сказал Туан. – В конце концов, они были в составе коммунистической группы диверсантов, до того как перешли на нашу сторону.

Наша колонна прибыла в Ханой как раз к «закрытию дороги», когда грузовики подобрали охрану вдоль шоссе, блиндажи закрыли проходы в заграждениях, а два броневика и два полугусеничника заняли позиции возле контроль-пропускного пункта возле Заляма, готовые прийти на помощь любой незадачливой машине, которое возможно пропустила окончание закрытия или поддержать ближайшие посты по периметру обороны самого города. Ночь начала опускаться на четыре тысячи деревень дельты Красной реки и ночь принадлежала Вьетминю.